Глава 8

– Рюрик, я сразу с тремя, пожалуй, могу и не справиться. Первый из них слишком уж здоровенный, как я вижу, бывший спортсмен. Я его, пожалуй, подстрелю, а ты давай-ка вместе с солдатом по длинной очереди в стену позади двух других бандитов накати. Припугни их как следует, – проговорил командир разведывательной роты едва слышимым шепотом, который с дистанции в десяток метров уже невозможно было отличить от тихого ворчания сквозняка, обязательного в подземных галереях.

Старший лейтенант Крушинин сказал то, что и должен был. Он, конечно, опасался быть услышанным, но понимал, что скрываться теперь было уже абсолютно ни к чему. Пришло время приступать к конкретным действиям.

Прицел «Шахин» легко нашел точку мгновенного смертельного ранения. При стрельбе анфас такой зоной считается треугольник, расположенный между уголками глаз и кончиком носа. Длина каждой из его сторон приблизительно равна десяти сантиметрам. Пуля, пробив череп, поражает продолговатый мозг, мозжечок или же то и другое, вызывает расслабление психофизиомоторики, когда противник не может ни на спусковой крючок нажать, ни провести какое-то иное действие. При стрельбе в профиль поражаться должна точка, находящаяся за ухом противника.

Указательный палец старшего лейтенанта легко надавил на спусковой крючок. Анчар держал автомат только одной рукой, однако она у него была достаточно жесткой. Крушинину потребовалось только слегка подправить трубку «Шахина», чтобы посмотреть вперед. Он увидел, что пуля попала бандиту точно в переносицу, проломила ее и углубилась в череп.

Двое других бандитов выстрела, скорее всего, не слышали. Или же они просто не смогли понять, что это такое было. Однако щелканье затвора автомата до них обязательно донеслось.

Прятаться старшему лейтенанту было негде, да и смысла в этом никакого не имелось. Хотя бы потому, что в стену позади бандитов тут же ударили две очереди, выбившие из нее пыль. Сами очереди были не слышны. Крушинин различал только щелканье затворов и удары пуль в стену. Эти звуки в условиях подземелья, наверное, были в состоянии перекрыть даже стрельбу без глушителя. Однако обходиться без них было никак нельзя. В подземных галереях громкие выстрелы наверняка будут слышны далеко, тогда как звук лязганья затворов быстро погасится.

Сразу после этого старший лейтенант Крушинин сдвинулся в сторону, чтобы избежать шальной пули, если раздастся ответный выстрел из прохода, и включил тактический фонарь. Свет ударил бандитам по глазам, сразу ослепил их.

Они наверняка не видели того человека, который сказал им из темноты совершенно невозмутимо, без малейших признаков возбуждения и уж тем более истерики:

– Спокойно, парни. Быстро сложили оружие и медленно поползли наружу. Любое резкое движение будет означать вашу немедленную смерть. Предлагаю долго не раздумывать, а то я могу устать ждать. Это будет не в вашу пользу. Оружие, я сказал, оставили на месте. Выползаем. Вперед! Быстро, я говорю!

Однако его команда была выполнена не сразу. Бандиты сначала пытались было сообразить, что их ждет впереди. Но тут вовремя сориентировался старший лейтенант Соколовский, слышавший слова командира по связи. Не зря он получал вдобавок к военному еще одно образование, стал и психологом. Психология помогала ему лучше понимать даже противника.

Поэтому Рюрик без долгих размышлений дал еще одну длинную очередь в стену позади бандитов. Солдат сразу присоединился к старшему лейтенанту, поступил точно так же.

Эти очереди оказались весьма своевременными. Только после них бандиты оставили оружие в галерее и поползли вперед, в сторону командира разведывательной роты.

При этом сам Ибрагим Владимирович очень внимательно следил за руками бандитов. Он хорошо помнил случай, который разбирался на оперативке еще в батальоне, где старший лейтенант проходил постоянную службу. Тогда обсуждался как прецедент случай, приключившийся все в той же Сирии.

Сотрудники российской военной полиции под стволами автоматов принудили к сдаче трех бандитов. Эти негодяи вылезли из развалин дома, а потом один из них взорвал перед собой гранату «Ф-1», в результате чего трое наших военных полицейских получили ранения, несовместимые с жизнью, как сухо говорилось в письме, полученном штабом для обсуждения. Что стало с самим бандитом и его сотоварищами, в этом документе не уточнялось.

