Ольга Зотова опустила трубку на рычажок аппарата, повернулась к вахтеру.

– Спасибо. Я здесь, возле входа подожду.

Ответом был весьма красноречивый взгляд. Как ни старалась замкомэск говорить обиняками, но слов «коммутатор ЦК» оказалось вполне достаточно для служивого. То, что донесет, ясно, главное, чтобы не слишком торопился. Девушка многозначительно покачала головой, и вахтер, поправив железные окуляры, поспешил взять в руки газету.

Ольга отошла в сторону, нетерпеливо топнула жесткой подошвой о давно не мытый пол. Сколько можно еще ждать?!

– Товарищ Зотова? Я здесь, я иду!..

Слава историческому материализму! Ротный Тулак спускался по лестнице, на ходу вдевая непослушную десницу в рукав шинели.

– Что случилось?

Замкомэск, не говоря ни слова, помогла Семену разобраться с верхней одеждой, застегнула шинель на крючки, поправила ремень, а затем кивнула в сторону двери.

Откашлялась.

– Поговорим!..

На улице она достала только что купленную пачку «Ириса», закусила мундштук зубами:

– Не знаю, что и делать, Семен. Дома мне лучше пока не ночевать, у тебя и у Виктора тоже нельзя. Позвонила товарищу Киму, а там и вовсе не до меня. Вроде как война началась, или даже чего хуже. Посоветуй, что делать.

– Так…

Ротный долго молчал, затем поправил шуйцей густой цыганский чуб.

– Есть адрес, на одну ночь могу пристроить. В ГПУ не сдашь?

Обижаться Ольга не стала, ответила серьезно.

– Нет, товарищ Тулак. Не из таких я.

– Пошли! По дороге расскажешь.

Наглого Блюмкина и вежливого Пантёлкина Зотова нисколько не боялась. Однако, уже выйдя из трамвая, она решила перестраховаться, понаблюдать за собственным подъездом – и почти сразу же заметила двух крепких ребят в штатском, гуляющих неподалеку от входа. Затем подъездная дверь хлопнула, и на улицу выскочил третий, уже не в штатском. Форму с зелеными «разговорами» легко узнать даже в слабом свете уличных фонарей.

Надеяться на совпадение не стоило. «Дочь генерала Деникина» разыскивал не только любитель подноготной правды Синцов.

– И тебя искать станут, Семен, – заключила замкомэск. – Втравила я нас обоих в историю, да так, что и не выбраться. Но если бы мы Наташке не помогли, кем после этого стали? Хуже белогвардейцев!

– Хуже, – охотно согласился ротный. – Ты даже и не представляешь, насколько. Так чего горевать?

Ночь на 1 апреля года от Рождества Христова 1923-го выдалась неожиданно холодной, под ногами потрескивал лед, старые шинели грели плохо, а над замерзшим городом бесшумно распахнулось ледяная звездная бездна. Улицы вымерли, каждый шаг далеко разносился чутким эхом.

Странное дело, но Семен случившееся совсем не расстроило, скорее взбодрило. Он шел по холодному пустому городу ровно, отмахивая левой каждый шаг и широко расправив плечи. Зотова, привыкшая замечать всякую мелочь, невольно удивилась. Походка была непривычной, чужой.

Куда больше заинтересовала цыганистого история с Блюмкиным. Он долго уточнял и переспрашивал, а затем подвел итог:

– Забавно получается, Ольга. Выходит, мы с тобой служим в Цветочном отделе? У Вождя свой отдел, у товарища Троцкого свой, с террористом Блюмкиным в роли ротвейлера, а мы вроде пешек, которых под бой подставляют. Одно не пойму, почему главным Лунин? Они же с товарищем Кимом постоянно грызутся!

