…Да, Вилли, старина, смотри, что получается: сейчас мы в одной камере, хотя скакали по этой грешной земле разными путями. Только ты и тут нашел себе занятие: травки всякие, врачевание. Книжки вон пробуешь писать. А я начинаю звереть без неба над головой, чистого воздуха, свежей воды. Без хорошего куска жареной говядины с ароматом дымка от костра… Без моей Жози.

Ну вот, опять понесло. В саванне иногда часами молчать приходится. Зато когда попадается подходящий собеседник… Знаешь, нравишься ты мне! Так что гордись, будешь первым, кому Генри Питерс поведает о Рыжей Бестии.

Мы вместе уже давно. Года три, если не больше. Да-да, многих телят, которые тем летом впервые увидели небо и зеленую травку, успели пустить на жаркое! Так вот, пас я тогда небольшое стадо этой самой мелкоты у ее папаши. Порядочная, должен сказать, скотина! Ну, в смысле, старик Джонсон. Да и не родной он ей вовсе: прибрал к рукам красавицу-вдову вместе с ранчо и извел жену до смерти. А вот падчерица оказалась крепким орешком. Все терпела, хотя от Джонсона даже ковбои частенько убегали. Ребята на нее втихаря засматривались, но подойти не решались – старика это приводило в дикое бешенство.

В тот злополучно-счастливый вечер мексиканские львы завалили половину моего стада. Что обидно: отлучился всего-то минут на пятнадцать, посидеть под кактусом, помыслить о грешной жизни. Когда только они успели! Я такого кровавого побоища сроду до того не видывал. Судя по следам, кошек было две. Им бы одного телка хватило на неделю, а тут…

Как не прикидывай, а дело получалось – дрянь. Каждый убиенный бычок был дороже моей шкуры в несколько раз. По крайней мере, об этом неоднократно напоминал старик Джонсон. Я, конечно, с ним не был согласен, но понимал, что сейчас не время для споров, работа на ранчо накрылась драным котелком, и пора уносить ноги. Но очень уж хотелось сперва отыскать зверье, окончательно подпортившее многолетнюю ковбойскую карьеру, и высказать ему некоторые наболевшие мыслишки.

Львы уползли недалеко. Еще бы, так набить брюхо! Зверушек замучила жажда, и они устроили привал на берегу реки, приносившей прохладу откуда-то с горных склонов. О чем красноречиво сообщили отпечатки их паскудных лап.

Я оставил лошадку подальше, в зарослях, подобрался против ветра к речке, раздвинул кусты и опешил: на роскошной зеленой траве лежала не менее роскошная хозяйская дочка, в чем мать родила, и любовалась уплывающим за холмы солнцем. А в нескольких шагах от нее матерый львище уже изготовился к прыжку…

Пришлось прерваться в любовании прекрасным и всадить в дикого дьявола пару пуль. Когда зверь зарылся носом в траву, а красавица вскочила на ноги, я ожидал любого развития событий, но не того, что произошло дальше. Девчонка заверещала как резаная (ладно, испугалась небось!), в несколько прыжков преодолела расстояние между нами (ну же, поцелуй своего спасителя!), сбила с ног (вообще-то не люблю снизу, но так уж и быть!) и начала обрабатывать мою изумленную физиономию болезненными пощечинами, чем привела сначала в полное отупение. Затем я очнулся и попытался сбросить мерзавку. Черта с два! Стройные ножки сжимали мои бока, как лассо шею мустанга! А бить женщин, даже таких бешеных, – не мужское занятие. В общем, ору ей, мол, спас тебя, дура, остынь! Подействовало! Притихла и сразу как-то сникла. Лишь глазами продолжает сверлить. Знаешь, вроде и неудобно пялиться, а отвернуться не могу. Видел я голых девок, но эта! Красива, бестия! Грудь… шикарная грудь, амиго, вздымается от волнения. Волосы пылают кровавым пламенем в лучах заходящего солнца. А глазищи! Огромные, черные, как ночное небо над саванной, – аж мурашки пробирают! Попадешь туда – не выберешься. Вот и я попал…

От разглядывания меня отвлекла очередная оплеуха – уже не такая жесткая, как раньше. Опустилась она ко мне поближе и мурлычет на ушко: «Спас, значит? Тогда и дальше за меня отвечаешь! К отчиму не вернусь!»

Я не выспрашивал, что да как и почему. Пробрался в лагерь, стащил кое-какие шмотки для Жози, запас жратвы и патронов. С тех пор мы вместе – я и моя Рыжая Бестия. И гонял нас старик Джонсон по всему штату, как дикое зверье.

Зверье… Да, старина, вскоре я узнал, что Жози… не совсем человек. Не веришь? Мне самому это сначала показалось кошмарным сном. А чего можно подумать, когда утром открываешь глаза, а тебе лижет щеку шершавым языком львица! Все, думаю, хана, щас начнет жрать живьем, и до винчестера дотянуться не успею. Только она все лижет… и мурлычет. В общем, оказалось, эта киска – моя Жози. Превращаться она может. И не только в полнолуние, как в ковбойских байках об оборотнях, а когда самой захочется. Это у нее от бабки-индианки – то ли проклятие, то ли благословение такое. Лев, укокошенный мною, был самым настоящим, а она к нему убегала развлечься… В зверином обличье, значит.

