Исповеди

Кеке не стал запирать замок, чтобы Младший Ангел смог вернуться и еще полюбоваться макетом. Младшему Ангелу не терпелось рассказать старшему брату о тайном городе. То, что крылось за увиденным, поразило его даже больше. Он впервые по-настоящему узнал брата. Его старший брат, понимая, что жизнь заканчивается, запирался в гараже с сумасшедшим мальчишкой, чтобы помочь осуществить мечту, которую, возможно, никто никогда не увидит. Если прежде и были какие-либо сомнения, то сейчас Младший Ангел был полностью единодушен с почитателями Старшего Ангела. Он в команде. Старший Ангел – бодхисаттва.

Стемнело.

Ангел задержался во дворе рядом с сестрой, сидевшей за столом. Мэри Лу печально цедила красное вино. В сумраке, нарушаемом лишь огоньком фумигатора, она выглядела романтично. Мэри Лу вздохнула. Она никак не могла взять в толк, почему гости не хотят остановиться на минутку и подумать. Почему они позабыли о ее матери и вообще забыли, по какому поводу здесь собрались. Люди рядом умирают, а никому нет дела.

– Где патриарх? – спросил Ангел.

Она прижала к щеке сложенные руки, скорчив фамильную обезьянью рожицу, – вероятно, это означало «спит».

– А где же еще? Мой бедный братик.

Он прошел в дом – посидит рядом со Старшим Ангелом, пока тот не проснется. Надо попрощаться на ночь. Он представил тихий гостиничный номер. Да, он слабак, но с него хватит. Невообразимо, как семейка выдерживает такой ритм. Они его совершенно вымотали.

Он вдруг представил, как рядом спит Ла Глориоза, голова покоится у него на груди, волосы рассыпались по его лицу.

Но мысль, что нынешний цирк будет происходить день за днем, ужасала. В детстве, живя с родителями, он мечтал, чтобы у них дома царила вот такая веселая семейная кутерьма. Но нет. В Сиэтле у него квартира в тихом сине-белом кондоминиуме с видом на Вашон. Из окна видно, как бейнбриджские паромы пересекают залив Пьюджет. На перилах у подъезда он рассыпал хлебные крошки для чаек и ворон. А однажды видел, как из леса за домами выскочила лиса и потрусила к пляжу. Мирное и спокойное течение его жизни нарушали лишь игры «Сихокс». Он не любил даже, чтобы подружки оставались на ночь.

Пазузу глазела на гостей.

Перла сникла под грузом горя, которого, точно знала, не перенесет. Она-то была уверена, что умрет сразу же вслед за своим мужчиной. Но ей придется протянуть еще много одиноких тоскливых лет, кто-то же должен руководить жизнью семьи. Правда, готовить она больше не станет. Стакан с шипучкой застыл в ее руке. Рядом две старухи резались в карты. Ангел обнял Перлу, ласково поцеловал в макушку.

Ла Минни сидела скрестив руки, взгляд устремлен в пустоту. Подойдя, он обнял ее сзади.

– Ты молодец, – сказал он.

– Думаешь, Tio?

Бедняжка Эль Тигре умчался на работу. В отсутствие бойфренда ей оставался одиночный полет.

– Тебе понравились марьячи?

– Грандиозно.

Она улыбнулась, не глядя на него.

– А где Лало?

– Уехал с сыном. Говорил что-то про какого-то чувака и дело.

– Звучит паршиво.

Они смотрели, как Пазузу, наставив палец на Мэри Лу, что-то наставительно выговаривает.

– Надо идти. – И Шериф Минни поспешила на вызов.

Младший Ангел недоумевал, куда делся Пато, пока не обнаружил его спящим в гостиной на кушетке.

А потом дальше – в комнату Старшего Ангела.

* * *

Вот он, мексиканский Будда, в синих пижамных штанах и спортивных носках. Зато в белой футболке. И не спит. В ногах кровати сидел Дейв, американский кофейный вор.

– Габриэль, – он встал и протянул руку, – привет.

– Дейв, верно?

Они пожали руки.

– Меня прозвали Младшим Ангелом.

– Да, я слышал. И только что узнал о тебе.

Оба с упреком посмотрели на Старшего Ангела.

– Я их самый главный секрет, Дейв.

– Так нечестно, – возразил Старший Ангел. – У нас же своя жизнь, ты понимаешь.

– У меня тоже, – сказал Младший Ангел, несколько встревоженный тем, что c самого начала беседа оставляет оскомину.

Дейв внимательно посмотрел на братьев:

– Возможно, вы – их самая большая драгоценность.

– Хорошо сказал, Дейв. – Голос Старшего Ангела дрогнул.

