Максим Черепанов
ТУЗ, ДАМА И КОСМОС
— Вы позволите?
Голос звучал приятно, и я поднял взгляд на его обладательницу. Огромные зеленые глаза, коротко стриженная брюнетка. Как раз в моем вкусе. Как же мне до смерти надоела эта зелень радужек и смоль волос, хоть они и цепляли меня всегда — с тех пор, как я полюбил одну девочку, давным-давно, в неком княжестве у моря…
— Пожалуйста.
Она грациозно присела, свободно откинувшись в кресле, словно взгляды более половины присутствующих в баре не были прикованы к ее платью, выгодно подчеркивающему спортивную фигуру. Весомо полыхнули в неярком свете бриллианты браслета на правом запястье. Но я смотрел на другой браслет, на ее левой руке — простой, из красной пластмассы.
— Леди ошиблась палубой, — учтиво склонился над ее плечом стюард, — это бар для персонала, ресторан для пассажиров первого класса этажом выше. Разрешите проводить вас?
— Леди не ошиблась, — негромко произнесла она. Низкий бархатистый тембр. Как раз такой, какой надо. Лижет суставы и кусает сердце. Проклятие!
— Принесите «Звездный ветер». Только нормальный, не нужно разбавлять его никакими помоями. Словом, именно такой, как пьют здесь. Да… и можно сразу два. Побыстрее.
Она улыбнулась стюарду — широко и вроде бы приветливо, но парня сдуло как ветром. Потом начала рассматривать меня, внимательно и неторопливо. Я тянул свой апельсиновый сок и ждал, пока она заговорит. Либо пока зазвонит мой коммуникатор.
— Ты не пассажир, — сказала она наконец, — на тебе нет браслета. И ты не из команды, потому что не в форме.
Я кивнул, подтверждая очевидное. Лень было тратить слова.
— Значит, остается только одно. Ты — глюкер.
— Железная логика, — согласился я, и она улыбнулась. Хорошая улыбка. Как жаль, что сейчас эти прелестные губки сморозят одну из заезженных фраз. Что-нибудь вроде: «Наверное, это очень здорово быть глюкером».
— Ты не похож на очень счастливого человека. Видимо, не так легка ваша жизнь, как говорят.
Чтобы не быть невежливым, я пожал плечами и скупо улыбнулся.
Стюард принес два «Звездных ветра» и поставил на столик. В высоких бокалах подрагивала смесь всех цветов радуги — зеленый от абсента, красный от гранатового ликера, и много, еще много чего. Очень дорогая штука и очень убойная.
На чай зеленоглазая небрежно сунула ему банкноту в сто кредитов, такую же радужную, как ее коктейль. Глаза стюарда округлились, но больше ничем он не выдал своего удивления — сдержанно поблагодарил и испарился. Нормальные чаевые — два-три кредита, пять — это уже очень хорошо, десять — роскошно.
— Аннет, — наконец решила представиться она.
— Морис, — ответил я, и она слегка вздрогнула. Затем махом опрокинула полбокала, и глаза ее заблестели.
— Ты неразговорчив, Морис, — заметила она, — а это жаль. Твой голос — как музыка.
— Рад, что вам нравится.
— Брось эти сопли, я ведь уже перешла на «ты». Я слышала о вашем уставе, ты не обязан соблюдать дресс-код и правила поведения для команды. А главное — тебя никто не принуждает лебезить со мной.
— Просто пытаюсь быть вежливым с дамой, которая носит на руке мою трехмесячную зарплату.
Аннет снова засмеялась. «Звездный ветер» действует быстро.
— Врешь. Ты должен неплохо получать здесь, это не баржа и не рудовоз. Глюкер на пассажирском межзвезднике за три года зарабатывает на виллу в Райском Уголке.
Над барной стойкой мягко-красным вспыхнула предупреждающая надпись.
— Наверное, я не умею копить деньги. Возьми оба бокала в руки.
— Что?
— Возьми в руки свои бокалы.
Аннет повиновалась, и пару секунд спустя лайнер вздрогнул. Инерторы погасили стремительность рывка, но бар немного тряхнуло — где-то зазвенело стекло, сосед слева вполголоса выругался, пролив напиток на одежду.
— Лайнер совершает маневр, — сообщил я, вставая, — через час с небольшим уходим в прыжок. Минут через десять еще раз тряхнет.
