ГЛАВА ШЕСТАЯ
Ваэлин
Губы красного обгорели, плоть местами отвалилась, зубы и десны торчали, словно обнаженные в непристойной ухмылке. Ваэлин не мог избавиться от ощущения, что ведьмин ублюдок смеется, наслаждается финальным триумфом.
Из сожженных уст вырвалось бульканье, хрип, разбрызгалась слюна и кровь. Лишенные век глаза уставились на Ваэлина. Ублюдок умоляет? Насмехается? Ваэлин присел, наклонился, чтобы уловить слова среди нечленораздельного шипения. Красный трясся и содрогался, тыкал языком в зубы, пытался выговорить слова.
— Ос-с-тал-ся один… больш-ше нет-т…
— Где?
— Уб-бей ме-ня…
Ваэлин посмотрел в налитые кровью глаза твари. Они казались просто дырами в никуда. Плоть на лице прогорела до кости.
— Да, я тебя убью, — пообещал Ваэлин.
Тварь поперхнулась, зашевелила языком в попытках произнести слово. Наконец она выдавила: «Альпи-ран…»
Ваэлин встал и подошел к Мудрому Медведю с Эрлином.
— Он говорит, есть еще один, далеко отсюда. Это важно?
— Важно для чего? — спросил Эрлин.
Ваэлин не ответил, но пристально поглядел на шамана. Тот замялся, посмотрел на красного и сказал:
— Неважно. Последнему придется остаться в украденном теле.
Ваэлин глянул на изуродованную почернелую тварь, лежащую среди камней. Замелькали быстрые, страшные, злые мысли: пусть мучается до последнего мгновения, пусть Асторек напустит волков, пусть раскаленное лезвие в глаза…
Его отвлек плач Кары. Ваэлин посмотрел на дальний край хребта, где гвардейцы Орвена сооружали погребальный костер. Кара уткнулась лицом в грудь Орвена и плакала. Неподалеку молча стояли сентары. Бой с куритаями унес половину их людей. Кираль стояла с Альтурком. Опершийся на копье, мокрый от пота талесса остановился рядом. Альтурку тяжело дался подъем.
— Прикончи его. Как — твое дело, — мотнув головой в сторону обгорелой твари, сказал Ваэлин и пошел к погребальному костру.
Потом Ваэлин сидел на краю обрыва. За спиной догорал костер, солнце опускалось за горы. На дне долины горцы еще обдирали воларских мертвецов. Победа тут же возродила прежнюю вражду, горцы разделились на группы и ожесточенно ссорились из-за добычи. Ругательства и проклятия разносились на всю долину. Без сомнения, каждый вождь считал себя главой войска и требовал причитающуюся главарю долю.
Ваэлин молчал, когда горел костер, когда завернутые в меха тела Дарены и Маркена корчились в огне, когда живые говорили прощальные речи мертвым. Даже Альтурк выдавил пару слов о тех, кто погиб за общее дело, Затем все понемногу разошлись, Кара все время плакала. Может, она так всю жизнь и проплачет?
— Почему это не важно? — осторожно, но настойчиво спросил Эрлин.
Ваэлин посмотрел на него, затем снова обратил взгляд на долину и мертвых, раздетых донага, белеющих в подступившем сумраке. Мертвецы лежали словно в капле воды, широкий край у реки, узкий — у западного края долины, куда они бежали в попытке спастись. Но, похоже, не спасся никто. Ни горцы, ни люди льда не щадили воларцев. Мертвых тоже не считали. Люди льда были счастливы, что обезопасили свое будущее, а горцы вряд ли умели считать больше, чем до десяти. Сколько же здесь пало? Шестьдесят тысяч? Семьдесят?
— Что ты еще увидел в камне? — не отставал Эрлин.
— Ты прожил бесчисленные века на этой земле, собрал знания множества человеческих жизней — но ты ни разу не пробовал покончить с Союзником. Наверняка возможности появлялись и раньше. Ты же говорил, что тебя многие искали. Отчего ты решил бороться именно сейчас?
— Раньше я всегда знал, что борьба окажется безнадежной и, скорее всего, фатальной для меня.
— Но теперь-то она уж точно фатальна для тебя. Мне показал это камень, — сообщил Ваэлин.
Эрлин присел рядом, посмотрел в долину, откуда еще доносились крики и ругательства.
— Мой Дар притянет его.
— Да.
— И как ты это сделаешь?
— Выбор не в моей воле, — ответил Ваэлин, встал и подошел к костру.
