Дарена вернулась в свое тело с криком. Ее трясло. Ваэлин обнял ее, прижал к себе и держал, пока она не успокоилась. Она выходила из тела лишь на короткое время и по своему желанию, поскольку горцы пока не появились. Потому вряд ли Дарена так измучилась из-за злоупотребления Даром.

— Они теперь в горах и убивают всех, кого находят, — выговорила побелевшая девушка. — Ваэлин, он знал, что я его видела, и смеялся.

Ваэлин собрал старейшин Волчьего народа послушать рассказ Дарены. Те совсем приуныли. Воистину на их народ легла Тень Ворона, и давно предсказанный ужас пришел к порогу дома.

— Среди них много варитаев и куритаев, — сообщила Дарена. — Вольных мечников гораздо меньше, в основном кавалерия. Их души растревожены, полыхают красным цветом подозрения и страха. Армия вошла в горы два дня назад. Я видела признаки битвы и остатки поселения. Там перебили всех: и молодых, и старых. Пленников не брали. Воларцы пришли не за рабами.

Дарена умолкла, закрыла глаза — заставила себя вспоминать.

— С теми, кого они взяли живьем, сделали очень плохое. Их по-разному и долго мучили, — сказала она и посмотрела Ваэлину в глаза. — Он хотел, чтобы я видела.

— Где они сейчас?

— Идут на северо-восток. Держатся плотной группой, высылают разведчиков, но немного и недалеко. Я видела тех, кто собирается противостоять им, но их слишком мало, они не смогут задержать армию.

— То есть горцам нужна наша помощь, — заключил Ваэлин.

— Нет, — сказал единственный сидевший, человек в капюшоне.

Он примостился у костра и тыкал своей палкой в угли.

— Мастер Эрлин, быть может, вы посоветуете нам?

— Мне кажется, это очевидно, — ответил Эрлин, откинул капюшон и тепло улыбнулся Дарене. — Миледи, разве воларцы не превышают нас числом вдвое?

Она искоса глянула на Ваэлина и кивнула.

— Чтобы иметь хоть какой-то шанс выстоять, горцы должны объединиться. А они не объединятся. Я пытался предупредить вождей, они не стали слушать. Для них привычны экспедиции воларцев за рабами. Каждые несколько лет сюда приходят войска. Как правило, от них можно откупиться рудой и пленниками, взятыми у других племен. Иногда горцы дерутся, чтобы молодые воины заработали шрамы. Такое продолжается уже два века и сделалось обычаем. Горцы не понимают, с чем столкнулись. К тому времени, как ты придешь на помощь, горцев уже победят.

Эрлин снова принялся тыкать палкой в огонь. Ваэлин заметил, как побелели костяшки пальцев у вечного странника. А ведь он боится. И что же может напугать человека, неподвластного смерти?

— Племена знают тебя. Ты можешь провести нас к ним? Говорить за нас? — спросил Ваэлин.

— Они не выступают вместе. Когда они не воюют друг с другом, дерутся кланы внутри племени. Пока мы переговорим со всеми, уже будет слишком поздно. В любом случае, горцы увидят в вас лишь нового врага.

— То есть вы хотите, чтобы мы сидели здесь и не обращали внимания на убийства?

— Я думаю, вы понимаете, что слуга Союзника хочет спровоцировать вас. А вы пришли сюда не для войны, а в поисках знания, которым я, по-вашему, должен обладать. В поисках ключа к победе над Союзником.

Ваэлин нахмурился. В голосе Эрлина слишком уж явно слышалась ирония.

— Подобное уже случалось раньше? — спросил Ваэлин.

— Несколько раз. Ученые, короли и, — он печально улыбнулся, — воины. Все они видели мощь Союзника, и все приходили ко мне за древними знаниями и могущественными дарами. Хотя времена были не такие страшные, как сейчас.

— Да, времена сейчас другие, — согласился Ваэлин. — Союзник хочет покончить с нами раз и навсегда.

Эрлин вздохнул и встал.

— Брат, тогда лучше я покажу вам то же самое, что показал им. — Он ткнул палкой на восток, где над пиками низко висели черные облака. — Хотя, сдается мне, вашему народу не понравится климат тех мест.

Они никого не встретили в горных долинах по пути на восток. Заметили лишь нескольких лосей, стремительно удиравших, когда ветер доносил человеческий запах.

— Здешний горный народ — шахтеры, — пояснил Эрлин. — Они добывают олово и медь и продают воларцам, несмотря на постоянные трения и войны. Так далеко на севере, как мы зашли, мало рудных жил. А разведчики племен сейчас заняты воларским нашествием.

— Вы долго прожили здесь? — спросил Ваэлин.

— На этот раз шесть лет, хотя однажды я задержался здесь на три десятилетия. Двести лет тому назад здешний народ еще не был настолько свирепым.

— И что же вас задержало?

