Глава 16

Эдди Стайлс сидел у окна закусочной нью-йоркского Аквариума. Когда он заметил со своего места Рэйчел Боумен, появившуюся внизу, в сорока ярдах от пингвиньего загончика, на душе у него стало тревожно. Беспокойство бывшего наркомана вызвала не доктор Боумен, а двое мужчин, пришедших вместе с ней. Эдди не понравилась их внешность. Слева от Рэйчел стоял настоящий Гулливер. Второй был пониже, однако внушал большее опасение. С виду спокойные, экономные движения выдавали матерого, уверенного в себе хищника. Он явно не относился к породе крутых низколобых парней с распирающей одежду мускулатурой, которых рэкетиры обычно нанимают для увещевания недобросовестных должников. Не понравился Эдди и острый, быстрый взгляд этого человека, будто вскользь брошенный вокруг, а потом вверх, где над акульим аквариумом проходил дощатый настил для зрителей. Его взгляд, чуть задержавшись на Кроличьем Острове, бегло, но цепко, ощупавший каждого, кто прохаживался по песку, имитирующему дюны, выдавал профессионала. Пока Эдди решал, как ему поступить, спутник доктора Боумен, завершив осмотр, казалось, потерял интерес к окружающему и принялся ходить перед нею взад-вперед, по-военному, сразу всей подошвой ставя ногу. Каждый раз, проходя мимо вольеры, откуда тянул к нему шею любопытный пингвин, он грозил ему пальцем.

Эдди уже пожалел, что назначил встречу в Аквариуме посреди недели. По воскресеньям здесь обычно толклось много народу, и это позволяло чувствовать себя незаметным.

Доктор Боумен дала Эдди слово, что он не будет ни во что замешан. До сих пор она никогда не лгала, и Эдди старался жить так, чтобы соответствовать тому представлению о себе, которое он получил благодаря ее помощи. Если уж Рэйчел начнет лгать, тогда на земле вовсе некому верить.

Эдди торопливо допил кофе и заспешил вниз по лестнице, огибая бассейн с сорокафутовым китом-убийцей. Элегантная черно-белая самка касатки подняла дыхало и шумно вздохнула, выпустив фонтанчик брызг. Представление шло полным ходом. Освещенный бледными лучами зимнего солнца молодой служитель стоял над бассейном на выступающем помосте и держал рыбину в вытянутой руке. Поверхность воды взбурлила вокруг спинного плавника китихи, пронесшейся по бассейну из конца в конец, и она, словно ракета, стартовавшая с подлодки, вылетела из-под воды, увлекая за собой шлейф пены. Касатка вытянулась в воздухе во весь свой великолепный рост и на мгновенье зависла в верхней точке траектории, чтобы аккуратно взять страшными треугольными зубами предложенное угощенье. Звук пушечного выстрела разнесся по Аквариуму, а водяной столб взметнулся, как при взрыве авиабомбы, когда китиха плашмя шлепнулась обратно в бассейн.

Восторженные крики и аплодисменты Эдди услышал, уже спустившись в нижнюю галерею, стена которой представляла собой ряд окон в таинственный подводный мир. Здесь царили сумрак и пустота. Свет проникал только сквозь сине-зеленую толщу воды из китового бассейна. Эдди заглянул туда сквозь толстое стекло. Касатка плавала кругами, бросая тень на пятнистое дно и жадно работала челюстями.

Несколько посетителей, все обремененные крикливыми отпрысками, спустившись вниз, присоединились к Эдди.

— Папа, мне ничего не видно!

Папаша решил посадить сынишку на плечи, но, в результате непредвиденного контакта макушки ребенка с низким потолком и последовавшего высокочастотного изъявления справедливого негодования, был вынужден отказаться от благой затеи и снова поставить его на пол.

— Привет, — услышал Эдди голос Рэйчел и обернулся.

Оба ее спутника стояли чуть поодаль, не глядя в его сторону. Их скромное поведение благотворно подействовало на настроение Стайлса. Убийцы подошли бы и встали вплотную с обеих сторон. Легавые тоже.

— Добрый день, доктор Боумен, — произнес он, кося глазами поверх ее плеча.

Оба типа подошли ближе.

— Эдди, познакомьтесь, это Дэвид и Роберт.

— Рад знакомству. — Эдди по очереди пожал им руки.

Слева под мышкой у гиганта под пиджаком выпирал предмет, в назначении которого трудно ошибиться. Наверняка и у второго, Давида, есть то же самое, только его пиджак скроен получше. И еще у него наросты на пальцевых суставах и ребро ладони жесткое, как наждак. Дело-то, кажется, и впрямь нешуточное, если его курируют такие ребята. Доктор Боумен, может, и мудрая и во многом сведущая женщина, но кой-каких вещей, видать, не знает, подумал Эдди.

— Доктор Боумен, можно поговорить с вами, э-э... с глазу на глаз, если вы не возражаете?

Отойдя подальше, он наклонился к самому ее уху. Детские визги создавали фон, гарантировавший от подслушивания.

— Скажите, доктор, вы действительно знаете, кто эти двое? То есть я понимаю — вы так думаете. Но как на самом деле? Доктор, я должен вас предостеречь: это явно очень крутые парни. Конечно, бывают разные крутые парни, но так получилось, что я разбираюсь в подобных вещах. Поверьте мне, доктор: они относятся к самым крутым из всех. Это не какие-нибудь там новички или любители, если вы понимаете, что я имею в виду. По мне, так они вовсе не похожи на легавых. Не пойму, что у вас с ними может быть общего. Если, конечно, они вам не родня или что-то в этом роде. Тогда, понятно, я все это зря говорю.

Рэйчел положила ему на руку свою ладонь и легонько сжала.

— Спасибо, Эдди. Я все хорошо поняла. Я очень хорошо и очень давно знакома с этими людьми. Они — мои друзья.

В это время в китовый бассейн запустили морскую свинью, которая, покуда касатка вновь показывала фокусы, принялась развлекаться тем, что припрятывала недоеденные куски рыбин в сливные отверстия. Огромная голова касатки показалась за стеклом. Китовый глаз с веселым любопытством разглядывал представителей единственного разумного вида, собравшихся в темной душной камере, дабы поглазеть на обитателей глубин.

