Михаил Меро
Вся тяжесть мира
За распахнутым настежь окном пылал июльский полдень, и трель жаворонка плавилась в раскаленном воздухе. А на огромной кровати из дуба в окружении семи обнаженных девиц лежал мужчина атлетического телосложения. Многое было в нем необычно – и узлы неправдоподобных мышц, и янтарные глаза, и символ мужественности невиданных размеров, но более всего – его кожа самого чистого голубого цвета, какой можно увидеть лишь на свежих лепестках незабудки да в небе – морозным ясным днем.
– Шакра, расскажи нам еще что-нибудь! – умоляли девицы, но он молчал.
И только когда к синим губам поднесли кружку вина, а одна из девиц оседлала его орудие любви, он заговорил тем глубоким сильным голосом, от которого мурашки выступают на женской коже и твердеют сосцы.
– Первое слово после любовного соития должно произносить мужчине. Я видел множество ужасных последствий нарушения этого правила. Когда так поступают боги, от их связи рождаются ядовитые и уродливые твари. Если же людям доведется преступить закон, нескончаемая цепь несчастий преследует их до самой смерти и даже за порогом бытия не оставляет в покое…
Девицы внимали каждому его слову, едва ли понимая хоть что-то из сказанного. Они были готовы слушать его дни напролет, чем, собственно говоря, и занимались, поочередно ублажая всеми известными женщинам способами да подливая крепкого вина. Так что уже целый месяц единственный бордель в городе не принимал клиентов, все внимание уделяя только одному Шакре. Но никто из завсегдатаев и помыслить не мог возмутиться: тот июньский день, когда появился этот странный голубокожий человек, горожане запомнили надолго…
* * *
Когда Шакра, восседая на огромном красном слоне, опустился с безоблачного неба прямо на ратушную площадь, в городе началась паника. Торговцы в ужасе бросались прочь, позабыв свой товар. Уважаемые горожане, визжа и толкаясь, врывались в ближайшие дома и забирались в подвалы, где уже сидели перепуганные хозяева. В считаные секунды вся площадь обезлюдела.
Пришелец оставался невозмутим. Он направил слона вниз, и тот мягко приземлился на свободном пятачке между деревянными палатками на все четыре столбообразных ноги. Хоботом подхватил с телеги кочан капусты и отправил в огромный треугольник рта между золотых бивней.
– Айравата, оставь людям их пищу!
Шакра соскользнул со спины слона, обвел взглядом торговые ряды и уверенным шагом направился к единственному оставшемуся на площади горожанину.
– Что вы делаете, чтобы все забыть?
Спросил он это у хмельного с утра сапожника, всецело погруженного в ремонт пары ботов. Даже не удосужившись посмотреть на спросившего и не удивившись смыслу вопроса, он сердито буркнул:
– Вино хлещем и в бордель ходим.
– Бордель? – переспросил пришелец.
– Последний дом за мостом, – все так же не поднимая головы, произнес сапожник, маленьким молоточком показывая направление. – Ты нездешний, что ли?
Самые смелые и нетерпеливые граждане, поспешившие покинуть свои убежища, могли наблюдать, как голубокожий пришелец в пестрых свободных одеждах шагал по улице, а над ним плыл красный слон и закрывал хозяина своей тушей от палящего солнца.
* * *
Это сакральное сочетание – вино и женщина – откупоривало сосуд его молчания. И тогда говорил он о самых странных вещах, какие только доводилось слышать девицам.
В этот раз ублажала его рыжеволосая Радмила, остальные же девицы робко подслушивали за дверью.
– Везде есть люди, – говорил Шакра. – Куда бы ни занес меня Айравата – всюду я видел города и деревушки, шалаши и землянки. У корней Древа Ашваттха и на вершине его, на самом крохотном листочке его. Упадет перо с крыла Бедавонга в Океан – и на нем появляются люди. Взобьет пену хвостом рыба Шош – и на самых крохотных пузырьках растут города. Везде люди строят дома, рожают детей, воюют за женщин и скот, молятся своим богам. Зачем нас так много, думал я раньше, зачем?
– И правда – зачем? – переспросила Радмила.
– Мне кажется, люди – это само время. Не было бы нас – ничего бы не менялось под Древом Ашваттха.
– Выходит, мы только разрушаем?