Он смотрел на них, стоящих в ногах кровати, и напряженно впитывал из воздуха каждую секунду жизни.

Я ведь даже не устал, сообщил он покойной матери.

– Глянь, – Старший Ангел показал на стопку книг у кровати, – Дейв думает, я могу это прочесть.

– Мы тут только что выслушали исповедь, – не обращая внимания на его слова, сообщил Дейв.

– Исповедь?

– Начну читать поскорее, – сказал Старший Ангел.

Младший Ангел перебирал книжки. Томас Мертон, «Семиярусная гора». Бреннан Мэннинг, «Евангелие оборванца» и «Доверие любой ценой». Фредерик Бюхнер, «Духовный путь».

– М-да, легкое чтиво, – хмыкнул он.

– Будь у нас больше времени, я дал бы ему, – кивнул Дейв на Ангела, – почитать и буддийские тексты.

– Дейв хочет, чтобы я обрел веру, – сказал Старший Ангел.

– Полагаю, что уже поздно, – сказал Дейв. – Но попытаться стоит, даже в последний миг.

– Веру во что?

Дейв сел и улыбнулся Старшему Ангелу.

– В Бога, – сказал Старший Ангел.

– Отчасти, – согласился Дейв.

– А как же рак? – чуть резче спросил Младший Ангел.

– Эти книги ты должен завещать своему младшему брату, – посоветовал Дейв.

Часы тикали.

– Видел? – Старший подмигнул Младшему. – Я говорил этому cabron. У меня нет времени на чтение. Всей жизни мне осталось на три слова: сегодня я умру.

– Ты патологически мрачен, Carnal.

– Вот об этом я ему и толкую, – встрял Дейв.

Левая рука у Старшего Ангела вдруг затряслась. Он сунул ее под зад.

Вошла Ла Глориоза со стаканом темно-бурой жидкости.

– Я принесла тебе agua de tamarindo. – Она поставила стакан на тумбочку у кровати.

– То, что я люблю.

Она погладила Старшего Ангела по голове.

– Не холодная? – спросил он.

– Нет, что ты.

– А то если холодная, то будто нож глотаешь.

– Я знаю.

– После химии всегда так.

– Si. Не забудь принять таблетки.

– От них зубы болят. Все болит.

– Si, amorcito.

– Пока, падре, – махнула она Дейву, выходя.

Дейв перекрестил ее вслед.

– Падре? – удивился Младший Ангел.

– Он мой священник, – пояснил Старший Ангел.

– Совершенно верно, – подтвердил Дейв. – Отец Дэвид Мартин, Общество Иисуса.

– Es un Jesuita, – сказал Старший Ангел. – Организует мои похороны.

– О черт! Ой, простите, святой отец.

– Не переживайте. Иезуиты тоже так говорят. Каждый иезуит на планете громко произнес «О черт», когда Франциска избрали папой. – Он кивнул на распростертого патриарха: – Мы как раз решаем, когда провести последние обряды.

– Ты что, собираешься умереть сегодня? – спросил Младший Ангел.

– Ну да.

– Полагаю, у него есть еще немного времени, – покачал головой Дейв.

– Он очень болен.

– Я пока здесь, pendejos. Нечего говорить обо мне так, будто я уже помер.

Младший Ангел положил книги и тоже сел в ногах кровати.

– Господи, для меня это все чересчур.

– Еще торт впереди, брат. Не переживай. У нас есть время.

– Заткнись.

– Может, еще и танцы.

– Не смешно.

– Не надо учить меня, что смешно, а что нет.

– Братья, у вас еще есть дела, – сказал Дейв. Воздел руку и торжественно перекрестил их. – Я часто так делаю, – заметил он.

– Работает? – скептически осведомился Младший Ангел.

– Он же привел тебя сюда.

– Ба-бах, – констатировал Старший Ангел. – Готов.

– У Лало научился?

– Я сам старый гангстер.

Дейв деловито хлопнул в ладоши и объявил:

– Итак! Позвони мне, Мигель, – или пускай Перла позвонит. Ну, ты понял. А я буду звонить тебе, Габриэль. Брат дал мне твой номер. Ты поможешь мне на похоронах.

– Погодите, – вскинулся Младший Ангел. Он хотел было сказать: «Я уезжаю», но осекся.

– Спасибо, ребята. – Дейв махнул на прощанье и торжественно покинул комнату и дом, тем же мерным шагом пересек двор, добрался до своего пикапа в дальнем конце улицы, забрался на сиденье и весело засвистел.

* * *

Из мельтешащих мыслей Старший Ангел выбрал одну:

– Я никогда не пробовал наркотики.

– Правда? – отреагировал Младший Ангел. – Я тоже.

– Даже марихуану.

– И я.

