© Владимирова А.В., 2020

© Началов В.В., 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

От авторов

Вы когда-нибудь обращали внимание на то, как звучат слова? Медленно произнося их, прислушивались к разговору гласных и согласных, чувствовали, какое настроение рождают звуки?

В слове ВЕСНА гласные протяжные, светлые, необъятные. Радостные. И необыкновенные согласные: веселые, свистящие, вершинные. Произносишь слово – и в воображении возникает яркая живая картина: земля, небо – вся природа просыпается, чтобы распахнуть глаза навстречу солнцу. И люди – часть этой природы – тоже просыпаются от зимнего сна, сбрасывают ставшие ненужными одежды, а вместе с ними все свои заботы и неприятности и… тоже тянутся к солнечному свету. К любви. Потому что солнце и любовь связаны между собой теплом и светом. Весна – это очищение, возрождение. Это – жизнь.

По-иному звучит слово СМЕРТЬ.

Дрожащий от страха неизвестности свистящий звук пронизывает ум и сердце беспощадным клинком, разрезающим жизнь на две половины – до и после. Сонорный пытается поднять вас на вершину, подальше от земного горя, но это восхождение обрывается таинственными дрожащими звуками… Загипнотизированные, вы застыли в недоумении. Что это?

Таинство? Какое? Таинство разделения души и тела? Вы не раз читали, что после смерти тело предается земле, а душа, пройдя через испытания, определяется Богом в подобающее ей место.

Понять, что лежит за чертой реального мира, мы пытаемся с детства. Помните, как в небольшом рассказе-этюде И.А. Бунина «Часовня» дети, резвящиеся среди буйной природы под ярким солнцем, заглядывают в окна часовни, где похоронены незнакомые им дяди и тети? Маленькие люди хотят понять, почему у них тут «солнце, цветы, травы, мухи, шмели, бабочки», почему они могут играть, бегать, а те, в часовне, всегда лежат в темноте, как ночью, в толстых и холодных железных ящиках; «дедушки и бабушки все старые, а дядя еще молодой…» Молодые же не могут умирать! Но у детей, играющих около часовни, ответ на вопрос, почему так бывает, простой: «…когда очень влюблен, всегда стреляют в себя». Детская простота объяснения любого предмета или явления предельно мудра. Нам бы так…

Невозможно даже предположить, что судьба неожиданно, в один миг свяжет воедино два слова – ВЕСНА и СМЕРТЬ. Ум противится этому сочетанию: слова не только не совместимы по своему значению – они в полной мере противоречат друг другу. Антонимы. В контексте любой жизни.

Что делать? Как забыться? Как жить дальше? Эти вопросы сверлят мозг. И нет на них ответа.

Но ответ надо искать… Решение должно прийти. Рано или поздно. Решение – как, каким способом оживить мертвую душу. Не на небе – на земле.

Лермонтовский Печорин, например, когда умерла часть его души, искал приключений, чтобы оживить эту часть, но от его действий страдали другие, и это мучило героя своего времени еще больше.

Не поможет.

Многочисленные философы советуют «будить от сна свое сердце». Каким образом? Тревожить, мучить себя.

Не подходит: душевные мучения и так безграничны.

Я лично знаю многих, кто после страшной потери взялся за кисть или перо, чтобы в стихах или в прозе, в музыке или в картинах передать свою драму, облегчить страдания и, может быть, вернуть привычное общение с человеком, который уже никогда не придет из небытия.

«Жизнь мертвых… продолжается в памяти живых», – великий философ Цицерон еще до нашей эры гениально сформулировал вечную проблему, будучи уверенным, что «речь должна вытекать и развиваться из знания предмета». Именно так.

Понимаю, как опасно общение живых с мертвыми, поэтому сразу предлагаю другое направление пера или кисти: попробуем создать образ любимого человека, покинувшего этот мир. Светлый, чистый, как родник, милый образ. Образ-память. А память, как известно, не умирает.

Последуем совету мудрого в своей простоте Юрия Визбора:

 

Что ж, не будем плакать непрестанно,

Мертвые нам это не простят.