– Меня учили так – что было единожды создано, никогда уже не исчезнет, но будет менять формы и обличья, собираться воедино и вновь разлетаться в пыль. И люди – это та сила, что движет все сущее.
* * *
Войдя в двухэтажный домик на окраине, Шакра увидел очень легко одетых девиц, скучавших на потертых диванчиках, и ему стало понятно значение слова «бордель». Удушающе пахло потом и переспевшими фруктами. Полновластная владелица этого заведения Хелен Покорна стояла за конторкой, вытирая мокрые подбородки полотенцем. Увидев вошедшего, она обмерла. Людей с кожей такого цвета в жизни ей довелось повидать, но все они были покойниками.
– Мне нужно жилье, женщину и вина, – произнес гость, едва помещавшийся под потолком.
Казалось, слова его заставили госпожу Покорну прийти в себя. Перед ней стоял вполне себе нормальный мужик, с обычными мужскими желаниями, хоть и непривычного цвета.
– У нас не гостиница, – заявила она. – Покувыркался с девушкой – освободил комнату!
Гость подошел к конторке и высыпал из огромной ладони горсть золотых пластинок. То, что это золото, хозяйка поняла, еще когда они со звоном заскакали по лакированному дереву. Но это были не кроны. Формой и фактурой они больше всего походили на чешую огромной рыбины. «Где водятся такие рыбы?» – спросила она себя, и ей стало жутко.
– Все, что пожелаете, мой господин! – расплылась она в услужливой улыбке. – У нас лучшие девочки во всей империи, чистенькие, уютные комнатки, где вам никто не будет мешать, а вино – какое не стыдно отправлять в столицу…
Госпожа Покорна продолжала щебетать с неослабевающей экспрессией, но все больше убеждалась, что гость пропускает ее слова мимо ушей. Хуже того, на его широком скуластом лице она не могла прочесть ни единой эмоции, чего за тридцать лет тесного общения с мужчинами еще не случалось.
– Выберете девочку? – кивнула хозяйка в сторону застывших в напряжении девиц, которых прошибал холодный пот от одной мысли, что придется ублажать этого жутковатого гостя.
Шакра лишь бросил в их сторону мимолетный взгляд, и госпожа Покорна решила, что гость доверился ее вкусу. Диванчик с девицами, казалось, как еж ощетинился умоляющими взглядами «только не меня!».
– Дарена! – наконец выбрала она девицу, по ее мнению, достойную важного гостя. – Проводи господина в комнату и обслужи, как надлежит.
Вмиг побледневшая фигуристая шатеночка переводила взгляд с хозяйки на гостя и не знала, кого ей больше бояться. Долго колебаться ей не пришлось – в ее мягкие части впились сразу три булавки, так что она подскочила с дивана, а спустя минуту уже вела под руку на второй этаж самого странного клиента в своей жизни.
– Откуда ты? – спросила она, когда они остались одни.
– Того места больше нет.
* * *
В тот день и час, когда с ним была Бажена, он впервые начал рассказывать о себе. Вино ли попалось крепче обычного или лоно девицы пылало особым жаром, так или иначе, Шакра совершил первые любовные движения и заговорил:
– Зло усмехнувшись, Судьба распорядилась так, что я, уродливый калека, родился в роду прославленных воинов. Отец мой правил боевым слоном и был награжден правителем за отвагу в сражениях. Старшие братья мои служили в охране купеческих караванов. А я… Когда мать родила меня, едва способного дышать, отец даже не удосужился выбрать мне мужское имя…
Бажена почувствовала, как напряглись огромные ладони на ее бедрах.
– Я выжил, но чем больше рос, тем уродливее становилось мое тело. Сверстники называли меня обезьяной, приросшей ртом к собственной заднице – и, сейчас могу признать, это было самое точное мое описание…
– Но ты ведь не такой! – запротестовала Бажена. – Ты выглядишь, как греческий бог!
А Шакра продолжал:
– …так что я был обречен расти вместе с сестрами, спать с ними в одной кровати, есть из одной посуды, расчесывать им волосы и заплетать косы. После заката мы собирались у очага, шили приданое для моих старших сестер и слушали женские истории, каких воины стыдятся пуще бессилия.