— Тот парень, про которого я раньше узнал — а звать его Джерри Сэпп, — провернул несколько лет назад одно дельце, — рассказывал между тем Стайлс Кабакову. — И не где-нибудь, а на Кубе! Он вместе с двумя кубинцами из Майами подобрался к берегу возле самого Пуэрто-Кабанас, а там ведь, если вы слышали, все напичкано радарами! — Эдди поглядел на Рэйчел, повернулся к израильтянину. — Чего они там должны были взять или разгрузить — про то не скажу, не знаю. В общем, рванули они прямо через полосу прибоя на простых надувнушкax. Уж как там у них вышло — никому не ведомо, а только во Флориду тот парень не вернулся. Говорят, на обратном пути они наткнулись на патрульный катер и, убегая, сбросили в воду какой-то буй, чтобы обмануть пограничников. А потом их будто бы видели на Юкатане.

Кабаков слушал, барабаня пальцами по перилам ограждения. Китиха отдыхала на поверхности, выгнув огромный хвост.

— Черт, можно оглохнуть от этого визга, — сказал Эдди, — или с ума сойти. Пойдемте лучше в другое место.

Все четверо перешли в затемненную галерею перед бассейном с акулами и начали рассеянно наблюдать за длинными серыми тенями, безостановочно кружившими в глубине, и мелкими яркими рыбешками, суетившимися возле самых акульих пастей.

— Я все думал тогда, как этому малому удалось так близко проплыть около радаров. Разве кубинцы не должны были засечь его? А теперь вот вы тоже говорите, что этот ваш контрабандист утер нос береговой охране. Очень похожая история. Ну, я чуток поспрашивал в своей округе про того Сэппа. Словом, недели две назад он заглядывал в одну таверну, но с тех пор никто его не видел. У него есть моторная яхта, вроде как рыбачья, футов сорока длиной. Ее строил один китаец из Гонконга по имени Шинга Лю. Она вся целиком деревянная.

— А где он держит эту свою яхту? — спросил Кабаков.

— Да кто ж его знает? Может, и никто не знает. Правда, я боялся спрашивать напрямик, вы меня понимаете? Но зато я выяснил, что бармен из той самой таверны принимает записки для этого парня и, видимо, может сам с ним связаться. Ради выгодного дела почему не помочь?

— А какое дело счел бы выгодным этот ваш Сэпп?

— Трудно сказать. Ему, должно быть, шепнули, что объявлен розыск моторки, а уж если именно он принимал участие в том лихом трюке, то знает об этом наверняка. Ну, и даже если просто сдал посудину в аренду, то все равно мог настроиться на частоту береговой охраны и услышать все переговоры, так ведь?

— Так. А что вы предприняли бы на его месте, чтобы замести следы?

— Ну... понаблюдал бы денек издали за яхтой, убедился бы, что никто ее не пасет, а потом перекрасил бы в укромном местечке, намалевал бы другой регистрационный номер... Силуэт чуток изменил бы. Это ведь просто — достаточно малость нарастить борта или укрепить на палубе бочку. Так... Потом я пустился бы вдогонку за Золотой Регатой, которая вскоре финиширует на юге Флориды. Она сейчас проходит по каналу, — пояснил Эдди. — Эти толстосумы любят всякие такие развлечения.

— Понятно. А не подскажете ли вы какое-нибудь выгодное дельце, способное заставить Сэппа изменить свои планы? — попросил Кабаков. — Такое, чтобы потребовалась яхта.

— Смэк, — уверенно произнес Эдди и бросил виноватый взгляд в сторону Рэйчел. — Героин. Ну, скажем, перебросить из Мексики в Корпус-Кристи или Аранзас-Пасс на техасском берегу. На такое он может клюнуть. Хотя пришлось бы посудить ему задаток и переговоры вести крайне осторожно. Его сейчас очень легко спугнуть.

— Ну, что ж, Эдди, спасибо вам, — заключил Кабаков. — И, если вы сочтете возможным, прикиньте, не могли бы вы устроить нам встречу с этим человеком? Сверх программы.

— Я согласился на разговор с вами ради доктора, — буркнул Эдди и отвернулся к освещенному аквариуму, где скользили бесшумные акулы. — Но я не собираюсь становиться стукачом и больше ничего вынюхивать не стану.

— Встретимся в городе, Дэвид, — поспешно вмешалась Рэйчел и, взяв коротышку Стайлса под руку, повела его к выходу, беседуя о чем-то.

Кабакова несколько удивило проскользнувшее в ее взгляде осуждение.

Сэм Корли ничего не знал ни о Джерри Сэппе, ни о его яхте — Кабаков не спешил вводить его в курс дела, предпочитая заняться контрабандистом самостоятельно. Следовало тряхнуть Сэппа, не дав ему возможности воспользоваться своими конституционными правами.

Кабакову было в принципе наплевать на человеческие права и достоинство, если насилие приносило скорые плоды. Когда-то ему бывало слегка не по себе, если приходилось прибегать к тактике крутых мер, но все списывал ее неизменный успех. Он испытывал растущее презрение к паутине прав и гарантий, призванных защитить граждан от произвола властей, а на самом деле создающих зачастую непреодолимые препоны продуктивному следствию. Агент израильской разведки не страдал рефлексией и не пытался оправдывать свои действия высокой необходимостью, так называемым «общественным благом», ибо, веря в их пользу и безотказность, порой задумывался над тем, что при желании нетрудно оправдать подобной верой любые самые гнусные преступления, олицетворением которых служил Гитлер.

Израильтянин чувствовал, как за годы опасной и грязной работы загрубела и зачерствела его душа, сколько отметин и рубцов оставлено на сердце — столько же, сколько на теле. Всякий раз, когда на его пути вставали правовые ограничения, он, вскипая яростью и с растущим злорадством нарушая закон, совсем ничего не ощущал по отношению к жертвам своего произвола. Жертвы, правда, и сами никогда не относились к породе невинных овечек, но Кабаков считал это безразличие сродни онемению, растекающемуся холодным зимним утром вокруг старых ран.