— Уже уходишь? — огорченно спросила она. — Мы не договорили. И, если честно, то второй «ветер» я взяла тебе. И ты только что спас его и заодно мой. А значит, заслужил. Или глюкеры пьют только сок?
— Труба зовет. Подходи в казино, там сейчас будет интересно, — сказал я и даже позволил себе улыбнуться — до того как, не оглядываясь, направился к лифту.
«Леди и джентльмены, — разнеслось за моей спиной по салону бара, — приглашаем вас в зал казино для знакомства с экипажем…»
Казино очень подходит для митинга с публикой. Во-первых, неофициальное помещение, люди расслабляются. Во-вторых, некоторая часть пассажиров так и остается за игровыми столами и после мероприятия, а иногда и до глубокой ночи. Кое-куда много легче войти, чем потом выйти.
Первым представили капитана, неразговорчивого русского. Серов раскланялся и почти сразу, извинившись, ушел — лайнером нужно управлять, это важнее. Затем настала очередь первого помощника, старшего навигатора и лидера анимационной команды. Потом состоялась программная речь на тему того, как мы рады видеть их всех у нас на борту. Заученно улыбаясь, темнокожий стюард шустро продемонстрировал, как надевать аварийный скафандр в случае нештатной ситуации, например разгерметизации салона. Сущий бред, разумеется, — случись реально серьезный перепад давлений в помещениях, пассажиров размажет по переборкам раньше, чем они успеют подумать о скафандрах. Но — положено, заучено, традиция. И кого-то на самом деле успокаивает, говорят.
А для тех, кого не успокаивает, — есть я.
— Но, леди и джентльмены, скафандры — всего лишь предосторожность. Разумеется, никому не придется ими воспользоваться в действительности. И прежде всего потому, что с нами сегодня наш талисман, наш штатный глюкер, мистер Морис, попросим!
Под аплодисменты оживившейся в ожидании зрелища публики я встал и помахал рукой. Лица, костюмы и платья слились в одну шевелящуюся, хлопающую, смеющуюся пеструю массу. Когда-то мне остро хотелось быть одним из них, пить коктейли, которые стоят как средней крутости автомобиль, носить драгоценности, летать только первым классом. Но рейс следует за рейсом, и через жажду обладания, а затем ненависть к этим людям приходишь к скуке и равнодушию. Просто груз, который нужно доставить из точки в точку и получить за это деньги. Живой груз или мертвый — какая разница, килограммы и есть килограммы. Только живой груз нужно кормить, поить и развлекать.
Развлечением я и занялся. Для начала хороша рулетка — я ставил на цифры, и шарик неизменно выпадал на нужную. Потом я пять раз подряд поставил на зеро, и пять раз выпало зеро. По толпе пассажиров пронесся легкий вздох, но это были еще цветочки. Потом я взял в руки колоду карт и несколько раз сдал себе двадцать одно. Потом очко мне сдал крупье, и под конец — один недоверчивый коммерсант с палубы кают экстра-люкс. Забавно было смотреть, как он с подозрением разглядывает свои короткие, покрытые жесткими седоватыми волосками пальцы, словно они в чем-то виноваты.
Посыпались вопросы. Спрашивают всегда одно и то же — неудивительно, вопросы есть только у неопытных пассажиров, впервые путешествующих на межзвезднике.
— Как вы это делаете?
— Не знаю, я ничего не делаю. Само получается.
— Вы сильно устаете?
— Нет, я же ничего не делаю.
— Сколько вы выиграли в казино?
— Нисколько, закон запрещает мне играть на деньги.
— Это вас расстраивает?
— Ничуть, я неплохо зарабатываю.
— А сколько именно?
— А вот это уже некорректный вопрос.
Про себя: двенадцать тысяч за двухнедельный рейс. Некоторые из вас столько тратят за день на свои капризы. Но все равно это в несколько раз больше, чем доход менеджера среднего звена в банке.
— Сколько у вас индекс? Или это тоже некорректный вопрос?
— Вполне нормальный. Эта информация даже есть в путеводителе по лайнеру.
— А все-таки?
— Четыреста тридцать два.
— Ах!
Ух. Ну да, это много. С индексом от сотни уже можно получить приглашение на термоядерную энергостанцию. Но там можно сдохнуть со скуки. Здесь, впрочем, со временем тоже.
— А вы абсолютно неуязвимы?
— Абсолютно неуязвимых не бывает. Только не нужно это проверять.
