Глава 17

Я глотнула чая, и он неожиданно придал мне такую бодрость, какой я не чувствовала уже много дней. Ночью я решила все-таки пойти в полицию и выложить все относительно Кёрса. Снились же мне кошмары с мертвыми детьми – Элиза Рейд, которая кричала в руках своего убийцы и внезапно превращалась в Розалинду.

Накануне, возвращаясь с кладбища, я задержалась на миг около харрогейтского полицейского участка и даже начала подниматься по ступенькам, но остановилась в нерешительности. Конечно, мне хотелось покончить со всеми этими мучениями. Я подумала, что, узнав от меня всю правду, полицейские, может быть, помогут мне избавиться от Кёрса. Я покажу им его записки с инструкциями, они позвонят в Скотленд-Ярд, и доктор будет арестован, а я в тот же день вернусь к Розалинде, Шарлотте и Питеру. Но затем я вспомнила слова Кёрса о его сообщнике и о том, что он сделает с Розалиндой, и, оставив позади притягательные огни полицейского участка, направилась сквозь вечернюю мглу к водолечебнице.

Я в одиночестве сидела в ресторане за поздним обедом и вдруг заметила, что около моего стола стоит женщина средних лет. Очевидно, в этот момент вид у меня был совсем унылый.

– Простите меня, ради бога, за то, что беспокою вас, но мы с мужем понаблюдали за вами и решили пригласить за наш стол. Вы не будете возражать? Обедать одной наверняка очень грустно.

Что ответить этой симпатичной полноватой женщине? Я была совершенно не в настроении вести светскую беседу, а рассказывать незнакомцам о своих горестях не могла.

– Большое спасибо, – сказала я. – Это исключительно любезно с вашей стороны, но боюсь, что в данный момент я не очень интересный собеседник.

– Это не важно, мы сами можем поддержать беседу, а Артур наверняка поднимет ваше настроение. – Она указала на соседний стол, где мужчина с раскрасневшимся лицом жестикулировал с преувеличенной экспрессивностью. – Вам стоит послушать его шутки. Некоторые из них настолько ужасны, что просто невозможно удержаться от смеха.

– Спасибо, может, как-нибудь в другой раз.

Женщина сделала еще один шаг ко мне и положила ладонь на рукав моего платья. У нее были очень красивые глаза, в которых светилась доброта.

– Я понимаю, – сказала она. – Вы приехали сюда ради вод? Говорят, они делают чудеса. Я уверена, благодаря лечению водами вы почувствуете себя новым человеком.

– Не совсем ради вод, – ответила я. – Дело в том, что я потеряла ребенка, дочь.

– О боже! – воскликнула моя собеседница. – Вы не против, если я присяду?

Я была против, но она уже устроилась на соседнем стуле.

– Простите меня. Это, конечно, очень тяжело.

– Да. Не знаю, как я справлюсь с этим. – Мне представилась темная сырая яма, в которую могильщики опускают маленький гроб. На глазах у меня выступили слезы. – Но, наверное, надо продолжать жить, даже если нет никакого желания.

– Я думаю, несчастья ниспосланы нам, чтобы испытать нас.

– Возможно, – сказала я, утирая слезы. – Простите, как вас зовут?

– Миссис Робсон, Дженет Робсон.

– А я миссис Тереза Нил.

Мы обменялись рукопожатием, и я почувствовала исходящее от Дженет тепло.

– Во всяком случае, как только у вас будет желание пообедать вместе с нами, дайте мне знать. А может, вы хотели бы прогуляться по городу в нашей компании?

Я не знала, что ей ответить, и над столом повисла неловкая пауза.

– Простите меня, пожалуйста, – произнесла я наконец. – Я веду себя, наверное, очень невежливо. Просто я никак не могу справиться со своей утратой. Иногда я не отдаю себе отчета, где нахожусь, память порой отказывает. Пожалуйста, не считайте меня совсем уж невоспитанной.

– Я вовсе не считаю вас такой. – Она поднялась. – Ну, мне надо вернуться к Артуру, пока он не начал приставать с разговорами к бедной официантке. Он бывает чрезмерно фамильярным. Пожалуйста, не забывайте: если вам станет скучно обедать в одиночестве, мы всегда будем рады составить вам компанию. – Она опять прикоснулась к моей руке, а потом вернулась к мужу за стол.