Пламя угасло. Над кучкой пепла вился слабый дымок. Ваэлин знал, что если всмотрится, то различит кости Дарены среди пепла, и закрыл глаза. Вряд ли она хотела бы, чтобы ее мужчина мучил себя.
— Ты говоришь, что я могу просто уйти? — удивленно произнес Эрлин. — Вот так запросто уйти прочь?
— Завтра утром мы выступаем на Волар. Думаю, там и придет ожидаемый нами финал. Надеюсь, ты присоединишься ко мне. Если нет — я пойму.
— Что нас ожидает в Воларе?
Ваэлин посмотрел на вьющиеся струйки дыма, поднимающиеся в ночь, теряющиеся среди звезд. Быть может, Союзник поймал ее так же, как и Ваэлина? Быть может, Союзник терзает ее, превращает в тварь, подобную недавно умершей?
— Там ожидает ящик, полный всем и ничем, — ответил Ваэлин.
Теперь коней с лихвой хватало на всех, хотя сентары предпочли бы своих крепких пони большим и покорным воларским лошадям.
— По крайней мере, будет что съесть, когда придут холода, — заметил Альтурк, обрезал подпругу и с презрительной гримасой сбросил седло.
Ваэлин провел утро в пререканиях с вождями горцев. Почему-то они все считали, что им придется драться с Волчьим народом за земли.
— Мы не хотим драться за ваши земли. Мои люди уже возвращаются в тундру, — твердил им отчаявшийся Асторек и повторял для Ваэлина на языке Королевства.
Облачившийся в богато отделанный воларский панцирь Хиркан гордо стоял с топором в одной руке и трофейным коротким мечом в другой; он что-то хмуро сказал.
— Он хочет знать, какой мы потребуем дани, — перевел шаман.
Ваэлину быстро и смертельно наскучили нелепые дрязги и глупые подозрения горцев. Сейчас они казались ничтожными и постыдными.
— Пускай держатся подальше от уходящих на север людей льда и от моих, идущих на юг.
Хиркан прищурился и заговорил снова.
— Они собрали много золота и драгоценностей на поле боя, — перевел Асторек. — Он не верит, что вы просто уйдете прочь и не попытаетесь отобрать их.
Усталость Ваэлина обернулась внезапной злостью, и он положил руку на рукоять меча.
— Скажи ему, пусть дерется со мной, и я докажу свою правду тем, что вывалю все золото на его труп и спокойно уйду прочь.
Судя по тому, как ощетинился Хиркан, пригнулся, выставил оружие и зарычал, перевод не потребовался.
— Хватит! — крикнула Кираль и ступила между ними.
Она удивила Ваэлина, обрушив на горца поток беглого и, похоже, крайне грубого воларского. Хиркан потерял охоту драться, прищурился, угрюмо кивнул. Когда Кираль умолкла, он что-то буркнул, искоса глянул на Альтурка и попятился, словно ожидал нападения в любой момент. Затем он сказал Кираль что-то краткое и злое, вдруг повернулся и пошел к своим воинам.
— Что вы сказали ему? — спросил Ваэлин.
— Что мой отец заметил их рознь и слабость, — ответила Кираль и кивнула в сторону равнодушного Альтурка, — а мой отец — великий воин и вождь, он вернется сюда со всем племенем и заберет эти горы, потому что местные жители недостойны богатств, дарованных духами.
— Ну, если что и объединит их, так именно это, — рассмеявшись, подтвердил Асторек.
Кираль улыбнулась ему, но мрачно глянула на Ваэлина.
— Моя песнь сказала, что вы убили бы его.
— Ваша песнь была права. Мы выезжаем через час. Асторек, пожалуйста, передай мою благодарность твоему народу и заверь его в нерушимой дружбе Объединенного Королевства. Я не сомневаюсь, что в скором времени королева вышлет к вам послов с предложением формального союза, — сообщил Ваэлин и пошел к Шраму.
— Из того, что мне сказал Мудрый Медведь, выходит, что, если ваша миссия завершится неудачей, наша победа здесь даст нам лишь временную передышку, — проговорил ему вслед Асторек.
— Именно потому я хочу выехать как можно скорее, — ответил Ваэлин.
Асторек посмотрел на Кираль, затем — на облако пыли, поднимающееся на месте лагеря за хребтом, где собирались в путь люди льда.
— Я хочу пойти с вами… я чувствую, что так говорит мне песнь волка.
Ваэлину помимо воли захотелось улыбнуться при виде того, как потупилась Кираль. Хм, любопытно, чью же песнь на самом деле слышит наш молодой шаман?
— Я благодарен за твой выбор. Пожалуйста, поторопись с прощаниями.