– А я думал, ты у нас хиппи. Я вот собираюсь попробовать покурить марихуану. Или печеньку с ней сжевать. Как думаешь?

– Почему бы и нет? Говорят, помогает.

– Говорят, от нее смех разбирает. Я бы не прочь поржать.

И тогда Младший Ангел сказал:

– Я видел, что ты сделал.

От этого признания, прозвучавшего сразу после исповеди, Старший Ангел похолодел в панике.

– Что я такого сделал? – выдавил он.

– В сарае.

– Что?

– Кеке.

– Ах вон что! – Ангел с облегчением откинулся на подушки, длинно, со свистом выдохнув. – А то ведь я много чего натворил. Ну да, город Кеке. Это было здорово.

Младший Ангел лег рядом с братом. Оба уставились в потолок.

– Не верится, что ты такое учудил, – сказал Младший Ангел.

– Моя маленькая тайна.

– Все равно все узнают.

– Ага. Но когда я уже помру. И это замечательно. Увидят, на что был способен Папа. – Теперь у него тряслась и правая рука. Старший Ангел и ее затолкал под себя. Мама, подумал он, а может, я все-таки устал.

Он проживал каждый шаг этого печального танца. Сейчас ему дорого давалось каждое слово. Когда вы умираете, вы умираете постепенно, небольшими порциями. Вам трудно говорить. Забываете, кто рядом с вами. Внезапно впадаете в ярость, гнев или панику. Жалеете, что не святой. Досадуете, что беспомощны. Ни с того ни с сего чувствуете себя получше и начинаете тешить себя ложными надеждами, что вот-вот произойдет чудо. Как будто и без того недостаточно грязного вранья.

Старший Ангел вытащил смартфон и сосредоточенно попытался удержать трясущуюся руку, тыча пальцем в экран.

– Что ты делаешь?

– Пишу сообщение Минни. (Телефон блямкнул – доставлено.) Она сейчас придет.

Через минуту Минни влетела в спальню:

– Ты звонил?

– В шкафу, – сказал Ангел.

Протискиваясь мимо кровати, Минни сообщила:

– Чучело наше вернулся. Во дворе. В хлам просто. Убила бы придурка.

– Que? – переспросил Старший Ангел.

– Да ничего, пап. Это я дяде рассказываю. – Она повернулась к Младшему Ангелу: – Лало. Просила его как человека. Ни черта не слушает.

– Лало? – встревожился Старший Ангел. – Он опять употребляет?

– Все нормально, пап. Я разберусь.

Старший Ангел сердито брыкнул ногой.

– Ну правда, папа. У Лало просто был тяжелый день. Как у всех нас.

– Прости.

– Нет! Да нет же, я не о том!

– Все из-за меня.

– Перестань, папа. Ничего подобного.

– Брат, – начал было Младший Ангел. Но больше ему нечего было сказать, и слово повисло в воздухе.

Минни порылась в шкафу и вылезла оттуда с плоским пластиковым ящиком с защелкивающейся крышкой. Поставила в ногах у Старшего Ангела. Опять скрылась в недрах шкафа и появилась с коричневым шерстяным плащом в руках. С медными пуговицами, длинным, до пола. Кивнула, улыбнувшись, Старшему Ангелу, пожала плечо Младшему, пробираясь мимо.

– Ну, веселитесь, ребята. – И вернулась руководить празднеством.

– Это отцовская полицейская форма, – произнес Старший Ангел. – Дарю ее тебе.

Младший Ангел молча смотрел.

– Можешь потрогать.

Младший потянулся, приподнял – тяжелый. Слегка попахивало нафталином. Рассмотрел пуговицы – потускнели, но орел, ухвативший змею, и кактус отчетливо видны. Он встал, приложил пальто к груди, оглядел себя. Его плечи оказались шире отцовских. А полы длинного плаща заканчивались на два дюйма выше колен.

– А мне он казался гигантом.

– И мне, – сипло вздохнул Старший Ангел.

– Он был совсем коротышкой! – удивился Младший.

– Совсем как я.

– Прости.

– Я тоже раньше думал, что большой. Считал себя крупным мужчиной.

– И я.

Прозвучало двусмысленно и неприятно.

– И что это должно значить? – поинтересовался Старший Ангел.

– Да ничего, – пожал плечами Младший. Уж эту тему он точно не собирался обсуждать.

Он вдруг понял, что картинка семьи, которую они изображали всю жизнь, сплошное притворство. Уронил плащ обратно на кровать.

– Я не хотел, чтобы прозвучало так грубо. Ничего не имел в виду, без обид, ладно?

– Я разочаровал тебя.

– Да перестань, – обернулся к брату Младший Ангел. – Вовсе нет.

