Фейерверк для серых клеток. Нейробиология игры

«Человек, – замечает Фридрих Шиллер, – играет только тогда, когда он в полном смысле слова человек, и он только тогда вполне человек, когда играет». Сразу чувствуется, какие это весомые слова. Здесь сказано самое важное и о человеке, и об игре, так как они сплетены воедино в самом своём существе. Такое впечатление, что для Шиллера «быть человеком» и «играть» – одно и то же. Скажем точнее: быть человеком по-настоящему, во всей полноте и в расцвете человеческого развития, быть воистину живым человеком – значит играть. Это означает: если мы желаем понять, что такое быть человеком – более того, если нам важно быть человеком в собственном смысле слова, тогда стоит задуматься о том, как всё это связано с игрой. И тогда нам придётся подумать о том, что с нами происходит, когда мы играем.

Не является ли игра особым измерением нашей жизни, в которое мы попадаем всякий раз, когда играем? И не потому ли, играя, мы чувствуем себя по-настоящему, интенсивно живыми? Но тогда игра – вовсе не времяпрепровождение, а нечто совсем иное. Тогда играть означает ощущать собственную природу, переживать связи, открывать свои возможности и развивать творческий потенциал. И если так, то во время игры мы каждый раз попадаем в ту особую область, в которой ощущаем самих себя активными первооткрывателями и творцами собственных возможностей. Вот о чём, вероятно, писал Фридрих Шиллер и что – как мы увидим позже, – ещё до него чувствовали и понимали многие другие выдающиеся мыслители. Человек только тогда достоин своего имени, если ему хотя бы иногда удаётся преодолеть ограниченность повседневного существования и открыть врата из мира необходимости и целеподчинённости в царство Возможного: в игру.

Во времена Шиллера (и с позиции гуманитарных наук) этой позиции не так легко было найти по-настоящему точное объяснение, но с тех пор ее удалось серьёзно обосновать и уточнить при помощи достижений наук естественных. Особенно большую помощь в детальном описании того, что происходит с мозгом человека, когда он занят не просто организацией быта, достижением каких-то целей или реализацией намерений, оказали открытия, сделанные за последние два десятилетия благодаря впечатляющим успехам нейробиологии и нейрофизиологии. Речь идёт о том, чтобы найти сферу, в которой мы способны свободно и беззаботно мыслить и действовать, воспринимать и понимать, при этом открывая новое и реализуя весь спектр наших возможностей.

Что могут измерить нейрофизиологи (например, при помощи метода функциональной магнитно-ядерной томографии) в мозгу играющего человека, так это снижение потребления кислорода в области миндалевидного тела по причине ослабления активности нейронных связей в нём. А ведь этот отдел мозга наиболее активен, когда мы испытываем страх.

Таким образом, играя, мы теряем страх. Одновременно происходит усиление активности тех нейронных сетей, что мы используем, стремясь справиться с вызовами, которые нам бросает данная игра. Чем сложнее игра, тем больше таких периферических нейронных сетей будет задействовано одновременно. Именно это является решающей предпосылкой к тому, что благодаря новым связям, образующимся в этих сетях между базирующимися в них знаниями, мы можем делать творческие находки и развивать новые идеи. Наконец, каждый раз, когда мы удачно справляемся с новой задачей, можно наблюдать, что особые нейронные связи в среднем мозге, известные как «центры поощрения», начинают ярко пылать. Вызываемое этим чувство мы переживаем как радость, как удовольствие, иногда даже как восторг. Таким образом, игра помогает нам сильнее радоваться жизни.

Уже только эти три важнейших открытия в сфере нейробиологии дают нам достаточно чёткий ответ на вопрос о том, каково значение игры в жизни человека и что с нами происходит, когда мы играем. Всякий раз, как мы начинаем играть, для нас открывается особый мир. В нём исчезает всё то, что в обычной повседневности мешает раскрытию нашего потенциала. Играя в полную силу, мы не чувствуем никакого давления, принуждения, а если ничто нас не гнетёт, то и страх исчезает. Поэтому, играя, мы всегда радостны и свободны.