Смех. Им смешно — а мне было совсем не смешно, когда в мой четвертый рейс какой-то психопат попытался сунуть нож мне в спину, чтобы проверить, что произойдет. Разумеется, он поскользнулся на ровном месте и заработал неприятный перелом бедра. Но отошел от нервного потрясения я тогда только после четвертого скотча в голову.
С глюкером практически не может случиться ничего плохого. Ему всегда везет. Его хранит нечто, что способен измерить прибор Вайсмана, но не способен объяснить ни один ведущий ученый человечества — слепая, необъяснимая, временами даже пугающая удача.
Именно поэтому «Космические линии Фомальгаута» платят мне эти двенадцать тысяч кредитов, не моргнув глазом, просто за то, что нахожусь на их элитном пассажирском лайнере. Потому что пока я здесь, в «Адмирала Нельсона» не угодит случайная каменюка в момент выхода из гиперпрыжка, не откажет движок в подпространстве, не дрогнет рука пилота, заходящего в посадочную глиссаду. Потому что я не могу погибнуть — а значит, и корабль хранит та же самая сила, что оберегает меня.
За что мне такой дар, ума не приложу. Но очень удобно в смысле заработков.
— Наверное, это очень здорово — быть глюкером?
Блондинка с волосами до попы.
— Это просто потрясающе.
— Наверное, и с женщинами вам тоже очень везет? — игриво.
Надеваю на лицо радостный оскал крокодила. Все же я на работе и говорить в точности то, что думаю, не имею права. Нормалу трудно понять, каково это — постоянно есть свое любимое блюдо. Даже если ты очень любишь пельмени, есть их каждый день — затошнит. Но изменить меню ты не можешь и поменять свои пристрастия — тоже. Хотя второе — можно по крайней мере попытаться.
— А теперь, чтобы ни у кого не осталось сомнений, смертельный номер, дамы и господа…
За моей спиной возникает тихое вибрирующее гудение. Я не вижу его, но знаю, что сзади сейчас неярко мерцает разлитая в воздухе призрачная синева силового поля. Слабый запах озона щекочет ноздри, и почти сразу — взмыв горячей волны в животе. У меня уже условный рефлекс на связку озон — адреналин, как у собаки Павлова.
Стюард демонстративно заряжает и подает мне барабанный плазмоган — красивую блестящую штуку с длинным стволом. Такие используют в разного рода шоу. Не оборачиваясь, я направляю его назад через правое плечо.
— Если у кого-то чувствительная сетчатка, просьба закрыть глаза. — И давлю на спуск.
Отдачи почти нет, только резкое шипение, когда поле поглощает сгусток плазмы, и вспышка синего цвета, отразившаяся на драгоценностях и моноклях публики. Кто-то морщится и отворачивает лицо, кто-то прикрывает глаза ладонью. Что же вы так, вас же честно предупредили, думаете — зря?
Включаю автоматическую прокрутку барабана, он вертится почти бесшумно, с металлическим шелестом. Становится так тихо, что слышен только этот шелест, гудение силового и позвякивание бокалов в баре. Бармен даже не смотрит в мою сторону — он уже видел номер с моим участием не раз, для него это просто отработанное сальто под потолком цирка. Но разница в том, что акробат по крайней мере знает — его жизнь и здоровье зависят от его мышц и координации. Не очень приятно зависеть от вещи, суть которой тебе не ясна.
Приставляю ствол к голове, и по публике проносится сдавленный вздох, кто-то отворачивается, кто-то, наоборот, смотрит с жадным любопытством. Сколько раз уже проделывал это, в первый раз — пил как лошадь после, потом нормально. Но все равно — сам момент… напряженный. Когда нажимаешь на спуск, не можешь не думать о стволе и о том, что сейчас находится в гнезде барабана напротив. Пустота жизни или связанная плазма вечного огня.
Пора давить. Длинногривая блондинка смотрит на меня, открыв рот, и я подмигиваю ей. «Наверное, это очень здорово — быть глюкером?» Конечно, здорово, детка. Полные штаны непреходящего счастья.
Смыкаю пальцы, с некоторым усилием.
Холостой щелчок, красный индикатор, и недовольный писк зуммера. Нет заряда. Тебе опять повезло, чертов глюкер. Дыши до следующего рейса. Я снова направляю плазмоган через плечо и дважды стреляю. Вспышка, шипение. Вспышка, шипение.