– Похоже, я здорово подвел тебя. Так?

– О боже.

– Выкладывай.

– Забей!

– Говори давай! Есть жалобы? Последний шанс, pinche Габриэль.

– Ну ты и скотина. Хорош уже тыкать всем в лицо своей смертью.

Смертью? – задумался Старший Ангел. Серьезно? Что ты знаешь о смерти?

– Отлично, – сказал он вслух.

– Послушай…

– Не смей говорить мне послушай, мистер!

Младший Ангел вылетел из комнаты. Кем ты себя возомнил, а? Что ты мне, мать родная? Он ринулся в кухню и обнял опешившую Ла Глориозу.

* * *

Младший Ангел вернулся, вновь сел в изножье кровати.

– Послушай, – начал он.

Старший Ангел вскинул ладонь:

– Я знаю. Я не был идеальным братом. – Примирительно поднял и вторую руку: – Молчи. Не хочу слышать глупости. «Ты делал все, что мог». Так говорят неудачникам.

– Эй, давай-ка полегче. Смени тон, Ангел.

Братья не смотрели друг на друга.

– Я, возможно, тоже не был идеальным братом, – благородно согласился Младший Ангел.

– Возможно? – хохотнул Старший.

– Заткнись. – Младший Ангел отчего-то разозлился, хотя и сам не понимал почему.

Старший Ангел рассмеялся вновь – горько, почудилось Младшему.

– Да какая разница, верно? – сказал младший брат. Черт, досадно, что голос звучит как у подростка в ситкоме. Хочется, чтобы брат принимал его всерьез. – Никому больше не интересны замшелые семейные страсти. Просто радуйся сегодняшнему дню! – Подскочив с кровати, он схватил плащ. Странно тяжелый. – Ты же хотел этого чертова праздника, так вставай уже, ступай туда и наслаждайся!

– Ты серьезно, Маленький Братишка?

Младший Ангел с гаденьким удовлетворением отметил, что брат произнес слово с сильным акцентом, получилось почти «срезно».

– Ты же веселишься на всю катушку. Давай по-честному. Ну и продолжай. Ты же затеял все это действо для себя лично, так? Какая разница, что я об этом думаю? – Младший Ангел разрывался между желанием зарыться лицом в плащ и швырнуть его на пол. Потом просто положил его в ногах у брата.

Старший Ангел рассвирепел настолько, что чуть не выздоровел.

– Тебе не нравится мой праздник?

– Ну что ты. Он грандиозен.

– Мудак.

– От такого слышу.

– Ты всегда был нюней.

– Ага. Например, когда вы учили меня плавать.

– У тебя все было, – побагровел Старший Ангел.

– Мы что, это всерьез? – Настал черед Младшего Ангела смеяться. – Все было, ну да. По-твоему, на моей улице перевернулся грузовик с конфетами.

– Вот наконец мы добрались до сути! – взбеленился Старший Ангел. – Ты еще смеешь… – Онемев от возмущения, он ткнул пальцем в младшего брата: – Да я голодал, cabron!

Влетела Минни с криком «Tia Мэри Лу!»

– Что? – хором вскинулись братья.

– Катастрофа. – И расплакалась.

– Porque? – спросил Старший Ангел.

– Паз сорвала с нее парик! Весь праздник насмарку!

– Мэри Лу носит парик? – изумился Младший Ангел.

Несмотря на сложность момента, братья расхохотались.

– Не смешно! Мне пришлось растаскивать их! Паз перевернула стол. Мэри Лу сбежала с салфеткой на голове. – И Минни умчалась обратно во двор.

Братья утирали слезы.

– Конечно, ты рад, что не живешь в этом, – сказал Старший Ангел. – Тебе не приходилось разбираться с нашими проблемами. А эти страсти, они же никогда не заканчиваются.

– Не надо говорить за меня.

– Я говорю за всех вас. Я патриарх. – Прозвучало вовсе не так забавно, как он рассчитывал.

Младший Ангел кашлянул и отвернулся.

– Всегда хотел спросить тебя, Carnal, – внезапно выпалил Старший Ангел. – Ты о чем-нибудь плакал?

– Ну, Мигель. Он ведь и нас бросил.

Старший Ангел шумно отхлебнул из стакана с тамариндовым настоем.

– Сначала он бросил нас. Ради тебя.

– Ради меня? Ради всего святого, да меня тогда еще на свете не было! Я-то думал, ты компьютерный гений. Подсчитай-ка.

– Отец сказал, что твоя мать была алкоголичкой. Что она выбирала вшей из волос и щелкала их ногтем.

Младший Ангел загоготал:

– Ровно то же самое он рассказывал о вашей матери.

Старший Ангел весь затрясся:

– Возьми свои слова назад.