Путешествие через горы не улучшило настроения. Ведьмин ублюдок осквернил и убил все, к чему прикасался. В кустах повсюду валялись трупы горцев, селения по дороге были выжжены дотла, то и дело встречались тела запоротых до смерти воларских солдат, привязанных к брошенным наземь доскам. Воларская армия не хотела идти в горы, и красные обыденно забивали всех непокорных.
— Даже Токрев не был настолько жестоким, — сказал Асторек, завидев целую дюжину запоротых солдат.
С их тел поднялась стая ворон.
— Мне его жестокость показалась более чем чрезмерной, — возразил Ваэлин.
Впереди открылось поселение, тоже сожженное и разрушенное, но у некоторых домов еще сохранились крыши.
— На ночь мы остановимся здесь, — решил Ваэлин. — Лорд Орвен, разведайте горы в радиусе пяти миль. Победа или нет, мы сейчас на вражеской территории.
Когда стемнело, к костру подошел Эрлин. С самого начала марша на юг Ваэлин держался поодаль от остальных. У сентаров появилось много новых историй, и, хотя он почти не понимал лонакский, радостное возбуждение воинов вызывало отвращение и неразумный гнев. Ваэлин укорял себя, ведь сентары и пришли за новыми историями. Дар Малессы храбрейшим воинам — это начало самой захватывающей повести о подвигах.
— Асторек и Кираль пропали. Я не видел их с самого заката, — сообщил Эрлин, усаживаясь у костра и протягивая к нему руки.
Ваэлин посмотрел в темноту за полуразрушенными стенами дома. Если бы все обернулось не так, сейчас рядом могла бы сидеть Дарена — так же, как сидит рядом с Астореком Кираль.
— Думаю, они в безопасности.
— Она рассказала мне про ее снадобье, древнее лонакское зелье, причиняющее человеку боль. Очень сильную боль, способную убить — либо изгнать вселившуюся в человека чужую душу.
Лирна и Френтис не оставили никаких сомнений в том, насколько могущественно зелье Малессы. Но его действия Ваэлин еще не видел.
— У Союзника есть Дар непонятной нам природы, способный погубить целую цивилизацию. Союзник может сохранить свой Дар и за Порогом.
— Я понимаю, — сказал Ваэлин. — Но теперь у нас нет другого выхода. Мы должны полагаться на слова провидца. Ты коснешься черного камня в Воларе, но это будешь не ты.
— Откуда мы знаем, что на этом все закончится? Быть может, прикосновение к камню сделает нашего врага еще сильнее? Ты же видел в камне памяти, что Союзник хотел коснуться черного камня.
— Но он и страшился его так, что спрятал на многие столетия.
Протянутые к теплу руки Эрлина дрожали, но он улыбался.
— Брат, я боюсь. Я прожил много лет, столько повидал и ощутил. Но я хочу еще большего. Моя безымянная жена нередко называла меня эгоистом — обычно перед тем, как чем-нибудь швырнуть в меня.
— Ты многих спас, — напомнил Ваэлин. — Двое спасенных стали храбрыми людьми и идут сейчас с нами.
— Боюсь, это тоже лишь мой эгоизм. Я спасал многих, надеясь, что когда-нибудь они выиграют за меня мою войну, победят Союзника, избавят меня от страха. А что бы сделала твоя королева, если бы ее поставили перед необходимостью решать?
— Она бы поступила наилучшим для Королевства образом.
Эрлин сдавленно хохотнул.
— Ты хочешь сказать, что она связала бы меня по рукам и ногам и насильно потчевала отравой Малессы до тех пор, пока Союзник не оказался бы накрепко скованным в моей плоти? А если вы выиграете войну? Ты не боишься того, во что может превратиться твоя королева? Брат, я видел много монархов — но никого подобного ей.
— Она — не Союзник. И никогда не будет им.
— Ты так уверен? Ты же видел его в построенном им городе. Ты же видел, как люди любили тогдашнего Союзника. А его власть разрослась, сделалась непререкаемой, и никто не смог остановить его.
— Его остановил Лионен. Он убил его и отправил его душу за Порог.
Эрлин отдернул руки, спрятал ладони.
— Мы можем выждать до тех пор, пока не достигнем Волара…
— Его тварь еще владеет телом в Альпиране. Если промедлим, тварь может потерять его, и Союзник пошлет ее в твое тело.
Веко Эрлина нервно подергивалось, на скулах вздулись бугры — так он стиснул зубы. Пусть он и прожил множество лет, повидал чудеса мира, стал героем мифов и легенд, — сейчас он просто человек, трясущийся от страха в разваленной убогой хижине.