Я была крайне недовольна собой. Зачем я придумала эту историю про умершего ребенка? Отодвинув тарелку с едой, я пошла в свой номер. Лучше бы я привела какой-нибудь другой довод в качестве оправдания моей необщительности – болезнь, притупляющую мои умственные способности, необъяснимый приступ меланхолии, недавнее излечение от алкоголизма. Высказанная вслух мысль о смерти дочери сделала ее более реальной и пугающей.

Я легла спать в подавленном настроении, и ночные кошмары преследовали меня до самого утра. Проснулась я в холодном поту, но когда стала вспоминать отдельные обрывки сна, меня охватил гнев. Кто позволил Кёрсу вторгаться в мою жизнь? Какое право он имеет диктовать мне, что я должна делать? Можно подумать, я буду выполнять то, что он мне навязывает! Поднявшись с постели, я приняла окончательное решение. Пора было завершать этот мучительный психологический эксперимент. Несомненно, мне придется рискнуть, но этот риск будет оправдан. Я боялась, что иначе я сойду с ума. У меня не было склонности к интроспекции, и я не видела смысла в самокопании. Если меня что-то беспокоило, я стремилась высказать это в своих романах.

В ресторане, где был накрыт завтрак, я увидела миссис Робсон, сидевшую за тем же столом, что и прошлый раз. Я подумала, что надо подойти к ней и перекинуться парой слов.

– Доброе утро, – сказала я, выдавив улыбку.

– Доброе утро, дорогая! – отозвалась она. – Я вижу, сегодня вы выглядите гораздо бодрее, – если вы простите мне такое замечание.

– Конечно, конечно. Я действительно чувствую себя намного лучше. Простите, что была вчера такой неприветливой.

– Не за что извиняться. Не хотите позавтракать вместе со мной? Мистер Робсон сегодня, к сожалению, не в форме: расстройство пищеварения.

– Это очень любезно с вашей стороны, но мне обязательно надо написать несколько писем. В последнее время я порядком запустила переписку.

– Да, разумеется, это важно. Тогда увидимся за обедом?

– Возможно.

Я прошла к своему столу и заказала два вареных яйца, тосты и чай. Достав из сумочки записную книжку, я стала просматривать записи, которые делала с тех пор, как Кёрс возник в моей жизни. Они показались мне весьма примечательными. Я, безусловно, могла использовать эту историю в какой-нибудь книге, но она неизбежно была бы гораздо мрачнее тех благостных романов, которые я писала прежде. В них все загадки разъяснялись, все вставало на свои места, восстанавливался нормальный ход вещей. Зло изгонялось со страниц книги и из головы читателя, воцарялось добро. Но явился Кёрс и нарушил эту гармонию.

Я задумалась над вопросом, откуда столько зла в этом человеке. Возможно, оно было присуще ему от рождения, или ему пришлось пережить нечто ужасное – с ним жестоко обошлись, он понес тяжелую утрату и все такое прочее. Что исковеркало его психику? Когда этот кошмар кончится – о, как я желала, чтобы это произошло поскорее! – я хотела бы задать Кёрсу несколько вопросов. Интересно, как он поведет себя, когда полиция нагрянет к нему? Я понимала, что во мне он видит всего лишь женщину, которой он может манипулировать по своему усмотрению. Я подчинялась ему из страха, что он или какой-нибудь подонок из его шайки погубит репутацию Арчи, а также, что неизмеримо страшнее, расправится с моей дочерью. Но я не дам негодяю шанса сделать это. После завтрака я отправлюсь в полицию и изложу там всю историю. Затем я позвоню Шарлотте и скажу, чтобы она присматривала за Розалиндой и не выпускала ее из дома. Я велю ей запереть все двери в Стайлзе и не открывать их никому.

Я пила чай и пыталась вообразить свое будущее. Если наш с Арчи брак окончательно распадется – а мне приходилось признать возможность этого, – то начнется новая жизнь, с Розалиндой и Шарлоттой. И разумеется, у меня останется моя работа. Я чувствовала, что ко мне вернулась способность писать. Вероятно, этот перерыв в работе, творческий кризис, был мне необходим и пережитый мною мрачный эпизод окажется полезным. «Все это было не напрасно», – подумала я. Допив чай и взяв пальто и сумочку, я покинула ресторан и направилась к выходу из отеля. Но тут я услышала, как кто-то произносит знакомое имя:

– Миссис Нил! Миссис Нил!