Кавалерист-девицу высокие материи не слишком интересовали. Возбуждение прошло, навалилась усталость, главное же впереди не было никакой ясности. Защитит ли товарищ Ким, станет ли связываться со всесильным ведомством Дзержинского? А если и прикроет, то надолго ли? У парней с Лубянки хорошая память. Убитого Синцова непременно найдут…

– Незадача выпала, – вздохнула девушка. – Думала, что спокойную службу нашла. На «ремингтоне» постучу, чаю выпью… А нам-то с тобой и податься некуда. В Крым, к Дмитрию Ильичу, нельзя, на след наведем, и к родичам моим не поедешь, сразу найдут. В Шушмор, что ли вернуться? Или товарища Соломатина попросить, чтобы у дхаров своих спрятал?

– В гёрлскаутах не состояла? – как бы ненароком поинтересовался товарищ Тулак.

– Не-а, – равнодушно откликнулась Ольга. – Хотела, да матушка не пустила. Думаешь, помогло бы? Сейчас этих скаутов с собаками ищут.

«Разведчик весел и никогда не падает духом». Тот, к кому они сейчас шли сквозь холодную ночь, был одним из последних скаут-мастеров Столицы. Скаутское подполье не сдавалось. Место погибших и арестованных заступали младшие братья, горели костры, вполголоса, но звучали знакомые песни.

На апрель был назначен слет в селе Всехсвятском. Идти решили в полной форме и со знаменами.

– В психи, что ли, обратно податься?

Девушка невесело усмехнулась и вновь зашлась в кашле. Отдышавшись, вытерла губы платком, поморщилась.

– Иногда такое накатывает, хоть в смирительную рубашку лезь!..

Ротный поглядел вверх, в ледяное мертвое небо, качнул головой:

– Все мы после этой войны психи, Ольга. Ты еще нормальнее прочих. У меня что ни ночь – кошмары. Всадников черных вижу. Скачут прямо, не сворачивают, вот-вот рубить станут, а поделать ничего нельзя. Ни убежать, ни винтовки поднять… Так и гибну заново перед каждым рассветом. А ведь в действительности все иначе кончилось…

…Подернутая сизым туманом вечерняя степь. Серые поздние сумерки, холодная замерзшая грязь. Кровавый закат.

Поручик вскинул карабин, но тут же понял – выстрелить не сможет. Оружие налилось свинцом, непривычная тяжесть валила с ног, не давая даже взглянут в сторону врага. Он опустился на колено. Стало легче, и офицер без труда поймал в прицел первого всадника – того, что был слева.

Выстрел!

Стрелком он слыл неплохим, теперь же, когда мишени казались огромными, почти на весь темнеющий горизонт, промахнуться было просто невозможно. Поручик рассмеялся, легко передернул затвор.

Выстрел! Выстрел! Выстрел!..

Когда офицер перевел дыхание, стало ясно, что их осталось двое: он и красный кавалерист, последний. Между ними – всего дюжина шагов.

Один патрон. Прицел!..

– Не стреля-а-а-ай!

Кавалерист отчаянно взмахнул руками, понимая, что не упросит, не умолит. На Гражданской, где свой убивает своего, не милуют, не отпускают под честное слово. Между ним и полумертвым «беляком» не метры холодной степи, а кровь, кровь, кровь…

– Не стреля-а-а…

Офицер опустил винтовку, с трудом встал, пошатнулся. «Красный» был уже совсем рядом. Лица не разглядеть, одна черная тень.

– Спасибо, браток…

Кавалерист развернул коня, погнал вдаль раскидистой рысью. Белогвардеец помахал ему вслед. Война кончилась…

Счастливая доля – вернуться с той войны.

Контужен в походе – награда от богов.

Поручик улыбнулся и мягко завалился на бок. Черная земля ударила в висок.

Это было – и этого быть не могло. Каждую ночь он, пощадивший последнего врага, умирал сам. Наутро же, проснувшись в холодном поту, поручик не мог понять, чем заслужил такую казнь. Тем, что вопреки всему выжил? Не захотел убивать?

Война, искалечившая, но не забравшая жизнь, не отпускала на волю.

– Чьи это стихи, Семен? – уже ничему не удивляясь, спросила девушка. – Твои?

