ПИСЬМА

Господину Вольтеру, жившему в ту пору в Берлине.¹

Лондон, 27 августа ст. ст. 1752 г.

Милостивый государь,

Меня до крайности интересует все, что может иметь отношение к м-ру Стенхопу, подателю сего письма; вот почему я беру на себя смелость Вам его представить, тем самым убедительнее всего доказав ему, как много он для меня значит. Он много всего читал, он много видел; не знаю, насколько хорошо он все понял – ему ведь всего лишь двадцать лет. Он был уже однажды в Берлине, несколько лет тому назад, именно поэтому он и едет туда сейчас снова; в наше время ведь едут на Север по тем же причинам, которые недавно еще заставляли людей ехать на Юг.

Позвольте поблагодарить Вас за удовольствие и пользу, которые я получил от чтения Вашей «Истории века Людовика XIV». Если я прочел ее всего только четыре раза, то лишь потому, что мне хотелось немного позабыть ее, перед тем как возвращаться к ней в пятый, но я вижу теперь, что позабыть ее невозможно. Буду ждать обещанного Вами продолжения, но очень прошу Вас, не заставляйте меня ждать его очень долго. Я был убежден, что неплохо знаю историю века Людовика XIV из большого количества различных историй, мемуаров, анекдотов и т. д. об этом времени, которые я прочел, но Вы доказали мне, что я ошибался и что об одних вещах представления мои были весьма смутны, о других – совершенно превратны. Особенно же я благодарен Вам за то, что Вы осветили безумия и неистовства сект. Борясь против этих безумцев или лжецов, Вы пользуетесь достойным оружием – применять другое значило бы им подражать: нападая на них, надо сделать их сначала смешными; наказывать их надо презрением. Что до этих безумцев, то я посылаю Вам одну вещь, написанную на эту тему покойным доктором Свифтом: ² думается, она должна прийтись Вам по вкусу. Она никогда не была напечатана, и вы догадаетесь почему, но автор ее действительно он. У меня хранится подлинник, написанный его рукою. В судный день Юпитер обращается с этими людьми почти так же, как они того заслужили.

В довершение всего откровенно скажу вам, милостивый государь, что я нахожусь в большом затруднении относительно Вас и никак не могу решить, чего бы мне от Вас хотелось. Когда я прочел Ваше последнее историческое сочинение, мне хотелось, чтобы Вы были всю жизнь историком, но стоило мне прочесть Ваш «Спасенный Рим» (хоть и плохо напечатанный и кое в чем искаженный), как мне захотелось, чтобы Вы всегда были поэтом. Должен, однако, сказать, что есть еще одна историческая тема, которая достойна вашего пера и подстать ему одному. Вы давно уже подарили нам историю величайшего из Исступленных (прошу прощения, но никак не могу сказать «величайшего из героев») Европы.³ Совсем недавно Вы подарили нам историю величайшего из королей.⁴ Напишите же теперь историю самого великого и самого честного человека в Европе, которого я бы, вероятно, унизил, назвав его королем.⁵ Человек этот все время у Вас перед глазами, и сделать это Вам будет очень легко: для того чтобы изобразить его славу, от Вас не потребуется никакого поэтического вымысла, и будет вполне достаточно установленной Вами исторической правды. Этому человеку нечего требовать от своего историка, кроме того, что составляет обязанность всякого историка вообще, а именно Ne quid falsi dicere audeat, ne quid veri non audeat. Прощайте, милостивый государь, я вижу, что должен все больше восхищаться Вами день ото дня, но я знаю также, что ничто не может быть выше глубокого уважения и преданности

Вашего покорнейшего и смиреннейшего слуги

Честерфилда.

Соломону Дейролзу, эскв

Бат, 26 ноября 1756 г.

Дорогой Дейролз,¹

Как истый христианин, я считаю, что человек должен сообщать о своих недугах врагам, чтобы доставить им удовольствие, а как истый друг, – что надо скрывать их от друзей, чтобы не огорчать их. По этой причине я долго не брался за перо: я отлично знал, как близко Вы принимаете к сердцу все хорошее и плохое, что происходит со мной. Хорошего я сообщить о себе ничего не мог, a ains le contraire – вот почему я вообще ничего не писал. Теперь же могу уведомить Вас, что у меня немного прибыло сил и я немного окреп телом по сравнению с тем, что было месяц тому назад, когда я приехал сюда. Однако всего этого еще недостаточно, чтобы я мог убедить себя или других в том, что я существую. Я серьезно думаю, что тот безмятежный покой, которым я наслаждаюсь здесь и которого у меня не могло быть ни в Лондоне, ни в Блекхите, принес мне почти столько же пользы, сколько и воды. Поэтому, хоть я и не буду больше их пить, я проживу здесь, пока вся эта великая сумятица при дворе так или иначе не уляжется. Оттого что я только беспристрастный и ни в чем не заинтересованный зритель, не вовлеченный ни в какую интригу и ни в какую партию, та и другая сторона стремится непременно рассказать мне свою историю, всегда, правда, в несколько, искаженном виде, чтобы потом приводить мои слова по этому поводу, тоже в какой-то мере их исказив. Я ничего не пишу Вам о происшедших при дворе переменах. Вы, по-видимому, так же хорошо знаете о них, как и я, и так же плохо все понимаете. Должно быть, есть какая-то dessous des cartes и какие-то невидимые колесики внутри колес, о которых на таком расстоянии я никак не могу догадаться Кто бы мог думать, что лорд-канцлер, герцог Ньюкасл и их друг Фокс уйдут одновременно в отставку? Фокс, уходя, столь же властно выдвигает своих друзей, как и Питт своих.

Во всей этой странной суматохе мне искренне жаль короля и королевство: они сделались предметом столкновений личных интересов и честолюбий. Я очень часто от всей души поздравляю себя и радуюсь тому, что сошел с этой galère, которую потом так качало и так трепало бурей, что она уже идет ко дну. Теперь я смотрю на бурю спокойно с берега. Крушение, разумеется, коснется и меня, но я уже не буду чувствовать в этом своей вины. Сопоставив все, что происходит. Вы увидите, что конец уже недалек. Он настолько близок, что если бы во главе наших государственных дел стоял сам Макьявелли, то даже и он не мог бы поправить их: поэтому мне совершенно все равно, кто из министров нанесет нам этот coup de grâce.

Я слышал, что несравненная и добродетельная мисс Т. вместе со своим возлюбленным, благородным капитаном, живут в Брюсселе как муж и жена под фамилией Бертонов. Такой позорной истории еще не бывало. Она набрала всяческих товаров из разных лавок на две тысячи фунтов и увезла с собою. Капитан – тоже, насколько позволил открытый ему кредит, а теперь вот его кредиторы захватили все, что у него было, в том числе и жену, которая была его добрым гением…

До свидания, мой дорогой друг.