Я не сразу сообразила, что это относится ко мне. Я подошла к стойке регистратуры, где сидела симпатичная молодая шотландка, с которой я разговаривала по прибытии в гостиницу. Я вспомнила, что ее зовут Мойра. Красивое имя. И если я не ошибалась, оно что-то значило в Древней Греции.

– Вам пакет из Лондона, – сказала девушка.

– Да что вы? – произнесла я, гадая, что бы это могло быть.

Мойра вручила мне маленький пакет, и я похолодела. На нем была надпись, сделанная почерком Кёрса.

– Миссис Нил, вам плохо?

– Нет, все… хорошо. – Сначала я не знала, что сказать, но потом меня вдруг прорвало: – Это, должно быть, кольцо. Я, похоже, потеряла его в «Харродсе».

«Интересно, – подумала я, – почему это слова сами собой слетают с моего языка, когда я говорю неправду?»

– Вам повезло, что его нашли, – заметила Мойра с некоторым сомнением в голосе. Пакет был слишком объемист для одного кольца.

– Да, действительно. Спасибо.

Я со страхом отнесла пакет в свой номер. Закрыв дверь и заперев ее на замок, я присела на кровать и стала осторожно разворачивать бумагу. В нос мне ударил неприятный запах сырой земли.

Я похлопала по пакету сбоку, но внутри ничего не шевелилось. Раскрыв его, я заглянула внутрь. Там было что-то, напоминающее маленький детский кулачок, завернутый в тонкую оберточную бумагу.

Сделав глубокий вдох, я сунула руку в пакет и тотчас отдернула ее, когда пальцы нащупали что-то мясистое и мягкое. Сверток упал на постель, и я, испугавшись, что эта гадость испачкает простыни, отнесла его в раковину под умывальником. Минуту-другую я постояла, борясь с тошнотой и думая, что с этим делать. Откуда Кёрс взял эту мерзость?

Я заглянула внутрь еще раз. Никакой записки вложено не было. Очевидно, Кёрс считал, что вещь говорит сама за себя.

Между тем из пакета на белый фарфор стала вытекать кровь. Я медленно и осторожно стала разворачивать оберточную бумагу и увидела клочок чего-то коричневого. Шерсть? Обертка раскрылась, и появились когти, четыре розовые подошвенные подушечки и одна темная, пястная. Это была отрубленная собачья лапа с обнаженными хрящами и сухожилиями, окрашенными кровью. Это была лапа Питера! Я даже не вскрикнула, а взвыла. Бедный Питер! Чем он заслужил это?

Но, по-видимому, из-за внезапно хлынувших слез я не сразу разглядела лапу как следует. Шерсть у Питера была такого же цвета, однако на лапах, которые я столько раз держала в руках, сравнивая их с кроличьими, она перемежалась с белыми прядями, а здесь их практически не было.

Я прикоснулась к коричневому меху, который оказался гладким как шелк. Мой желудок в знак протеста едва не изверг свое содержимое, но я, опершись рукой о раковину, заставила его успокоиться и стала более внимательно рассматривать лапу.

Нет, она, слава богу, принадлежала не Питеру, другой собаке, не ожидавшей от человека ничего плохого. Кёрс решил продемонстрировать мне, на какие жестокости он способен. Мне не хотелось думать о том, как он сделал это и какую боль испытывала собака. Я только надеялась, что после экзекуции Кёрс хотя бы избавил беднягу от страданий навсегда.

Я снова завернула ужасную посылку в перепачканную кровью бумагу и, достав из сумочки носовой платок, обернула им лапу в качестве дополнительной защитной оболочки. Положив отрубленную конечность в пакет, я пошла к дверям, но в этот момент у меня подкосились ноги. Я схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть, и разрыдалась. Мне представилось, как Питер, чрезвычайно общительный пес, виляет коротким хвостиком при виде незнакомца, который наклонился к нему, чтобы погладить, а тот грубо хватает беднягу, задрожавшего от страха, и… О дальнейшем я даже подумать боялась.

Перед моим мысленным взором мелькнула и другая картина. Дочь играет в саду, и внезапно на ее лицо падает чья-то тень… Я с трудом заставила себя отвлечься от этих воображаемых ужасов.