— Если получится так, что ты не сможешь доставить Союзника к черному камню, обещай мне, что не убьешь мое тело — но используешь лонакское снадобье и прогонишь Союзника назад, за Порог.
— Я обещаю. Я сохраню тебя.
— Меня? — Эрлин криво и зло усмехнулся. — Брат, я сомневаюсь, что оставшееся после этого еще можно будет называть мной.
Он встал, зябко обхватил себя руками и тихо выговорил, почти прошептал:
— Дай мне ночь. Мы сделаем это утром.
Ваэлин попросил Альтурка заняться связыванием. Талесса знал толк в узлах.
— Пусть сможет дышать, но ничего больше, — сказал Ваэлин, когда лонак опутывал веревкой грудь Эрлина.
Когда талесса завязал последний узел, пришла Кираль. Веревка охватывала Эрлина от плеч до талии, руки были плотно связаны за спиной. Он с трудом опустился на колени.
Кираль откупорила флакон и глубоко вздохнула, опустилась на корточки, запинаясь, проговорила:
— Извини… будет больно… очень.
— Дорогая моя, мне это уже сказали, — буркнул он. — Тогда давай побыстрее.
Она встала и опустила во флакон тростинку, затем нараспев произнесла — повторила слова Малессы:
— Одна капля, чтобы изгнать их, две капли, чтобы притянуть их.
Эрлин умоляюще посмотрел на Ваэлина, будто напоминал не забывать про обещание. Кираль вытянула из флакона тростинку, покрытую темной вязкой жижей. Тростинка опустилась, и на кожу Эрлина упали две темных блестящих капли.
Ваэлин ожидал крика, но Эрлин лишь напрягся, стиснул зубы. Жилы на его шее вздулись, лицо побагровело, перекосилось — и он рухнул, забился в судорогах, выгибаясь, колотя пятками оземь, на губах запузырилась пена. Жуткая пытка длилась целую минуту. В конце концов Эрлин затих, вытянулся, мертво уставился в небо.
Ваэлин подумал, что снадобье, скорее всего, просто убило бессмертного и великий план оказался фантазией обезумевшего от горя, отчаявшегося глупца.
Но Эрлин вдруг заморгал.
Он приподнялся, встал на колени, посмотрел на связывающую его веревку, затем окинул взглядом окружающих. В его глазах не виделось злобы и ненависти — лишь чистейшее любопытство. Его взгляд задержался на Ваэлине, и тот, кто занял тело Эрлина, улыбнулся — искренне, даже тепло и с благодарностью.
— Спасибо, — проговорил он.
Голос, хотя и узнаваемо принадлежащий Эрлину, стал звучней и сильней. Занявший тело закрыл глаза, обратил лицо к небу и улыбнулся во весь рот, ощутил прикосновение ветра к коже.
— Убей его! — пятясь от связанного, крикнула побелевшая от страха Кираль. — Это неправильно! Это страшно!
Ее кошка припала к земле, оскалилась и зашипела.
— Вне зависимости от того, что тебе говорит песнь, решение тут принимаю я, — сказал Ваэлин.
— Нам нельзя было делать такое! — схватившись за нож, крикнула она. — Моя песнь гремит об этом!
Она выхватила нож и шагнула вперед. Ваэлин преградил путь.
— Его нужно отвезти в Волар. И я отвезу его туда.
— Ты не понимаешь! — прошипела она. — Все это странствие, все потерянные жизни, каждая битва — мы все время делали лишь то, чего хотел он! С каждым шагом приближали его к заветной цели!
Связанный равнодушно посмотрел на Ваэлина и вдруг захохотал.
— Мы с тобой устроим славный финал, — отсмеявшись, пообещал Союзник.
— Как тебя зовут? — спросил Ваэлин.
Союзник даже не глянул на него. Он сидел, расслабившись, в седле, крепко привязанный к нему, и с интересом рассматривал местность, словно хотел запомнить каждую мелочь.
— Жена звала меня мужем, дети — отцом, — ответил он. — В других именах я никогда по-настоящему не нуждался.
Ваэлин нахмурился. Мысль о том, что у чудовища могло быть потомство, показалась абсурдной и ужасающе мерзкой.
— У тебя были дети?
— Да, два мальчика и девочка.
— И что с ними стало?
— Я убил их, — ответил Союзник.
Он с удивлением и любопытством посмотрел на небо. Там парил одинокий стервятник, большая птица с широкими крыльями, обычная для здешних гор.
— Зачем?
Союзник помрачнел.
— Долг отца временами тяжел, но от него нельзя уклониться. Правду об этом тебе никогда не узнать — и за то скажи спасибо.