Мать рассказывала, как появился наш мир. Когда-то в безбрежном Океане не было ни клочка суши, но живые твари кишели повсюду. Ат, отделивший свет от тьмы, собрал вместе всех жителей Океана и приказал принести горсть земли со дна. Многие ныряли, но немногие добирались до цели. Иные забывали, зачем ныряли, и оставались жить в глубинах. Одной лишь черепахе Курме удалось принести немного земли на своих когтях. Из этой земли Ат сотворил целый мир и положил Курме вечно носить его на своем панцире.
– Странная награда за верную службу, – отозвалась Бажена, до которой голос Шакры доносился как с другой планеты, но движения его проникали в самую душу.
– Много позже я узнал продолжение этой истории. Оказалось, что успеха достигали и другие твари – киты, жабы, крылатые змеи… Каждый считал себя первым и хотел награды. И никто не остался обделен – каждому Ат водружал мир на спину.
– Не очень-то честно со стороны этого Ата, – произнесла девица. – Стали бы они нырять, если бы знали, что за награда им будет за это.
– Мне кажется, они знали. Возможно, в этом и был смысл их существования – рано или поздно стать основой для нового клочка земли. Согласись, неплохая карьера для твари, которая всего лишь один из бесчисленного множества плодов мирового древа Ашваттха, упавших в бескрайний Океан.
* * *
В то время, когда Шакра забывался с вином и девицами, горожане ловили мельчайшие слухи о нем. Раньше всего разнеслась весть, что в постели он неутомим и страстен, у него золотые глаза, а кожа голубого цвета абсолютно везде, даже на том самом мужском органе, который, как шептались торговки на площади, размеры имеет нечеловеческие.
Примерно то же самое узнал бургомистр города, выслушав отчет госпожи Покорной и приняв от нее в виде доказательства дюжину золотых чешуек.
– Формально этот субъект не нарушает никаких законов, – заключил он, поглаживая затянутое в жилетку брюшко. – Как вы утверждаете, очень щедро платит за девочек, стол и кров. Кроме того, и носа не кажет на улицу – лежит себе в постели с… кхм… Словом, городу от него – ничего, кроме пользы.
Пальцы его перебирали золотые чешуйки, а сам он буравил взглядом молодого пастора.
– Дьявольское это золото! – неуверенно произнес пастор. – Чешуей змия-искусителя за блуд расплачивается, нехристь!
Бургомистр тяжело вздохнул и переложил ему в руку три золотые чешуйки.
– Докажите, святой отец! Окропите святой водой, молитву прочтите, возложите распятие… Коли спадет наваждение и станет это золото трухой или, допустим, навозом – мы примем в отношении него все меры, кои вы посчитаете нужными.
А госпоже Покорной сказал:
– Узнайте, надолго ли у нас этот феномен. Золото – оно, конечно, лишним не бывает, но не хотелось бы, чтобы наш город прославился голубокожими донжуанами. И слон этот летающий, прости меня, Господи… Где там его видели в последний раз?..
* * *
Бывало и такое, что сразу двум девицам дарил Шакра свои ласки. И если по правую руку лежала белокурая Воислава, то слева непременно можно было обнаружить смуглую Всемилу. Не заботясь о том, слушают ли его, он рассказывал о себе и, не желая того, заново переживал те дни, когда жизнь вывернулась наизнанку.
– В тот вечер я сторожил одежду своих сестер, пока они нагишом купались в речке, и не заметил, как седая волосатая лягушка подкралась ко мне…
Этот миг он вспоминал потом множество раз. Мерзкое ощущение, когда что-то мокрое и холодное коснулось его руки, – и завораживающий взгляд выпученных лягушачьих глазок. Она властно посмотрела прямо ему в глаза и произнесла:
– Я – бог, создавший тебя! Готов ли ты служить мне?
От испуга он заверещал как девчонка, схватил попавшийся под руку камень и с размаху ударил по лягушке, так что кровь и внутренности брызнули во все стороны. «Померещилось, – думал он. – Или чья-то злая шутка?» Но тут заговорил камень, измазанный в лягушачьей крови, и не было сил выбросить его – а только слушать и ужасаться услышанному.
– Я – Вритра. Тот, из мыслей которого рождаются люди. Я придумал тебя, и уродство твое, и судьбу твою. Готов ли ты служить мне? Или хочешь и дальше влачить пустую и бесславную жизнь, до самой смерти видя, как женщины отворачиваются от тебя, а мужчины плюют тебе под ноги?