– Не я это начал.

– Отец был вынужден жениться на твоей матери. Потому что он был джентльмен. Она залетела.

Повисла гнетущая тишина. Они не слышали ни звуков вечеринки, ни гомона ребятни в соседней комнате.

– Она… что?

– Интересно, и что ты мне сделаешь. – Старший Ангел отвернулся.

– Что ты сказал? Повтори!

– Забудь.

Младший Ангел встал. Потом опять сел, ближе к Старшему.

– Боже правый, – выдохнул он.

– Твоя мать была беременна тобой. Поэтому они поженились.

– Врешь.

– Это правда. А если ты еще раз назовешь меня лжецом, я встану.

– И что?

– И накостыляю тебе.

– Ой, уже боюсь.

Старший Ангел резко дернулся вперед, ухватил за ворот Младшего и прорычал сквозь зубы:

– Я пока могу надрать тебе задницу!

– А я не хочу делать тебе больно. – Младший Ангел положил ладонь на тощую грудь брата. – Угомонись уже.

– Я тебя проучу!

– Не – хочу – делать – тебе – больно.

Они сцепились прямо на кровати. Старший Ангел умудрился несколько раз залепить брату по физиономии.

– Прекрати, ты, мудила! – заорал Младший Ангел.

В спальню пулей влетела Перла и принялась шлепать Младшего тапком.

– Estan locos? – вопила она.

– Флака, – пыхтел Старший Ангел, отрывая карман с рубахи Младшего, – прошу тебя, оставь нас сейчас.

– Как вы все мне опостылели! – И, громко топая, Перла удалилась.

Братья, шумно дыша, повалились на кровать.

– Я таки надрал тебе задницу, – сказал Старший Ангел. Он приподнялся, сел, глотнул из своего стакана, потом передал брату.

Младшему Ангелу совсем не хотелось теплого тамариндового настоя, но он оценил жест примирения и принял его.

– Я уехал, – сказал он, отпив из стакана, – потому что хотел сделать что-то сам. Хотел изменить мир.

– И что вышло, Carnal?

– Ничего.

– Да ладно.

Младший Ангел глубоко вздохнул.

– Я знаю, ты ненавидел меня за то, что я уехал. Знаю, ты думал, что я презираю вас всех. Ну, может, так оно и было. Всю жизнь я думал, что должен был сбежать, чтобы выжить. Может, сбежать именно от тебя. А теперь ты уходишь, и я представить не могу жизни без тебя. Я всегда считал, что у меня не было настоящего отца. И все это время моим отцом был ты. И вот я здесь и вижу, что ты сделал в жизни, и я посрамлен. Хорошее и плохое. Неважно. Я собирался спасти мир, а ты просто всю жизнь, день за днем, минута за минутой, изменял его.

Старший Ангел хотел возразить, но сдержался.

изменять мир

poco a poco

немножко лучше

прямо здесь, прямо сейчас

* * *

19:30

Satanic Hispanic лежал в своей несвежей постели и отчаянно надеялся, что мама не вернется домой в самый неподходящий момент. Лили лежала рядом, пристроив голову ему на грудь. Оба абсолютно голые. Она громко похрапывала. А он водил рукой вверх-вниз по ее стройной спине. Ягодицы у нее были как два мягких фрукта, ну, типа того. В ладонь помещались. А ее очки валялись на столе среди его фигурок «Дэдпул».

На руках ее запах. Первый раз в жизни он его чувствует. Поднес ладонь к лицу. Никому ведь не расскажешь. Волшебный запах. Наверное, он никогда больше не будет мыть руки. Чтобы еще и еще раз вдыхать ее запах. Ух ты, вздохнул он. Может, рассказать Младшему Ангелу. Младший Ангел не сочтет его извращенцем. Он, может, даже знает какие-нибудь стихи про это. А вот Пато? Его собственный отец – не-а. А Старший полезет обнюхивать пальцы.

Они занимались любовью – и она, не поверите, села сверху, и он мог видеть, как двигается ее стройное тело, – а потом она уютно устроилась на его груди и перебирала волоски.

– Как я рада, что ты их не удаляешь, – бормотала она.

Он возмущенно фыркнул, но почувствовал себя деревенщиной.

– Я мечтатель, – сказала она.

– Это уж точно. – Он тихонько засмеялся. – Люди в небе.

– Да нет. Я не о том. Мечтатель, дример. Из программы DREAM.

– Это еще что такое?

– Ты что, никогда не слышал? Для студентов без официальных документов.

Он приподнялся на локте:

– Черт, так ты нелегалка?

– Марко (она наконец-то назвала его правильным именем), ты все-таки не совсем балбес. – Она нащупала его подбородок, поцеловала, перекатилась на бок и уснула.