— А сейчас ты намереваешься убить меня?
— Ты убил себя в тот момент, когда открыл для меня это тело. Девушка была права: все твои дела помогали приблизить мою цель.
— И как же они приближали твою цель? — спросил Ваэлин.
— Знаешь, я ведь не скажу. И никакие муки, причиненные этому телу, не позволят тебе ничего выведать. Но не переживай. Ты очень скоро узнаешь все ответы на свои вопросы.
Большую часть дня они ехали в молчании. Гвардейцы Орвена двигались в авангарде, сентары разведывали местность по сторонам от дороги. Кираль с Астореком сильно отстали, волки шамана держались рядом с ним. Похоже, песнь не унималась, и лоначка не хотела приближаться к Союзнику. Лоркан с Карой тоже посматривали на него с опаской, а до сих пор заговаривал с ним лишь Ваэлин.
— Почему бы тебе не спросить меня? — не отрывая взгляда от облаков, закрывающих клонящееся к горизонту солнце, предложил Союзник. — Ты же хочешь знать, поймал ли я ее.
Ваэлин крепче сжал поводья, Шрам тихо фыркнул — ощутил злость хозяина.
— А ты поймал? — хриплым шепотом спросил тот.
— Ну конечно. Она оказалась замечательным развлечением. Правда, очень упрямым. Я понимаю, отчего ты так любил ее. Редко попадаются настолько яркие души. Со временем, несомненно, я бы сумел ее вылепить должным образом, создал бы сон, богатый нужными искушениями. Я нашел такой для твоего брата. Кажется, его звали Каэнис?
Ваэлин остановил коня. Союзник подъехал ближе, оказался на расстоянии удара мечом. Ваэлин посмотрел в пустые безразличные глаза Союзника. Сжавшие поводья руки дрожали.
— Он умер приемлемо героической смертью, — после некоторого раздумья сообщил Союзник. — Он спасал вашу королеву из восхитительной ловушки, приготовленной моей служанкой. У него был великий Дар, и он мог бы оказаться очень полезным, но из-за тебя он безвозвратно утерян — равно как и женщина, которую ты любил. Если бы ты оставил меня в покое, то однажды смог бы снова услышать их голоса. Но теперь они оба исчезли, превратились в ничто, как и большинство душ. Ты сделал это, когда принес меня сюда. Без меня некому удержать их.
— Ты лжешь, — медленно, с трудом произнося слова, выговорил Ваэлин. — Что-то задержало тебя за Порогом. Это что-то могло задержать и их.
— За Порогом, надо же, — картинно вздохнув, сказал Союзник. — Что за нелепое название! Впрочем, можно использовать и его. Мои люди не называли это никак, будто, отказав в имени, они могли бы стереть с лица земли преступление, связанное с созданием, как вы говорите, места за Порогом.
Ваэлин подумал, что Союзник опять лжет. Несомненно, место за Порогом — вечное, и Каэнис с Дареной связаны там навсегда. Оттого снова нахлынуло горе, и с ним — неразумный гнев. Меч все тяжелее лежал на спине — постоянное искушение.
Ваэлин пришпорил Шрама, и тот пошел.
— Знаешь ли, мы многого не понимали, — весело и лукаво поведал Союзник, будто разбитной дядюшка рассказывал о былых проказах любопытному племяннику. — Ведь мы воображали себя такими мудрыми. И с чего бы нам не воображать? От зрелища сотворенных нами на этой земле чудес повредился бы твой примитивный разум. Но проблема с любознательностью в том, что она воистину безгранична. Мы завоевали весь мир, причем без битв и крови. Так отчего бы не поискать другие миры? Ключом к ним были наши камни. Они были ключом ко всему в нашем мире чудес. Мы выкапывали их, обтесывали, и с обработкой в них пробуждалась мощь. В них была сила сохранять наши знания и память, пронести нашу мудрость через века и, как оказалось, достичь других миров.
— Черный камень, — не оборачиваясь, обронил Ваэлин.
— Да, — удивленно подтвердил Союзник и рассмеялся. — Сознаюсь, я недооценил тебя. Черный камень должен был стать нашим наибольшим свершением. Думаю, тебе не терпится узнать, что же он такое.
— Я знаю, что ты создал его и устрашился созданного.
— Что сказал тебе Лионен? Наверное, что этот камень — ящик, в который можно поймать меня?
Ваэлин оглянулся. Взгляд Союзника был холодным, оценивающим. Ха, похоже, и он не знает всего.
