XVIII

Лондон, 3 апреля ст. ст. 1747 г.

Милый мой мальчик,

Если все, что мне сообщили, правда, то я пишу сейчас это письмо настоящему джентльмену, облаченному в пурпуровый кафтан, отделанный золотым галуном, парчовый камзол и прочие подобающие одежды. В силу естественного пристрастия, которое каждый автор питает к своим творениям, мне радостно узнать, что м-р Харт считает последнее мое издание достойным столь изящного переплета, а так как переплет этот красного цвета и он не забыл даже сделать золотые тиснения на корешке, то, надеюсь, он позаботится и о том, чтобы, увидев его, можно было заключить и о содержании. Роскошный переплет привлекает взгляды и возбуждает внимание каждого, и дело только в том, что женщины и иные мужчины, которые мало чем от них отличаются, интересуются больше переплетом, чем самой книгой, тогда как люди умные и ученые тотчас же заглядывают вовнутрь и, если обнаружат, что содержание книги не соответствует внешности, с великим негодованием и презрением ее отбрасывают. Надеюсь, что, когда люди откроют и прочтут это издание моих сочинений, самые строгие судьи обнаружат, что оно написано стройно, последовательно, основательно, живо и умно. М-р Харт может recensere и emendare столько, сколько ему угодно, но он немногого добьется, если сам ты в этом ему не поможешь. Творение окажется несовершенным.

Спасибо тебе за сообщение о наших успехах на Средиземном море:¹ ты очень верно замечаешь, что статс-секретарь должен быть обо всем хорошо осведомлен. Поэтому я надеюсь, что ты позаботишься о том, чтобы у меня были все необходимые сведения. Ты близок к совершающимся в Италии событиям, и я не сомневаюсь, что ты часто разглядываешь карту и поэтому отлично представляешь себе весь театр военных действий.

Мне понравилось твое описание соляных копей ² – оно свидетельствует о том, что, когда ты их осматривал, ты отнесся к этому со вниманием. Однако, невзирая на то, что по-твоему швейцарская соль очень хороша, я все-таки склонен думать, что ей не сравниться с настоящей аттической солью,³ в которой были совершенно особые острота и тонкость. Аттическую соль употребляли во всей Греции, за исключением Беотии, и впоследствии ее принялись в больших количествах вывозить в Рим, где стали примешивать некое вещество, называемое светскостью, и состав этот одно время почти достиг совершенства настоящей аттической соли. Чем больше ты впитаешь в себя оба эти вида соли, тем лучше ты сохранишь себя и тем больше тебя будут ценить.

Прощай. Мое почтение м-ру Харту и м-ру Элиоту.⁴

XIX

Лондон, 14 апреля ст. ст. 1747 г.

Милый мой мальчик,

Если сознание, что ты поступаешь хорошо, приносит тебе хотя бы половину того удовольствия, которое я испытываю сейчас, получив от м-ра Харта приятное известие о тебе, мне вряд ли явится необходимость наставлять тебя и уговаривать что-то делать. Хорошие поступки ты будешь совершать уже потому, что тебе захочется удовлетворить свои желания и собственное свое самолюбие. М-р Харт пишет мне, что ты внимателен и усерден в своих занятиях и что, чем больше ты в них вникаешь, тем они больше тебе нравятся. Удовольствие, которое ты испытываешь сейчас, будет все возрастать и идти в ногу с твоим вниманием, так что соотношение того и другого неизменно будет в твою пользу.

Ты должен помнить, что я всегда настоятельно советовал тебе делать свое дело, каким бы оно ни было, и только его, и ни за что другое в это время не браться. Не думай только, что это должно означать для тебя – засесть за книгу и корпеть над ней целый день. Отнюдь. Я хочу, чтобы у тебя были также и удовольствия и чтобы, когда дело дойдет до них, ты и на них сумел бы сосредоточиться так же безраздельно, как и на занятиях. Если же ты не сумеешь уделить должное внимание и тому и другому, ни то ни другое не принесет тебе ни удовлетворения, ни успеха. Человек, который не способен овладеть своим вниманием и направить его на нужный предмет, изгнав на это время все остальные мысли, или который просто не дает себе труда об этом позаботиться, негоден ни для дела, ни для удовольствия. Если где-нибудь на балу, за ужином, в веселой компании человек принялся бы решать в уме геометрическую задачу, он оказался бы очень неинтересным собеседником и представлял бы собою в обществе жалкое зрелище. А если в часы, посвященные геометрии, мысли его клонились бы к менуэту, то, думается, математик бы из него вышел неважный. День велик, и его хватит на все, если одновременно ты бываешь занят чем-то одним, и вместе с тем целого года тебе ни на что не хватит, если ты будешь делать два дела сразу.

Председатель де Витт,¹ которого в 1672 г. разорвали в клочья, вершил всеми делами Республики, и, однако, у него оставалось время бывать по вечерам на ассамблеях и ужинать в компании. Когда его спросили, как это ему удается справляться с таким множеством дел и еще развлекаться по вечерам, он ответил: «Нет ничего проще: надо только всегда делать что-то одно и никогда не откладывать на завтра то, что может быть сделано сегодня». Такое вот пристальное и всегда сосредоточенное на чем-то одном внимание – верный признак человека незаурядного, тогда как спешка, волнение и суетливость – характерные черты человека легкомысленного и слабого. Читая Горация, думай о том, как верны его мысли, как совершенен его стиль, сколько красоты в его стихах, и не вспоминай «De homine et cive» Пуффендорфа. ² Читая же Пуффендорфа, не думай о госпоже де Сен-Жермен, а когда тебе доведется разговаривать с этой дамой, начисто позабудь о Пуффендорфе.

М-р Харт пишет, что возместил тебе часть денег, истраченных в Германии, и я даю свое согласие на то, чтобы он возместил их все, ибо знаю теперь, что ты этого заслужил. Я ничего для тебя не пожалею, и у тебя не будет недостатка ни в чем, если только ты этого заслужишь: поэтому знай, что в твоей власти иметь все, что ты захочешь.

Есть одна книжечка, которую ты читал здесь с месье Кодерком, называется она «Manière de bien penser dans les ouvrages d’esprit»; автор ее – отец Буур.³ Мне хочется, чтобы ты перечел ее еще раз в часы досуга: она не только развлечет тебя, но также разовьет в тебе вкус и направит мысли твои по правильному пути. Прощай!