Позже он понял, что был неправ: причина равнодушия крылась не в грязной работе, к которой привыкаешь, а в нем самом. Он понял это несколько лет назад близ Тиберии Галилейской. Кабаков тогда направлялся к сирийской границе инспектировать позиции войск и остановил свой «джип» у источника на склоне горы. Старый ветряной движок качал холодную воду из махонького колодца меж камней, и мерно вращающаяся ось с лопастями оглашала ясный воздух ленивым скрипом. Кабаков умылся и, подставив лицо легкому ветерку, стал наблюдать за стадом овец, щиплющих траву выше по склону. Тоскливый одинокий скрип, бурые скалы и безоблачное небо вызвали в нем приступ агарофобии. Он прислонился к «джипу» и тут заметил орла, парящего в вышине в восходящих потоках нагретого воздуха. Птица шевелила концевыми перьями на крыльях, словно пальцами, и ее тень быстро скользила по траве и камням. Орел не охотился — стояла зима, и в стаде не было ягнят. Но овцы тревожно блеяли, потому что хищник все кружил и кружил, то приближаясь к склону горы, то уходя в сторону. От этого казалось, что он летает не горизонтально, а в какой-то странно наклонной плоскости... У Кабакова закружилась голова, и он вдруг осознал, что цепляется за «джип», чтобы не упасть.

Вот тогда-то ему и пришло в голову, что орел нравится ему гораздо больше, чем овцы. Так для него было и останется всегда, и потому он никогда не будет праведником в глазах Господа. И Кабакова теперь только радовало, что ему не дано настоящей власти над другими людьми.

В квартире дома среди отвесных глыб Манхэттена израильский агент майор Дэвид Кабаков размышлял, на какую наживку лучше всего подцепить контрабандиста Джерри Сэппа. Раз он решил заняться этим сам, без помощи ФБР, нужно каким-то образом заставить смягчиться Эдди Стайлса — это сейчас единственный доступный выход на преступный мир в районе порта. Без Стайлса Кабакову придется отдавать эту ниточку Сэму Корли. Бывший наркоман должен помочь, если он действительно благодарен Рэйчел за то, что она вернула его к жизни.

— Нет, — жестко отказалась Рэйчел, выслушав Давида.

— Он сделает это, если ты его попросишь. Мы будем его постоянно прикрывать...

— И не подумает. Ты можешь смело выкинуть из головы эту мысль.

Вот так — каких-нибудь двадцать минут назад, такая теплая и разомлевшая после сна, она льнула к нему, и ее волосы щекотали его лицо и грудь, а теперь...

— Я понимаю — тебе не нравится, что мы хотим надавить на него, используя тебя, но будь я проклят...

Рэйчел перебила:

— Мне не нравится, что я использую его, не нравится, что ты используешь меня. И я тоже тебя использую, правда, иначе — я сама для себя пока не уяснила, в чем именно. Но то, что мы используем друг друга — еще куда ни шло. Мы хоть что-то от этого приобретаем. Однако Эдди это никоим образом не касается.

Она в самом деле прекрасна, думал Кабаков, видя, как краска гнева поднимается вверх от ее кружевной сорочки, заливая грудь и шею.

— Не могу, не хочу и не буду его ни о чем больше просить. Хочешь апельсинового сока?

— Да, спасибо:

Кабаков скрепя сердце отправился на поклон к Корли и, не называя источника, выложил ему всю информацию о Сэппе. Корли связался с ведомством по борьбе с распространением наркотиков и опасных препаратов, несколько часов провисел на телефоне, ведя переговоры с Мехико, два дня так и эдак мусолил идею о наживке и наконец вновь пригласил моссадовца в манхэттенский офис ФБР.

— Что там слышно о греке?

— Пока ничего, — ответил Кабаков. — Мошевский все еще разрабатывает кабаки. А как дела с Джерри Сэппом?

— По линии наркотиков сведения отсутствуют. На этом имени ни пятнышка. В досье береговой охраны тоже ничего. Он чист. Ох, уж эти досье. В них нет подробных описаний даже более крупных судов. Мы выяснили, чем была покрашена яхта, но это ровным счетом ничего не дало. Краска не специальная, устойчивая к морской воде, а обыкновенная нитроэмаль, которой везде навалом, и мы не сумеем проследить ее происхождение.

— Тогда поведайте, что вы решили с наркотиками.

— Я как раз собирался к этому перейти. Вот пакет с предварительной документацией. Вы, случаем, не следили по газетам за делом Крапфа — Мендосы в Чихуауа? Ну, неважно, я тоже не вникал в детали. С семидесятого по семьдесят третий они ввезли в страну 115 фунтов героина. Место назначения — Бостон. Способ доставки товара придумали весьма хитроумный. Под тем или иным благовидным предлогом, якобы для выполнения разового поручения в Мексике, нанимали американского гражданина. Им было безразлично, мужчину или женщину, профессия и возраст тоже не имели значения, лишь бы у человека не было ни семьи, ни близких родственников. Его отправляли по туристической визе, а через несколько дней он становился жертвой сердечного приступа или несчастного случая. Тело, предварительно начиненное героином, возвращали в свинцовом гробу в Штаты. У шайки имелось даже помещение в Косумеле, сдаваемое внаем для проведения гражданских панихид. Кстати, как быстро у вас отрастают волосы!

— Не отвлекайтесь, пожалуйста.

— Какую мы можем извлечь из этого выгоду? Во-первых, получатель товара, один вполне респектабельный денежный мешок из Бостона, до сей поры оставлен на свободе и готов лезть из кожи вон, чтобы избежать принудительного сорокалетнего отдыха или хотя бы оттянуть его начало. Кроме того, мексиканская полиция тоже пока не тронула в Косумеле одного типа в надежде, что он еще пригодится. Я лучше умолчу, какая кара грозит в Мексике преступникам за соучастие в убийствах и торговлю наркотиками.

— Итак, насколько я понимаю, ваш человек должен закинуть удочку, подбросив Сэппу информацию о том, что требуется надежная посудина для переправки товара из Мексики в Техас, — раздумчиво сказал Кабаков. — И это будет выглядеть правдоподобно, поскольку прежний канал перекрыт. А если Сэпп клюнет и, связавшись с вашим агентом, решит все-таки его проверить, то получит подтверждение как из Бостона, так и из Мексики.

— Угу. Скорее всего, так он и поступит. Но когда объявится лично, он все равно будет соблюдать осторожность. Сэпп, судя по всему, тертый калач, вот что меня беспокоит. Арестовать его мы не можем — у нас нет почти никаких доказательств против него. Предъявить обвинение в соучастии на основе незаконного использования его яхты... Дерьмовенькое обвинение, а потребует затратить уйму сил и времени, чтобы его доказать. Словом, нам нечем по-настоящему пригрозить Сэппу, — вздохнул Корли.

«Ну, нет, очень даже есть чем», — мысленно ответил ему Кабаков.

