Книга: Неизвестная земля
Назад: 7
Дальше: 9

8

Как только Алексей Русин просыпается на другой день, он сразу же идет к окну в надежде увидеть Варю за утренним туалетом. На ее окне уже раздвинуты занавески, хорошо виден столик, но самой Вари нет.
Алексей торопливо оборачивается к настольным часам. На них восемь. Значит, Варя уже закончила свой туалет. Он длится у нее ровно час, с семи до восьми. Теперь она завтракает, наверно, а потом уйдет на работу. Алексею известно, что работает она чертежницей в техническом отделе какого-то завода. Он никого не расспрашивал об этом — узнал случайно из разговора лифтерш. А как же было им не знать о ней всех подробностей, если Варя Кречетова — самая популярная девушка на их улице. По ней «сохнут» многие парни, а один даже пытался покончить самоубийством.
Нравится она и Алексею, хотя он даже себе не хочет в этом признаться. Делает вид, что тут одно лишь любопытство.
Из соседней комнаты слышны теперь тяжелые шаги отца. Значит, он встал уже и прохаживается по своему кабинету, обдумывая идею какой-нибудь прочитанной за ночь книги.
— К тебе можно, папа? — стучится Алексей в его дверь.
— Да, заходи, пожалуйста.
Отец в своем старомодном халате, подпоясанном толстым шелковым шнуром. Высокий, длиннолицый, он очень похож на Шерлока Холмса. Особенно когда держит трубку в зубах. Курить он давно уже бросил, а с трубкой все еще никак не может расстаться. Уверяет, что она помогает ему думать.
— Знаешь, зачем я к тебе? — спрашивает Алексей. — Читал ты что-нибудь о метеорите, упавшем недавно в Америке?
— В котором нашли транзисторное устройство?
— А ты веришь в это?
— Если обнаруженный в нем кремний действительно имеет ту химическую чистоту, о которой пишут американские газеты, то его искусственное происхождение несомненно. Писали ведь, что он содержит лишь по одному атому примесей на сотни миллиардов атомов кремния. Это именно та чистота, которая требуется для полупроводниковых приборов, применяемых в самой совершенной радиоэлектронике.
— Но ведь это бесспорное свидетельство…
— А я не уверен, — перебивает Алексея Василий Васильевич. — Слишком мало данных для таких выводов.
— Ты скептик. Думаешь, может быть, что полупроводниковый кремний попал в метеорное тело в результате столкновения его с каким-нибудь из наших или американских спутников? Кремний обнаружен ведь внутри большой массы метеорита.
— А я все-таки считаю, что это еще одна из загадок нашей солнечной системы. Самая же большая загадка — наша Земля. Подлинная «Terra incognita»!
— Как и вообще все планеты.
— Да, пожалуй. И уж во всяком случае, они загадочнее звезд. Не случайно же кто-то из ученых сказал: «Нет ничего проще звезд». А выдающийся астроном Харлоу Шепли подтвердил это более обстоятельно: «Молекулы и молекулярные соединения живых организмов по сложности далеко превосходят атомные соединения неживой природы. Установлено, что химические соединения, имеющиеся в атмосфере Солнца, гораздо проще органических соединений гусеницы. Вот почему нам легче познать звезды, чем насекомых».
— А планеты?
— Планеты, конечно, тоже сложнее звезд, ибо они содержат в себе все то, что необходимо для органической жизни. Но не всякие планеты, а лишь те, которые имеют кору. Только на геологической, а следовательно, на коровой стадии эволюции планеты становятся возможными та дифференциация вещества и то усложнение и разнообразие химических реакций, которые необходимы для появления биологической формы движения материи. Некоторые ученые считают даже необходимым выделить геологические процессы, процессы формирования земной или вообще планетной коры, в самостоятельную форму движения материи, предшествующей биологической форме. Все, однако, полно загадок. Что мы знаем о Земле? Я уже не говорю о коре и мантии, даже о материках известно слишком мало. Дрейфуют ли они, как полагают некоторые? Например, немецкий ученый Вегенер. Кстати, известно ли тебе такое слово, как «Гондвана»?
Алексей напрягает память. Знакомое слово… И видимо, как-то связано с геологией, с историей материков. Ну да, конечно же, это название одного сплошного материка земного шара!