Такие вот трагические случаи разбирались на оперативках постоянно, чтобы спецназовцы знали, на что бандиты бывают способны. Крушинин это письмо хорошо помнил. Знал он и то, что имеет дело с бандитами, пришедшими как раз оттуда, из Сирии. Поэтому старший лейтенант внимательно смотрел за бандитскими руками, особенно когда им пришлось ползти боком, огибая убитого гиганта со сломанными ушными раковинами.

Когда до выхода из лаза оставалось около полуметра, командир роты приказал суровым, не терпящим неповиновения голосом:

– Выбираемся по одному! Первый вылезает, второй ждет моего распоряжения.

Первый бандит выбрался из тоннеля и сразу же получил крепкий удар глушителем в печень. Такое угощение заставило его согнуться в три погибели, не позволило выпрямиться в полный рост.

– Не прикидывайся, удар был не сильный, – сказал Ибрагим Владимирович и рывком за шиворот заставил бандита выпрямиться, хотя тому очень хотелось зажать печень двумя руками и так застыть.

Командир роты тут же вытащил у него из подсумка две гранаты «Ф-1», отобрал нож вместе с ножнами и пистолет с кобурой. Все это хозяйство висело на одном ремне. После этого Крушинин защелкнул на запястьях бандита наручники и швырнул его по коридору в сторону приближающихся солдат первого взвода.

Эти парни по связи слышали разговор своего командира с бандитами и поспешили ему на помощь. Но шли они при этом так тихо, что сам старший лейтенант Крушинин увидел их только в последний момент, да и то лишь по включенным фонарям.

Бандит вылетел из рук старшего лейтенанта, пытался устоять на ногах, но не сумел и упал прямо в солдатские объятия. Но особой нежностью и заботливостью эти ребята не отличались, готовы были применять не только кулаки, но и приклады своих автоматов.

Со вторым бандитом вопрос решился еще проще. Рюрик просто прополз по проходу вплотную к этому типу. Тот, возможно, и слышал за спиной шум, но не решался на него среагировать, пока глушитель довольно сильно не ткнул его в задницу.

Бандит ойкнул, но тут же услышал приказ старшего лейтенанта Крушинина, снова включившего тактический фонарь:

– Ползи вперед, на выход!

Бандит послушно выбрался из тоннеля. Еще через несколько секунд солдаты, уже стоящие рядом, полностью разоружили его и увели обоих.

– Куда их? – уже от колодца спросил по связи младший сержант, командир первого отделения первого взвода. – К следакам отправить?

– Подожди, мы сначала сами их допросим. Потом можно будет и следакам передать.

Из низкого прохода выбрался старший лейтенант Соколовский.

– Рюрик, твои клиенты, ты их и допрашивай, – сказал ему командир роты. – Узнай, где сидит эмир и что этим фруктам здесь нужно было. Спроси сразу, далеко ли до большой пещеры. Они сами могут про нее умолчать. Ты говори так, будто уже знаешь.

– Я понял тебя, командир. Сейчас обработаю этих молодцов по полной программе.

Сам командир роты двинулся назад и остановился около перехода в другую галерею. Там его уже дожидался лейтенант Кротов с солдатом своего взвода. Фонари были выключены, но Кротов и в темноте видел неплохо.

– Командир, там есть боковое ответвление и поворот в конце коридора. И там, и там находятся колодцы. Оба заминированы. Мины мы дезактивировали, – доложил Крушинину командир взвода саперов.

– Куда двинуть предлагаешь?

– Затрудняюсь решить. И там, и там есть следы. Проходили большие группы, никак не меньше десятка человек. Но сапер уже был, похоже, другой. Вернее сказать, два других, разных сапера.

– Откуда у тебя взялось такое вот понимание?

– Он самоделки не так ставит, хотя сами они изготовлены тем же производителем, народным умельцем. Хитрости все старые. Новым его, похоже, просто не научили. Не успели этого сделать. Правда, при установке самодельных взрывных устройств разница бросается в глаза. А на дальнем повороте третий сапер работал. Там растяжка уже по верхнему краю самого колодца проходит. Труднее бывает искать, когда по-разному ставят. Но у меня такое мнение сложилось, что бандиты тремя путями и тремя группами в одно и то же место шли. Все дороги ведут в Рим, – закончил лейтенант Кротов старинной латинской поговоркой.

– Узнаем у пленников, – ответил командир роты. – Рюрик, ты как? Допрос закончил?

