— Наконец-то! — Восклицание это почти одновременно вырывается у всех членов группы Кострова, собравшихся у экрана осциллографа.

Космическое радиоизлучение на волне двадцать один сантиметр возобновилось тотчас же, как только истекли триста двадцать часов пятнадцать минут десять секунд паузы.

Не остается больше никаких сомнений в искусственном происхождении сигнала, пришедшего со стороны Фоциса. Все переглядываются, счастливо улыбаясь, не в силах произнести ни единого слова. Первой приходит в себя Галина. Она обнимает Алексея Кострова и звонко целует его в обе щеки:

— Поздравляю! Поздравляю вас, дорогой Алексей Дмитриевич!

Вслед за нею бросаются к Кострову и остальные. У всех какой-то ошалелый вид. А у Кострова возникает такое чувство, будто его награждают за что-то, не им совершенное.

— Почему же меня? Ведь это мы все вместе… — пытается он восстановить справедливость, но голос его тонет в веселых протестах.

Непонятно каким образом, но тут уже оказываются и Басов, и комендант Пархомчук, а в двери павильона заглядывают все новые и новые сотрудники обсерватории.

— Ну что, старина? — елейно улыбается Басов. — Тебя, кажется, можно поздравить?

— Да, представьте себе, — не без иронии отвечает за Кострова Галина, — этот бесперспективный Фоцис заговорил почти человеческим голосом.

— Человеческим не человеческим, но безусловно голосом разумных существ, — весело посмеивается Костров. — Хотя, помнится, ты почти не допускал такой возможности.

— Ну ладно, ладно! Не будем поминать старое, — примирительно говорит Басов, поднимая вверх обе руки. — Я готов признать свою ошибку в недооценке возможностей вашей звезды.

Галину коробит от этих слов. «Откуда у этого человека такой примитивный практицизм? — возмущенно думает она о Басове. — Он ведь не шутя, а всерьез говорит о «возможностях» звезд, так же, как мог бы говорить о возможностях племенных рысаков заведующий конефермой».

— Разве это не общий наш праздник? — все более патетически продолжает директор обсерватории. — А вы разве не радовались бы победе Климова? И в том и в другом случае победила бы ведь наша, советская наука!

А Пархомчук горячо трясет руку Галины:

— Разве я не говорил всегда, что верю в вас? Даже тогда, когда, может быть, никто, кроме меня, и не верил…

Павильон переполнен. Приходит и Климов. Он сердечно поздравляет Кострова и всю его группу. Чувствуется, что он искренне рад их победе. Даже Мартынов пришел покаяться.

— Так мне и надо, ренегату. Вечно сажусь в калошу из-за недостатка терпения…

Поднимается невообразимый шум, но Басов энергично стучит по столу, и все понемногу притихают.

— Прошу внимания, друзья! Давайте попробуем разобраться, чего мы все-таки достигли. Нам, значит, удалось наконец принять искусственный сигнал, посланный нашей планете из космоса. Теперь нужно попытаться расшифровать его значение. Что могли бы передавать нам разумные существа другого мира? Очевидно, что-то очень несложное, свидетельствующее лишь об искусственной природе сигнала. — Басов оглядывается по сторонам так величественно, будто успех группы Кострова принадлежит ему лично, и продолжает: — Казалось бы, что нашим адресатам с Фоциса логичнее всего было бы заявить о своем существовании путем последовательной передачи чисел натурального ряда: один, два, три… и так далее. Мы, однако, приняли более сложный сигнал. В двоичной системе счисления он может означать цифру «шесть». Можно было бы в связи с этим предположить, что пять предшествующих цифр было передано раньше. Но ведь на это должно было уйти никак не меньше года. И потом, зачем же передавать так много цифр, да еще так долго, когда достаточно первых трех-четырех? Ну, а если передается только эта цифра «шесть»? Что она может означать? — Он снова умолкает, вглядываясь в лица своих сотрудников. Не обнаружив ни на одном из них желания ответить на заданный вопрос, заключает: — Все, следовательно, чертовски усложняется.

— Ну, а если подождать и посмотреть, что они передадут дальше? предлагает кто-то.

— А дальше может оказаться снова шестерка, — пожимает плечами Басов. — И ее можно будет трактовать как повторение одного и того же сигнала или как число «пятьдесят четыре». А сам ты что об этом думаешь? — поворачивается он к Кострову.

— Думаю, что цифра «шесть», а вернее две единицы и один ноль, действительно повторится. Но это не будет числом «пятьдесят четыре», а все той же цифрой кода, декодировать который, видимо, не так уж трудно, как это может показаться с первого взгляда. У нас ведь нет расхождений в предположении, что разумные существа, передающие нам информацию, не менее нас заинтересованы в простоте своего кода.

— Они там тоже, должно быть, с головой, — вызвав улыбку присутствующих, высказывается и Пархомчук. — Мы же не шифровку тайных космических агентов перехватили, а, скорее, приветствие какое-нибудь. Привет, мол, земляне!

— Молодец, Остап Андреевич, — протягивает руку Пархомчуку Галина. — Очень дельное замечание сделали.

— В чем другом, а в тайных агентах Пархомчук понимает толк, — усмехается кто-то из астрономов. — Он больше нас всех, вместе взятых, детективных романов прочитал.

— Ну хорошо, не будем спорить, — произносит Басов. — Если все действительно так просто, то тем лучше. Будем надеяться, что вы и разгадаете все это без особого труда.

В тот же день прибывает из Москвы заместитель директора Астрофизического института Петр Петрович Зорин. Ознакомившись с показаниями аппаратуры и со всеми расчетами Кострова, он спрашивает:

— Как вы считаете, Алексей Дмитриевич, можем мы теперь опубликовать официальное сообщение о приеме искусственного сигнала из космоса?

Костров молчит, обдумывая свой ответ. После шумихи, которая была поднята в мировой печати в связи с легкомысленным заявлением Басова, ему и сейчас кажется преждевременным делать какое-либо официальное заявление. Нужно бы сначала разгадать смысл принятого сигнала.

— Надеюсь, вы понимаете, как важно было бы сообщить именно сейчас о вашем открытии? — не дождавшись ответа, спрашивает Петр Петрович. — О том, что во Вселенной существуют могущественные цивилизации, способные, преодолев космические пространства, общаться друг с другом.

— Я прекрасно все это понимаю, Петр Петрович! — горячо восклицает Костров. — Но нужно ведь аргументировать наше сообщение очень вескими доказательствами. А ведь мы не расшифровали пока принятого сигнала. Этим могут воспользоваться любители провокаций. Разве помешает им что-нибудь объявить этот сигнал сигналом бедствия, космическим SOS? Понимаете, какое это может произвести впечатление? Могут пустить слух, будто гибнет целая планета, взывая о помощи, мы же бессильны оказать ее. А кроме нас, по их версии, некому. Все остальные разумные миры они считают давно погибшими. И вот гибнет какая-то из планет Фоциса, а мы на очереди… В самом деле страшновато!

Алексей Костров даже ежится, невольно представив себя на месте читателей многотиражных заокеанских газет, слушателей радиовещания и зрителей телевизионных передач, которых почти ежедневно пичкают теперь описаниями космических катастроф.

— Вот и надо бы вам, дорогой Алексей Дмитриевич, выступить возможно скорее, ибо проблема связи с другими обитаемыми мирами превращается в настоящий момент из чисто научной в острополитическую.

— Мы сделаем все, Петр Петрович, что только будет в наших силах и даже, может быть, сверх наших сил, — обещает Костров.