– Спасибо, до свидания, – сказала я, закрывая дверь за последним полицейским.
Вот наказание! Я надеялась, что все-таки успею. Побежав на кухню, я схватила большую кастрюлю с несколькими пинтами остывшего соляного раствора и, стараясь не расплескать его, быстро поднялась по лестнице. Задыхаясь, я вбежала в спальню. Руки у меня тряслись. Если Флора и была еще жива, ей оставалось всего несколько минут. Кожа ее была белой и холодной, как мраморный могильный памятник.
Взяв сумку, я вытащила коричневую трубку, смазала ее конец большим количеством сливочного масла и, открыв рот Флоры, протолкнула трубку ей в горло. Я знала по опыту, что трубки в восемнадцать дюймов достаточно, чтобы добраться до желудка. Положив Флору ничком, головой на край кровати, я стала с помощью воронки заливать ей в желудок раствор. Закачав первую пинту, я опустила трубку в приготовленное ведро, и из нее полилась вода вместе с содержимым желудка. Я повторила эту процедуру несколько раз, пока жидкость не стала прозрачной.
– Ну же, Флора, оживайте, – нетерпеливо пробормотала я.
Сжав ее руку, я пыталась внушить ей волю к жизни. Но Флора не реагировала. Я прочитала молитву за нас обеих. Как ни трудно, почти невозможно, было признаться в этом самой себе, я совершила убийство. Я не могла до конца осознать всю тяжесть своего преступления. Какой я была глупой, думая, что описание убийства может быть развлечением! В некоторых своих сочинениях я относилась к убийству легкомысленно, но теперь я почувствовала его истинную природу и поняла, что оно может бросить тень на всю дальнейшую жизнь человека, отравить и разрушить ее. Мне казалось, что это я сама приняла яд; внутри меня образовалась темнота, которая грозила поглотить мою душу.
Если бы полицейские не отняли у меня столько времени! Они замучили меня самыми разными вопросами – о том, как мы подружились с Флорой, о ее болезни (в отношении которой мне пришлось сознаться в полной неосведомленности) и, разумеется, о лечащем враче Флоры. Последний вопрос вызвал у меня панику. Если бы полицейские пригласили компетентного медика, он обнаружил бы в лежащем перед ним теле женщины не только признаки жизни, но и следы отравления. Поэтому я сказала полицейским, что за Флорой наблюдал ее муж. Если бы полиция связалась с Кёрсом, он наверняка понял бы, почему я это выдумала. К счастью, мой ответ удовлетворил как полицейских, так и доктора Максвелла, который, похоже, нуждался в привычной ежедневной порции спиртного. Уходя, полицейские сказали, что зайдут еще раз на следующей неделе, и выразили надежду, что им удастся связаться с мужем относительно необходимых формальностей. А также, по всей вероятности, придется произвести аутопсию, добавили они.
Глядя на безжизненное, но не утратившее своей красоты тело Флоры, я не могла представить, что скальпель патологоанатома будет уродовать его. Что я натворила? Соляного раствора осталась всего какая-нибудь пинта. Я влила его в трубку и опять опустила ее конец в ведро. Из трубки полилась абсолютно чистая вода, а затем Флора издала страшный стон, исходивший откуда-то из глубины ее тела, грудь стала подниматься и опадать, веки затрепетали. Я быстро вытащила трубку из горла и спрятала ее подальше вместе с ведром, чтобы они не вызывали у Флоры неприятных мыслей. Она хотела что-то сказать, но не могла произнести ни слова.
– Вы все-таки вернулись к жизни, – с трудом проговорила я сквозь рыдания. – Я уж думала, что ничего не выйдет и уже слишком поздно. О Флора…
Мне хотелось обнять ее, но я знала, что она еще слишком слаба и, возможно, испытывает боль. Нам многое предстояло сделать, а времени у нас было мало.
– Чем я могу вам помочь? Дать воды?
Флора слабо кивнула.
– Вот, пожалуйста, – сказала я, поддерживая ее голову, чтобы она могла глотать. – Я думаю, вам надо отдохнуть несколько часов, а я тем временем все подготовлю. В нормальных условиях я, конечно, не оставляла бы вас одну, но вы, наверное, помните, что мне надо вернуться в Харрогейт. Однако не волнуйтесь, я вас не брошу, мы поедем туда вместе. А сейчас я соберу чемодан для вас и наведу порядок в доме. – Я вытерла ее лоб, взмокший от пота. – Страшно подумать, через что вы прошли только для того, чтобы помочь мне. Излишне говорить, что я никогда этого не забуду и найду возможность уплатить вам свой долг. Спасибо вам. – Взяв руку Флоры, я потерла ее, чтобы согреть. – Я разожгу камин, и вам, думаю, станет легче. А может быть, приготовить сладкий чай? Надеюсь, вы сможете его проглотить. Еще несколько дней вы будете чувствовать себя плохо, но постепенно это пройдет.
Флора открывала и закрывала рот, пытаясь что-то сказать.
– Вы хотите узнать насчет Патрика? Полицейские сказали, что сообщат ему о вашей смерти.
– Но… что потом? – прошептала она. – Что потом?
– Не стоит беспокоиться об этом, – ответила я.
Но она была права. Долго водить Кёрса за нос не получится, он неизбежно узна́ет правду. Страшно было подумать, как он может отомстить мне и моей семье за то, что я не выполнила его требование.
Когда стало смеркаться, я плотно задернула темно-зеленые бархатные портьеры. Хотя дом стоял в некотором отдалении от дороги, нельзя было допустить, чтобы кто-нибудь заглянул в окна, в особенности полицейские, которые обещали не оставлять меня без присмотра. Они наверняка прохаживались поблизости. Вылив содержимое ведра в ванну, я тщательно вымыла все водой с хлоркой. Затем промыла резиновую трубку и спрятала в свою сумку. После этого я уложила в чемодан Флоры ее одежду и самые красивые и ценные украшения. В семь часов я начала будить Флору, но она, как я и предвидела, лишь ворчала и стонала.