В полдень Корли запросил санкцию окружного суда в Ньюарке на прослушивание двух телефонов, установленных в гриль-баре Суини в Эсбери-Парке. В четыре на этот запрос поступил отказ. У Корли, объяснил мировой судья, нет убедительных доказательств каких-либо противозаконных действий со стороны Суини, и его запрос основан на голословном анонимном заявлении. От себя судья добавил, что он сожалеет, но ничем не может помочь.

На следующий день в десять утра на автомобильную стоянку, примыкавшую к гриль-бару, протиснулся голубой фургон, за рулем которого восседала пожилая дама. Стоянка была забита машинами, и фургон, очевидно, в поисках свободного места, медленно катил вдоль нее. В машине, притулившейся возле телефонного столба с распределительной коробкой в тридцати футах от запасного выхода из заведения, за рулем дремал человек.

— Вот, Боже мой! Прямо здесь дрыхнет, — вслух возмутилась дама и вдавила кнопку звукового сигнала.

От резкого гудка человек, дремавший в машине, очнулся и с овечьей покорностью вывел автомобиль со стоянки на подъездную дорожку. Фургон въехал задом на освободившееся место. Человек вылез из кабины своей машины и обратился к даме:

— Леди, сдается мне, у вас спустило колесо.

— О, неужели?

Человек обошел фургон и встал около столба. Из щели под дверцей распределительного щитка высовывались два коричневых, незаметных на таком же фоне, проводка, оканчивающихся парой штырьков. Доброхот постучал ботинком по покрышке и ловко воткнул штыри в гнезда на крыле фургона.

— Извините, мадам, мне просто показалось из-за необычной формы колес. Все в порядке, ездить можно. — Он сел за руль и укатил.

В кузове фургона, развалясь на мягком стуле и сцепив руки на затылке, Кабаков курил сигару.

— Ни к чему постоянно сидеть в наушниках, — не оборачиваясь, заметил ему полноватый лысеющий молодой человек, следящий за лампочками на небольшой панели, похожей на коммутатор. Он оглянулся и повторил громче: — Слышите? Можете их пока снять. Как только телефон зазвонит или кто-нибудь снимет трубку, вот эта лампочка сразу загорится, и вы услышите зуммер. Могу предложить вам кофе. Будете? — Он наклонился к окошку в перегородке, отделявшей кузов от кабины водителя. — Мама, тебе налить кофе?

— Нет, — донесся голос спереди. — Смотри, не трогай там в сумке сэндвичи с огурцом. У тебя от них газы.

Мать Берни Байнера, перебравшаяся с водительского сиденья на место пассажира, вязала шаль. Ее сын считался лучшим частным специалистом по телефонной связи, а ее посильное участие в его бизнесе заключалось в вождении автомобиля и наблюдении за полицейскими, когда те маячили на горизонте.

— Нет, это неслыханно — опять она за свое. Вечно пилит меня и под видом заботы надзирает, как бы я не переел, — пожаловался Байнер. — И мне же еще приходится платить ей за это по одиннадцать сорок в час!

Загудел зуммер. Проворные пальцы Берни включили магнитофон. Кабаков снова надел наушники и услышал в них звонок телефона.

— Алло, бар Суини.

— Фредди? — раздался женский голос. — Прости, дорогуша, я сегодня не смогу прийти.

— Елки-палки, Френсис, это уже второй раз за две недели!

— Мне очень жаль, Фредди, но если бы ты знал, какие у меня колики в животе...

— Каждую неделю у тебя колики. Покажись врачу, детка. А кто тебя заменит — Арлена?

— Я уже звонила ей, но ее нет дома.

— Ладно, разыщи мне хоть кого-нибудь. Не могу же я одновременно стоять за стойкой и обслуживать столики.

— Я постараюсь, Фредди.

Кабаков услышал, как бармен повесил трубку и кто-то засмеялся на другом конце линии, прежде чем Френсис дала отбой. Придется запастись терпением, настраивал себя моссадовец, выпуская колечко дыма. Заведение Суини открылось всего полчаса назад, и, хотя осведомитель Корли к срочной записке для Сэппа присовокупил полусотенную бумажку для бармена, не стоит рассчитывать на слишком скорый результат. В записке сообщалось только, что наклевывается выгодное дельце и был приписан номер телефона на Манхэттене, по которому Сэпп может позвонить, чтобы проконсультироваться или сразу обо всем договориться. Бармен предупрежден, что продиктовать номер он может лишь самому Сэппу.

Однако, если владелец яхты позвонит по нему, Корли попытается заманить его на какую-нибудь встречу и все испортит. Кабакова это не устраивало, потому-то он и нанял Байнера, получавшего еженедельное жалованье в израильской миссии за проверку тамошних телефонных линий на предмет возможного прослушивания. Корли, разумеется, извещен об этом не был.

Приборная лампочка замигала, оповещая, что в баре кто-то снял трубку второго телефонного аппарата. В наушниках раздались звуки набора десятизначного номера, потом длинные гудки, оставшиеся без ответа.

Берни Байнер перемотал магнитную ленту и пустил ее в замедленном темпе, вслушиваясь в щелчки наборного диска.

— Код штата три — ноль — пять. Это Флорида. Номер: восемь — ноль — четыре — четыре — шесть — шесть — девять. Так, секундочку. — Он сверился с толстым справочником. — Ага, это где-то в районе Уэст-Пэлм-Бич.

Минуло еще полчаса, прежде чем коммутатор в фургоне просигнализировал о повторном звонке из бара. Снова были набраны те же десять цифр.

— Таверна «Волшебный Риф».

— Я звоню по поводу записки мистеру Сэппу. Он говорил мне, что в случае необходимости можно воспользоваться вашим номером.

— А кто говорит?

— Фредди Ходжес из гриль-бара Суини. Мистер Сэпп меня знает.

— Хорошо, что вы хотите ему передать?

— Передайте, чтобы связался со мной.

— Не уверен, смогу ли я его разыскать по телефону. Фредди Ходжес, говорите?

— Он помнит мой номер. Передайте ему, что дело важное, связано с бизнесом.

— Хм. Знаете, он, возможно, заглянет сюда часиков в пять-шесть. Иной раз появляется, хотя и не каждый день. Если увижу его, все передам.

— Важное дело; звонил Фредди из гриль-бара.

— Да-да, помню. — Щелчок. Собеседник бармена повесил трубку на рычаг.