Грохот аплодисментов. Раскланиваюсь и думаю о том, что сейчас пойду и закажу себе «Черную дыру». Или сразу две. А потом спать, чтобы не помнить…
— Все это может быть фокусом.
Медленно оборачиваюсь на звук голоса. Крепко сбитый человек в черном военном мундире. Знаки отличия полковника бронепехоты. Внушительная череда орденских планок, и среди них — три черные полоски на красном фоне — за подавление денебского мятежа. Я бы постеснялся носить такой, немного чести истреблять гражданское ополчение…
Смотрю прямо в свинцовые глаза под кустистыми бровями и протягиваю ему плазмоган рукояткой вперед.
— Сэр может попробовать на себе сам, — и обаятельно улыбаюсь. Кто-то из публики смеется. Отличный шанс обратить все в шутку, недоверчивая обезьяна. Просто улыбнись, и посмеемся вместе…
Полковник отрицательно мотает головой.
— Эта штука может быть дистанционно управляема, — упрямо бурчит он, — фокусы, видел я такое.
— Что вы предлагаете, сэр? — мягко спрашивает его итальянец Пако, лидер аниматоров.
Черный человек лезет в кобуру на поясе, и в толпе происходит движение. Дамы стараются отодвинуться подальше, а двое секьюрити в серых смокингах оказываются позади полковника и, видимо получив в последний момент отбой, застывают у него за спиной.
— Моя пушка никогда меня не подводила, — говорит он, потрясая небольшим лазерганом в красивом наградном исполнении, — пару раз спасала мне жизнь, и в ней просто нечему ломаться, она надежна, как топор. Обойма заряжена, и я хочу выстрелить сам. Если ваш глюкер так хорош, пусть покажет это!
— Что это за чудо? — не переставая улыбаться, говорю я на ухо Пако под общий гомон. — Откуда у него ствол, почему не отобрали при посадке?
— Военная шишка, чей-то национальный герой, — шепчет Пако в ответ, — зовут Бакстер. У него персональная привилегия от султан-президента Фомальгаута на ношение оружия. Никто не может лишить его пушки, пока он жив.
Секьюрити, прижав пальцы к уху, хмуро слушают чьи-то указания и не двигаются с места. Проклятие.
— Вот ур-р-роды, — цежу сквозь зубы я.
Под моим левым ухом оживает коммуникатор.
— Мне доложили, — просто говорит он голосом Серова, — Морис, ты не обязан этого делать. Хотя я связывался с мистером Хокингом. Мистер Хокинг за демонстрацию. Но, повторяю, ты не обязан. Ты мне нужен на борту живым, ясно?
— Ясно, — роняю я, — понял. Пусть стреляет.
Серов молчит пару секунд, потом говорит:
— Морис, Хокинг — просто жирная свинья, которая продаст за свое кресло родную мать, а у меня тут четыреста человек пассажиров, которым ты нужен живым. Хорошо подумал?
Моя очередь молчать.
— Да.
Серов отключается, и через пару секунд секьюрити делают пару шагов назад, оттесняя публику назад от полковника.
— Ну так что? — вопрошает Бакстер.
— Стреляйте, сэр.
Он поднимает лазерган на уровень моей головы и немного прищуривает правый глаз.
— Сынок, если ты фокусник, честно признайся. Это твой последний шанс, мы тут не в игрушки играем.
Надо же, а он даже человечен по-своему. Как жаль, что я и вправду не банальный фокусник. Можно было бы расплакаться и убежать. Пиджак на мне стоит всемеро больше обычного — потому что подкладка в нем из дорогого адсорбента, так просто не продырявишь. Но ведь эта сволочь целится в голову!
Страшно-то как, чер-р-рт. Почему именно на мою голову принесло этого отмороженного быка со снесенной башней? Почему он не полетел на каком-нибудь другом корабле в свой персональный ад…
— Стреляйте, сэр.
В баре звенит разбитый бокал, но Бакстер даже не вздрагивает. Он уверенно наводит мушку под мой подбородок, с полсекунды стабилизируется и плавно давит курок на выдохе.
За мгновение до этого лайнер дергается, совершая маневр перед входом в гиперпрыжок. Люди хватаются друг за друга, чтобы удержаться на ногах. Бакстер, опытный стрелок, пытается довести ствол, но все же до конца это ему не удается. Луч лазергана сверлит воздух в половине дюйма от моего виска и тонет в синеве поля.