На время разговора с бандитами командир первого взвода, видимо, отключил связь, поэтому не слышал теперь командира роты. Однако солдаты, наверное, подсказали старшему лейтенанту Соколовскому, что его вызывает Крушинин.

Он сразу включил связь и проговорил:

– Извини, командир, я как-то нечаянно кнопку на КРУСе нажал. Видимо, когда ползал.

Анчар никак на это не отреагировал, хотя всегда требовал, чтобы связь оставалась включенной у всего личного состава роты. Он даже представил, как Соколовский покраснел при этих своих словах. Рюрик вообще отличался этим.

Однако еще Юлий Цезарь предпочитал брать в свои легионы солдат, которые легко краснели, и избегал тех, кто бледнел. Великий римский полководец считал бледность признаком трусости, а умение краснеть – преддверием отваги.

Но еще Крушинин знал стеснительность старшего лейтенанта. Это самое качество, видимо, и заставило его будто бы нечаянно нажать кнопку отключения связи перед допросом. Но заострять на этом внимание Ибрагим Владимирович не хотел.

Вместо этого он просто спросил повторно:

– Ты допрос закончил?

– Закончил. Большая пещера расположена в пятистах метрах от входа, значит, от нас уже недалеко. Мы метров триста преодолели. Вообще-то, это даже не большая пещера, а только три грота, объединенных в один. Там есть подземное озеро. Но мало дров и мало продуктов питания. Потому эмир и отправил группу из трех человек за продуктами. Большой парень, которого ты подстрелил, – повар. Он должен был выбрать запасы, необходимые для приготовления обеда. Они прошли на склад уже после меня, но, скорее всего, незадолго до тебя, видели свет твоего фонаря, но подумали, что им это померещилось. Не предполагали здесь наличие спецназа. Потом услышали мой разговор с тобой. Думали, я говорю с напарником, не рискнули лезть дальше. Решили вернуться и переждать.

– Или тревогу хотели поднять, – предположил Крушинин.

– Этого они не скажут даже под пыткой. Себя поберегут.

– Под хорошей пыткой эти бандиты и не то могут сказать, – не согласился командир роты. – Что ты еще у них спрашивал?

– Кто раненых расстрелял.

– Так кто же?

– Бандиты удивились, что их расстреляли. Не знают. Сказали только, что эмир вызвал резерв, приказал его командиру отнести с поля боя раненых и что-то на ухо командиру прошептал.

– Как я и предполагал.

– Да, все точно так и было. Ты словно сам там присутствовал.

– Что еще?

– Спросил про пути до пещеры. Все три тоннеля ведут туда. Я даже заставил их план нарисовать. Они это сделали. Длинных прямых, хорошо простреливаемых галерей нет. Все они метров по пятьдесят, не больше, кривые, с обходами, поворотами и колодцами. Места для обстрела издалека не имеется. Землекопы гроты хотели расширить, но не успели. Сперва сюда подоспел взвод лейтенанта Обухова, а потом, во время боя, и мы подошли.

– Откуда у бандитов такие сведения? Как они про нашу роту узнали? Ты спросил?

– Да, поинтересовался. Оказывается, у них наблюдатель сидел на скале. Из пещеры есть выход на самый верх, совершенно естественный, по природным трещинам. Его умышленно не копали, только кое-где расчистили. Наблюдатель и сейчас еще там сидит. Всех видит. К нему снайпер с «Кордом» рвался, но эмир не пустил. «Корд» слишком громко стреляет.

– Понятно. Это все?

– Нет. Еще я спросил про наемников. Много ли их в банде? Говорят, шестеро осталось, а было в два раза больше. Но все шестеро – крутые профессионалы, авторитетом для них является только сам аз-Захари. Они одного его уважают, всех остальных унижают как только могут. Вот теперь все. Я приказал поднять пленников на поверхность и передать следственной бригаде, запросил копию протокола допроса, чтобы потом сравнить.

– Правильно. Если эти боевики что-то еще сообщат, то Нурсултанов нам передаст. Ты на связи с ним кого-то оставил?

– Так точно, командир. Одного из легко раненных солдат взвода Обухова. Связь проверял. Работает пока нормально.

– А что с солдатом? Какое у него ранение?

– Плечо пулей поцарапало. На полсантиметра в глубину кусок мяса вырвало. Ефрейтор Ногаев! – строго позвал Соколовский.