— Да, мне оно известно, папа. Я знаю также и теорию «расширяющейся» Земли, объясняющую, как из одного гигантского материка образовались пять ныне существующих.
— А тебе известно, что не все ученые согласны с этими теориями?
— Да, я знаю и это. Но теория «расширяющейся» Земли очень интересна. Ее поддерживает ведь даже такой знаменитый физик, как Поль Дирак. А венгерский профессор Эдвед высчитал, что земной радиус увеличивается в год на полмиллиметра. По его расчетам, через каждые пятьдесят миллионов лет происходит грандиозная перепланировка нашей планеты. Последний раз это произошло тридцать миллионов лет назад, значит до новой остается всего двадцать миллионов. А разве не интересно, что сближение континентов уменьшило бы нашу Землю и она стала бы похожей на современный Марс?
— Да, конечно, это очень привлекательно для вас, фантастов, — без особого энтузиазма соглашается Василий Васильевич. — Но серьезные ученые…
— Ошибаются и серьезные ученые, — перебивает отца Алексей. — Даже такие, как Эйнштейн. Он ведь, кажется, до самой своей смерти не соглашался признать, что микромир таков, каким описывают его уравнения квантовой механики. И союзником его в этом долгое время был не кто иной, как Луи де Бройль. Но для меня главное не в том, кто будет прав. Главное в неизбежном торжестве истины, а она постижима, если только вселенная конструировалась по законам логики. Пусть даже наисложнейшей, о всей сложности которой мы пока и представления, может быть, не имеем.
Василию Васильевичу нравится упрямство сына, хотя кажется, что использовать его следовало бы для достижения более высокой цели, чем писание научно-фантастических произведений.
Чтобы переменить тему разговора, он спрашивает Алексея:
— Помнишь, я рассказывал тебе историю исчезновения профессорского портфеля?
— Нашелся он? — без особого интереса спрашивает Алексей.
— Профессор просил меня никому не рассказывать о пропаже его портфеля. Имей это в виду и ты.
— А какие ты делаешь выводы из этого?
— Похоже, что он сообщил кому-то о происшествии со своим портфелем и там насторожились. Весьма возможно, что за научными секретами Леонида Александровича кто-то охотится.
— Какие же могут быть секреты у профессора, работающего над проблемами нейтрино, о котором толком никто из ученых ничего пока не знает? — удивляется Алексей.
— А вот он, может быть, узнал что-то такое, что другим неизвестно.
— Но ведь такие открытия публикуются…
— Опубликует, наверно, и он, а до того времени… И потом открытие его, может быть, таково, что о нем вообще не следует распространяться. Очень прошу тебя в связи с этим…
— Ладно, ладно! — смеется Алексей. — Можешь не сомневаться — буду нем, как сам знаешь кто.
— И еще один тебе совет, но уже из другой области: ты не очень-то разбрасывайся, не читай все подряд. Сосредоточься на главном, а главное для тебя — поиск достаточно убедительной причины гибели Фаэтона. И я бы искал ее не в космосе, не в метеоритах и астероидах, а в недрах нашей планеты. В тайнах ее ядра.
— А ты не можешь познакомить меня с этим профессором? — неожиданно спрашивает Алексей. — Как, кстати, его фамилия?
— Кречетов, Леонид Александрович. Однако познакомить тебя с ним сейчас, пожалуй, не совсем удобно. В другой раз как-нибудь.
— Дождусь я вас сегодня? — кричит из кухни рассерженная Анна Павловна. А когда они садятся, наконец, за стол, говорит Алексею: — Вчера я отважилась прочесть один из ваших сборников научной фантастики. Нужно же знать, чем так увлекаются современные мальчишки и девчонки.
— Ну и как?
— Во-первых, почти ничего не поняла. Раньше, во времена Жюль Верна, хоть что-то растолковывалось, а теперь пишут так, будто всем известно, что такое «красное смещение», «парадокс часов» и еще какой-то «фотометрический парадокс». А таких терминов, как «постоянная Планка», «постоянная Больцмана», «число Авогадро», не считая «парсек» и «астрономических единиц», больше в тексте, чем в нормальной человеческой речи.
— Но ведь сама же говоришь, литературой этой увлекаются и мальчишки и девчонки — значит, разбираются как-то во всем этом.
— Да, возможно, — пожимает плечами Анна Павловна.
Назад: 7
Дальше: 9