 

Не будем. Попытаемся исполнить свою миссию – миссию живых по отношению к мертвым, заключающуюся в том, чтобы сохранить память о них в этом мире. Добрую память, потому что они были лучшими.

Поможет? Хоть немного ослабить петлю давящего горя?

Уверены, что поможет.

Поэтому и беремся за перо, чтобы появилась эта книга – письма отца к безвременно ушедшей дочери.

Глава 1

Музыка – это стенография чувств.

Лев Толстой

Отец

Теплый март бьет мне в лицо ледяной струей, я ощущаю ее везде: на улице под весенним ласковым солнцем, в доме, где так уютно и тепло…

В мою душу проник холод и по-хозяйски поселился в ней.

Тебя нет с нами.

Я сплю? Или бодрствую? Не знаю. Во сне и наяву я постоянно слышу музыку, днем и ночью, стоя, сидя, лежа… Я слышу ее без единого звука в пространстве – она звучит погребальным звоном колоколов в моей душе. Целый оркестр играет что-то до боли знакомое. Медленно… Торжественно… И очень-очень громко.

– Опасность! Опасность! – сигналят пронзительные трубы, напоминая о жизни, которая внезапно оборвалась на высокой ноте.

Тебя нет с нами.

– Сложно! Сложно! – безуспешно пытается приглушить боль своим бархатным голосом сочувствующая валторна.

Тебя нет с нами.

– Бом! Бом! Бом! – барабан выбивает свой ритм, колотя по моей душе, как по костям одеревеневшего мамонта.

Я сжимаюсь, ожидая убийственно низкого звучания контрабаса, который, как мне кажется, спешит бездушно ущипнуть мое больное сердце. Как ни странно, его глубокий и низкий голос успокаивает. Я понимаю, что еще способен мыслить, причем мыслить здраво. Кроме того, он напоминает мне бас-гитару – инструмент, более близкий и щадящий мои нервы, потому что вся моя сознательная жизнь музыканта связана с гитарой. Спокойный ритм контрабаса приглушает мои фантазии. Я пытаюсь забыться…

Сквозь ледяной поток звуков с трудом прорывается изысканная и утонченная скрипка. Раньше она казалась мне такой нежной и чувственной, но сейчас я слышу ее мрачный, несдержанный и даже грубый голос. Голос скрипки похож на человеческий, но на этот раз она не поет – она как будто хочет зарыдать.

 

А скрипка плакала и пела

О жизни, смерти и любви…

 

Хочет заплакать, зарыдать – и не может.

И я хочу заплакать – и не могу.

Тебя нет с нами.

Вздрогнув, просыпаюсь от оглушительной тишины, и мне становится еще хуже, и я молю Бога, чтобы поскорее опять зазвучала в моей душе эта знакомо-незнакомая музыка.

Только бы мне не сойти с ума…

Холод на сердце моем и тьма…

Холод и тьма.

Тебя нет с нами.

Я тихо поднимаюсь с постели, чтобы не разбудить Таю, и иду на кухню. Сердце подсказывает, что я должен что-то сделать, чем-то занять себя. Должен хоть на время выбраться из цепкой паутины своих переживаний. Но я не знаю, как это сделать. И до утра сижу за столом, обхватив голову руками, и слушаю… Слушаю… Что я, музыкант, хочу услышать? Что я слышу?

Тебя нет с нами.

К утру, измученный бессонницей, я забываюсь, впадая в состояние, осмыслить которое не в силах. Мне кажется, что я чувствую и понимаю то, что раньше не чувствовал и чего не понимал. Но если бы меня сейчас попросили описать это психологическое состояние, я бы, наверное, не смог: не хватает слов. Да и мысли разлетаются в разные стороны, как испуганные выстрелом птицы, с криком поднимающиеся в небо.

Тебя нет с нами.

Я поднимаю голову, но вместо высокого просторного неба вижу белый каменный потолок, давящий своей тяжестью.

Тебя нет с нами…