– Слушаю, товарищ старший лейтенант.

– Командир роты интересуется связью.

– Нормально со связью, – доложил ефрейтор. – Я уже сообщил подполковнику Нурсултанову, что мы к нему двух пленных бандитов отправили. Он ждет их прибытия.

– Хорошо. Что будет важное, сообщай, – распорядился Крушинин. – Как самочувствие? Я про твое ранение спрашиваю.

– Теперь, после перевязки, все нормально.

– Вот и отлично. А сейчас доложи Нурсултанову, что где-то на скале неподалеку от ворот ущелья сидит наблюдатель. Они обычно выбирают самые высокие точки, удобные для обзора. Пусть его кто-нибудь из Росгвардии в прицел поищет. Я видел у них снайпера.

– Понял, товарищ старший лейтенант. Доложу. Вон он, товарищ подполковник как раз рядом со мной проходит.

– Вот и хорошо. Ты пообщайся с ним.

Все, казалось бы, шло хорошо. И противник был обозначен, и расстояние до него известно. Осталось только воспользоваться своей подавляющей численностью и завершить дело. Но на душе у старшего лейтенанта Крушинина было как-то неспокойно. Словно он упустил нечто важное.

Привычка анализировать свои ощущения помогла ему и в этот раз. Ибрагим Владимирович вспомнил все, что сегодня произошло, подумал о том, что еще должно было случиться, и понял, что его неуютное чувство было вызвано телефонным звонком отставного подполковника Крушинина, его приемного отца, к которому Анчар привык относиться как к родному.

Именно этот человек воспитал в нем воина, то есть выбрал для мальчика тот единственный путь, на который он вступил бы и сам. Приемный отец дал ему военное образование, сделал офицером спецназа военной разведки. Он воспитал в нем ответственность перед близкими и далекими людьми, солдатами и их родителями и еще множество качеств, которыми можно было только гордиться.

Например, он помнил старинные дагестанские традиции и научил Ибрагима никогда не стрелять в спину врагу, даже самому лютому и ненавистному. Это качество давно уже перестало считаться важным среди современных дагестанцев, но когда-то именно оно определяло принадлежность человека к данному народу.

Как рассказывают легенды, в августе 1859 года имам Шамиль решил сдаться русским, осадившим его последнюю резиденцию, аул Гуниб. Он хотел так вот остановить войну и покинул пределы своей крепости. По дороге его несколько раз окликали местные мужчины, требовали, чтобы он обернулся. Но имам не стал этого делать. Он знал, что это грозит ему выстрелом. Однако стрелять в спину Шамилю тоже не решился никто. У дагестанцев тогда это считалось позором.

Ибрагим Владимирович хорошо помнил слова Владимира Васильевича, который когда-то говорил:

– Твоего отца часто обвиняли в том, что он не стреляет в спину врагу. Но он был настоящим аварцем и чтил честь горца. Подражай отцу, и тебя будут уважать так же, как уважали его.

Старший лейтенант хорошо и прочно усвоил эти уроки. Ибрагим Владимирович при необходимости устраивал засады на противника. Он отдавал команду открыть по бандитам огонь, но никогда не стрелял первым. Этому его тоже научил приемный отец, уважающий законы горцев, к которым он и относил Ибрагима. Хотя тот был таковым только наполовину. Его родная мать была русской. Характером и внешностью она сильно походила на мать приемную, Людмилу Витальевну, женщину добрую и мягкую.

Сам подполковник Крушинин усыновил Ибрагима сразу, как только забрал его из детского дома. Однако, при всей категоричности своего характера, он сначала оставил ему прежнее отчество, хотя и дал свою фамилию. Звали тогда приемного сына Крушининых Ибрагимом Аслановичем.

Только после окончания школы, перед самым поступлением в военное училище Людмила Витальевна аккуратно завела разговор с приемным сыном о том, чтобы сменить отчество. К ее удивлению, Ибрагим не сильно противился. С тех пор он стал Владимировичем.

Это вовсе не говорило о том, что парень решил вычеркнуть из своей жизни настоящего отца, подполковника спецназа МВД Аслана Надировича Ниязова, но свидетельствовало о том уважении, которое он испытывал к отцу приемному, манерами схожего с родным. По крайней мере, самому Ибрагиму отец запомнился именно таким – категоричным в суждениях, не признающим компромиссов, решительным и не отступающим от своих решений.