Так мы и мотались дикими местами. Сначала было нелегко. Веришь, иногда приходилось сырое мясо жрать! Сказал бы мне кто раньше, что уподоблюсь койоту или краснокожему, – сразу дал бы в рожу. А беда всему научит. Жози – отличная охотница. Патроны закончились, но девчонка прекрасно обходилась без оружия. Вскоре убегать нам надоело. Захотелось деньжат. Очень уж люблю деньги и вкусно поесть. Так что стал изображать непревзойденного охотника на мексиканских львов. Кто был львом, старина, ты, наверное, догадался.

Как только хозяева очередного ранчо на нашем пути сбивались с ног, пытаясь уничтожить неуловимого истребителя их скота, следопыт Генри к вашим услугам. Знаешь, во мне умер отличный лицедей. Видел бы ты их уставшие рожи после суточной прогулки зарослями кактусов! А мне развлечение: всегда легче преодолевать трудности, зная, чем это закончится. Когда мои клиенты были на последнем издыхании, появлялась Жозефина во всей львиной красе, один меткий выстрел – и деньжата у нас в кармане. Жози – молодец! Не шелохнется, еще и язык набок вывалит. Оставалось загрузить киску на лошадь и вперед, искать новых идиотов!

Нет, старина, серьезно партнершу никогда не ранил. О неуязвимости оборотней много болтают, но я тогда рисковать здоровьем девчонки не собирался. Ну, срежу иногда пулей пару дюймов кожи – чтобы кровь появилась. Такие царапины на ней как на кошке… Сам не заметил, как влюбился. А уж она в меня втюрилась! Веришь, однажды, от нечего делать, говорю, мол, съел бы молоденькую куропатку, смерть как хочется. Пропадала моя львица целую ночь, а утром явилась – вся грязная, но чертовски довольная и с птичкой в зубах. Я тогда возьми и ляпни: не куропатку вовсе, кролика хотел. Больше так никогда не шутил – любовь любовью, а норов у Бестии крутой, особенно, когда она в львиной шкуре.

Мы никак не могли подобрать лошадь для Жози – они все шарахались и храпели, как только девчонка оказывалась в седле. Даже мой вороной подозрительно косил глазом, но терпел. В общем, накопили мы чуток деньжат, оделись поприличней и пересели в кабриолет, а Боливар превратился из верхового скакуна в ездовую лошадь. И все это не просто так, а чтобы провернуть великолепную аферу, возникшую в очаровательной голове Жозефины. Выбираем городишко, где народец бандитского вида, и – в таверну. Я болтаю, пью виски, играю в карты, не забывая при этом расхваливать Жози. Упоминаю, что она мое сокровище. «Сокровище» при этом с ангельским видом сидит где-то в уголке и смотрит в окно. И знаешь, не бывало случая, чтобы не нашлось парочки негодяев, рискнувших похитить девчонку. Потребовать, естественно, выкуп. Бедняги! Я иногда им даже сочувствовал. Как вспомню свою первую ночь в обществе киски… Эх!

Одним словом, я ждал Жози в ближайшем лесочке, и она никогда не возвращалась с пустыми руками. Да, амиго, вот на этой афере погорели мы в последний раз.

Сначала все шло по плану. Но когда я после таверны вернулся в мотель, сразу сообразил: что-то не так. В нашей комнатушке – полный бедлам, от мебели одни щепки остались. Очевидно, Жози дралась как бешеная. Обычно она сразу давала себя связать, лишь охала да падала в обмороки. Поверь, старина, уже давно не боюсь ни бога, ни черта. А тут такая дрожь проняла. За нее испугался, за Жозефину…

Никакой записки о выкупе не было. Зато на полу нашлась вещица, от вида которой я снова покрылся испариной. Медальон, с крестом внутри сердечка. Эта побрякушка постоянно болталась на цепочке у старика Джонсона. И тавро его бычкам выжигали такое же. Нашел нас все-таки старый дьявол!

Зато теперь я знал, куда ехать.

Боливар снова превратился в верхового скакуна и размеренной рысью двигался на запад. Подгонять его шпорами не хотелось – загоню ведь, а нам с Жози еще удирать. О том, найду ли девчонку живой, старался не думать.

На ранчо я ворвался нагло, без разведки. Знакомых ребят не видно: то ли старый злодей разогнал, то ли они все ускакали на пастбища. Зато навстречу мне выбежали с полдюжины грязных и небритых, но вооруженных до зубов головорезов. Грохота от их кольтов было! Только толку мало: привыкли палить у себя в салунах куда попало, залив глаза виски. А выйдут на улицу – застынут, надувшись, как индюки, и пялятся друг дружке в глаза черт знает сколько времени. В саванне так нельзя. Волк или мексиканский лев не будут торчать на месте и ждать, когда ты на них насмотришься. Бить надо сразу, наповал. И винчестер тут надежнее кольта. Что они и ощутили на собственной шкуре. Да, амиго, патронов я не жалел. У груженой телеги спрыгнул с Боливара и шлепнул жеребца по крупу – пусть удирает, а то еще схлопочет шальную пулю. Позиция оказалась удачной, и вскоре мои противники разлеглись по двору в самых непринужденных позах, облюбовав лужи из собственной крови.