* * *

Лупита перетащила Джимбо на диван, подоткнула со всех сторон мягкое одеяло. Задержавшись в ванной, поправила макияж, прополоскала рот, стащила из запасов Джимбо пачку сигарет. Он продолжал безмятежно спать. Лупита поспешила к машине. Она не собиралась пропускать праздничный торт.

* * *

Кеке был счастлив. Он брел по улице с карманами, полными печенья. Он не видел маму уже два дня. А скоро по телевизору его сериал про братьев-призраков, что вылезают из всяких странных мест.

Но вообще он устал. И готов съесть все, что найдется в холодильнике. А если не заснет, то попозже заберется на задний двор к Мирне Бустаманте и стащит «Лего» из песочницы. А еще он будет ждать машинки. Их должны доставить прямо домой. Старый добрый Младший Ангел. Славный дядька. И машинки, и автобусы, и голуби.

– Дикая штучка, – напевал он. – Ты заставляешь мое сердце петь.

* * *

Все наркобабки того козла Джио, скомкав, затолкал в карман. Он пытался взбодрить Лало, тыча кулаком в плечо, но тот растекся в шезлонге, бессмысленно пялясь на свои вытянутые ноги.

– Позже, пап, – сказал он. – Ты, может, захочешь на минутку выбраться из города.

Лало выразительно поднял средний палец.

– Да ладно, – буркнул Джио.

* * *

Минни и Ла Глориоза убирали со столов. В жизни не видели столько бумажных тарелок. Откуда они тут? Красные пластмассовые стаканчики.

– Главное, не останавливаться, – распорядилась Ла Глориоза. – Чтобы твоя мама не встряла.

Перла подсела к старухам играть в карты.

– Папа и дядя дерутся, – сообщила ей Минни.

– Мужики – идиоты.

И никто из подружек не возразил.

* * *

В это время в спальне:

– С меня довольно. – Младший Ангел встал с твердым намерением уйти.

– Сядь.

– Нет.

– Carnal! Присядь на минутку. Пожалуйста.

Ярость и тоска, ярость и тоска.

– Я хочу уйти из твоего дома.

Уйти из дома, из этого района, из этой семьи. На этот раз навсегда. Нет никакого старшего брата, нет очаровательной племянницы, нет родственников, Глориозы, нет проклятого папаши. Нет истории. Нет прошлого. Только дурацкая здоровенная полицейская тачка на улице. И все. И уехать. Ехать прямо до Сиэтла. Двинуть на север, потом свернуть направо и раствориться среди гор на западе. Похоронить себя в снегах. Ехать и ехать на север. До самого конца шоссе и осесть в Хомере, на Аляске. Наблюдать, как орлы кружат над побережьем. Писать стихи. Он мог бы встретить там музу – женщину с роскошными волосами, умеющую готовить хороший кофе. Мог бы забраться в такую глушь, откуда надо выбираться неделю, чтобы отправить открытку. Но не мог и шага сделать от кровати Старшего Ангела.

– Если я уйду, – выговорил он наконец, – я никогда больше не вернусь.

– Сядь, Carnal, – повторил Старший Ангел.

И Младший медленно сел.

– Ты уже уходил от нас навсегда, – сказал брат. – Мне пришлось умереть, чтобы вернуть тебя домой. – Старший Ангел начал глотать таблетки. Запивая каждую гулким глотком тамариндового сока. – Я разрушил собственную семью, – произнес он наконец.

Младший Ангел пытался пропускать слова мимо ушей. Он не хотел слушать. Но слушал. Что еще? Что еще можно было припасти к концу этого дня?

Старший Ангел вспоминал все. Браулио. Чентебент – эта часть повествования тщательно отредактирована. Скандалы с матерью. И под занавес, из неведомых глубин, в семейный круг вступил Эль Индио.

– Я никогда не понимал Индио, Carnal. Я был… недобр к нему. Сначала пытался стать настоящим отцом, но кому я мог подражать? Нашему отцу. Ну я и старался быть как он. Но, черт побери, я же не он. Бог, извини.

Все эти ссоры между нами. Почему я так и не научился просить прощения? Что со мной не так?

Не отвечай, cabron, не надо.

Мы оба сильные мужчины, Индио и я. Мы сражались за любовь Перлы – это я понимаю. Он, наверное, считал меня захватчиком. Оккупировавшим его идеальный мир. А я считал его испорченным маленьким говнюком. Маменькиным сынком.

Но вообще, знаешь, он был со странностями.