– Флора, просыпайтесь. Вспомните, о чем мы договорились.
В ответ послышалось лишь невнятное проклятие. Было ясно, что действие яда еще не прошло.
– Дорогая, я знаю, что вам очень хочется спать, и скоро вы приляжете снова, но в другом месте. Сейчас надо вставать и ехать в гостиницу. Там вы сможете спать, сколько захотите.
– Нет, мне надо… – проговорила она, закончив фразу неразборчивым бормотанием.
Я достала из сумки флакон с нюхательной солью и поднесла к носу Флоры. Она замотала головой, заметалась, пытаясь избежать едкого запаха, но я крепко держала флакон, и бедняжку скрутил спазм, но ее желудок был пуст.
– Простите меня, дорогая, но нам действительно пора ехать, – сказала я. – Давайте я вам помогу.
Я протерла ее лицо смоченной тканью и причесала влажные волосы. Выглядела Флора ужасно, но это не имело значения. Главное – она вернулась к жизни, что само по себе было чудом. Я сняла с нее ночную рубашку, которая была вся в пятнах, и, похоже, единственное, что оставалось сделать с ней, – это сжечь. Затем мне удалось натянуть на Флору кимоно, на что ушло довольно много времени. Ей на голову я надела шляпу с большими свисающими полями, обвязав ее шарфом, на ноги – шлепанцы. На данный момент этого было достаточно.
– Обопритесь на меня, – сказала я. – Вот так. И давайте медленно, не торопясь, пойдем.
Мы выползли из спальни и кое-как спустились по лестнице. Время от времени силы оставляли меня, и приходилось делать остановку и отдыхать. К тому моменту, когда я дотащила Флору до гостиной и усадила в кресло, пот лил с меня градом. Отдышавшись, я взяла телефонный справочник и нашла в нем нужные номера.
Во-первых, я вызвала такси, чтобы оно отвезло нас на железнодорожный вокзал. Конечно, Флоре было бы гораздо удобнее доехать в такси до самого Харрогейта, но я боялась рисковать. Когда полицейские увидят, что «труп» исчез, они первым делом обзвонят все таксомоторные парки в Лидсе и сразу выяснят, куда мы направились. К тому же, хотя Флора была до крайности слаба, физические усилия могли способствовать восстановлению ее сил.
Во-вторых, я заказала Флоре номер в отеле «Керн», находившемся в нескольких минутах ходьбы от моей гостиницы. Было бы еще удобнее устроить ее в «Своне», где я в любой момент могла бы зайти к ней, но это было очень опасно: внезапно могли нагрянуть репортеры, взбудораженные моим исчезновением. Необходимо было также дать объявление в «Таймс», которое послужило бы для Кёрса сигналом, что я выполнила его план. Я написала его заглавными буквами: «ТЕРЕЗА НИЛ, ПРИЕХАВШАЯ ИЗ ЮЖНОЙ АФРИКИ, ПРОСИТ РОДНЫХ И ДРУЗЕЙ СВЯЗАТЬСЯ С НЕЙ. АБОНЕНТСКИЙ ЯЩИК R-702, „ТАЙМС“, EC4». Вложив в конверт деньги, необходимые для публикации объявления, я запечатала его, намереваясь опустить в почтовый ящик на вокзале.
В ожидании такси я заварила чай, подсластила его и помогла Флоре сделать хотя бы пару глотков – больше она не могла. Затем я спросила, могу ли я воспользоваться ее гардеробом, и выбрала для себя шляпу и шарф. Через минуту я была замаскирована так же, как и Флора. Высматривая такси у окна, я пыталась продумать план дальнейших действий, но мое воображение отказывалось заглядывать дальше вечера этого дня. Увидев приближающуюся машину, я помогла Флоре дойти до нее и устроиться поудобнее, а затем вернулась в дом за ее чемоданом и моей сумкой. Прикрывая лицо, я попросила водителя отвезти нас на вокзал, объяснив, что мы уезжаем в Лондон. Моя сестра чувствует себя плохо, сказала я, и должна завтра показаться врачу на Харли-стрит. Я надеялась, что полиция клюнет на эту ложную информацию.
В поезде я старалась не беспокоить Флору, но наблюдала за ней и время от времени проверяла ее пульс. Меньше всего мне хотелось, чтобы она опять впала в полубессознательное состояние. В Харрогейте мы взяли такси до отеля «Керн», где я зарегистрировала Флору под именем Дафны Флауэрс. Регистраторшу я предупредила, что моей подруге стало плохо по пути из Лондона и лучше ее не беспокоить на следующий день, и объяснила, что я местная жительница и запишу ее на консультацию у врача. Подруге необходима диета, добавила я, о ее питании я позабочусь сама. Регистраторша охотно согласилась.
В номере я уложила Флору в постель и опять проверила ее пульс – он был учащенным. Я дала ей воды и сказала, что оставлю ее и вернусь утром, когда она будет чувствовать себя лучше.
– Спасибо вам, дорогая, за то, что вы сделали для меня сегодня. Для этого нужно необыкновенное мужество. Я никогда этого не забуду.
– Я знала, что у вас все получится, я верила, что вы вернете меня к жизни, – ответила она тихо.
Мне хотелось расспросить Флору о ее ощущениях во время эксперимента, но я решила отложить это до тех пор, пока она полностью не восстановится. Данный момент был неподходящим для того, чтобы поминать тень смерти.
– Благослови вас Бог, – сказала я, уходя.