Каждое слово отзывалось болью в его сердце. Так все и было – или даже хуже. Но голос камня мог и ласкать, обещая несбыточное.
– Я могу сделать так, что о тебе будут слагать легенды. Никто из людей не сравнится с тобой в силе и доблести. Имя твое будет известно в тысячах миров…
– У меня нет имени, – сказал он, сознавая, что уже согласен служить этому голосу, назвавшемуся богом, – в чем бы ни состояла служба калеки.
Камень облегченно рассмеялся.
– Назовем тебя – Шакра и силу дадим под стать имени.
Он видел, как камень плавится в руке и впитывается в кожу. Тело его пронзила яростная боль – казалось, что-то рвется выбраться наружу. Померкло в глазах, и сквозь жуткий хруст, с каким мясо отрывают от кости, слышал он, как сестры его убегают, крича, что демоны забрали их брата…
Потом были минуты бесконечной эйфории, когда он осматривал свое новое тело, любовался в зеркало воды своими мышцами, длинными сильными ногами, мужественными чертами лица… Совершенное тело, какому позавидовал бы любой мужчина в деревне – и это был он сам, еще недавно жалкий уродец.
Рядом с ним обозначился зыбкий силуэт, как если бы дымные струйки сплелись в ладную человеческую фигуру.
– Ты теперь не просто могуч, Шакра. Оружие твое всегда при тебе и всегда наготове – только подумай о жаркой и кровавой битве, представь себе ненавистные лица врагов, ощути, как вонзается сталь в их гнусную плоть…
Шакра представил… и из рук его начали расти мечи – длинные, обоюдоострые, из розоватой стали, будто отражалась в них еще не пролитая кровь. Они кромсали толстые стволы деревьев, как капусту, и тонкими пластинами нарезали валуны, точно те были из масла.
– Воину нужен верный боевой слон, не правда ли?
Дымчатая фигура указала на одно из низких облаков, окрашенных заходящим солнцем в багрянец и золото. Облако вмиг смяли незримые руки и вылепили точно из глины меднокожего слона, прекраснее которого Шакра не видел в своей жизни.
– Айравата подчинится только богоравному герою, – говорил Вритра. – Он презирает трусость, сомнение, жалость к врагам. Он затопчет робкого и нерешительного.
Потом Шакра впервые летел на слоне, поднимавшемся все выше, так что взору открывалась вся земля до самых окраин – плоская, как лепешка из овечьего молока. И он чувствовал себя воплощенной Смертью.
Смерть крошила хищных стрекоз мечами розовой стали, прорубалась сквозь стаи отвратительных кожистых птиц, настигала зловонных химер… Задыхалась от запаха пролитой крови, но понимала, что это только разминка. Настоящая цель стократ опаснее – и она все ближе…
Шакра снова был здесь, в кровати из дуба, рядом с девушками, замершими в ожидании продолжения.
– Я понял, кто был моей целью – узнал ее из рассказов матери, из ее любимых орнаментов. Курма тоже узнала меня – она знает каждого, кто живет на ней. Она была беззащитна, но мечи мои без колебания сделали свою работу. Хлынула кровь, и голова Курмы отвалилась от тела. Только тогда спало безумие, и я понял, что натворил.
Шакра замолк. В уголках глаз застыли кровавые слезы.
– Принесите вина, – внезапно заорал он. – Я опять трезвый!
Всемила скатилась с кровати и, как была голая, побежала вниз.
Он пил долго и жадно, будто последние дни ему не доставалось ни капли.
– Курма тонула медленно и неотвратимо. Я видел, как реки обратились вспять и вода хлынула из колодцев. Видел, как она входила в открытые двери, как начинала переливаться через распахнутые окна. Как крыши уходили под воду, как люди, пытавшиеся на них спастись, воздевали руки к небу… Под водой скрывались равнины и холмы, леса и горы. Последние вершины, на которых никогда не таял снег, исчезли в Океане – и я понял, что теперь нет у меня дома, нет судьбы, и то, что считается душой, умерло вместе с Курмой…
Когда Шакра замолчал, девицы рыдали в голос, но не верили ни единому его слову.
