Война ханов
И стали все племена одного цвета и послушны приказам его…
Ата Малик Джувайни.Чингисхан: история покорителя мира
Всем было понятно, что звезда Он-хана уже угасает, но никто не мог предположить, кто сменит его. После почти двадцати лет борьбы Тэмуджин контролировал большую часть монголов, но он не покорил еще своего соперника Джамуху. Он-хан, хотя и оставался союзником Тэмуджина, продолжал вести двойную игру, стравливая двух меньших ханов друг с другом. В 1203 году Свиньи по восточному календарю, год спустя после победы над татарами, Тэмуджин решил окончательно поставить точку в этом вопросе и попросил Он-хана выдать за него свою дочь. Если бы Он-хан дал согласие на этот брак, это стало бы явным свидетельством превосходства Тэмуджина над Джамухой.
По требованию Сенгуна, своего родного сына, у которого не было политической смекалки и собственных сторонников, Он-хан высокомерно отверг предложение Тэмуджина. Даже если Тэмуджин считал своих приверженцев Народом Войлочных Стен и отказывался признавать различия между родами и кланами, в глазах благородной ханской семьи кераитов он все равно оставался только талантливым и иногда полезным простолюдином. Примерно сто лет спустя Марко Поло записал если не точные слова, то сам тон ответа Он-хана, как его запомнили монголы: «Разве Чингисхану не стыдно искать женитьбы с моей дочерью? Разве не знает он, что он мой вассал и мой раб? Иди к нему и скажи, что я охотнее отдам мою дочь пламени огня, чем ему».
Стареющий хан тем не менее довольно быстро раскаялся в своем грубом отказе и был сильно обеспокоен тем, как на него отреагирует Тэмуджин. Безусловно, тот уже считался лучшим военачальником во всей степи, и Он-хан понимал, что не может себе позволить рисковать и вступать с ним в открытую войну. Поэтому он придумал план, который бы позволил избавиться от потенциальной опасности, которую представлял Тэмуджин, при помощи хитрости и коварства, так же, как татары убрали с дороги отца Тэмуджина Есугея. Он-хан отправил к Тэмуджину послание, в котором говорил, что он передумал и согласен на брак, который свяжет их семьи. Он назначил день и пригласил Тэмуджина с семьей приехать на празднование помолвки. Видимо, Тэмуджин доверял хану, который был его приемным отцом уже более двух десятков лет, и отправился вместе с небольшим отрядом на назначенную встречу, оставив свою армию позади. Этот брак, если бы он был успешно заключен, мог бы стать высшей точкой его пути объединителя всех народов степи, ведь он сделал бы Тэмуджина первым из наследников Он-хана.
Всего лишь в одном дне пути от стойбища Он-хана Тэмуджин узнал, что приглашение на свадьбу было только коварным планом, призванным заманить его в ловушку, чтобы убить его и истребить его семью. Именно в тот миг, когда Тэмуджин уже предвкушал свой высший триумф, он узнал, что не только желанному браку не бывать, но и жизнь его и семьи снова находится в опасности. С ним был только небольшой отряд почетной стражи, и он был далеко от основных своих сил, так что об открытом бое не могло быть и речи. Поэтому он поступил так, как люди степи всегда поступали перед лицом необоримой опасности: он приказал своему небольшому отряду рассеяться по степи во всех направлениях, в то время как сам он и небольшая группа его спутников как могла быстро отправилась на восток, прежде чем армия Он-хана начала их преследование.
Теперь Тэмуджину предстояло пройти величайшее испытание. Он снова вынужден был бежать, бежать, как и двадцать лет назад, когда меркиты похитили Бортэ. Бесконечный цикл степных войн и набегов, казалось, никогда не кончится. Несмотря на все то, что он сделал в своей жизни, ничего не изменилось, раз он опять вынужден спасаться бегством от тех, кто выше его по рождению и обладают большей политической властью.
Недавно собранный воедино Народ Войлочных Стен оказался под угрозой исчезновения, когда его предводитель ударился в бега. Сможет ли он удержаться? Смогут ли люди из таких разных племен и родов сохранить верность и свою веру в Тэмуджина теперь, когда он бежал от врагов? Или они разбегутся назад по своим клановым землям, или тут же спешно станут искать союза и защиты у Он-хана или Джамухи? События, которые последовали за его бегством, сохранились в памяти монголов как история величайшего испытания Тэмуджина, но и его величайшего в жизни триумфа.
Изможденные несколькими днями постоянной скачки, оставшиеся без провизии, они достигли берегов мутного озера Балджун. Тэмуджин огляделся, чтобы понять, сколько его людей осталось в живых. Он насчитал только девятнадцать человек. Теперь перед ними замаячила перспектива голодной смерти в этом забытом уголке степи. Когда они остановились, чтобы отдохнуть у берегов озера Балджун и решить, что же делать дальше, с севера неожиданно появилась дикая лошадь. В погоню за ней тут же устремился брат Тэмуджина Хасар. Он убил лошадь, и его спутники быстро освежевали тушу. У них не было столько дров, чтобы зажарить мясо, и горшков, чтобы сварить его, так что они использовали древний, как сама степь, способ. Они разделали тушу и положили мясо в импровизированный мешок из шкуры лошади. Затем они налили туда немного воды. Они развели костер, но не могли варить мясо в шкуре на открытом огне, поэтому они раскаляли камни докрасна и бросали их внутрь своего «котла». Камни разогревали воду, и она же не позволяла камням прожечь кожу насквозь. Через несколько часов оголодавшие воины пировали вареной кониной.
Не считая Хасара, все оставшиеся с Тэмуджином люди были его друзьями, а не родственниками. Часть его семьи временно потерялась в степи, но остальные родичи оставили его, чтобы присоединиться к Он-хану или Джамухе. В частности, его дядя, брат Есугея, который когда-то помогал ему в похищении Оэлун, встал на сторону Он-хана и пошел против своего племянника.