Запах жженых волос и всеобщий облегченный выдох. Точно напьюсь сегодня.
— Как мы все могли убедиться, — перекрывает Пако своим баритоном шум аплодисментов, — глюкер всегда остается глюкером! Спасибо, Морис, спасибо, мистер Бакстер, а теперь…
— Нет! — ревет полковник. — Чертовы фокусники, вы меня не обманете! Сделаем это еще раз!
И снова начинает поднимать оружие.
— Успокойтесь, ми… — начинает Пако, двигаясь к нему.
Секьюрити реагируют быстрее. Один из них прыгает сзади на Бакстера, другой — слева на меня, пытаясь закрыть собой или уронить на пол — что получится. Оба они безнадежно не успевают.
Но Бакстер почему-то не стреляет, я не успеваю увидеть почему, так как меня сбивают с ног и прижимают к полу, накрывая собой. С негромким хлопком срабатывает стационарный станнер под потолком, вырубая прижатого к полу старого вояку. Женский визг и шум голосов.
Встаю, отряхиваясь. Пако вещает что-то в микрофон в успокаивающей тональности, двое медиков склоняются над лежащим на полу Бакстером. Быстрые, точные движения. Затем они коротко переглядываются, ловко подхватывают его и уносят в лифт.
Кто-то берет меня под локоть и ведет к другому лифту. Мне все равно, кто это, лишь бы уйти отсюда. Мы поднимаемся вверх, и я с некоторым удивлением обнаруживаю себя на палубе экстра-люкс. Поворачиваю голову вправо и спотыкаюсь взглядом об изумрудную зелень глаз Аннет.
Каюта роскошна, но такой она и должна быть. Большой эллипсоидный иллюминатор выключен. Я тону в кресле, Аннет молча возвращается от бара и ставит на прозрачный столик передо мной пузатый бокал с маслянисто-черной жидкостью. Я совсем не против и выпиваю его залпом.
Красивых самок много. Некоторые из них обладают волнующей знаковой внешностью. Но только настоящая женщина делает то, что тебе нужно, без явной просьбы с твоей стороны. Потому что чувствует тебя, а чувствует — потому что хочет этого. Настраивается на твою волну или уже настроена от природы.
В голове сразу приятно зашумело, я обнимаю Аннет и глажу ее по спине. Она со стуком ставит на столик свой бокал из-под «Дыры» и улыбается мне. Моя рука скользит ниже, долгие две секунды, и Аннет мягко отстраняется, мимолетно коснувшись пальцами моей щеки, а потом шеи. Прикосновение обжигает, как обнаженный электрод.
Она садится в кресло напротив, и я понимаю, что сначала мы будем говорить. Это хорошо, поболтать мне сейчас тоже нужно.
— Паршивый скот, — говорит она, нежно улыбаясь, — я надеюсь, он умер.
Я не сразу понимаю, что она о Бакстере. А поняв, устало мотаю головой.
— Каждый четвертый-пятый рейс происходит что-то подобное.
— Не настолько серьезное, — возражает Аннет, — он вполне мог тебя убить. Просто пристрелить, как на бойне. К счастью, его долбаные мозги оказались менее крепкими, чем твоя удача.
— Мозги?
— Ну да. Я видела, что они ему вкололи перед тем, как унести. Нейростабилизаторы. Это инсульт. Старый хрен больше никогда не будет стрелять.
— Он сам напросился.
— Да, — говорит она и наполняет бокалы снова. Я с сомнением кошусь на свой — мне уже и так достаточно неплохо. Мы молчим минуту или две.
— Морис, — вдруг говорит она, — сыграем?
Я фыркаю:
— В шахматы?
— Нет. В покер.
Мне кажется, что я начинаю скалиться, как школьник, впервые услышавший тупую, но ядреную шутку.
— Мне не хочется быть нечестным с тобой. Но у тебя нет шанса.
— А мне нравится рисковать.
— Рисковать и не иметь шанса — разные вещи. Да в покер без ставки играть как-то не с руки. На что играем?
Она откинулась в кресле, свободно положив тонкие руки на подлокотники. Блестки платья маняще мерцали на животе и груди. Аннет казалась особенно красивой сейчас, отчасти виноват был коктейль, отчасти — недавно пережитый стресс, но иногда не хочется копаться в причинах.
— На желание.
«Какой смысл играть на желание, если оба хотят одного и того же? Тем более играть со мной», — хотелось сказать мне, но вместо этого я махнул рукой:
— Сдавай.