* * *
Постепенно слухи о Шакре вытеснили из умов горожан все прочие, мелкие и житейские. Дарена или Часлава, обычно ходившие на рынок за снедью, стали задерживаться на площади гораздо дольше обычного. В меру своей памяти и ораторских способностей, они пересказывали услышанное от голубокожего гиганта. Немногие были столь любопытны, что отваживались расспрашивать девиц из борделя. Но от тех немногих подробности узнавал весь город.
В один из будних дней через весь город на взмыленной лошади пронесся крестьянин совершенно безумного вида. Он ломился в дом бургомистра и кричал, что сегодня утром красный слон опустошил его огород и улетел за облака!
Бургомистр слушал его с балкона, попивая кофе, и с возрастающим раздражением просил успокоиться, а потом и вовсе грозился упечь в психушку. Он сам, как и многочисленные свидетели этой неприятной сцены, безусловно, верил несчастному, но не находил нужным утруждать себя даже самым бесплодным сочувствием.
Каждый в городе знал, что на рассвете слон с нездешним именем Айравата прилетает к борделю и стучит хоботом в окно, желая увидеть хозяина. Когда Шакра появляется в окне, слон снова взмывает в небо. Очевидно, что пищи такому огромному животному, да еще с такими удивительными способностями, нужно много, и где он ее добывает – явно не проблема города. Все горожане были единодушны в этом мнении.
* * *
– Как думаешь, на чем стоит ваш мир? – спросил однажды Шакра черноокую Малушу, отдыхая после очередного любовного сражения.
Девица рассмеялась.
– Наш мир не плоский, а круглый как яблоко, – сказала она мягко, как несмышленому ребенку. – И он вращается в безграничной пустоте на мече архангела Михаила.
– Не слишком удачное занятие для архангела, – заметил Шакра.
– Что может быть почетнее, чем держать мир, созданный Господом?!
– В другом мире мне рассказывали, что мир их – это бублик, вращающийся на мужском органе Атланта. И они были недалеки от истины.
– Ты говоришь такую чепуху и не смущаешься тем, что тебе никто не верит…
– Я не хочу, чтобы вы мне верили, – отвечал Шакра, – правда всегда слишком страшна. Видел я город, где мудрецы вычислили судьбу своего мира. Вычисления эти были так убедительны, что все поверили. И стали ждать конца. Перестали растить хлеб, кормить скот, перестали есть и пить. Лежали на улицах, смотрели в небо и умирали один за другим. Последний из людей, слишком глупый, чтобы понять правду, узрел, как мир его проглотила змея Хо.
– Ты славный и странный, – говорила Малуша и целовала синие губы.
– Я видел твой мир со стороны. Говоришь, он круглый как яблоко? Он и есть яблоко, падающее в безграничный океан с Древа Ашваттха.
* * *
День рождения госпожи Покорной отмечали в узком кругу. Во главе стола сидел Шакра, ради такого события впервые сошедший вниз.
– Ты нам прям как родной стал! – говорила захмелевшая хозяйка, а сама думала, что такого клиента ей, должно быть, послала сама Дева Мария.
Увлеченная этими мыслями, госпожа Покорна не могла понять, отчего вдруг девицы отчаянно завизжали и повыскакивали из-за стола, опрокидывая посуду. А причиной было то, что запеченный целиком поросенок выплюнул яблоко, повернул пятачок к Шакре и произнес глубоким властным голосом:
– Я – бог, создавший тебя! Готов ли ты служить мне?
Ответом ему был рев, полный боли и ярости. Шакра хватал со стола ножи и вилки, но они текли сквозь его пальцы. Поймал одну из визжащих девиц, не узнавая ее, кричал прямо в лицо:
– Выколи мне глаза! Возьми нож и выколи мне глаза!
Выбежал на улицу, выломав тяжелую дверь вместе с частью стены, и споткнулся о требовательное многоголосие. Каждый гранитный булыжник под ногами открывал уродливый рот и задавал все тот же вопрос:
– Готов ли ты снова служить мне, Шакра? Готов ли ты?!
Из рук его снова рвались испить свежей крови обоюдоострые мечи розовой стали. А высоко над крышами города оглушительно трубил Айравата, предчувствуя новый бой, и стекла в окнах домов разлетались вдребезги.