Берни Байнер, запросив справочную Уэст-Пэлм-Бич, получил подтверждение — телефон с названным номером действительно установлен в «Волшебном Рифе».

Кабаков столь напряженно ловил каждую фразу подслушанного разговора, что на сигаре образовался двухдюймовый столбик пепла. Они с Мошевским опасались, что Сэпп пользуется чужим телефоном под вымышленным именем и сам абонент с ним не знаком, но все оказалось гораздо проще. Обыкновенная связь через кафе или бар. Теперь Сэппа легко выследить, и отпадает необходимость сложной и трудоемкой подготовки встречи с ним.

— Берни, вам придется продолжать прослушивание до тех пор, пока Сэпп не позвонит этому Фредди. Когда это произойдет, убедись получше и немедленно дай мне знать.

— А где будете вы?

— Во Флориде. Как только доберусь туда, сообщу телефон для связи.

Кабаков поглядел на часы. К пяти часам вечера он намеревался попасть в «Волшебный Риф». В запасе оставалось целых шесть часов.

Таверна «Волшебный Риф» в Уэст-Пэлм-Бич занимала построенное в дюнах здание из шлакобетона. Подобно большинству питейных заведений, возводимых на юге после с начала эпохи кондиционирования воздуха, в нем не было предусмотрено окон. Сначала в нем размещался пивбар «Шангала» с музыкальным автоматом и биллиардными столами для пула, шумным кондиционером и кусками льда в писсуарах. Потом все это ушло в прошлое вслед за сомнительной публикой. Интимные кабинки и затемненный бар начали привлекать богатых яхтсменов, плэйбоев с чековыми книжками и прочих любителей трущобной псевдоэкзотики. Бывшая «Шангала», перекрещенная в «Волшебный Риф», стала прекрасным местечком, посещаемым молодыми дамочками, ищущими забвения проблем своей супружеской жизни, и стареющими искательницами приключений в поисках молодого, крепкого телохранителя, который был бы не прочь расширить свой опыт, поддерживая спортивную форму на шелковых простынях.

Кабаков пил пиво. Взяв в аэропорту машину напрокат, они с Мошевским успели до пяти часов осмотреть четыре ближайших специально оборудованных стоянки для яхт, защищенных волноломами. Результаты казались обескураживающими. Берег Уэст-Пэлм-Бич представлял собой сплошное скопление катеров, лодок и яхт, большинство из которых подходило под определение спортивно-рыболовных. Искать среди них единственную — гиблое дело. Проще выследить владельца.

Через час, когда Кабаков уже начал терять надежду, в бар вошел коренастый детина лет тридцати пяти. Заказав еще пива, Кабаков попросил официанта наменять ему монеток и, подойдя к зеркальному автомату для продажи сигарет, изучил отражение нового посетителя. Тот был среднего роста, покрыт густым загаром, под трикотажной сорочкой перекатывались мускулы тяжелоатлета. Бармен поставил перед ним высокий стакан, придавив им клочок бумаги.

Детина в два глотка прикончил выпивку и направился к телефонной кабинке в углу. Кабаков рассеянно рисовал узоры на салфетке. Человек за стеклом кабинки зашевелил губами.

Зазвонил второй телефон на стойке. После второго звонка бармен снял трубку. Приложив ладонь к микрофону, он крикнул:

— Шерли Тейтум! Вас к телефону, — Он выжидательно оглядел зал и сказал в трубку: — К сожалению, ее здесь нет.

Условный звонок Мошевского из таксофона напротив бара означал, что от Берни Байнера поступил сигнал из Эсбери-Парка, и, следовательно, человек в телефонной кабине, за которым наблюдал сейчас Кабаков, разговаривает с гриль-баром. Джерри Сэпп.

За полчаса до наступления темноты Кабаков выложил столбиком свою мелочь в придорожном телефоне-автомате и набрал номер Рэйчел.

— Да, слушаю.

— Рэйчел, не жди меня к ужину. Я во Флориде.

— Нашли яхту?

— Да. Сначала, правда, Сэппа и проследили за ним. Яхту пока не осматривали. Слушай, позвони Корли и передай, что яхта стоит у причала «Чистые Ключи» в Уэст-Пэлм-Бич. Она нынче зеленая, бортовой регистрационный номер FL-4040-AL. Но только позвони не сегодня, а завтра, не раньше десяти утра.

— Значит, ты собрался нанести визит на нее сегодня ночью. А потом, если останешься в живых, снова позвонишь мне и сообщишь, что передумал, отменяешь просьбу связаться с Корли и так далее. Я права?

Последовало продолжительное молчание. Кабакову пришлось ответить со вздохом:

— Да. Видишь ли, это частный причал с весьма ограниченным доступом. Там когда-то держали яхты Счастливчик Лючано и другие главари мафии и супергангстеры. Это мне растрепал владелец одной лавчонки, торгующий рыболовной наживкой. Мне пришлось купить корзинку креветок, чтобы разговорить его.

— Почему бы тебе, в самом деле, не объединить усилия с Корли и не заявиться на яхту с законным ордером на обыск?

— Он не любит жидов.

— Возьми с собой хотя бы Мошевского, обещаешь?

— Разумеется. Он будет поблизости.

— Дэвид.

— Да?

— Я люблю тебя. В некоторой степени.

— Спасибо, Рэйчел. — И Кабаков повесил трубку.

Он не стал говорить ей, что доступ на причал не просто ограничен, а обычным путем совершенно невозможен. По берегу территорию «Чистых Ключей» окружала двенадцатифутовая стена, по ночам освещенная прожекторами. У ворот постоянно ошивался один из гориллоподобных охранников с коротким обрезом, второй патрулировал пирсы.

Кабаков проехал мимо ответвления к причалу и через полмили свернул на извилистую боковую дорогу, укрытую зарослями кустарника. В прицепе сзади машины подпрыгивала взятая напрокат джонка. Оставив машину в самой чаще, Кабаков вскарабкался на небольшой холм, где его ожидал Мошевский с биноклями.

— Он все еще на яхте, — доложил гигант. — Проклятье, песчаные блохи вконец одолели.

Кабаков расположился рядом с ним у кромки холма и направил бинокль на пирсы, далеко выдающиеся в бухту Лэйк-Уорт. Их было три. По дальнему медленно брел охранник в картузе козырьком назад. Весь огороженный причал казался враждебным, зловещим местом, пиратской базой, куда стекаются награбленные богатства. Кабаков с мрачной усмешкой представил себе, какая там поднялась бы кутерьма, появись вдруг у ворот Сэм Корли со своим ордером. Любой незаконный груз на каждой из яхт мигом полетел бы за борт, и обыск тут же потерял бы всякий смысл.