Я знаю, что это ты подарил ему те записи. Дурацкую музыку. Ты, cabron, ты! Да нет, все нормально, Carnal. Я все понимаю. Индио хотел стать знаменитым. Он хотел стать звездой. А я говорил ему, что он псих. Театр? Пение? Чего? Длинные волосы? Разве нормальный мужчина таким занимается? Мужчина зарабатывает деньги, строит дом и создает семью с нормальной женщиной и растит детей. Мужчина должен быть серьезным. Так я думал. И велел ему учиться на бухгалтера. Не смейся. Бухгалтер или, может, менеджер в «Севен-Илевен».

А он сказал: «А как же дед? Он играет по ночам на рояле!» «Да, – отвечал я. – Но это хобби. После того как закончилась нормальная работа». Индио прямо взбесился. «Моя жизнь – не хобби!» – проорал он, отшвырнул стул и вылетел из комнаты. Очень эффектно.

А потом он уехал навсегда. И я даже не знаю, где он живет. Сделал эти жуткие татуировки, одевается во все белое. И волосы. Моему отцу это не нравилось. Нашему отцу. Они не ладили.

Ну вот, а через год Индио получил работу, певец в ночном клубе! В Хиллкрест! Недалеко от папиного клуба «Рипс Рум», где он играл на рояле. Местечко называлось «Липс».

Он прислал нам приглашение. Откуда нам было знать? Я заставил Перлу пойти. Мы и пошли втроем – Перла, папа и я. Приоделись. Все-таки первое большое выступление нашего мальчика. Нет, ты дослушай! Ну да, народ там был странный. Но, знаешь, я подумал – они типа тебя. Чокнутые хиппи. Гринго. Парни в губной помаде, кожа – все такое. Перестань ржать. Мы заказали выпивку. Перла побаивалась этих психов. Думаю, у отца удар случился именно после этого. Так что не смешно.

И вот Индио вышел на сцену. Псевдоним у него был Черный Ангел. Еще один pinche Ангел, понимаешь! Появился из-за серебристого занавеса. Как Шер. В каких-то трусиках-бикини и с сиськами! Не смешно, слушай. Раскрашенный, в волосах перья, и поет шлягеры Шер! Пристроился к нашему отцу и давай его обхаживать! Хахаха! Ah, cabron! Папа тихо сидел, потягивал из стакана. Как ни в чем не бывало. А Индио терся лобком о его плечо. А потом повернулся к нему спиной и давай трясти задницей. Хуже, чем мама с попугаем тогда! А потом схватил себя за сиськи. Я знал, что он собирается вытворить. Стиснул их и направил прямо на нас. Как будто мысленно поливал нас молоком. Carnal! Он вымывал нас за дверь!

Бедняжка Перла глаз не отводила от его промежности. Схватилась за сердце и как завизжит: «Где его пипка?! У него пропала пипка!» Индио наклонился и прошептал матери на ухо: «Ма, я ее меж ног затолкал».

– Перестань! Я сейчас со смеху помру.

* * *

А на следующий день Старший Ангел нашел своего отца мертвым на полу в ванной.

– Инфаркт. Это ты знал. А теперь знаешь почему.

Старший Ангел произнес это так торжественно и скорбно, что Младший не смог сдержаться:

– Что, папа так сильно не любил Шер?

И оба скорчились от хохота, хотя Старший Ангел и ругался сквозь смех и приговаривал «Ничего смешного!».

– Очень даже смешно.

Старший Ангел стукнул Младшего подушкой. Перевел дух, хлебнул своего тамаринда. Безумная, зловещая улыбка, воспаленные глаза, как центры мишеней. Налитые яростью.

– Брат, – пробормотал Младший Ангел, вытирая глаза, – это лучшая история, что я в жизни слышал.

– Я старался быть добрым с моим мальчиком.

Младший Ангел мог только кивать, он боялся снова залиться смехом.

– Скажи, – продолжал Старший, – я сделал для тебя хоть что-то хорошее?

– Ты давал мне книги, – не раздумывая ответил Младший.

– Да. Книги – это хорошо. Я давал тебе хорошие книги.

– И плохие тоже.

– Верно. Но плохие книги – это тоже хорошо, дружок. Лучше, чем вообще без книг.

– Я их до сих пор храню.

– Ah, bueno. А что было самым лучшим? Помимо книг, которые я тебе давал?

Младший Ангел потер глаза ладонями, провел рукой по лбу, отбросив назад челку.

– Однажды утром, – начал он, – ты позвонил мне и сказал, что скоро за мной заедешь. И чтобы я предупредил маму, что нас не будет весь день. Таинственно. Не то чтобы ты часто забирал меня. Ты не сказал зачем, но велел захватить куртку. Вскоре ты явился. Вместе с Ла Минни. Совсем малюткой тогда. И мы уехали. У тебя с собой были сэндвичи с сыром и ветчиной.