Будущее не сулило воинам ничего хорошего, тем более охотно они восприняли появление дикой лошади как знак сверхъестественного покровительства, дар неба. Будучи самым важным и почитаемым животным в мире монголов, лошадь послужила знаком божественного вмешательства и поддержки. Она стала символом силы и судьбы Тэмуджина, и как раньше любая большая битва или курултай, придала силы его Знамени Духа, а также спасла его людей от голодной смерти. Им нечего было пить, кроме мутной воды озера Балджун, но Тэмуджин-хан поднял одну руку к небу, а в другой воздел пригоршню этой мутной воды и произнес тост. Он поблагодарил своих людей за их мужество и преданность и пообещал, что никогда их не забудет. Остальные тоже пригубили воды и поклялись в вечной верности ему. В устной истории этот эпизод сохранился под названием «Завет Балджуна» и приобрел мифический ореол, как самая начальная точка военной удачи Тэмуджин-хана и как событие, которое положило начало самой сути и форме Монгольской империи. Оно стало символическим воплощением единства монгольского народа, основанного на взаимной преданности и доверии, которые превосходят родство, происхождение и вероисповедание.
Девятнадцать спутников Тэмуджина происходили из девяти разных племен, вероятно, только сам он и его брат Хасар были и на самом деле из монгольских кланов. Среди остальных были меркиты, кидани и кераиты. Хотя сам Тэмуджин был убежденным шаманистом и поклонялся Вечному Синему Небу и Богу-Горе Бурхан-Халдун, среди его девятнадцати спутников оказались трое мусульман и несколько христиан и буддистов. Они были объединены только личной преданностью Тэмуджину и своей клятвой, данной ему и каждому из них. Клятвы, данные на берегу озера Балджун, создали тот тип братства, который так близок к современному понятию гражданства, основанного на личном выборе и доверии. Эта клятва стала метафорой нового типа общества среди последователей Тэмуджина, типа, который ляжет в основу единства всей огромной монгольской империи.
Пока Тэмуджин скрывался на берегах озера Балджун, он разработал свой план отмщения. Он знал, что должен действовать быстро, пока Он-хан все еще тешит себя мыслью, что избавился от врага. Тэмуджин распространил среди своих приверженцев, рассеянных по степи, слово о своем спасении, и история наверняка сохранила каждую деталь волшебного появления лошади, которая спасла их от смерти. В течение следующих нескольких дней новая армия Тэмуджина собралась со всей степи из десятков и сотен новых солдат, причем даже быстрее, чем он мог надеяться. Когда Тэмуджин отправился с берегов озера Балджун обратно в земли Он-хана, его люди приходили к нему со всех сторон. К тому же некоторые его родичи со стороны матери и жены, которые раньше были верными сторонниками Он-хана, теперь покинули владыку кераитов и стали искать Тэмуджина, чтобы присоединиться к нему.
А ничего не подозревающий Он-хан собрал большой пир в своем огромном роскошном золотом гере, чтобы отпраздновать свою победу над Тэмуджином. Он был слишком уверен в своей власти и ничего не знал о том, что происходит в степи. Он-хан праздновал победу, думая, что сторонники Тэмуджина разобщены, а сам он скрывается как бродяга где-то далеко на востоке.
И вот новая армия Тэмуджина направилась к лагерю Он-хана. Верные сторонники, которые находились по пути их следования, держали наготове свежих коней, которыми заменяли уставших, таким образом, войско двигалось без передышки ночь и день. Он назвал этот поход «молниеносным нападением». Вместо того чтобы приблизиться к стойбищу кераитов напрямую из степи, Тэмуджин повел своих людей более дальним и трудным путем, про который он точно знал, что тот не охраняется.
И вот внезапно на пирующих кераитов как с неба свалился Тэмуджин, который должен был быть далеко оттуда, а его воины окружили лагерь. В течение следующих трех дней тяжелых боев кераиты отступали перед наступающей армией. Многие прежние приверженцы Он-хана оставили его и переметнулись под знамя Тэмуджина, и он, как было у него заведено, принял их, покуда они не совершали предательства или иного вреда по отношению к своему прежнему господину.
Армия Он-хана была не столько уничтожена, сколько просто проглочена войсками Тэмуджина. Двор кераитов, каждый был сам за себя, разлетелся по степи. Сын Он-хана бежал на юг и после того, как его покинули собственные слуги, умер от жажды в пустыне, а Джамуха и его сильно уменьшившаяся армия бежали на запад в земли найманов, последнего великого племени степи, которое еще не покорилось Тэмуджину. Он-хан тоже попытался в одиночку добраться туда.
Монголы не смогли захватить старого хана, и его сын также сумел от них убежать. Это было некоторой неудачей, и, чтобы завуалировать ее, воины Тэмуджина стали распространять различные слухи, чтобы убедить народ с обеих сторон, что Он-хан уже мертв и не представляет никакой опасности. Один из таких слухов гласил, что Он-хан смог благополучно добраться до границы найманских земель, но какой-то воин отказался поверить, что этот одинокий старик – это прославленный хан кераитов, и убил его на месте. Еще говорили, что царица найманов, чтобы искупить вину своего народа за убийство Он-хана, забрала его голову и поместила ее на священном белом платке в дальнем углу своего гера и там приносила ей жертвы и молилась. Ничто не могло показаться монголам более отвратительным, чем такой кровавый тотем в доме, и ничто не могло быть опаснее головы, в которой содержалась душа Он-хана. Тем не менее рассказывали, что она приказала музыкантам играть перед головой на Морин хуур – скрипке из конского черепа, – в то время как ее невестки пели и танцевали для мертвой головы, царица даже церемонно предлагала голове вино, как будто Он-хан был все еще жив и пришел в ее гер почетным гостем. Когда правитель найманов Таян-хан вошел в гер и увидел отрубленную голову, он закричал в ужасе и гневе, потому что голова улыбалась ему. Затем он ногой сбросил голову со священного платка и растоптал ее.
Такие рассказы вселяли в людей уверенность, что старый хан и вправду умер, и одновременно нагнетали страсти вокруг «гнусного и мерзкого» царского рода племени найманов, на которых Тэмуджин собирался двинуться в скором времени. Пропаганда и контроль общественного мнения скоро стали излюбленным оружием Тэмуджина. Монголы распространяли среди своих сторонников слухи о том, что пожилой Таян-хан впал в старческий маразм, что его жена и дети презирают его и прилюдно глумятся над ним. Чтобы вселить в своих сторонников ненависть к врагам, предводители монголов рассказывали им, что царица найманов презирает монголов и зовет их «вонючими и грязными дикарями». Еще они говорили, что сын Таян-хана называет его «старушкой Таян» и что хан не отходит от своего гера дальше, чем беременная женщина, – чтобы только помочиться.