Она достала откуда-то снизу нераспечатанную колоду и толкнула ее ко мне. Я надорвал обертку и посмотрел на карты — никогда раньше не видел таких. Очень красивые картинки, стилизованные под рисунки майя в приятной цветовой гамме, радующей глаз.
Пока я тасовал колоду, Аннет медленно потягивала свой коктейль. Когда начал сдавать, небрежно бросая карты в ее сторону — она поставила бокал на столик и повела пальцем по ободку, извлекая из него тонкий поющий звук. Я засмотрелся на ее палец с недлинным, но изящным ногтем, представил себе, как он впивается в мою спину… и чуть было не сдал по шестой карте нам обоим.
Аннет засмеялась и погрозила мне пальцем.
— Что у тебя? — спросила, игриво склонив голову немного набок.
Пришлось вздохнуть и посмотреть в свои карты.
Четыре дамы и джокер. Покер, высшая комбинация. Я бросил карты на стол так, чтобы ей было видно, откинулся в кресле и поискал правой рукой в пространстве свой бокал.
— Значит, так, — сказал развязно, вспомнив старую шутку, — желание у меня одно, но три раза…
Она молча положила свои карты передо мной. Очень аккуратно, на край стола, так, чтобы мне было удобно видеть. С трудом оторвавшись от ее смеющихся глаз, я медленно выдохнул и посмотрел на сдачу. Два раза моргнул, пытаясь понять и осознать…
Бокал упал из моей руки и глухо стукнулся о ковер.
Четыре туза с джокером нагло усмехались мне в лицо. Особенно смеялся пиковый, в виде дракона. Его оскаленная пасть плыла перед моими глазами, и казалось, что где-то на грани слышимости скрежещет издевательский нечеловеческий смех.
Я провел ладонью по лицу. Опьянение улетучивалось с воистину космической скоростью. Хреново, когда тебя бьют твоим же оружием. К тому же так, походя.
— Слово и дело, — услышал я незнакомый металлический голос и поднял глаза. Старая дуэльная формулировка устава глюкеров.
Куда делась ласковая самочка? Жестокий, целеустремленный и холодный боец неопределенного пола сидел напротив, вцепившись в подлокотники и исподлобья изучающе меня рассматривая. От зеленого льда ее зрачков веяло инеем.
— Дело и слово, — с трудом ворочая непослушным языком, прохрипел я в ответ, и Аннет немного расслабила плечи. Теперь все происходящее — дело нас двоих, и никого больше. Что бы ни случилось — разбираться с этим нам. Вдвоем.
— Буду говорить в лоб, Морис, потому что времени катастрофически мало. Лайнер заминирован, все находящиеся на борту обречены. По нашему уставу, я обязана сохранить тебе жизнь. Но мое предложение лучше. Условия для тебя: полтора миллиона кредитов и безопасный отход, вместе со мной. Альтернатива — смерть. Решай, и решай быстро.
Легко сказать — трудно сделать.
— У меня только один вопрос. Почему?
Аннет фыркнула.
— Я не знаю почему. У меня есть заказ, аванс переведен. Кто заказчик, не знаю даже я. Может быть, «Космические линии Денеба», или «Бригады мучеников за демократию», или сумасшедший миллиардер. Это не существенно. Существенны гарантии получения денег.
Я всматривался в ее лицо.
— Туз к даме, — сказал я, считая в уме, — значит, твой индекс — шестьсот, шестьсот пятьдесят…
Она покивала с пониманием.
— Не скрипи мозгами, Морис, смотреть тошно. Семьсот девять.
Очень мало нашего брата с индексом за пятьсот. И все они известны. И среди нас мало женщин. Вариантов практически нет.
— Джози?
— Да?
— Ты изменилась. Сильно изменилась.
Она разводит руками:
— Пластическая операция. Так было нужно. Итак, ты согласен?
— Я не про внешность. Помнишь, в академии, когда мы все проходили тесты… ты была другой. Здесь несколько сотен пассажиров, в чем они виноваты?
— Это бизнес, — бесцветно парирует Джози, — ничего личного.
Мне нужно время, чтобы подумать. Совсем немного времени, черт! Ну и денек!
— Полтора лимона — какой это процент от того, что получаешь ты? — спрашиваю я, чтобы протянуть время.