– О, болильос! – просиял Старший Ангел.

– Точно. Сыр и ветчина в болильос, с чили и майонезом. И мексиканская пепси.

– Мексиканская вкуснее.

– И мы поехали на восток, в горы. И вершины были в снегу. У себя в Сан-Диего мы никогда не видели снега. И ты сказал: «Мы будем играть в снежки».

– И мы так и сделали.

– Так и сделали. Ага. Снега там выпало не больше дюйма. Мы выскочили из машины, и соскребали его с земли, и бросались снежками в Минни. А она расплакалась. А потом мы сели в машину и поехали домой.

Они еще немножко посмеялись.

– Да, – удовлетворенно хмыкнул Старший Ангел, – это хорошо. А теперь расскажи мне о самом плохом.

– Ну брось.

– Говори, брат. Это на пляже?

– Нет.

– А что?

– Это произошло в тот год, когда папа умер. У нас ничего не было. Знаю, знаю – никакого сравнения с вашими страданиями, бла-бла-бла. Но у нас вообще ничего не было. Ни машины, ни денег. Ни крошки еды. Ничего не напоминает, а? И тут Рождество, и мама не знала, как же быть с подарками и рождественским обедом. И вдруг позвонил ты. Это вообще в твоем стиле, внезапные телефонные звонки.

– Знаю, – вздохнул Старший Ангел.

– Ты сказал: «Не волнуйся ни о чем. Я твой старший брат».

– Точно, помню.

– «Я – патриарх».

– Угу.

– Ты сказал: «Мы заедем за вами утром на Рождество». Ты, блин, пообещал, что устроишь нам настоящее мексиканское Рождество. Семейное.

– Да.

– «Не покупайте окорок, – сказал ты. – Ни о чем вообще не тревожьтесь. Перла приготовит такой обед, пальчики оближешь». И мама расплакалась от радости. Такое было облегчение.

– Прости.

– Нет, погоди. Ты сам просил, так что слушай. Ты так и не появился. Мы встали ни свет ни заря, и все утро слушали рождественские песни, и пили кофе, и обещали друг другу, что обязательно подарим подарки в следующем году. Да? А ты так и не приехал.

– Прости, пожалуйста.

– У нас нашлось немного хлеба, мы поджарили его. Конфитюр еще – у мамы всегда был конфитюр. Она считала себя француженкой. Ненавижу конфитюр. Негусто, да, но мы уговаривали себя, что оставляем место для роскошного пиршества у Перлы. И когда пробило пять часов, я не выдержал и позвонил. Спросил: «Когда ты приедешь?» Ты помнишь, что ты сказал?

– Да. Я сказал, что очень занят и не могу заехать за вами.

– Ты сказал, что заезжать за нами – слишком много хлопот.

Старший Ангел уставился в стену.

– И что ты сделал?

– Вытряс свою копилку. Обыскал мамину сумочку. Потом прошел пешком милю до «Севен-Илевен», купил маленькую баночку консервированной ветчины и банку кукурузы. Господи! Чистый Диккенс.

– Спасибо, что рассказал.

– Да это дела совсем давние, седая древность.

– Для меня – нет.

– Все в порядке. Ты хороший человек.

– Я плохой человек.

– Я тебя прощаю.

Старший Ангел всхлипнул.

– Эй! Посмотри, сколько людей тебя любят. Посмотри, скольким ты помог.

– Те, кто творит добро, хотят всего лишь искупить свои грехи.

В комнате появились Минни с Перлой.

– Почему ты плачешь, папочка?

Уткнувшись в одеяло, он избегал ее взгляда.

– Mi amor, – волновалась Перла, – вы закончили драться?

– Кто победил? – тут же спросила Минни.

Мужчины дружно подняли руки.

– Ya es hora! – постановила Перла. – Пошли резать торт.

– Время резать торт, пап.

Он вытянул дрожащую руку:

– Подожди минуту.

Пджди.

– Флако… – произнесла Перла.

– Флака, un minuto, si?

Женщины нехотя оставили их наедине.

Старший Ангел выбрался из подушек, сел ровнее.

– Я поступал еще хуже, – объявил он. – Я столько гадостей сделал в жизни.

– Прекрати.

– Мы с Мэри Лу забрались в ваш дом. Ты был в детском саду. А папа и твоя мать – на работе. Мы расколотили молотком все ее украшения.

– Что?

– А потом изрезали ножницами все ее наряды.

У Младшего Ангела изумленно отвисла челюсть.

– И оставили все так, чтобы она увидела.

– Ты…

– Да. А папа хранил в сигарных футлярах серебряные четвертаки и даймы. Я их забрал.

– Я…

– Вот теперь скажи мне, какой я хороший человек.