Очерняя царский род найманов и рассказывая об их страхах перед Чингисханом, монголы старались поднять боевой дух свой и своих воинов. С другой стороны, поскольку к найманам присоединился Джамуха, он своими рассказами добавил им страха. «Сокровенное сказание» с гордостью приводит ужасное описание монголов: «Есть у них резцы для носов и острые шила для языков. Могут они питаться росой и скакать верхом на степном ветре». Сам Тэмуджин уподобляется голодному соколу, а «…тело его – из меди и железа, и столь крепка эта броня, что ни одно шило не пробьет ее».
В противоположность этим слухам, первый воин-монгол, которого захватили на своих границах найманы, ехал на такой худой лошадке и в таком примитивном седле, что они посылали эту лошадь и седло из лагеря в лагерь, чтобы все они посмеялись и увидели, во что превратились монголы. Тэмуджин ответил на это еще одной хитростью. Поскольку численное преимущество было на стороне найманов, он приказал каждому из своих воинов разжигать по пять костров по ночам на холмах, где встала лагерем его армия. Издали маленькое войско казалось огромным, поскольку костров у них «…было больше, чем звезд небесных».
Последняя битва за власть над всей Монголией произошла в 1204 году Крысы по восточному календарю, на расстоянии почти трех сотен километров от горы Бурхан-Халдун. В предшествующие решительному бою дни Тэмуджин часто испытывал свою новую систему организации армии. Вместо того чтобы ввязаться в открытый бой с превосходящими силами найманов, он изводил их внезапными и быстрыми атаками. Он построил своих воинов в боевой порядок, который назывался «перекати-поле», и нанес удар за час до рассвета. Вместо того, чтобы бросать в бой большие подразделения, Тэмуджин приказал небольшим отрядам рассредоточиться и, незаметно приблизившись к противнику в предрассветной тьме, нападать с разных сторон. Такая тактика не позволяла врагу ни оценить число нападавших, ни дать им организованный отпор с какой-то одной стороны лагеря. Нанеся молниеносный удар и сколь возможно более серьезный урон противнику, отряды так же быстро отступали в разные стороны, не давая врагу времени опомниться или организовать погоню.
После нескольких таких атак Тэмуджин построил воинов в боевой порядок, который назывался «озеро». Войска растягивались длинной цепью, передний ряд выпускал во врага стрелы залпом и тут же отходил назад, давая место следующей волне. Подобно прибою они накатывались на позиции противника, нанося удар и тут же исчезая в темноте. Отступившие вставали в заднюю часть колонны и формировали новую «волну». Такая тактика вынудила найманов растянуться в длинную цепь, чтобы защищаться от широких «волн». Как только их войска растянулись достаточно широко, Тэмуджин перешел к третьей части своего плана. Он перегруппировал отряды в боевой порядок, который назывался «шило», где воины выстраивались узким, но чрезвычайно глубоким строем, что позволяло сосредоточить всю силу удара в одной точке и прорваться через растянутые ряды найманов.
Эта метода ведения боя, как минимум частично, является сплавом старинных военных приемов и хитростей с теми, которые использовали монгольские охотники в лесах. В то же время полная неспособность сильной армии врага как-то противостоять такой форме ведения войны указывает, что Тэмуджин внес в нее достаточно много нового, чтобы считать ее его изобретением. Тэмуджин создал совершенно новый тип армии степи, изобрел для него уникальные боевые стратегии и тактические приемы и, что важнее всего, установил в армии строгую дисциплину. Если раньше кочевники бросались в бой, как толпа дикарей, теперь они шли в четких боевых порядках. Тэмуджин ввел определенный набор приемов, которыми должен был в совершенстве владеть каждый член его армии. Среди монголов ходила поговорка: «Если он пошлет меня в огонь и в воду, я пойду. За него – пойду». Эта поговорка отражает не идеал, а реальность того времени и новой формы степной войны. В такой ситуации дни найманов были сочтены. Монголы получили серьезное преимущество, но Тэмуджин не спешил и не бросился к победе сломя голову. В ночь, за которой, как все думали, должна была последовать решающая битва, он сказал своим воинам крепко и спокойно спать. С другой стороны, найманы, которые оказались отрезаны от своих линий снабжения, были растеряны и подавлены, стали один за другим пытаться бежать в ночной темноте. Солдаты Тэмуджина не преследовали их. Ночь выдалась темной, единственным путем к отступлению для найманов был крутой склон близлежащей горы. В темноте люди и кони оступались и падали в глубокие расселины. По словам «Сокровенного сказания», их тела скопились у подножия горы, как «куча гнилых бревен».
На следующее утро монголы легко разбили немногих оставшихся найманов и «прикончили Таян-хана». Среди тех воинов, которым удалось успешно бежать были сын Таян-хана Гучлуг, нашедший спасение в дальних горах Тянь-Шань у племени черных киданей, и Джамуха, который скрылся в лесах. Больше не осталось в степи сил, которые могли бы поддержать Джамуху, и его борьба закончилась не яростным последним боем, а медленным угасанием в изгнании. Даже несколько последних родов меркитов были быстро поглощены растущей монгольской нацией, и сорокалетний Джамуха вынужден был вести жизнь отверженного изгоя, предводителя банды таких же пропащих людей, которые жили в лесу и кормились охотой на диких зверей. Судьба распорядилась так, что некогда знатный и уважаемый Джамуха оказался в конце жизни в том же жалком положении, как и Тэмуджин в юности после смерти своего отца.
В 1205 году Быка по восточному календарю, год спустя после победы над найманами, приверженцы Джамухи отчаялись и решили сдаться на милость Чингисхана. Они связали его и доставили Тэмуджину. Несмотря на многолетнюю вражду, Тэмуджин снова показал, что ценит верность превыше всего. Он не только не наградил предателей, как они на то рассчитывали, но приказал казнить их всех перед лицом их предводителя, которого они предали.
Последняя встреча двух воинов, которые сражались друг с другом более двадцати лет, становится эмоциональной кульминацией «Сокровенного сказания». Тэмуджин не захотел мстить Джамухе теперь, когда тот не представлял больше для него угрозы, он предложил ему снова объединиться: «Станем же снова друзьями. Теперь, когда пути наши снова пересеклись, нам следует вспомнить то, о чем мы позабыли. Разбудить друг друга ото сна. Даже когда ты ушел и был далеко от меня, ты был моим благословенным и добрым кровным братом. Несомненно, во дни убийств и смертей живот и сердце твое болело за меня. Несомненно, во дни гибели и разрушений грудь твоя и сердце болели за меня».