– Нет, – улыбнулся белый офицер. – Не сподобил господь. Прапорщик один из соседней роты написал. Александр… Точно! Александр Немировский. Надо же, фамилию вспомнил. Зимой 1918-го, когда все только начиналось, мы с ним были в кубанском отряде Виктора Покровского, бывшего авиатора, «летучего тигра»…

– Как же я вас, «беляков», ненавижу! – прохрипела красный замкомэск.

– Я знаю, – ничуть не обиделся поручик.

Серебряная иконка – плененный «Царь-Космос» – лежала в нагрудном кармане, у самого сердца. Последняя память о прошлом, последняя тонкая ниточка. Та, прежняя, жизнь давно миновал, этой ночью завершалась еще одна, начавшаяся в миг, когда уставший от смерти офицер не захотел больше убивать. Чужая, заемная жизнь, изделие безумца Франкенштейна… Впереди же – ничего, только пустой город и холодная вязка тьма.

Поручик улыбался.

Под ногами хлюпали лужи, воздух пах ледяной гнилью, а впереди стеной стояла плотная густая тьма. Луча фонаря скользил по неровному черному камню, то и дело ныряя в невысокие ниши-вырубки, уходившие в глубину стен. Холодная твердь окружал со всех сторон, потолок то уходил вверх невысоким сводом, то резко спускался вниз, заставляя пригибать голову.

«Виктор Ильич, вы сырости не боитесь?» Батальонный ударился боком об острый камень, чертыхнулся сквозь зубы. Если бы только сырости!

– Веселее, Вырыпаев, – подбодрила идущая на шаг позади Гондла. – Я уже поняла, что вы не герой. Но версту-другую можно, пройти, не падая?

Насчет версты-другой дамочка пошутила. Они прошли значительно больше, а черный коридор и не думал заканчиваться.

В подземелье попали прямо из подвала. У входа уже гремели выстрелы – охрана особняка отбивала новый штурм. Очередная дверь оказалась чуть пониже остальных. Товарищ Ким кивнул Егор Егоровичу, тот поставил на пол «сундучок», извлек из кармана тяжелую связку ключей.

За дверью их встретила темнота – и обещанная Виктору сырость. Товарищ Ким засветил фонарь и первым шагнул в узкий каменный коридор. Лариса Михайловна подтолкнула в спину Вырыпаева и пошла третьей. В арьергарде остался Егор Егорович, у которого тоже оказался небольшой военный фонарик.

Дверь со скрипом захлопнулась, заскрипели ключ в старом замке. Два ярких узких луча, словно клинки светящихся шпаг…

Тьма.

Вначале Виктор решил, что они перебираются в соседнее здание. Сразу вспомнился ушедший в ночное небо костел. Не туда ли? Но коридор вел все дальше, и батальонному стало ясно, что они попали в самой толщу подземной Столицы. Коридоров было много, перекрестки попадали каждые несколько минут, но товарищ Ким, по-прежнему шедший первый, безошибочно находил дорогу.

– Перекур! – прозвучало уже в третий раз. Альбинос успел заметить, что начальник отдает эту команду каждые полчаса. Сколько же они прошли?

Задымили все, кроме некурящего Вырыпаева. Лариса Михайловна попыталась протереть платком окровавленное лицо товарища Кима, но тот отмахнулся.

– Успеется! – заявил он, раскуривая красный трубочный огонек. – Ну как настроение? Люблю такие встряски!..

– Какие встряски? – удивился Егор Егорович. – Никого даже не ранили. Виктор Ильич, вы как?

– Скис, – не без злорадства констатировала дамочка, не дав батальонному и рта раскрыть. – Ким Петрович, где вы таких гимназистов находите?

Вырыпаев решил все-таки ответить, но его опередил кожаный.

– Гондла! Prenez ce jeune homme de son amoureux pour un mois et se détendre…

– Вы! – дамочка вскочила, уронив недокуренную папиросу. – Вы, Егор, такой наглый, потому что уж вас с вашими дворницкими манерами я бы никогда… Vous, noble! Pas honte?

– Молоде-е-ежь! – негромко протянул любитель трубок, и Гондла, не договорив, умолкла.