Нет, рано тревожить это гнездо. На яхте Сэппа должен остаться хоть какой-нибудь след арабов или пластика. Нужно только найти его, и он выведет на их логово.

— Уходит, — сообщил Мошевский.

Кабаков сфокусировал бинокль на зеленой моторной яхте, стоящей на якоре кормой к берегу среди других небольших яхт и катеров у центрального пирса. Сэпп выбрался через люк на фордеке и задраил его за собой. На нем был вечерний костюм. Он спрыгнул с носа яхты в маленькую лодку, оттолкнулся и, подплыв к свободному эллингу, поднялся на пирс.

— Интересно, зачем он это сделал, когда можно было спокойно пройти на корму и перепрыгнуть? — пробормотал Мошевский, отрываясь от бинокля и массируя глаза.

— Потому что этот чертов пирс весь опутан проводами сигнализации, — устало проговорил Кабаков, — Давай-ка спускать лодку на воду.

Хватаясь за сваи. Кабаков осторожно продвигался вплавь под дощатым настилом. Свисавшая сверху паутина лезла в ноздри и щекотала лоб. Судя по запаху, где-то рядом плавала дохлятина. Он сделал резкий гребок и, зацепившись ногами за водоросли, которые опутывали топляк или какую-то другую дрянь под водой, едва не хлебнул воды. Сквозь щели в досках вниз проникало немного света от далеких фонарей, и Кабаков различал смутные очертания моторных яхт, позванивающих звеньями ослабленных якорных цепей на мягкой волне.

Он насчитал уже семь корпусов справа от себя, оставалось миновать еще шесть. В полутора футах над головой настил был сплошь утыкан остриями гвоздей, которыми прошивали доски. Будь сейчас время прилива, майор лишился бы скальпа.

По шее пробежал паук, и, чтобы избавиться от него. Кабаков погрузился с головой. Вода на вкус напоминала дизельное топливо. Со стороны моря послышался женский смех и звяканье кусочков льда о дно бокалов. Моссадовец поправил непромокаемую сумку с инструментами и одеждой за спиной и поплыл дальше. Следующая, кажется. Он обогнул переплетение ржавых тросов и арматуры и выплыл под самую кромку пирса. Над ним черной громадой возвышалась корма.

Тухлой рыбой здесь воняло меньше, и Кабаков тихо отдувался, вглядываясь в светящиеся стрелки водолазных часов. С того момента, как Мошевский подгреб к водной границе причала и он скользнул за борт, прошло пятнадцать минут. Кабаков надеялся, что Сэпп засидится за десертом.

Так-так, наверняка у него проведена сигнализация. К примеру, датчик давления под ковриком в кокпите или что-нибудь пооригинальнее. Кабаков проплыл несколько раз вдоль кормы, пока не обнаружил кабель на сто десять вольт, протянутый с берега. Он выдернул его из гнезда в верхней части кормы. Если система питалась от сети с берега, то она уже не действует.

Заслышав тяжелые шаги охранника, он скрылся под пирсом. Доски над головой просели, на волосы посыпалась струйка крупного песка. Нет, это не дело, решил Кабаков. Если бы сигнализацию устанавливал он сам, она бы работала автономно. Пожалуй, не стоит лезть на корму. Лучше всего проникнуть на судно тем же способом, которым покидал его Сэпп.

Кабаков поплыл вдоль борта к носу яхты, смутно угадывающемуся во тьме. Две ослабленные в расчете на прилив якорные цепи уходили по обе стороны в глубину. Кабаков подтянулся по одной из них до самого клюза, схватился рукой за стойку носового ограждения и на минуту завис над водой. В десятке футов напротив него оказался освещенный иллюминатор соседней яхты. Там, в каюте, затылками к нему сидели в обнимку мужчина и женщина. Они начали целоваться, потом женская голова исчезла из вида.

Кабаков влез на фордек и лег на палубу. Затем подполз к задраенному люку, поддел с помощью отвертки толстый кусок оргстекла в середине крышки и вынул его из резиновой прокладки. Отверстие оказалось достаточно широким, чтобы прогнуть в него руку. Нащупав внутри замок, он не стал сразу открывать его, а, протиснув плечо как можно дальше, провел рукой по периметру люка, нащупывая головку датчика сигнализации. Кабаков мысленно представил себе возможную схему проводки и подцепил ее пальцами — она была притоплена в обитый чем-то упругим потолок.

Микровыключатель крепился к комингсу и удерживался в выключенном состоянии магнитом в зажиме, привинченном к крышке люка. Стараясь не уронить и не сдвинуть с места магнит, Кабаков аккуратно высвободил его из зажима и тихонько потянул крышку на себя... Только бы не сработала!

Просунув вторую руку в открывшуюся щель, он перехватил магнит, открыл люк шире и пролез в него сам. Потом он вернул крышку на место, снова вставил магнит и оргстекло и перевел дух.

Давненько он не чувствовал себя так прекрасно. Впервые после взрыва и контузии отпустила мучительная головная боль, перестали ныть ребра.

Найдя с фонариком коробку прибора сигнализации, он отсоединил провода от клемм аккумулятора и заинтересовался принципом действия. Сэпп устроил все на совесть. Таймер, срабатывающий через определенное время после задраивания люка, позволял ему уходить, не заботясь о включении устройства, а магниточувствительный предохранитель, спрятанный в обшивке, — спокойно возвращаться, не поднимая на ноги охрану.

Кабаков осмотрелся. Беглый обыск носовой каюты не выявил чего-либо необычного, за исключением пакета с целой унцией первосортного кокаина и специальной ложечкой, чтобы его нюхать.

Выключив фонарик, непрошеный визитер открыл дверь, ведущую в основную каюту. Слабо светились порты иллюминаторов, внутри яхты были видны лишь темные расплывчатые очертания обстановки.

Внезапно в руке у Кабакова оказался «парабеллум», щелкнул предохранитель. Еще миллиметр, и палец нажал бы на спусковой крючок. В каюте что-то двигалось. Моссадовец замер и спустя секунду заметил повторное едва заметное движение, а затем еще одно. Не совсем движение, а словно бы колебание мглы на фоне иллюминатора.