— Он сказал мне, что смерть жены подвигла тебя искать уничтожения построенного тобою же мира, а Лионен убил тебя ради сохранения мира.
— В общем-то, верно, хотя причиной убийства я бы назвал, скорее, банальную ненависть и зависть. Знаешь, он долго убивал меня.
— Я видел, что ты сотворил со своими людьми, — заметил Ваэлин. — Ты должен расплатиться за это и за все, что ты совершил с тех пор.
— Расплатиться? В самом деле? Я провел бессчетные годы без боли, радости, всего того, что называют человеческими чувствами. — Он откинулся на луку седла, расслабился. — Пожалуйста, подвергай эту плоть каким угодно мучениям. Я приму все и попрошу еще.
— Что же такое черный камень? Если это не тюрьма, что же? — тихо и страшно спросил Ваэлин.
Меч чуть ли не сам шевелился за его спиной.
Союзник посмотрел на Лоркана и Кару — оценил, услышат ли они.
— В мое время не было подобных им. Никто не рождался с Даром, с силой, вплавленной в душу, передающейся из поколения в поколение. Наши Дары происходили только от черного камня. Коснись его раз, и он дает…
— В мире не было Тьмы! — воскликнул внезапно понявший Ваэлин. — Вы создали ее!
В лице Союзника презрение мешалось с любопытством.
— Эх, как же мало вы знаете. В воде и земле всегда содержалась капризная древняя сила, но взять ее — не в человеческой власти. Камни принесли нам иное, новое, подарок силы из-за пропасти, разделившей миры. Мы взяли ее и построили чудеса…
Союзник умолк, посмотрел на лонаков, на Одаренных, и на его лице изобразилось насмешливое презрение.
— Этот мир — плод наших усилий. Знаешь, когда к Лионену в первый раз пришло видение, он подумал, что заглянул в прошлое, в давно забытый варварский век, где люди убивают друг друга из-за предрассудков. Затем он увидел руины моего города и понял, что заглянул в будущее, которое мы построили вместе.
Союзник больше не разговаривал, но был вполне доволен даже и связанный, ехал спокойно и с благодарной улыбкой принимал пищу, когда его кормили с ложечки. В первые пару дней молчания Ваэлин задавал много вопросов, но в конце концов сдался и умолк. Тварь больше не хотела ничем делиться.
Через десять дней они оставили горы за спиной и спустились на равнины, в страну опрятных деревень, уютных долин и перелесков, а дальше на юг появились виллы разных степеней роскоши и плантации. Некоторые были спешно заброшены, другие — усыпаны трупами, сожжены либо разрушены. Ваэлин сначала думал, что так ведьмин ублюдок вымещал злобу, но затем стало очевидно: разрушения — плод мятежа. Там и тут под арками разгромленных вилл болтались одетые в черное, часто целыми семьями. На телах виднелись следы пыток.
— По пути на север красные забирали их варитаев, — осмотрев в особенности большую виллу, уничтоженную пожаром до фундамента, заключил Асторек. — Хозяева остались беззащитными перед взбунтовавшимися рабами.
— Но зачем убивать детей? — спросила Кара.
Вилла сгорела, но ее хозяин — нет. Перед крыльцом обнаружилось распростертое тело с вытянутыми руками и ногами, выпущенными кишками. Рядом лежали женщина и мальчик, подвергнутые такой же казни.
— Когда всю жизнь избивают и унижают, нелегко унять ярость, — сказал Асторек. — А рожденных в рабстве детей отнимают у родителей и продают — конечно, если оставляют в живых.
— Все равно это неправильно, — пробормотала Кара. — Все в нашей чертовой авантюре неправильно.
Союзник с любопытством осматривал обгоревшие руины виллы. В последние дни он явно скучал и напоминал Ваэлину аристократа, принужденного наблюдать банальные развлечения летней ярмарки. Похоже, ему не терпелось увидеть финал — как и Ваэлину.
Через неделю показался первый город — окруженное стеной скопление неряшливых домов, уродливым наростом торчавшее из зеленых полей. Асторек так и не смог отыскать в памяти его название, но вспомнил, что тут стоял отцовский полк перед тем, как выступить в роковой поход.
— Наши люди перепились и сцепились с местными, — рассказал молодой шаман. — В ход пошли ножи, дело обернулось скверно. На следующий день отец одного повесил и выпорол десятерых. Странно, но солдаты почти не были в претензии. Думаю, это единственный раз, когда отец заслужил хоть толику их уважения.
— Тут воняет хуже, чем в халупах мерим-гер, — процедил Альтурк. — Нас немного. Лучше объехать.