– Теперь интересуюсь я, – продолжал товарищ Ким, выбивая из трубки пепел. – Виктор Ильич, как настроение?

– Голова кругом, – честно ответил батальонный. – И куча вопросов.

– Можно один, – начальник улыбнулся в «шкиперскую» бородку.

Один?! У Виктора их было под сотню. Но если так…

– Ким Петрович, как ваша фамилия?

– Она вам известна, – начальник спрятал трубку и посветил фонарем вперед. – Не догадались? Я Ким Петрович Лунин. С Николаем Андреевичем мы родственники, и я решил взять псевдоним. Отвечу и на второй вопрос. Мы старых катакомбах под городом, этот участок появился не позже конца XVI века. Чуть дальше – подземная часовня Скуратовых, чрезвычайно интересный объект, открытый незадолго до войны профессором Белиным. Ну, перекурили? В путь!..

И снова черные стены, глубокие ниши слева и справа, уходящий в темную даль потолок. Холодная земная твердь… Виктор уже приноровился и шел быстро, вполне успевая за энергичным и резким Кимом Петровичем. На постоянное ворчание Гондлы он уже не обращал внимания. Пусть ее!

Всезнающий начальник на этот раз ошибся. Второй вопрос батальонного был бы совсем иным. Катакомбы – невеликая загадка, почти в любом старом городе найдутся. А вот кто таков сам товарищ Ким? Виктор уже понял, что лет их командиру, несмотря на бодрый вид, не так и мало. Тридцатилетние спутники для любителя трубок просто «молоде-е-ежь». Если таинственный Агасфер не солгал, и Ким Петрович – пришелец из непонятного Грядущего, то все еще больше закручивается. Родился в 1932-м, сейчас «там» 2010-й…

Альбинос подметил еще одну очевидную странность. Товарищ Ким в РСДРП уже много лет, Николай Лунин вступил в партию едва ли раньше 1917-го. Однако, псевдоним взял себе первый, словно заранее оставляя фамилию родственнику.

О том, возможно ли в принципе путешествие сквозь Время, Виктор решил пока не задумываться.

– Вырыпаев, вы не можете идти быстрее? С вами мы здесь до утра проплутаем!..

Чем дальше они шли, тем меньше запоминалась дорога. Все те же коридоры, перекрестки, ниши в стенах. Батальонный мог лишь удивляться, как товарищ Ким умудряется находить в этом каменном хаосе путь. Несколько раз попадались вырубленные в камне помещения, чаще размером с комнату, реже – целые залы с намеченными в камне колоннами и аккуратно обработанными стенами. Везде было абсолютно пусто, лишь однажды под ноги попалось россыпь свежих винтовочных гильз.

На очередном привале Ким Петрович рассказал, что они прошли мимо очень интересного археологического объекта, открытого все тем же профессором Белиным. В XVI веке там по некоторым предположениям располагалась допросная, где разбирались с наиболее секретными узниками – русскими «железными масками». Сам товарищ Ким в это не верил, считая «объект» обычным складским помещением, каких в те годы было немало под Столицей.

Вырыпаеву стало не по себе. Он представил себе подземную тюрьму – узилище в толще глухого камня. Ни света, ни свежего воздуха, только лица палачей под красными колпаками. Фантазия в духе читанных им еще в гимназические годы «страшных» готических романов. Виктор прекрасно это понимал, однако неприятное чувство осталось. Свежие гильзы – это уже не археология.

После шестого привала воздух стал заметно свежее, а коридор шире и суше. Под ногами стал попадаться вполне современный мусор, главным образом, тряпье и пустые бутылки. В этих местах явно бывали чаще. Гондла подтвердила догадку, пробурчав о беспризорниках, встреча с которыми им совершенно ни к чему. Однако впереди было пусто, а вскоре они опять свернули, на этот раз в узкий коридорчик, ведущий резко вверх. Под ноги попалась первая ступенька.

– Лестница. Осторожней! – с некоторым опозданием предупредил товарищ Ким.