— Не твое дело. Какой бы ни был процент, даже миллион — это гораздо лучше, чем каждый рейс подставлять свой череп под пушки разных идиотов. А я предлагаю тебе полтора. Последний раз спрашиваю, ты согласен?
— Нас найдут, — не сдаюсь я.
— Не найдут. Официально мы погибнем при крушении «Нельсона». Конечно, в «Райском Уголке» светиться все равно не стоит, но с такими деньгами галактика полна мест, где можно жить припеваючи.
— Как мы уйдем?
— Элементарно, Ватсон, — Джози позволила себе улыбнуться, — мы заберемся в одну из двухместных спасательных капсул. Таймер установлен так, что бомба должна сработать через несколько секунд после выхода из подпространства. За пару секунд до этого от лайнера отстрелит капсула с нами. Потом «Нельсон» взрывается, нас подбирают и… и я, пожалуй, рассмотрю твои желания.
На миг я вновь увидел в ней женщину сквозь чужую остекленевшую маску.
— Исключено, Джози! Капсулы отстреливаются только по команде из рубки, при условии аварии на борту. Пожара или чего-то вроде.
Она торжествующе рассмеялась.
— Морис, я думаю, в этом смысле нам повезет и отстрел произойдет сам собой. Автоматически. Нам ведь будет грозить смертельная опасность, не так ли?
Надо было признать, что план хорош.
— А где бомба? — невинно хлопая глазами, спросил я.
Джози подалась вперед.
— Там, где ее никто не найдет. Даже ты. Потому что на борту я. И мой фарт в том, чтобы ты ее не нашел. Хватит ездить мне по ушам. Да или нет? Подохнешь или будешь жить?
Не люблю вопросов без альтернативы в ответе.
— Жить, — выдыхаю я.
Она принимает это как согласие и целует меня в лоб.
— Молодец. Выход в обычное пространство через двадцать минут. Нам еще нужно спуститься в спасательный отсек, надеть скафандры и выбрать подходящую капсулу. Пойдем!
Я медлю.
— Мне нужно попрощаться с одним человеком.
Ее глаза темнеют.
— С Бакстером? — язвительно бросает она.
Молчу. Она встает, обходит стол и склоняется надо мной так близко, что я вижу, как прыгают ее зрачки.
— Если ты что-то задумал — ты подохнешь. Подохнешь как собака, понял? Жду тебя в капсуле через десять минут. Если тебя там не будет в это время — пеняй на себя. Ты понял меня? Отвечай!
— Да.
— Что да?
— Ответ на твой вопрос — да.
Джози смотрит на меня еще некоторое время, раздувая ноздри. Потом разворачивается и уходит, бросив в дверях: «Десять минут!»
Я сижу в кресле еще минуту или две, чтобы она наверняка ушла, пытаясь собраться с мыслями. Затем начинаю стремительно двигаться. Дверь. Холл. Лифт. Верхний этаж. Предупреждающие надписи. Дверь в рубку. Шестнадцатизначный код доступа. Набираю от фонаря, совпадает — повезло. Вхожу в рубку. Шаг, поворот, шаг, поворот.
Серов оборачивается в мою сторону и жестом отпускает двух охранников с плазмоганами наголо, бесшумно возникших за моей спиной.
— Морис, присаживайся. Хреново выглядишь.
Принимаю его приглашение и осматриваюсь.
Вокруг капитана светится несколько экранов. Некоторые из них показывают столбцы цифр и мерцающие схемы. Самый большой, сразу перед ним, выполняющий функцию обзорного, заполнен клубящейся серой мутью. Подпространство, место великого ничто и нигде.
— Долго до выхода?
Серов скашивает глаза куда-то вбок.
— Семнадцать минут двадцать одна секунда. Двадцать. Девятнадцать. Стоп, почему ты спрашиваешь?
Медленно набираю полную грудь воздуха через нос. Мне импонирует этот молчаливый, сдержанный русский. Все, что я о нем слышал, располагает к доверию. Рассказывают, что однажды он посадил тяжелый крейсер на ручном управлении главного привода, когда отказало все, что можно, включая автопилот и маневровые двигатели.
Сейчас ситуация, в которой мы находимся, еще опаснее. На все про все у нас меньше семнадцати минут, и совершенно нет времени кого-либо убеждать в очевидном.