Джамуха, казалось, был тронут словами своего младшего брата – нынешнего правителя всех земель, которыми когда-либо владел он сам, и еще многими другими. На мгновение он тоже погрузился в сентиментальные воспоминания о годах их детства. Он ответил: «Мы ели пищу, которую нельзя есть, и говорили друг другу слова, которые нельзя позабыть. Мы делили одно одеяло». Затем Джамуха возложил ответственность за их вражду на некое третье лицо: «Тот, кто разлил нас, обманул нас. Нас подгонял тот, кто пришел со стороны».
«Сокровенное сказание» приводит долгую исповедь и покаянную речь Джамухи, но сам высокий слог этого фрагмента и обилие деталей в описании сцены вызывают сомнение в его подлинности. «…Теперь, когда мир уже готов принять меня, – говорит Джамуха в этом тексте, – что толку тебе от моей дружбы? О нет, брат мой, в темноте ночи я буду тревожить твои сны, а на свету дня я буду беспокоить твое сердце. Я буду вошью на твоем загривке, я стану трещиной в твоей двери».
Точно оправдываясь и прося снисхождения, ссылаясь на какое-то помутнение, Джамуха вспоминает свою юность, пытаясь понять, почему он так тянулся к Тэмуджину и почему затем его предал. Он кратко объясняет, что сам потерял родителей, что у него не было братьев и сестер или доверенных друзей, а жена ему досталась сварливая и злая. Но вместо того, чтобы просить в конце речи о милосердии, Джамуха просит подарить ему смерть. Его последнее желание в том, чтобы его казнили как благородного воина, не проливая его кровь на землю и не оскверняя ею солнце и ветер.
Хотя он и не был Тэмуджину верным другом при жизни, Джамуха обещает оберегать его после смерти. Он клянется, что, если Тэмуджин похоронит его на высоком месте, он будет хранить его и всех его потомков: «Убей меня и положи мои мертвые кости на высоком месте. Тогда на веки вечные стану я защитником твоего семени и семени их, их спасением и благословением». Согласно легенде, Тэмуджин похоронил Джамуху в золотом поясе, который он подарил ему, когда они клялись быть друг другу братьями.
Джамуха был первым соперником Тэмуджина, и теперь он закончил жизнь, как последний представитель «белой кости», который противостоял ему. После многолетней борьбы за власть над монгольскими кланами степи Тэмуджин покорил все племена и навсегда устранил угрозу со стороны благородных родов, уничтожив их мужчин и выдав женщин замуж за своих сыновей и соратников. Он не мог терпеть над собой ничьей власти. Он убил Бегтэра, чтобы управлять своей семьей. Он уничтожил меркитов, потому что они похитили его жену. Он перебил татар, которые отравили его отца и смотрели на монголов как на степных крыс. Он поверг во прах власть родов «белой кости» в среде своих родных монголов и подчинил древние и благородные семьи тайджиутов и джуркинов. Когда его приемный отец и покровитель отказал ему в браке, который бы связал их семьи, Тэмуджин уничтожил его и его племя. Когда царица найманов посмеялась над монголами и сочла их низшим народом, он напал на ее земли, убил ее мужа и отдал ее саму женой одному из своих военачальников. И в конце концов он убил Джамуху, одного из тех редких людей, которых он любил больше жизни, и вместе с ним уничтожил благородный род джадаранов.
Тэмуджин теперь стал единовластным правителем огромной страны, протянувшейся от пустыни Гоби на юге до арктической тундры на севере и от маньчжурских лесов на востоке до Алтайских гор на западе. Его империя была огромным пастбищем, и в ней было куда больше скота, чем людей. Тем не менее победа на поле боя еще не давала полной власти. Для того чтобы узаконить свое правление, Тэмуджин созвал курултай со всех концов страны. Если клан или род решал не присылать никого на курултай, он тем самым отказывался признавать власть собравшего его хана. Хан не мог тогда официально считаться их правителем, но, что важнее, они не могли больше рассчитывать на его защиту.
Тэмуджин выждал еще год, чтобы восстановить мирное существование народа и погасить распри и взаимные обиды. В 1206 году Тигра по восточному календарю Тэмуджин вернулся к верховьям реки Онон возле священной горы Бурхан-Халдун и созвал курултай – самый большой и самый важный за всю историю степи. Десятки тысяч голов скота выпасали на прилежащих лугах, чтобы доставить на курултай мяса и молока в достатке. Ряды геров протянулись на многие километры во всех направлениях от центрального лагеря Тэмуджина. А в самом центре его стояло сульде, Знамя Духа, которое вело Тэмуджина к этому моменту. Дни торжественных церемоний сменялись пирами, состязаниями и музыкой. Придворные шаманы, включая Тэб Тэнгери, били в барабаны и пели днем, а музыканты выступали под вечер. Ночной воздух полнился звуками традиционного монгольского пения, при котором издается низкий горловой звук, который позволяет достичь двуголосья. Как и на всяком большом собрании, юноши состязались в борьбе, джигитовке и стрельбе из лука, традиционных монгольских игрищах, известных под названием «наадам».
Тэмуджин контролировал огромную территорию, размером с современную Западную Европу, но с населением всего лишь около миллиона человек и, вероятно, 15–20 миллионов голов скота. Он был не просто ханом татар, кераитов или найманов. Он стал властителем всего Народа Войлочных Стен, и для этой новой империи он принял имя, произведенное от названия своего собственного племени. Он назвал ее Екэ Монгол Улус, Великий Народ Монголов. После объединения всех племен он отменил их традиционные титулы. Все звания отныне принадлежали государству, а не отдельной семье или клану, и даровались самим правителем. Тэмуджин отказался от клановых титулов, таких как гур-хан, и принял имя, которое и закрепилось за ним на века, – Чингисхан. Монгольское слово «чин» означает «сильный, крепкий, непоколебимый и бесстрашный», а также оно схоже со словом «волк» (чино), именем легендарного первопредка монголов. Это был простой, но подходящий титул для нового хана. Как и многие успешные властители, Чингисхан понимал политическое значение торжественных церемоний и массовых празднеств. Но в отличие от всех предыдущих мероприятий его наречение проходило не во дворце или храме, а в открытой всем ветрам степи на глазах сотен тысяч человек.
