Полицейский передал начальнику «Почетную грамоту за стахановскую работу, досрочное выполнение планов пятилетки». — А где сам передовик производства? — спросил Дьяков и услышал: — Тут, упирался, не желал идти, пришлось применить силу.

Недавний бригадир плавильщиков металлургического комбината «Красный Октябрь» был немолод — время посеребрило виски, сделало редкими волосы, лицо избороздили глубокие морщины.

— Сколько лет гнул спину на большевиков? — задал первый вопрос Дьяков. — Как работалось за гроши во имя сказки о социализме? — Трудился для своего народа, — поправил сталевар.

— И в результате каторжного труда заработал лишь грамоту, которой можно подтереться в сортире. Как давно ютишься с семьей в халупе?

— Не в халупе, а в трехкомнатной квартире с балконом, еще завод выделил за городом десять соток, где выращивал овощи, картошку.

— И это помогло не умереть от голода? Как при нищенской зарплате семья сводила концы с концами? — Деньгами не обижали, выдавали и премии за скоростные плавки. — Изрядно попортил себе легкие у мартен и домны?

— На здоровье не жалуюсь, ежегодно проходил процедуры в профилактории, получал путевки в санаторий. — При обороне города состоял в рабочем ополчении?

— Все наши в него записались.

— Скольких убил?

— Не считал.

— Почему не выполнил приказ Сталина стоять насмерть, не сметь сдавать город?

— Мало нас было, не имели военного опыта.

— Почему вместе с другими не удрал за Волгу?

— Не желал покидать родной Сталинград.

— Коммунист?

Металлург не замедлил с ответом:

— Нельзя мне в партии — крещеный, верующий, исправно отмечаю все православные праздники. Еще имею слабость — прикладываюсь к рюмке.

— За участие в рабочем ополчении следует немедленно отправить под расстрел, но… — Начальник полиции сделал многозначительную паузу: — Но помогу сохранить жизнь, за это вернешься к привычному делу, станешь снова варить высокосортную сталь.

— Так ведь не работает «Красный», бои в цехах шли, домна потухла, мартена взорвана.

— Трудиться станешь в Германии, где крайне необходимы подобные тебе специалисты высокой квалификацией. Будешь ни в чем не нуждаться, получать высокую, не чета прежней, зарплату, сытно питаться, поселишься в благоустроенной квартире.

Дьяков перечислял блага, ждал ответа, но стоящий перед столом хранил молчание, сверлил взглядом пол.

«Молчание — знак согласия», — порадовался Дьяков.

Металлург поднял голову.

— В предатели зовешь? Напрасно запел соловьем! Плевал я на большой заработок, жратву, жилье! Не дождешься, чтоб работал на твоих поганых фашистов!

Дьяков понял, что имеет дело с распропагандированным большевиками патриотом Советского Союза.

— Что ж, сам ускорил свой конец, — сквозь крепко сжатые зубы процедил Дьяков. — Не буду тратить на тебя пулю, она пригодится в бою. Закопаем живьем и распустим слух, будто укатил в Силезию варить крупповскую сталь, помогать немцам приближать победу. Жена с товарищам тебе этого не простят, проклянут, как в свое время был проклят Иуда. Еще…

Договорить не успел — мозолистые руки бригадира плавильщиков сжали горло. Стало трудно дышать. Все вокруг поплыло, помутнело, потеряло резкость. Сквозь застилающую глаза пелену увидел в дверях полицейского. Собрал последние силы, с хрипом выдавил:

— Стреляй!

Выстрела не услышал. Пальцы на шее ослабли. Сбросил с себя обмякшее тело металлурга. Встал, шатаясь, на ставшие ватными ноги.

«Не поспей помощь, дал бы дуба… Спасителя щедро отблагодарю — молод, выглядит неоперившимся птенцом…»

Когда отдышался, окончательно пришел в себя, спросил:

— Сколько стукнуло лет?

— Восемнадцать, — был ответ.

— В полицию поступил прямо со школьной скамьи?

— Так точно. После окончания юнкерского училища имени Великого князя Михаила Михайловича.

Дьяков не скрыл удивления.

— Кто такой?

— Внук императора Николая Первого, муж внучки Пушкина графини Меренберг де Торби. Перед отъездом сюда успел положить цветы на его могилу на кладбище в Ривьере.

— Каким ветром занесло во Францию?

— Родители эмигранты. Отец штабс-капитан Добровольческой армии, между прочим, в девятнадцатом служил в Царицыне.

— Граф, князь?

— Почетный дворянин. Преклонный возраст, болезни не позволили папá принять участие в освобождении России, благословил меня сделать это за него.

— Участвовал в сражениях?

— Пока не привелось.

— Стрелял только на полигоне и в тире?

— По живой цели сейчас впервые.

Юноша все больше нравился Дьякову.

— Пойдешь ко мне адъютантом?

Молодой полицейский помялся.

— Благодарю за лестное предложение, но желаю отомстить в бою поработившим родину, вынудившим родителей покинуть родные места, жить под чужими небесами. Надеюсь перейти в комплектуемые атаманом Красновым армии.

«Ни разу еще не брился, — отметил Дьяков. — На губах не высохло молоко матери, не вкусил все прелести жизни. Жаль, если погибнет в свои молодые годы. Таким, горячо любящим Отчизну, ненавидящим большевиков предстоит заново строить Россию под протекторатом Германии. Необстрелянный, не нюхавший пороха, а не растерялся. Другого на его месте после первого в жизни убийства вывернуло бы наизнанку, а он спокоен, словно это для него плевое, привычное дело».