Я не знал, сколько неприятелей расположилось в доме, поэтому перебежками пробрался к крыльцу, ударом ноги вышиб дверь. И сразу увидел Жози. На полу, туго связанную блестящими цепями. Над ней, скрестив руки на груди, ухмылялся Джонсон. Третий персонаж направился прямо ко мне. Лысый, низкорослый, а глаза раскосые, как у краснокожего. Только этот был не красным, а желтым. И без оружия. Джонсон, впрочем, тоже.

Мне бы сразу продырявить им животы, но, веришь или нет, излишней кровожадностью никогда не страдал. Одно дело, когда у противника кольт или нож. Ну, хотя бы когти и клыки, направленные тебе в глотку. А так… Тут узкоглазый вдруг завизжал, как поросенок, подпрыгнул и лягнул ногой по стволу винчестера. «Бабах!» – пуля ушла в потолок. Оружие из рук я не выпустил и сразу же попытался достать наглеца прикладом. Черта с два! Там, где только что торчала лысая голова, было уже пусто, а пятка мелкого дьявола врезалась мне в челюсть. Что копытом лягнул: зубы вроде бы на месте, зато в глазах как-то сразу потемнело. Винчестер грохнулся на пол, но сам я устоял – и не такие быки забодать пытались! Как только скуластая физиономия перестала троиться, тут же врезал по ней апперкотом. Это, знаешь, такая мудреная оплеуха, один ковбой научил, зарабатывавший когда-то на жизнь боксом. Желтолицый совершил неимоверный кувырок в воздухе и укрылся ногами.

А Джонсон стоял и все ухмылялся. Посмотрел я на неподвижную Жози, на ее застывшие, остекленевшие глаза. Такая злость проняла! Подхватил винчестер и разрядил в старого урода. До последнего патрона. А тот как ни в чем не бывало отлепился от стенки, оскалился и сообщил, что ему мои пули – как бычку москиты. Девка же предназначена ему. Как нелюдь нелюдю. И стал обрастать шерстью. Одежда – в клочья, и вот посреди комнаты сверкает глазами матерый волчина. Хотел испугать, значит. Невдомек ему, что Жози меня к своим превращениям давно приучила. Правда, делала это красивее.

Выстрел достал его уже в прыжке. Успел, зараза, мне руку зубами располосовать и подох. А в глазах волчьих – такое удивление!

Как же так, спросишь? Завалялся у меня еще один патрон. С серебряной пулей. Сознаюсь тебе, старина, любил я Жози, но сначала побаивался. Вот и изготовил… Так, на всякий случай. Носил, как талисман.

Пригодился, значит.

Высвободил я девчонку из кандалов, оказавшихся серебряными, вынес на крыльцо и услышал, что к нам спешат гости.

Мой жеребец на свист прибежал сразу. Взвалил ему Жози на холку, сам в седло – и ходу! Проскакали мы не больше мили, как понял – Боливар не вынесет двоих. Догонят нас. Вижу – Жози чуток оклемалась. Усадил на свое место, чмокнул на прощание и в который раз огрел бедную лошадку. Ничего, когда-нибудь встретимся, я вину искуплю.

Так и стоял, насвистывая ковбойскую песенку, пока прискакали шериф с помощниками. Уж не знаю, кто их позвал. Повязали, конечно. А доказать, что я устроил погром на ранчо, не смогли. Единственный выживший свидетель, тот самый желтолицый, сильно ударился головой и ничего не соображал. Вот меня и упрятали за решетку, пока он оклемается…

Что-то мне подсказывает: надолго тут не задержусь. Не такая натура у моей Рыжей Бестии, чтобы любимого в беде оставить. Видишь, как полная луна сияет? Жози в такие ночи на поиски приключений тянет. Слышишь, это ведь не кошка вопит, кто-то покрупнее! Не слышишь? Совсем у вас, городских, со слухом плохо. Эх, сейчас бы на волю! Дразнит меня эта луна, амиго, зуд и в душе, и в теле. Особенно чешутся шрамы, там, где О’Доннел погрыз. Что так испуганно смотришь?

Да, не тот перед тобой Генри Питерс, что был раньше. Меняюсь я. Раньше, к примеру, больше всего любил деньги и жратву, а уж третье место отводилось Жози. Сейчас без этой девчонки мне свет со всем его золотом не мил. Веришь, старина?

Вижу, веришь. Хороший ты мужик, Вилли. Знаешь, так уж и быть: дарю свою историю для писательства. Решай сам, что можно всем поведать, а об чем лучше умолчать. Чертовски занятно будет от кого-то услышать: читал, мол, книжку о Генри.

О его приключениях в самом сердце Запада, о дикой и прекрасной Рыжей Бестии.