— Здесь начинается Северная дорога, ведущая к Волару, — заметил Ваэлин.
Горожане, однако, не захотели пропустить их. У въезда на дорогу встала вышедшая из города толпа, одетая вразнобой — и в серое, и в черное, и со случайными проблесками красного. Оружие несли все, но не слишком хорошее, строй держали плохо. Впереди сборища стоял здоровенный парень, скрестивший на груди голые мускулистые руки, и с вызовом глядел на Ваэлина. Парень был в красной тунике и черных брюках, мощные запястья скрывались под множеством золотых и серебряных браслетов.
Когда путешественники приблизились на полсотни шагов, Ваэлин сказал Астореку:
— Передай ему, что он мешает нам проехать.
Асторек заговорил, парень выслушал и разразился длинной тирадой. Здоровяк размахивал руками и указывал во все стороны.
— Он говорит, что всюду, куда достает взгляд, его земля и он тут — король, — перевел Асторек. — Он убил многих, чтобы захватить этот город, и еще многих убьет ради его удержания.
— И чего он хочет?
— Дани и повиновения за право воспользоваться дорогой.
— Он раб? — спросил Ваэлин.
— Насколько я могу судить, гарисай. Похоже, в этой провинции недавно сменилась власть, и на фоне хаоса ею завладели сильнейшие драчуны.
— Скажи ему, что в этих землях мы видели много убитых детей. Я хотел бы знать, он ли ответственен за это.
Асторек перевел вопрос, здоровяк сплюнул и яростно замахал руками, при том тыкал пальцем в сторону Ваэлина — наверное, хотел вызвать на бой.
— Он говорит, что стер проклятую кровь господ с этой земли, их племя больше не возродится. Он теперь здесь господин и требует должное ему.
— Он получит должное, — заверил Ваэлин, спешился и быстро пошел к здоровяку.
На лице новоиспеченного короля появилось удивление, затем тревога. Ваэлин обнажил меч. Парень выдернул из-под рубашки короткие мечи, грамотно и красиво встал в стойку: один клинок сверху, второй снизу.
Ваэлин на ходу метнул нож, и тот по рукоять вошел в глазницу здоровяка. Он пошатнулся, но автоматическим движением отбил удар Ваэлина. Однако орденский клинок ушел вверх, мелькнул — и врезался в толстую шею гарисая. Но меч не прошел насквозь, застрял в позвоночнике, и пришлось вытащить его и ударить снова, чтобы отделить голову от корчащегося тела.
Затем Ваэлин посмотрел на восставших рабов. Те и не думали мстить за павшего короля, не кинулись в бой, а попятились в ужасе и отчаянии. Что же, неплохо для первого впечатления.
Ваэлин подозвал Асторека:
— Переведи каждое мое слово в точности. Отныне и навеки я объявляю эту провинцию собственностью королевы Объединенного Королевства Лирны Аль-Ниерен. До тех пор пока королева не позаботится о честном и справедливом управлении вами, вы должны вести себя как свободные подданные Королевства и воздерживаться от убийств и грабежей. Если же нет, королевское правосудие будет скорым и беспощадным, — тут Ваэлин сделал паузу и пнул голову здоровяка, — а моя королева не столь милосердна, как я. А теперь убирайтесь с дороги.
Он стряхнул кровь с меча и направился к Шраму.
Дальше пошли более людные земли, но не менее растревоженные бунтами. На дороге часто встречались люди, тащившие разнообразное добро, и свое, и награбленное. При виде большой группы вооруженных всадников они бросались прятаться в поля, где, как ни странно, еще попадались работающие невольники. Однако убегали не все, оставались старики и обремененные маленькими детьми семьи. Они отходили на обочину и бессмысленно глазели на всадников, младшие кричали и показывали пальцами, старшие закрывали им ладонями рты. И не все оказались запуганными. Потерявшие все из-за восстания рабов потеряли и страх: дерзили, грозили кулаками, изрыгали хулу. Одетый в черные лохмотья старик забрался на кучу навоза, подпрыгивал, орал что-то нечленораздельное и швырялся конскими лепешками. Альтурк положил дубинку на плечо и подъехал посмотреть на древнего храбреца. Тот еще побуянил, но вскоре притих под взглядом талессы, осел на смрадную кучу своих боеприпасов и заплакал.
— Странные люди, — вернувшись в строй, сказал Альтурк. — Они ищут хорошей смерти и валятся в слезах, когда им предлагают такую смерть.