Монгольские общенародные церемонии производили сильное впечатление на чужеземцев, которые затем детально описали их. Наиболее полное из таких описаний принадлежит перу французского биографа XVII–XVIII веков Франсуа Пети де ла Круа, который был знаком с ныне утраченными персидскими и турецкими документами той эпохи. По его словам, приверженцы Чингисхана «…посадили его на черный войлочный ковер, который они расстелили на земле; а затем человек, которому было доверено быть Гласом Народа, громко возгласил перед ним восторг народа». Глас Народа объявил Чингисхану, что «…всякая власть, которой он будет наделен, происходит от Неба, и Бог благословит все его замыслы и деяния, покуда он будет править своими подданными хорошо и справедливо; но, если он злоупотребит данной ему властью, он будет обречен на нищету и презрение».
Этот ритуал произвел неизгладимое впечатление на его сторонников, которые подняли его вместе с ковром над собой и в буквальном смысле слова вознесли его на трон. Затем они «…девять раз пали на колени перед новым Императором в знак обещанной покорности ему». Так же как присутствие каждого рода давало Чингисхану его поддержку, присутствие каждого шамана доказывало, что духи и сны посоветовали ему служить новому хану. У монголов не было национальной религии, и поэтому шаманы сделали коронацию Чингисхана чем-то большим, чем простая политическая формальность. Их присутствие стало знаком того, что судьба Тэмуджина определена самим Вечным Синим Небом.
Шаманы били в барабаны, обращались к духам природы и плескали арак в воздух и на землю. Собравшиеся тысячи людей молились, обратив ладони вверх к Вечному Синему Небу. Они завершали свои молитвы и посылали их в небо древней монгольской мантрой «хури-хури-хури», которой принято было заканчивать молитвы, как в христианстве принято говорить «аминь». Этот духовный акт сделал каждого из них частью прошедшего ритуала утверждения нового хана и заключил магический завет не просто между ними и их правителем, но с самим миром духов.
Большинство правителей, будь то цари или президенты, выросли внутри неких социальных структур. Их свершения, как правило, включают их реорганизацию и обновление. Чингисхан же сознательно взялся за создание своего государства и всех его институтов с нуля. Часть из них он заимствовал из прежних обычаев своего племени, а часть придумал сам. Чтобы его империя не разрушилась, ему необходимо было создать крепкую власть, и он начал с армии, которая и привела его к власти. Чингисхан сделал войско мощным и четко подчинил его своему командованию. При Чингисхане простые пастухи и кочевники становились военачальниками над тысячами и десятками тысяч воинов. Каждый здоровый мужчина в возрасте от пятнадцати до семидесяти лет был одновременно и солдатом срочной службы. Он сделал то же, что и в то время, когда его впервые выбрали ханом племени, – назначил своих самых доверенных соратников начальниками минганов, а своих самых старых и проверенных друзей, таких как Боорчу, – предводителями туменов. Он награждал людей низкого происхождения и назначал их на высшие государственные должности за проявленную верность и храбрость в бою. Членам своей семьи он доверял меньшие подразделения в пять тысяч воинов. Такие отряды получила его мать, его младший брат и двое его младших сыновей – Огедей и Толуй. Чагатаю достались восемь тысяч, а Джучи – девять, так что даже его старшие сыновья не получили полного тумена. Чингисхан назначил нескольких своих доверенных друзей попечителями некоторых своих родичей, а именно – своей матери, младшего брата и Чагатая. Он объяснил необходимость таких попечителей тем, что «…Чагатай упрям и мелок умом», и повелел им «…быть подле него днем и ночью».
Чтобы сохранить мир среди своих разнородных племен, он тут же провозгласил закон, который запретил разжигание привычных ранее межплеменных войн и вражды. Великий Закон Чингисхана отличался от других, которые мы можем найти в истории. Он не оправдывал появление своего законодательства тем, что оно было получено как откровение от Бога или в наследство от некой оседлой цивилизации. Он заботливо отобрал древние обычаи степных кочевников, но решительно упразднил те из них, которые мешали бы функционированию нового общества, и разрешал людям жить по местным законам постольку, поскольку они не нарушали Великий Закон, который становился верховным законодательством для всей империи.
Великий Закон тем не менее не представлял собой некой фундаментальной заповеди, это был скорее изменчивый свод правил, который Чингисхан продолжал дорабатывать все оставшиеся двадцать лет своей жизни. Они не регулировали обыденную жизнь людей, а касались только самых важных и опасных аспектов существования общества в целом. До тех пор пока мужчины похищали бы женщин, остановить вражду и войны между семьями не представлялось возможным. Поэтому новый закон Чингисхана запрещал это делать. Может быть на принятие такого решения еще и повлияла его личная история с похищением Бортэ. Последствия этого обычая все еще мучили Чингисхана, так как он не был уверен, кто был отцом первого сына Бортэ, и эта неуверенность принесла еще много горя впоследствии, когда Чингисхан состарился.
Кроме похищения женщин он запретил захват и порабощение любого из монголов. Он на своей шкуре испытал все ужасы рабства в клане тайджиутов, но, кроме того, понимал, что практика порабощения всегда служила бы источником ненависти и насилия среди племен степи. Чингисхан хотел уничтожить все источники внутренних конфликтов среди своих подданных. Зная все трудности и горести, которые выпадают на долю незаконнорожденных детей, он объявил всех детей законными, вне зависимости от того, были ли они рождены женами или наложницами. Поскольку торговля женщинами часто вызывала споры и разногласия среди его воинов, он запретил ее. По тем же причинам он наложил запрет на нарушение супружеской верности, которую, впрочем, монголы понимали несколько иначе, чем другие народы. Туда не входили сексуальные связи между женщиной и близкими родственниками ее мужа, а также связи между мужчиной и служанками жен других мужчин клана. Согласно слову Чингисхана, дела гера должны были решаться внутри гера, а дела степи – в степи. Супружеской изменой считалась только связь между женатыми мужчинами и замужними женщинами из разных семей. До тех пор пока такая неверность не приводила к межсемейным конфликтам и стычкам, она не считалась преступлением.
Похищение скота всегда считалось грехом, но все же оставалось весьма распространенной практикой среди степных кочевников и приводило к возникновению кровной вражды и взаимным набегам. Вероятно, под действием воспоминания о том, какие горести пришлось пережить его семье после похищения их девяти меринов, Чингисхан объявил, что кража скота будет отныне караться смертью. К тому же он потребовал от всех, кто найдет чужое животное, вернуть его законному владельцу. Для этого он создал широкую систему поиска и возвращения потерянного скота, которая росла вместе с его империей. Любой человек, который нашел какие-либо товары, деньги или животных и не сдал их ближайшему надсмотрщику, считался вором, а наказанием за воровство была смерть.