Серов смотрит в экран, на котором красная черточка перемещается в сером мареве, обходя черные пятна неправильной формы. Напрягаю память и вспоминаю все известное мне о навигации в подпространстве. Темные пятна — иначе области Соболевского, происхождение достоверно неизвестно, предположительно — проекция тел с большой гравитационной массой. Еще ни один корабль, угодивший в область Соболевского, не вышел потом на связь. Теоретически составляющая эти корабли материя должна появиться в нормальном пространстве в виде «процессов квантового рождения частиц из вакуума». Грубо говоря, людей размазывает на кванты. Превосходно… то, что надо.
— Антон, — медленно говорю я, — я похож на сумасшедшего?
Серов внимательно смотрит мне в глаза. Как слабый глюкер с индексом около пятидесяти, он тоже ощущает, хотя и смутно, вибрации той слепой силы, что хранит всех нас. Или — не хранит.
— Немного есть, — отвечает он.
— Заверяю тебя, что я в здравом уме и твердой памяти, — сипло выдавливаю из себя, — и вместе с тем нам надо туда, — и указываю на приличных размеров темную область прямо по курсу, которую «Нельсон» как раз настроился обходить.
Серов молчит и смотрит на меня.
— О чем ты думаешь, Антон? — спрашиваю и закашливаюсь.
— Думаю о том, сломать ли тебе шею…
— Не надо.
— …или сделать, как ты говоришь.
— Да!
— Что происходит?
— Совершенно нет времени объяснять, Антон. Просто сделай, как я говорю.
Капитан «Нельсона» хмурится и кусает нижнюю губу. Мои шейные позвонки начинают предательски ныть, но в данный момент все зависит только от этого человека, который по всем инструкциям сейчас должен уложить меня носом в пол и надежно зафиксировать до конца рейса.
Через примерно полминуты Серов касается пальцами панелей, и красная черточка изменяет направление движения, неумолимо приближаясь к темному пятну. Рубка наполняется тревожным писцом зуммеров. Справа мертвенно белеет лицо второго пилота, по его лбу градом льется пот.
— Всем оставаться на своих местах, — негромко говорит в интерком Серов, — сохранять спокойствие.
— Время до входа в область? — нервничаю.
— Минута и сорок одна.
— Морис, у тебя три минуты! — голос Джози в наушнике.
— Бегу уже!.. Антон, мы увидим, если одна из спасательных капсул отстрелится?
— Конечно, увидим. Но этого не случится, на борту нет аварийной сит…
— Как только капсула отойдет, немедленно меняй курс! Отворачивай от облака!
— А если не отойдет? Мы все погибнем!
— Если она не отойдет, мы погибнем в любом случае. Сколько осталось?
— Пятьдесят секунд. Сорок девять. Сорок восемь…
Область Соболевского становится видна на переднем обзорном экране. Быстро увеличивающееся пятно мрака среди серой мути. Понравится ли мне существование в виде квантов? Не думаю.
Капают секунды. Мрак наползает на нас с обзорного экрана, роняя тень на лица, серые не то от экранного отсвета, не то сами по себе. Кто-то истерически кричит со стороны штурманского пульта, и дважды беззвучно вспыхивают парализаторы охранников.
Серов считает:
— Десять. Девять. Восемь. Семь…
«Молодец парень, голос совсем не дрожит», — успеваю подумать я и вырубаюсь.
Прихожу в себя от того, что меня от души хлещут по морде. Открываю глаза и вижу улыбающееся лицо Серова.
— Капсула отстрелилась, — сообщает он, — на третьей секунде. Мы еле успели отвернуть. Повезло.
— Повезло, — одними губами шепчу я, — где она? Где… капсула?
Капитан показывает на крошечное темное пятнышко среди безбрежных серых всполохов, быстро остающееся позади.
Я с трудом встаю на ноги. Колени подрагивают и норовят подломиться. Серов встает тоже и пожимает мне руку.
— Морис, — говорит он, — моя настоящая фамилия Тер-Аствацатуров.
Недоуменно смотрю на него.
— Просто с такой фамилией карьеры в космофлоте не сделаешь, — поясняет Антон, и мы начинаем оба ржать, как молодые кони, сбрасывая дикое нервное напряжение последних минут.
Многое еще нужно сделать — найти бомбу и обезвредить ее, но теперь, когда Аннет-Джози вертится где-то далеко за кормой среди великого ничто, в хрупкой капсуле, с ничтожным, один на триллион триллионов, шансом на спасение — для меня сие не слишком трудная задача.
Я очень надеюсь, что ей повезет.