Заскрипел открываемый железный люк. Темнота отступила, сменившись неровным желтым огнем.

– Вырыпаев, быстрее можете?

Понукаемый вредной дамочкой, Виктор миновал последнюю ступеньку.

– Пришли, товарищи! Вопрос с эвакуацией урегулирован.

Веселый голос любителя трубок донесся откуда-то со стороны. Они были в обычном подвале с небольшими окошками под потолком и огромными черным бочками вдоль стен. Неярко горели керосиновые лампы, прямо напротив люка, из которого только что довелось выбраться, красовался огромный, на половину стены плакат: красный пароход с надписью «РСФСР» рассекал бушующее море, по которому сиротливо плавала царская корона. Возле входа скучал часовой в форме, напоминающей знакомую ЧОНовскую, но все же слегка иной. Серая шинель, черные петлицы, короткий кавалерийский карабин у ноги, на поясе – штык-нож от «Арисаки». Альбинос прикрыл правый глаз, всмотрелся. На петлицах желтели буквы «Ч.С.Р».

– Пошли, пошли! Вырыпаев, чего стоите?

Гондла опять торопила. Его Егорович, держа в руках «сундучок», уже стоял на ступеньках лестницы, ведущей наверх. Виктор нерешительно шагнул следом. Часовой в серой шинели проводил его равнодушным скучающим взглядом. Батальный вспомнил: весной 1921-го, когда ЧОН начали переформировывать, его хотели назначить инструктором в губернский штаб Частей стратегического резерва.

«Ч.С.Р.» Теперь стало понятнее.

Виктор почему-то решил, что окажется на улице, но за лестницей их ждал коридор – широкий и пустой. Пахнуло старой пылью и еле уловимым духом воска и ладана. Товарищ Ким и Егор Егорович ждали, стоя возле узкого зарешеченного окна.

– С боевым крещением, Виктор Ильич! Надеюсь, не с последним.

Начальник резко шагнул вперед, протянул широкую ладонь.

– С боевым! – Егор Егорович тоже протянул руку. – Гондла, традицию нарушаешь!..

Дамочка фыркнула, но тоже подошла ближе и внезапно поцеловала Виктора в небритую щеку:

– Вырыпаев, толку с вас никакого, но поживите подольше!

Пожелание было не из веселых, но альбинос поспешил списать его на вредный нрав знакомой поэта Гумилева.

– Расходимся! – товарищ Ким бросил быстрый взгляд на наручные часы. – Мы с Егором в Главную Крепость, ты, Лариса, бери авто и прямо к Адольфу Абрамовичу Иоффе, он ждет. Звонила Ольга Зотова. Троцкий предлагает договориться, нам это на руку. Ты начинай, мы позже подъедим. А вы, Виктор Ильич, пока отдыхайте. Для ясности: мы находимся в одном из бывших столичных монастырей. Сейчас здесь – наша основная база. Отдыхать здесь можно со всеми удобствами.

Батальонный хотел возразить, что вовсе не желает бездельничать, но не успел. Начальник махнул рукой, указывая куда в глубь коридора, и через несколько мгновений Виктор остался один. Он поглядел вслед ушедшим, неуверенно оглянулся.

– Пройдемте, гражданин!

Двое красноармейцев в уже виденных серых шинелях с черными петлицами и кавалерийскими карабинами. Сытые розовые лица, равнодушный скучающий взгляд.

– Внимание! Объясняю правила. Шаг влево, шаг вправо считается побегом. Прыжок на месте – провокация. Стреляем без предупреждения. Ясно?

Желтый свет керосиновых ламп почернел, загустел подземной тьмой. Виктор прикрыл глаза. Вот теперь действительно полная ясность. Отдыхать здесь можно со всеми удобствами…

Крепкие ладони охлопали шинель, извлекли пистолет и патроны.

– Руки за спину! За спину, я сказал!..

Спорить не имело смысла, Виктор подчинился.

– Па-а-ашел!

Странная женщина Лариса Михайловна, желая ему прожить подольше, знала, что говорила.