Кроме споров из-за пропавшего скота, жители степи часто не могли поделить права на охоту на диких животных. Чингисхан ввел запрет на охоту с мая по октябрь, то есть в период спаривания диких животных. Кроме запрета на охоту летом, Чингисхан установил ограничения и зимой – охотникам разрешалось убивать животных ровно столько, сколько было необходимо для пропитания, но не больше. Закон регулировал также методы отлова дичи и способы ее разделки, чтобы ничего не пропадало зря.
Чингисхан понимал, что, кроме личных и семейных отношений, собственности и пищи, у людей часто возникают ссоры из-за религиозных взглядов. В той или иной форме практически все религии региона – от буддизма до христианства и от манихейства до ислама – были представлены среди его народа, и каждая из них претендовала не просто на истинность, но на исключительную правоту. Чингисхан ввел первый в истории мира закон о свободе совести. Хотя сам он продолжал поклоняться духам своей родины, он не стал делать их общегосударственным культом.
Чтобы предоставить всем религиям одинаковые права, Чингисхан избавил религиозных деятелей и их имущество от уплаты налогов и всех форм общественных отработок. Впоследствии он расширил эти привилегии на те профессии, которые сами по себе приносили пользу государству, включая мелких предпринимателей, врачей, законников, учителей и ученых.
Чингисхан создал несколько законов, которые должны были уберечь страну от борьбы за титул хана. Согласно этим постановлениям, хан всегда должен был выбираться курултаем, а любой член его семьи, который претендовал бы на этот титул без выборов, должен был быть казнен. Чтобы кандидаты на этот пост не убивали друг друга, он приказал, чтобы смертная казнь членам его рода могла выноситься только по решению курултая, но не по решению кого-либо из родичей. Таким образом, он сам объявил вне закона те средства, которыми воспользовался в начале своего пути к власти.
Монгольский принцип правосудия в версии Чингисхана признавал групповую ответственность и групповую вину. Отдельная личность не существовала в правовом поле вне своего рода и клана, таким образом, семья несла ответственность за действия каждого ее члена. Преступление, совершенное одним, могло принести наказание всем. Точно так же племя или подразделение солдат было ответственно за действия своих членов. Таким образом, все общество, а не только армия или гражданские институты выполняли функцию поддержания закона и порядка в империи. Чтобы быть благочестивым монголом, человек должен был жить в благочестивом обществе.
Закону подчинялись все от самого бедного пастуха до самого хана. Таким образом, Чингисхан провозгласил принцип верховенства права. Подчинив даже верховного правителя закону, он достиг того, чего еще не достигала ни одна цивилизация до него. В отличие от большинства (в особенности Западной Европы, где короли получали власть по воле Божией и полагали себя выше земных законов) Чингисхан четко постановил, что Великий Закон касается равно всех, включая правителей. Его наследники отменили это правило пятьдесят лет спустя после его смерти.
Чтобы эффективно управлять своей империей, а точнее, чтобы записывать новые законы и проводить их в жизнь на всем огромном пространстве страны, Чингисхан приказал создать монгольскую письменность. Хотя письмо было представлено степным кочевникам несколько столетий назад мусульманскими купцами и христианскими странствующими монахами, мало кто из местных овладел этим искусством даже среди более развитых племен, таких как татары, кераиты или найманы. И насколько нам известно, до Чингисхана ни один монгол не знал грамоты. Во время покорения найманов Чингисхан узнал, что Таян-хан держал при себе писца, который записывал его речения и прилагал потом к записи государственную печать. Писец происходил из уйгуров – народа, который зародился в монгольской степи, но затем переселился в оазисы земли, которая теперь включена в состав китайской провинции Синьцзян. Уйгурский язык был похож на монгольский, и их письменность оказалось довольно легко приспособить для записи монгольских слов. Эта система письма была создана на основе сирийского алфавита, который принесли в степь христианские миссионеры, и слова складывались скорее из букв, чем из иероглифов, но сам текст располагался на странице вертикальными столбцами, как в китайском.
Чтобы следить за соблюдением законности, Чингисхан создал должность верховного судьи для своего приемного брата Шиги-Хутуху, того самого татарского мальчика с золотым кольцом в носу, которого он отдал на воспитание своей матери. Чингисхан вменил ему в обязанность «…наказывать воров и опровергать ложь», а также вести записи о своих решениях, которые должны были заноситься на белую бумагу в специальные книги в переплете синего цвета, цвета Вечного Синего Неба. Такая четкая ассоциация между искусством письма и соблюдением закона в системе управления, которую создал Чингисхан, выражается в монгольском слове, которое обозначает книгу и происходит от греческого «nomos», что значит «закон». В мире монголов XVIII столетия записанное слово и закон значили одно и то же.
Пытаясь укрепить верность и сплоченность своего государства, Чингисхан восстановил древнюю традицию набора заложников. Он потребовал, чтобы каждый из командиров минганов и туменов прислал своих сыновей и их лучших друзей лично к нему. Из них он организовал личный минган. Вместо того чтобы угрожать смертью заложников в случае неверности чиновника, Чингисхан использовал куда более мудрую стратегию. Он воспитывал из своих заложников хороших администраторов и руководителей и держал их наготове, чтобы при необходимости заменить ими провинившегося подчиненного. Угроза такого смещения действовала намного более эффективно, чем угроза убить взятых в заложники родственников. Таким образом, Чингисхан изменил статус заложников, сделав их необходимой частью государственной системы, которая давала практически каждой семье непосредственный доступ к ханскому двору.
Свой элитный отряд охраны Чингисхан разделил на дневной и ночной дозор. Они были не просто телохранителями: как следует из названия, они отвечали за круглосуточную охрану хана и его лагеря, но кроме этого именно эти дозорные осуществляли контроль над юношами и девушками, которые работали в лагере, организовывали пастухов и их стада, следили за перемещением лагеря вместе со всем оружием и государственными регалиями – знаменами, пиками и барабанами. Они наблюдали за тем, как готовится пища и проводится забой скота, а также справедливо распределяли мясо и молочные продукты между людьми. Дозоры помогали организовывать собрания суда, приводить в исполнение приговоры и вообще поддерживать законность и порядок. Поскольку они контролировали входы и выходы из ханских шатров, они и составляли костяк имперской администрации. Все члены личного отряда Чингисхана имели звание старших братьев по отношению к остальным девяти туменам, и, таким образом, они могли отдавать приказы любому из них. В отличие от других армий, где каждый солдат имел чин, в монгольском войске чин давался всему подразделению. Рядовой воин тумена Чингисхана был выше по чину предводителя других туменов. Точно так же внутри туменов любой воин из отряда командира имел высший чин, чем предводитель остальных девяти минганов.