За следующую неделю отряд преодолел две сотни миль и не повстречал ни единого воларского солдата, хотя наткнулся на следы боя. На дороге и вдоль нее лежало около сотни тел, большинство — мужчины, но попадались и женщины, судя по одежде, вперемешку рабы и свободные. Многие умерли, схватившись в драке, сжимая ножи либо вражеское горло, одна девушка лежала, вцепившись зубами в предплечье одетого в черное, убившего ее.
— Если так будет и дальше, вашей королеве окажется нечего завоевывать, — заметил Асторек.
— За исключением земли, — проговорил Союзник, и все вздрогнули от звука его голоса. Союзник равнодушно осмотрел место побоища и добавил: — В вашем мире единственное настоящее богатство — земля. Полагаю, ваша королева неплохо поживилась бы ею. Но, к сожалению, я не могу позволить ей этого.
— Возможно, ты заговоришь иначе, когда встретишь ее, — сказал Ваэлин.
Он перестал видеть сны. Каждую ночь теперь он ложился и проваливался в забытье — и ничего не видел до утра. В императорской темнице всегда приходили сны о Дентосе, Шерин, даже Баркусе. Тогда Ваэлин посчитал сны пыткой, заслуженным наказанием, возмещением за императорскую милость. Теперь он понял: сны — благословение. Дарена безвозвратно ушла, а ему судьба отказала даже в иллюзии, в кратком драгоценном сновидении о ней. Хотя после него намного тяжелей просыпаться и ощущать холод и пустоту подле себя, словно безжалостный топор, врезающийся в шею. О, как Ваэлин жаждал хоть раз обмануться.
— Она вспоминала о тебе, — произнес Союзник.
Стараясь не глядеть на него, Ваэлин выбрался из-под одеяла, встал. Еще не рассвело, и Союзник казался едва различимой тенью по другую сторону дымящихся углей костра.
— Ты хочешь знать, что она сказала?
— Отчего ты снова заговорил? Может, оттого, что мы приближаемся к Волару?
— Нет, меня побудила честная простая скука. С вами, примитивными, интересней день ото дня. Конечно, я оставил вам эпоху невежества, но вы умудрились сделать ее интересной. Скажи, почему ты не сохранил голову того человека? Мне кажется, она имела бы некое ритуальное значение.
— Ты и в самом деле настолько мало знаешь о нас? Ты же раздувал хаос и смуту в этом мире многие столетия. Как ты можешь быть настолько невежественным?
— Я вижу лишь глазами пойманных в безвременье за Порогом, но даже и такое видение бывает смутным, — ответил Союзник. — Смерть меняет душу, удаляет многое из того, что есть плоть души. Один философ в мое время утверждал, что душа — это всего лишь совокупность памяти, не более чем метафора.
— Очевидно, он ошибался.
— В самом деле? Тебя не удивляет, что лишь Одаренные пребывают за Порогом? Неужели лишь они благословлены душой, а прочие растворяются в небытии после смерти?
— Жизнь приучила меня терпеливо относиться к тайнам, в особенности — необъяснимым.
Союзник тихо и сердечно рассмеялся, придвинулся ближе, наклонился, теперь ясно видимый даже сквозь сумрак, пытливо посмотрел на Ваэлина.
— Объяснение этой тайны — я. Место за Порогом — не вечное царство мертвых, а плод глупости и гордыни, короста на гноящейся ране, пораженной заразой и разносящей заразу. Существовать там — значит целую вечность терпеть холод смерти, ощущать, как медленно убывает твое «я», пока не останется всего лишь бесформенное сознание, потерявшее память, но способное чувствовать и мыслить, воспринимающее только бесконечный холод.
— Но ты сохранил достаточно разума для того, чтобы терзать нас, — вставая, заметил Ваэлин. Он шагнул к Союзнику, присел на корточки и хриплым шепотом спросил: — Каков твой Дар? Что нас ожидает в Воларе?
Союзник не сразу ответил. Он оценивающе глянул на Ваэлина и задумчиво произнес:
— Она говорила, как сильно любит тебя, как ты излечил разорванное скорбью сердце. Хотя она тревожилась о женщине, которую ты любил до нее, боялась, что, когда закончится война, ты отправишься за нею. Но больше всего она боялась за вашего с нею ребенка. Она надеялась на девочку, но знала, что родится мальчик, и опасалась, что ему захочется пойти за отцовской славой…
Союзник отлетел от удара, брызнула кровь и вышибленные зубы. Ваэлин почти не ощущал кулака, превращавшего лицо Эрлина в кровавое месиво, не слышал потока страшной хулы из своего рта — и не заметил дубинки Альтурка, врезавшейся в основание черепа и отправившей его в глубокое забытье.
Но на этот раз сон пришел.
