Глава пятая
Осенняя степь, как ты хороша! Чудные краски дарит тебе осень. Если весной все равнины твои сперва радуют глаз переливами зелени и нежной голубизны, то чем дальше едешь по твоим просторам, тем утомительнее твое одноцветье. В октябре же ты, словно забрав все цвета у радуги, щедра на оттенки и полутона. Голубая полынь, кое-где тронутая белизной, плывет маленькими островками среди соломенно-желтого аржанца; черные массивы чернобашечника острыми клиньями вымахивают на возвышенности, рассекая поля белесой от старости сурепки; кумачево-красная солянка вспыхивает пламенем на фоне седого ковыля; как уголь — чернобыл среди изумрудно-ярких осенних зеленей. Степь, степь — неоглядная, прекрасная!
…Когда вдали показались строения артезианского колодца, ростовчанин открыл дверцу кабины, высунулся наполовину наружу, восхищенно закричал:
— Что я вам говорил, а? Смотрите, сколько вокруг отар! А людей? То-то же!
Кондаков свесился за борт, прокричал в ответ:
— Видим, что не обманул! Спасибо!
Машина остановилась около жилого дома. Васин, недовольно морщась, махнул рукой.
— Вези к ферме, — сказал он. — Кто из плотников в такую погоду ночует в домах? Разоспишься — работать некогда.
Ростовчанин, довольный тем, что нанятые им плотники торопятся приступить к ремонту фермы, засмеялся, сказал шоферу:
— Правь к кошаре!
Около большого, просторного помещения, огороженного саманным забором, шофер остановил машину. Кондаков и Васин выгрузили плотницкий инструмент. Заметя, что у мастеровых нет одежин для постелей, ростовчанин удивленно сказал:
— Да вы налегке. Ночью — прохладно. Не замерзнете?
— Ничего, мы — народ привычный, — засмеялся Васин. — Соломки под бок подстелим…
— Так не разлежишься, — подхватил Кондаков. — Пораньше встанешь, побольше сделаешь…
Втроем они вошли в помещение. Когда осмотр был окончен, плотники запросили за ремонт пять тысяч рублей. Представитель колхоза от испуга округлил глаза, долго молчал, потом возмутился:
— Где у вас совесть? Если бы я знал, что вы такие дорогие, зачем бы я вас сюда вез? — он покрутил головой, пожал плечами. — Где вы видели такие расценки? Даже и думать о такой сумме нечего! Что я, совсем без головы? Шестьсот и ни копейки больше!
— Ишь ты какой, — протянул Васин. — А у нас что, голова только для шапки?
— Знал бы такое, лучше к грузину поехал, — сердито сказал Кондаков. — Всегда так: нанимают — златые горы сулят, а завезут черт-те куда — ломаный грош норовят всучить!
— Ну какой же это грош? — сдерживая себя, сказал ростовчанин. — И ничего я вам не сулил… Как все, так и я плачу…
— За так мы не согласны, — сказал Васин.
— Вези в Бугровой! — собираясь уходить, бросил Кондаков.
— Не повезу! — отказался ростовчанин. — Как хотите, так и добирайтесь!
Плотники переглянулись. Отошли в сторону, тихо начали переговариваться между собой.
— Мало дает, лучше уехать назад, — настаивал Кондаков.
— День пропадет не за понюх табака, — возразил Васин. — Сколько тряслись, пока сюда ехали. Надо поговорить с ним, может, прибавит?
— А если нет?
— Тогда уедем!
Они подошли к ростовчанину. Тот слышал разговор плотников.
— Без ножа режете меня! — сказал он. — Прибавляю две сотни, но чтобы через три дня все было готово.
— Так бы давно и сказал, — согласился Кондаков. — Договор ключить будем или по наряду работать?
— По наряду заплачу.
— Лучше бы договор, — пожалел Васин.
Плотники, сбросив фуфайки, приступили к работе. Представитель колхоза достал вечное перо, сел на бревно и принялся выписывать наряд. Закончив, он подозвал Кондакова. Тот долго читал наряд, потом вздохнул, сказал:
— Маловато, да деваться некуда.
— Только я вас одно попрошу. Здесь есть чабан с этой фермы, Терновский, так вы не говорите ему, сколько я вам заплатил… Он толк в плотницкой работе понимает, будет ругаться.
— Хорошо, — пообещал Кондаков.
Остаток дня плотники торопливо работали, расположившись так, чтобы видеть артезианский колодец. Вечером Васин долго стоял у дверей фермы, следя за движением у водопоя. Ночью он несколько раз выходил на баз и слушал, что делается у колодца. За полночь он разбудил Кондакова, сказал:
— Пойду-ка я за водой…
— А может, завтра лучше? Привыкнут к нам, — возразил Кондаков.