Чтобы организовать быструю передачу приказов и сообщений, Чингисхан создал особую систему гонцов, которых называли «посланниками стрел». Армия поставляла самих гонцов, а мирное население обеспечивало для них станции. Эта почтовая служба считалась такой же важной, как и армия, поэтому монголам было разрешено служить в ней на тех же основаниях, что и в войсках. В зависимости от ландшафта станции располагались примерно на расстоянии более 30 километров друг от друга, и для обеспечения каждой из них требовались усилия около 25 семей. Хотя такие почтовые станции были открыты для всеобщего использования, их общее число оставалось государственной тайной, и поэтому информация о нем до нас не дошла. Некоторое представление о ее протяженности мы можем получить по данным XVIII века, когда эта система еще работала: для того чтобы пересечь всю Монголию от Алтая до Великой Китайской стены, требовалось двадцать шесть таких станций.
Чингисхан использовал также большое количество различных систем для передачи сообщений на близкие расстояния, таких как факелы, свистящие стрелы, дымовые сигналы, сигнальные костры и флаги. Они находили применение для практически мгновенной передачи команд в бою, на охоте или в походе. Скотоводы степи давно разработали сложный язык жестов, которые подавались руками, когда адресат сообщения уже удалился за пределы слышимости. Чингисхан использовал его для координирования действий различных отрядов в бою.
Мир и процветание принесли Чингисхану свои проблемы. Шесть лет без войны спровоцировали многочисленные интриги и мелкие стычки, которые угрожали свести на нет все усилия по объединению племен. Чем большую власть он обретал, тем больше конфликтов возникало среди его ближайших приверженцев, а особенно внутри его семьи, члены которой считали, что они имеют право на большую долю богатств и власти, чем союзники хана из других родов. В совете Чингисхана, в который входили его мудрейшие советники, почти не были представлены его родственники. Свою мать он отослал жить отдельно вместе с ее младшим сыном Тэмуге, который согласно обычаю получил звание Отчигин, что значит Князь Очага, и обязан был заботиться о своих родителях в старости.
Хотя армия была верна хану, порядок в его семье был наведен, а старых аристократов больше не осталось, новые трудности возникли из-за шамана Чингисхана Тэб Тэнгери. Он снова и снова провозглашал, что Вечное Синее Небо благоволит к Чингисхану и сделает его владыкой мира. Он истолковывал сны и всяческие знаки таким образом, чтобы подчеркнуть удачу хана и его важность. Чингисхан использовал не только сверхъестественную власть, которой обладал Тэб Тэнгери, но и его практические способности. Он назначил его надсмотрщиком во владениях Оэлун и Тэмуге Отчигина. Шаман использовал свое положение, чтобы обогатиться самому и сколотить состояние своим шести братьям, вместе с которыми он создал влиятельную коалицию. Благодаря своей магической силе он сумел завоевать такую поддержку со стороны монголов, с которой могла сравниться только их любовь и уважение к самому Чингисхану.
Как-то раз все семь братьев собрались вместе и избили брата Чингисхана Хасара. Потом Хасар пришел в гер Чингисхана, пал на колени и попросил брата помочь ему. Чингисхан никогда не доверял своей семье и поэтому стал укорять брата и с издевкой спросил, как же так получилось, что Хасар, который долгие годы считался самым сильным человеком племени, не смог справиться с нападавшими. Согласно «Сокровенному сказанию», Хасар даже расплакался от стыда. Он выскочил вон из гера в гневе, страхе и от унижения не разговаривал с Чингисханом еще три дня.
Расхрабрившись после победы, одержанной над Хасаром, Тэб Тэнгери сообщил Чингисхану, что он видел сон, в котором Чингисхан правил всей империей, но в другом сне он видел на его месте Хасара. Он советовал Чингисхану немедленно принять меры против своего брата, чтобы устранить угрозу власти. Тот немедленно приказал взять Хасара под арест и лишил его власти над воинами отряда.
Мать Чингисхана, которая жила в одном дне езды от двора хана со своим младшим сыном, тут же приехала, как только услышала о происшедшем. Она уже давно была недовольна тем, какую власть приобрел над ней Тэб Тэнгери, как надсмотрщик ее владений, а узнав о ссоре, которую он вызвал между ее сыновьями, пришла в ярость. Несмотря на поздний час Оэлун впрягла своего белого верблюда в черную повозку и всю ночь ехала, чтобы на рассвете попасть в лагерь своего сына.
Согласно «Сокровенному сказанию», Чингисхан остолбенел от удивления, когда его мать влетела в его гер, развязала Хасара, надела ему на голову шапку и помогла ему завязать пояс. Придя в еще больший гнев, она села на пол, распахнула полы своего одеяния и обнажила ссохшиеся морщинистые груди, которые, согласно «Сказанию», так изменились от выкармливания пятерых детей, что несмотря на то, что она держала их руками, касались ее колен.
«Видишь?! – кричала она Чингисхану. – Вот груди, которые ты сосал!» После этого она разразилась гневной тирадой в адрес своего сына. Практически в тех же выражениях, в которых она проклинала его за убийство брата Бегтэра, она обвиняла его в том, что он как животное грызет свою пуповину и пожирает своих младших братьев. Чтобы успокоить и умиротворить ее, Чингисхан вернул Хасару свободу и власть над частью его воинов.
Вскоре после этой ссоры с сыном Оэлун, которой было тогда около шестидесяти лет, умерла. Ее собственность должна была по обычаю перейти к ее младшему сыну, который хотел присоединить ее к своей, что дало бы ему власть над десятью тысячами воинов – больше, чем у любого другого члена семьи. Но Тэб Тэнгери и его шесть братьев, вероятно с молчаливого согласия Чингисхана, отодвинули Тэмуге Отчигина и сами завладели имуществом Оэлун и ее отрядом. Когда Тэмуге попробовал получить обратно своих воинов, Тэб Тэнгери и его братья прилюдно унизили его, заставив пасть на колени перед спиной шамана и молить о сохранении своей жизни.