Он улыбнулся: вот так сюрприз! Нет, Сэпп совсем не прост. Не пожалел денег и установил дорогостоящую новинку — электронный сканер, постоянно обшаривающий кокпит и готовый при попадании невидимого радиолуча на посторонний предмет мгновенно поднять тревогу. Хорош был бы Кабаков, если бы полез через корму! Ничего не скажешь, вовремя пришла идея забраться сюда через люк, а не ломиться в дверь с кокпита.

Кабаков подполз к задней панели сканера и щелкнул тумблером. Потом он в течение часа безуспешно шмонал яхту. В потайном отделении рядом со штурвалом нашел английскую автоматическую винтовку и револьвер, но так и не обнаружил следов участия Сэппа или самой яхты в операции по перевозке пластиковой взрывчатки.

Искомое оказалось в шкатулке с морскими картами.

Вдруг яхта дрогнула от удара в борт где-то впереди. Видимо, в него ткнулась лодка: Сэпп отобедал и возвращается.

Кабаков неслышно метнулся в носовую каюту и спрятался за переборкой. Люк открылся, по трапу начали спускаться ноги Сэппа. Не успела показаться его голова, как он получил удар каблуком в диафрагму.

Придя в сознание, Сэпп обнаружил, что лежит на койке, со связанными конечностями и носком вместо кляпа во рту. Под потолком горел тусклый фонарь, распространявший резкий запах керосина. На второй койке сидел верзила с сигарой во рту и чистил свои ногти пилочкой хозяина.

— Добрый вечер, мистер Сэпп. Ваша голова уже прояснилась, или имеет смысл окатить ее водой? Я вижу, все в порядке. В таком случае, приступим. Двенадцатого ноября близ побережья Нью-Джерси вы пришвартовались к сухогрузу «Летиция» и сгрузили с него энное количество пластиковой взрывчатки. Меня разбирает любопытство: я хочу знать, кто был с вами в ту ночь и где сейчас находится взрывчатка. Остальные ваши шалости меня не интересуют. Если вы расскажете мне все без утайки, я не причиню вам вреда. В противном случае пеняйте на себя: вы не умрете, но то, что я с вами сделаю, будет хуже смерти. Вы останетесь слепым и глухим калекой. Следует ли мне продемонстрировать серьезность моих намерений, причинив вам боль? Полагаю, не следует. Сейчас я выну у вас изо рта этот носок. Не советую поднимать крик. Все ясно?

Сэпп закивал головой.

— Какого дьявола? Кто вы такой?! — прорычал он, отплевываясь.

— Это вас не касается. Рассказывайте о пластике.

— Я ничего не знаю. У вас нет никаких улик против меня.

— Не надейтесь на законное обращение, мистер Сэпп. Вас не защитит адвокат. Кстати, люди, на которых вы работаете, нисколько не влиятельны, так что рассчитывать на их помощь неразумно. Бросьте прикрывать их, лучше подумайте о себе.

Сэпп промолчал.

— В настоящий момент ФБР разыскивает вас по обвинению в контрабанде. Вскоре к нему добавится обвинение в массовом убийстве. Пластика было очень много, Сэпп. Если вы не укажете его местонахождение, погибнет множество невинных людей. Смотрите мне в глаза, когда я с вами разговариваю!

— Пошел ты в задницу.

Кабаков встал, вновь запихнул ему в рот носок и, схватив за волосы, резко ударил затылком о деревянную переборку. Кончик пилки для ногтей слегка прикоснулся к закатившемуся глазу Сэппа. Кабаков отвел назад руку и с рыком нанес удар, пришпилив его ушную раковину к переборке. Краска отхлынула от лица контрабандиста; по каюте разнеслось зловоние.

— Повторяю, ты должен смотреть мне в глаза, когда я говорю с тобой, — процедил Кабаков. — Ты согласен сотрудничать? Моргни глазом, если согласен. Иначе подохнешь здесь.

Сэпп моргнул, и носок снова перекочевал ему на колени.

— Я н-не ходил с ними. М-мне не сказали, что повезут пластик.

Кабаков прикинул и решил, что это, скорее всего, правда. Сэпп был ниже ростом, чем тип, описанный первым помощником с «Летиции».

— Но яхта ведь была твоя?

— Д-да. Но я не знаю, кто ее брал. Нет, не надо! Я не лгу! Поверьте, я действительно не знаю, я не хотел этого знать!

— Как они вас нашли?

— В конце октября мне позвонил какой-то человек и сказал, что нужна яхта, которая должна стоять наготове в течение недели, начиная с восьмого числа. Он не назвался, а я не спрашивал, кто он. — Лицо Сэппа искажали гримасы боли. — Его интересовали кое-какие характеристики яхты — запас хода, мощность двигателей, имеется ли на борту, новая навигационная электроника.

— Именно новая?

— Да. Я ответил, что у меня нет гиперболической антенны. Ради Бога, выньте эту штуку из уха!

— Ладно. Но вы получите ее в другое ухо, если я поймаю вас на лжи... Как по-вашему, звонивший видел раньше вашу яхту?

— Ох! — Сэпп вертел головой из стороны в сторону и скашивал глаза, словно желая рассмотреть себя сбоку. — Я догадался, судя по разговору, что он знал ее. Я потребовал задаток и получил по почте кусок. Через два дня прислали в гриль-бар Свини, который в Эсбери-Парке.

— Конверт сохранился?

— Нет, это был простой конверт с нью-йоркским штемпелем.

— Каким образом дальше держали связь?

— Мне снова позвонили. Кажется, десятого ноября. Тот же голос предупредил, что яхта потребуется двенадцатого, в четверг. Деньги передал тем же вечером.

— Сколько?

— Два куска за прокат и шестьдесят пять — залог. Все наличными.

— Как и куда их доставили?

— Передали с посыльным в корзинке для пикников в тот же гриль-бар. Сверху бала навалена разная снедь. Через несколько минут меня позвали к телефону. Опять тот же тип спросил, все ли в порядке. Я объяснил ему, где взять яхту и куда ее потом поставить.

— И вы не видели ни как он брал ее, ни как возвращал?

— Нет. Это был эллинг на берегу Томс-ривер.

В сумке у Кабакова лежали фотография Фазиля и фоторобот женщины, засунутые в резиновую перчатку. Он достал их, показал Сэппу. Тот отрицательно покачал головой.

— Если вы все еще думаете, что я выходил в море, то скажу вам: у меня на тот день есть алиби. Вечером один дантист в Эсбери-Парке чинил мне зубы. У меня и рецепт остался на обезболивающее.