Мысли о звонке приемного отца заставили Ибрагима Владимировича вспомнить родных отца и мать. Он в глубине души понимал, что такие воспоминания его в чем-то даже ослабляют, но всегда хотел быть похожим одновременно и на Владимира Васильевича, и на Аслана Надировича. Это укрепляло его решимость.

Воспоминания приходили к нему в каком-то тумане, как будто в дыму от пылающего дома. Ведь Ибрагим уже задыхался, когда его нашел на горящей кровати брат Темирхан, схватил своими слабыми руками, взвалил на кривые, неравномерно поднятые плечи и вынес из дома, двери которого уже сгорели и не мешали выходу.

Отец тогда еще бегал там же. Именно он вынес тело уже задохнувшегося старшего брата Вали, в ту пору готовящегося стать студентом Дагестанского государственного педагогического университета, мечтающего со временем, как и мать, преподавать химию в школе. Вали в доме вообще считался маменькиным сыночком, был таким же мягким, как мать, по характеру, и послушным, беспрекословно выполнял любое указание родителей. Когда в доме начался пожар, Вали в своей комнате как раз занимался с матерью. Его, старшего сына, свою надежду на поддержку в старости, Аслан Надирович вынес первым. Он многократно пытался сделать ему искусственное дыхание, но так и не смог спасти.

После этого отец еще успел вынести из дома тело матери, тоже задохнувшейся.

А потом Ибрагиму показалось, что он услышал крик.

Продолжая кашлять, он закричал:

– Дагират!

Парень хотел было броситься в дом, но его удержал Темирхан, двумя руками ухватил за талию, оторвал от земли, не позволяя коснуться ее ногами и оттолкнуться, чтобы бежать в огонь.

В дом тем временем бросился отец, тоже услышавший крик Дагират, своей дочери.

В тот момент, когда братья уже ждали, что он вот-вот появится в дверях и на руках вынесет их сестру, дом обрушился. Сначала упала крыша. Она же своим весом, видимо, обрушила перекрытия второго этажа. От дома остались только обгорелые стены из силикатного кирпича.

Как раз к этому моменту приехали пожарные и «Скорая помощь». Но спасти кого-то оказалось невозможно, и помощь оказывать было некому. Отец с сестрой остались под завалами, а мать со старшим братом лежали во дворе без признаков жизни.

Ибрагима и Темирхана увез к себе домой начальник районной полиции. Но утром за ними уже приехали люди из районной администрации, чтобы надолго запереть в детский дом, который в сознании мальчиков ассоциировался с тюрьмой.

Вспоминать все это было больно. Особенно тяжело было думать о том, что, как потом установило следствие, это был умышленный поджог. Но виновных тогда так и не нашли. Хотя люди поговаривали разное. Были выслушаны и версии о мести бандитов. Подполковник Ниязов слыл бескомпромиссным борцом с ними. Но найти по горячим следам никого не сумели. Потом рассматривалась версия о коллегах, стремящихся занять пост Аслана Надировича. Никаких доказательств опять не было найдено, а на пост назначили вообще человека, приехавшего из Дербента. В результате обвинение никому не было предъявлено, не с кого было спросить.

При думах об этом кровь бурлила в груди мальчишки, как потом уже и взрослого офицера, и била в голову. Лицо его краснело и, видимо, поднималось давление. Ибрагим Владимирович иногда начинал кашлять, сперва легонько, а потом все громче и громче.

По этому поводу он даже обращался к врачу, опасаясь, что кашель когда-нибудь может подвести его и выдать противнику. Кашель у спецназовца почти то же самое, что и храп – вещь совершенно ненужная и недопустимая. Хорошо еще, что он не был постоянным.

Врач сказал, что это психосоматический кашель, а легкие у старшего лейтенанта, тогда еще командира взвода в разведывательной роте батальона специального назначения, чистые и развитые, и направил его к гипнологу. Тот сказал, что сеансов предстоит провести немало. Их будет как минимум двенадцать, и то только для начала. Лишь потом доктору, может быть, и станет ясно, что тут да как.

Однако такое лечение офицеру спецназа было противопоказано. Оно пробивало психику и делало его внушаемым, что конечно же является недопустимым для любого военного человека.

К счастью, со временем психосоматический кашель стал проходить. Теперь этот недуг подступал к Ибрагиму Владимировичу лишь изредка, когда его что-то подталкивало к воспоминаниям о том трагическом вечере.