Несмотря на неоднократные протесты со стороны своей семьи, Чингисхан продолжал покровительствовать Тэб Тэнгери. Единственным членом рода, к словам которого он еще склонен был прислушиваться, была его жена Бортэ. Она яснее мужа понимала опасность, которую представляют семь влиятельных братьев, держащихся вместе и имеющих сторонников среди монгольского народа. Узнав об унижении младшего брата Чингисхана, Бортэ гневно объяснила мужу, что из-за того, что он доверил Тэб Тэнгери такую власть, он поставил под угрозу даже безопасность своих родных сыновей. Так же, как некогда она настаивала, чтобы он порвал отношения с Джамухой, теперь она требовала, чтобы он перестал покровительствовать Тэб Тэнгери и его семье. Если шаман может позволять себе такие выходки по отношению к брату Великого хана, когда тот еще жив, спросила она своего мужа, что же он сделает с его вдовой и сыновьями, когда тот умрет?
В следующий раз, когда Тэб Тэнгери появился при дворе вместе со своими шестью братьями и отцом, Монгликом, Тэмуге Отчигин ждал его внутри гера вместе с Чингисханом. Как только шаман уселся, Тэмуге подошел к нему и крепко схватил за воротник одеяния. Чингисхан, делая вид, будто двое мужчин решили посостязаться в борьбе, приказал им покинуть гер и бороться снаружи. Но Тэмуге не собирался бороться, он хотел отомстить. Как только он вытащил шамана за двери, поджидавшие там трое мужчин схватили Тэб Тэнгери и сломали ему хребет. Чингисхан приказал воздвигнуть небольшой шатер над умирающим и всем покинуть это место.
Тэб Тэнгери был последним соперником, с которым Чингисхану пришлось столкнуться среди племен степи. Все, чем великий правитель не мог управлять, он уничтожил: нейтрализовал влияние своих родичей, истребил аристократические кланы и перебил соперников-ханов, смешал древние племена друг с другом и, наконец, позволил убить самого могучего шамана во всей степи.
Чингисхан назначил на место Тэб Тэнгери другого шамана, но это был более старый и опытный, менее амбициозный и куда более сговорчивый человек. Приверженцы Чингисхана тоже по-своему поняли произошедшее: их хан не только обладал несравненной военной силой, но и силой духовной, больше, чем у самого Тэб Тэнгери. В глазах многих потомков Чингисхан был мощным шаманом, многие монголы верят в это и по сей день.
Теперь, когда все кочевые племена степи были объединены, а Чингисхан окончательно утвердился как их вождь и предводитель, было не совсем понятно, что должно произойти дальше. Он столько лет провел, сражаясь с Джамухой и Он-ханом, что без них вся его огромная империя оказалась лишенной цели. Без врагов у его подданных не было стимула держаться вместе. Чингисхан искал новых врагов, но не мог найти ни одного племени, которое бы оказалось достойно его внимания.
Не зная, на кого двинуться теперь, Чингисхан отправил в 1207 году своего старшего сына, двадцатилетнего Джучи, во главе его тумена в Сибирь, чтобы покорить лесные племена и скотоводов, которые разводили северных оленей. Джучи вернулся с победой и привел с собой тысячи новых рекрутов для монгольской армии, а также вождей тамошних племен, с которыми Чингисхан договорился о нескольких политических браках, в частности, он выдал замуж за одного из них дочь самого Джучи. Кроме людей, Джучи привез богатую добычу, включая меха, охотничьих птиц и другие дары леса.
Экспансия на север не представляла особого интереса, кроме мехов и птичьих перьев. Внимание Чингисхана приковал к себе юг, где производили куда больше различных товаров – металл, ткани и украшения. Он получил первую партию таких товаров от уйгуров, которые жили в оазисах великой пустыни Таклимакан и соседних землях, которые входят теперь в автономный регион КНР Синьцзян.
Чингисхан, как обычно, хотел включить их в свою семью. Он отдал свою дочь в жены уйгурскому хану, сделав его таким образом своим зятем. Расширяя свое родство на сибирские племена и уйгуров, Чингисхан не просто заключал союзы между царскими семьями. Он принимал весь народ в состав своей империи как родичей, поскольку в мышлении племен степи, породнившись с ханом, он принимал в семью и весь его народ. Так идея родства постепенно переросла в некое подобие гражданства. Поскольку Чингисхан продолжал эксплуатировать эту практику еще много лет, она приняла форму универсального гражданства, основанного не на религии, как это было среди христиан и мусульман, и не только на биологическом родстве, как это было в традиционных кланах степи. Оно было основано просто на верности, терпимости и преданности.
Со временем все немонгольские царства Монгольской империи стали известны под названием Хари, произведенным от слова «черный» и обозначающим своячничество. Таким образом, некоторые народы, такие как уйгуры и корейцы, так же как и некоторые тюркские народности, были удостоены чести зваться свояками монголов, поскольку браки с семьями вне «черного родства» были запрещены.
Когда уйгурский хан прибыл ко двору Чингисхана для женитьбы примерно в 1209 году, он приехал вместе с караваном, груженным дорогими подарками, среди которых было золото, серебро и жемчуга разного цвета, размера и формы. Не владея искусством ткачества, монголы располагали только кожей, мехами и войлоком, который изготовлялся из спрессованной овечьей шерсти, так что самым драгоценным даром для них были удивительные ткани, такие как шелк, парча, дамаст и атлас. Эти дары уйгуров подчеркнули контраст между богатством земледельческих цивилизаций и бедностью степных кочевников. Чингисхан командовал огромной армией, но правил он весьма бедным народом, в то время как на юге прерывисто, но регулярно бился пульс Великого шелкового пути. Хан был готов исправить эту вопиющую несправедливость и опробовать свою армию, но такой поход был связан с большим риском. Чингисхан жаждал попробовать свои силы, и скоро ему представилась такая возможность.
До сих пор никто из соседей не обращал внимания на этого нового правителя и его государство монголов. Вне великой степи мало кого интересовала смерть одного вождя варваров и коронация другого, а уничтожение одного дикого племени другим – и подавно. Драки мелких кланов, которые рвали друг другу глотки за коней, женщин и сверток-другой ткани, не имели никакого значения для куда более судьбоносной борьбы между древними цивилизациями. Но такому положению вещей вскоре должен был прийти конец.