Освобождающая и объединяющая сила игры

Мы только тогда в состоянии думать и действовать по-настоящему свободно, когда нам не нужно реагировать на многочисленные требования, которые периодически предъявляет нам жизнь вне рамок игры. Только тогда мы можем что угодно пробовать и как угодно экспериментировать – беззаботно и свободно. Именно такова детская игра, где дети сами определяют и выясняют, что получится, а что нет. Если они чувствуют какое-либо давление (например, замечают, что за ними наблюдают) или если плохо себя чувствуют (больны, озабочены какой-то проблемой), то сразу бросают играть. Так же они поступают, ощущая неуверенность или испытывая страх – и нет лучшего индикатора этих состояний, чем прекращение игры.

Едва начав играть вместе с другими, дети обнаруживают, что игра становится увлекательнее, если происходящее в ней ограничить определёнными правилами. К тому времени, как мы становимся взрослыми, то, как правило, уже хорошо умеем эти правила соблюдать. Мы умеем придерживаться того, что в рамках пространства и времени игры считается правилом, то есть является предпосылкой к тому, чтобы игра оставалась игрой. Однако у каждого из играющих должна быть возможность в рамках этих правил чувствовать себя свободным, проявлять свой творческий потенциал, совершенствовать умения и навыки, умножать знания, то есть, играя, развиваться.

Это уже само по себе прекрасно, но гораздо больше радости мы переживаем, играя с другими. В этом случае нам тоже нужны определённые правила, на которые мы опираемся, чтобы можно было вместе играть. Если это удаётся, то мы, как и наши партнёры по игре, ощущаем, что игра объединила нас в некое сообщество.

Эти переживания (свободы и автономии, с одной стороны, и общности – с другой), а также свобода от страха – вот три главных причины, почему мы, люди, так любим играть. Один из основополагающих переживаний начального периода жизни (оно относится отчасти даже к перинатальному периоду): наши рост, развитие, а позже также автономия и свобода возможны только при условии теснейшей связи с другими, в первую очередь, с матерью и с отцом. Этот опыт, который мы приобретаем ещё в раннем детстве, глубоко укоренён в нашем мозгу, и затем в течение всей жизни мы находимся в поиске такой модальности совместной жизни с другими, которая позволяла бы нам чувствовать себя одновременно максимально свободными и одновременно максимально связанными с кем-то. Жизнь в свободе и в связи с другим – это базовая потребность человека. И эта потребность не всегда – а в жизни многих людей даже очень редко – получает своё удовлетворение. Получить вместо здоровой связи липкую, подавляющую всякую автономию привязанность, очень легко. И когда потребность в свободе остаётся неутолённой, то даже дети всеми доступными им средствами пытаются отвоевать автономию.

Однако именно в игре, в частности в совместной игре с другими, мы можем пережить тот опыт, которого зачастую не может нам предоставить мир целей и необходимостей: это возможно! Можно быть и ощущать себя одновременно свободным и связанным с другими, хотя бы пока длится совместная игра.

Потому-то совместные игры столь притягательны. Потому-то потребность в игре столь сильна, что кажется врождённой.

И потому-то её нельзя подавить: ну, может, иногда и можно, но долгое время – никак. Чтобы перестать играть, людям пришлось бы совершенно забыть как о потребности в общности и связи с другими, так и о потребности в свободе и автономии.

Временами, в ходе особенно тяжелых периодов истории, предпосылки к игровому исследованию человеком себя и мира бывали сильно ограничены. Кроме того, иногда нашей склонностью к игре злоупотребляют, действуя с позиций выгоды. Однако человеческая потребность в игре, очевидно, не может подавляться долго. Она снова и снова пробивает себе дорогу. Даже при национал-социализме в лагерях уничтожения, от Освенцима до Бухенвальда, среди приговорённых к смерти находились такие, кто до последней минуты не переставал играть, чтобы как-то пережить невыносимые условия существования. Например, некоторые заключённые устраивали для своих товарищей театральные представления.

Создаётся впечатление, что свойственная людям потребность в игре коренится глубоко в мозгу. Это распространённое предположение недалеко от истины. Однако прежде чем заниматься подкрепляющими нейронными сетями, мозговыми центрами вознаграждения, «гормонами счастья», и всем остальным, что там ещё активизируется, когда люди играют, возможно, стоит подойти ко всему этому (отчасти) играючи. Ведь довольно часто мы находим главное совсем не там, где целенаправленно его ищем.