— Нет. Тянуть нельзя.
Гремя котелком, он пошел на шум артезиана. Около колод, наполненных водой, никого не было. Он обошел их вокруг. Нарочито громко позвякивая пустой посудиной, направился к скважине. Набрав полный котелок воды, напился. Постоял с десяток минут, постучал ладонью по главному водостоку. Около домика залаяла собака. Кто-то вышел оттуда и быстро направился к колодцу. Васин поднес котелок ко рту, сделал вид, что пьет.
К нему подошел Федор Терновский. Внимательно всматриваясь в лицо человека, пьющего воду, Федор поздоровался.
— Хороша водица! — опуская котелок, восхищенно сказал Васин, потом ответил: — Здравствуй!
Федор наблюдал за Васиным. Обычно в полночь к колодцу забредают охотники, но у этого не было ружья. И он спросил:
— Далеко путь держите?
— Здешний я, — весело ответил Васин. — Ферму ремонтируем с приятелем. А он у меня растяпа, забыл воды на ночь приготовить. Пришлось сейчас идти.
— Ферму? Какую?
— Да вот тут недалеко, — Васин показал рукою в темноту. И вдруг с тревогой сказал: — Как же я ее теперь найду? Сюда-то я шел на шум воды, а отсюда куда идти?
— Разрешите ваши документы, — попросил Федор.
— Документы? Да зачем это? — весело протянул Васин.
— Хочу поинтересоваться, кто мою ферму ремонтирует.
— Так это ваша ферма? — обрадовался Васин. — А нам говорил ваш представитель, что хозяин, мол, строгий, сам будет принимать. Так вот вы какой, а? — он поставил на водослив котелок, достал из кармана трудовую книжку. — Возьмите. Только что вы в темноте увидите? Обождите, я вам присвечу, — быстро достав коробку, он зажег спичку.
Держа в правой руке книжку, Федор левой забинтованной рукой отвернул обложку. Васин беспрерывно жег спички, пока Федор читал. Получив обратно документ, сунул его в карман, попросил:
— Покажите мне, как добраться до фермы.
Федор до половины пути проводил плотника и вернулся в дом.
На рассвете он пришел на ферму.
— А, мой ночной знакомый, — засмеялся Васин, увидя Федора. — Здравствуй, здравствуй! Кондаков, я ночью тебе рассказывал, как заблудился, вот и скажи теперь ему спасибо, что не врезал я в степь искать ферму. Он мне показал…
— Пришлось бы мне одному топором махать, — вытирая пот со лба, улыбнулся Кондаков. И обратился к Федору: — Ваш представитель меня бы со света сжил, он нам три дня срока дал. А разве один управишься?
— В такую рань подниматься — управитесь, — пошутил Федор. — Еще и солнце не встало, а вы уже на ногах.
— Что потопаешь, то и полопаешь, — подхватил шутку Васин.
Федор вошел в помещение. Кондаков подмигнул Васину: иди, мол, с ним. Тот нагнал чабана, стал объяснять, что они должны сделать. Закончив осмотр, Федор сказал:
— Надо бы вытяжных труб добавить.
— Да их и так вроде много, — возразил Васин.
— Шесть штук еще надо поставить. Когда отару загонишь — в кошаре душно. Для овечек это плохо, шерсть подопревает.
— Не знаю, как быть? — Васин покачал головой. — В наряде-то этого нет. Заплатит ли потом ваш представитель? Мы бы могли сделать…
— Я скажу ему об этом, — заверил Федор.
— Ну и договорились, — Васин взял рубанок и стал строгать доску.
Федор понаблюдал за Кондаковым, умело обтесывающим бревно, попрощался. Когда он был далеко в степи, Васин весело сказал Кондакову:
— А ты говорил! Видишь, друзья уже. То-то!
— Друзья-то друзья, а сегодня не надо бы идти к колодцу, — ответил Кондаков. — С виду он прост, а видать — пожил на свете. Осанка, чувство достоинства — откуда у них это взялось? Бывало, по земле ходили и оглядывались, а теперь глянешь — идет хозяин! — зло закончил он.
— Стареть ты стал, Кондаков! — насмешливо сказал Васин. — Все тебе кажется не так, как есть. Ведь этот чабан, — он показал в степь, — теперь рад без памяти, что на ферме будет пяток лишних труб, и готов нас благодарить. Как они говорят, премировать за доблестный труд! А ты — осанка, достоинство!
— Может быть, старею. А может быть, потому что часто у них бываю? — резко сказал Кондаков. — Не так все просто здесь, как ты думаешь… Не советовал бы я сегодня начинать дело.
— Нет, нам время дорого! — нахмурился Васин. — Сегодня плеснем в воду из флакончика. Пока он полный — у меня… бессонница!
Ночью он ушел к колодцу.