— Надо полагать, остался, — хмыкнул Кабаков, — Долго у вас в собственности эта яхта?

— Долго. Восемь лет.

— Знаете кого-нибудь из прежних владельцев?

— Ее строили по моему заказу.

— А как вы вернули залог?

— Я оставил его в той же корзине в багажнике своей машины у супермаркета. Ключ от багажника положил под коврик на полу кабины. Когда пришел, корзину уже кто-то забрал.

На карте побережья Нью-Джерси, найденной в шкатулке Сэппа, аккуратной черной линий был проложен курс к месту встречи с сухогрузом. Рядом стояли час отправления и время в пути, а возле нескольких отмеченных точек остались карандашные следы расчетов, какие обычно производят при пеленговании радиомаяков. По три пеленга на каждую точку.

Держа карту за края. Кабаков поднес ее к свету керосинового фонаря и показал Сэппу.

— Это ваша?

— Нет. Я и не думал, что у меня такая имеется. Если в знал, давно бы избавился от нее.

Кабаков взял из шкатулки другую карту с побережьем Флориды.

— А кто прокладывал этот курс?

— Здесь — я.

Сравнение обеих карт выявило очевидную разницу в почерках. Кроме того, на карте Сэппа везде было указано Восточное поясное время, а на первой карте в точке встречи с «Летицией» стояло: «21:15». Кабакова это озадачило. Он хорошо помнил, что с катера береговой охраны яхту, пришвартованную к сухогрузу, заметили в 17:00. Разгрузка пластика навряд ли заняла больше часа, так что встретились они приблизительно в четверть или в половине пятого. И все же на карте отмечено, что это произошло на пять часов позже. Почему? Время выхода из устья Томс-ривер тоже сдвинуто на пять часов по сравнению с тем, что должно было иметь место в действительности. Казалось, тут какая-то бессмыслица, но вдруг Кабаков понял: нет, не бессмыслица. Человек, который прокладывал курс, пользовался не Восточным поясным временем, а временем по Гринвичу. Зулусское время пилотов!

— Знакомы ли вы с кем-нибудь из летчиков? — быстро спросил Кабаков. — Я имею в виду только профессионалов.

— Профессионалов что-то не припомню. — Сэпп пожал плечами.

— Думайте лучше!

— Пожалуй, был знаком. С одним парнем на Ямайке. У него имелась коммерческая лицензия. Но несколько лет назад фэбээровцы сунулись не вовремя в его багажник, чего-то там нашли и упекли парня за решетку. Это единственный профессиональный летчик, которого я знаю. Я уверен в этом.

— Так-так. Вам неизвестно, кто нанял яхту, вы не знакомы с летчиками. Не слишком ли мало вы знаете, мистер Сэпп?

— Говорю же вам, я не помню никого! Делайте со мной что хотите, это ничего не изменит. Я твердо уверен, что все равно не вспомню.

Кабаков раздумывал, не стоит ли применить к Сэппу методы допроса с пристрастием. Мысль о пытках ему претила, но он, несомненно, пошел бы на крайние меры, если бы считал, что они дадут результат. Но нет. Сэпп не участвует в заговоре. Над ним сейчас висит угроза судебного преследования; он в страхе, ведь благодаря использованию его яхты может оказаться в соучастниках бойни, и потому безусловно пойдет на сотрудничество. Сэпп постарается вспомнить каждую мельчайшую подробность, которая способна содействовать поискам нанимателя яхты. Сейчас не стоит перегибать палку, выясняя подноготную.

Следующий необходимый шаг в этом деле — интенсивный допрос Сэппа. Нужно узнать о нем все — о его деятельности, о деловых связях, о личной жизни, о мимолетных знакомствах. Но с подобной задачей лучше справится ФБР. И еще необходим тщательный лабораторный анализ карты.

Кабаков преодолел очень долгий путь и почти ничего не добился.

Из телефонной будки на пирсе он позвонил Корли.

Джерри Сэпп солгал израильтянину, но поступил так не сознательно. Он ошибался, думая, что не знает больше никого из профессиональных летчиков. Провал в памяти был вполне объясним, ведь миновало несколько лет с момента его последней встречи с Майклом Лэндером, и Сэпп давным-давно не вспоминал о злополучном дне их знакомства.

В конце того сезона Сэпп мигрировал на север. Однажды он недоглядел, и яхта на траверзе полуострова Манаскуан налетела на бревно. Ударом покорежило оба гребных винта; пришлось остановиться в лечь в дрейф. Сэпп, несмотря на физическую силу и сноровку, не сумел заменить винты в открытом море, при сильном течении. Под неослабевающим напором морского бриза яхту медленно сносило в сторону опасной отмели. Якорь волочился по дну, а Джерри не мог вызвать береговую охрану, поскольку спасатели, даже не перебираясь к нему на борт, как пить дать, учуяли бы это амбрэ. Он-то наверху давно к нему принюхался, но и сам едва не задохнулся, спустившись вниз за штормовым якорем. В каютах было свалено на пять с половиной тысяч крокодиловых кож, купленных на флоридском черном рынке у браконьера и предназначенных для перепродажи в Нью-Йорке. Когда Сэпп вернулся на палубу, он увидел невдалеке катер.

Майкл Лэндер в тот день устроил своим домочадцам небольшую морскую прогулку. Подойдя ближе, он поинтересовался, что случилось, кинул Сэппу конец и отбуксировал его в защищенную бухту. Сэпп, боясь надолго застрять в бухте на покалеченной яхте, груженной контрабандными кожами, упросил Лэндера помочь ему.

В масках с трубками и в ластах они совместными усилиями сняли при помощи рычага один из гребных винтов с оси под водой и насадили на его место запасной. Теперь Джерри мог с грехом пополам дочапать до родной стоянки.

— Не взыщите за аромат, — косвенно прощупывая намерения Лэндера, извинился Сэпп, когда они отдыхали, сидя на корме. Лэндер перед тем спускался в каюту и не мог не заметить товар.

— Это не мое дело, — сказал он.

Происшествие положило начало дружбе, которая прервалась после призыва и отправки Майкла во Вьетнам на второй срок. Но дружба контрабандиста с женой летчика продолжалась еще несколько месяцев. Поэтому в тех редких случаях, когда он вспоминал о семье Лэндеров, перед мысленным взором Джерри возникал лишь образ Маргарет.