— Вдова с детьми, со злым языком, но добрым сердцем. Она не возражала, чтобы я остался и изображал ее мужа. Когда она умерла, дети уже выросли, а воларцы отправили первые экспедиции за рабами. Я подумал, что лучше уйти. Но меня всегда тянуло в здешние места.

— Отчего же?

Эрлин помрачнел, посмотрел на горы, озаренные сполохами огня. Теперь они казались ярче, а небо над ними — еще чернее.

— Брат, я расскажу, но сейчас не время.

Вечером Кара, Лоркан и Маркен подошли к Эрлину. Они хотели послушать истории об удивительной жизни бессмертного. Кара почти не помнила его, но все же в памяти остались детские рассказы о нем во время путешествия к разрушенному городу.

— Вы вернулись на дальний восток, к храму за облаками? — спросила она.

— Да, вернулся. Но пробыл там всего одну ночь, — сказал он и посмотрел на собравшихся вокруг сентаров.

Сентары были из тех немногих, с кем Эрлину не довелось общаться. Бессмертного удивляла их ненасытная и простодушная жажда новых историй. Это не очень вязалось со слухами о свирепости и кровожадности сентаров.

— А там была Нефритовая принцесса? — не унималась Кара.

— Была, и столь же прекрасная, как и раньше, не затронутая годами, все еще поющая свою прекрасную песнь. Я радовался, что сумел повидать ее, хотя путешествие оказалось нелегким. Даже земля королей-торговцев не свободна от раздоров.

— И кто же она, Нефритовая принцесса? — спросил Ваэлин.

— Единственная из встреченных мной, кто прожил дольше меня. Пять сотен лет назад короли-торговцы заточили ее в храме под облаками. Короли все еще ездят к ней, надеясь услышать глас неба. Я думаю, они очень забавляют ее, хотя сказать трудно. Ее настроения бывают такими же непонятными, как и ее слова. Но ее песня…

Эрлин закрыл глаза, и лицо его сделалось отстраненным и счастливым, озаренное светом удивительного воспоминания.

— Бесчисленные годы, проведенные в упражнениях с арфой и в пении. Я единственный, благословленный счастьем услышать ее пение дважды в жизни.

Ваэлин заметил, как беспокойно заерзала Кираль, и понял, что сказала ей песнь: Эрлин не надеялся еще раз увидеть Нефритовую принцессу. Бессмертный боялся принесенной Ваэлином судьбы.

— Я однажды слышал забавную историю про ренфаэльского рыцаря, спасенного от смерти мальчишкой, обладавшим способностями целителя, — сказал Ваэлин. — С рыцарем путешествовал человек, не способный умереть. Рыцарь рассказал, что бессмертный спасает Одаренных в надежде на то, что в Королевстве когда-нибудь родится человек с Даром, позволяющим убить бессмертного, ибо он устал от жизни.

— Устал от жизни? — с удивлением спросил Эрлин, задумался, закусил губу. — Хм… нет. Жизнь — это бесконечные ощущения, перемены, разнообразие. Люди не созданы, чтобы уставать от нее. И я не устал. Но я всегда знал, что когда-нибудь моя жизнь закончится. Я не могу жить по-настоящему вечно — и не буду. Нефритовая принцесса тоже знала это. В первый раз я отыскал ее в надежде получить ответ. Я хотел понять, почему я остаюсь молодым и живу, когда другие стареют, умирают от болезней и поветрий. Принцесса не пожелала мне ответить. Многие из тех, кто осиливает опасный путь к храму, уходят разочарованными. Но и тем, кого принцесса удостоила разговора, ее слова кажутся туманными и неясными, их невозможно истолковать и понять. В ее песне был недостаток, крошечный, незаметный нетренированному уху, но мне, прожившему так долго, ошибка показалась очевидной и грубой, словно у подмастерья, только осваивающего игру. Ошибка была в короткой последовательности нот, немыслимо сложной, превыше возможности любого другого, бравшего в руки арфу. Возможно, эта последовательность нот была неподвластна и самой принцессе. Развитие не остановилось, совершенство не было достигнуто — и, возможно, не будет достигнуто никогда.

На третий день перехода войско подошло к первому поселению, горстке каменных домов на плоской вершине горы. В воздухе витал легкий запах серы, над горами клубилась туча, густевшая к востоку, где сильнее отсвечивало пламя. Эрлин велел остановиться в миле от поселения. Навстречу выбежало с сотню мужчин, все с оружием.

— К племени ларета нечасто наведываются гости, — пояснил Эрлин. — Оно невелико числом и живет вблизи огненных гор, потому мало кто осмеливается нападать на ларета. Брат Ваэлин, они хотят переговорить с вождем прибывших.

Ваэлин попросил Асторека сопровождать их с Эрлином. Непрошеных гостей встретили воины, выстроившиеся в шеренгу, почти все — мужчины, вооруженные топорами и длинными копьями с узким лезвием. Воины носили кожаные юбки до колен со множеством нарисованных символов и бронзовые нагрудники, мутно поблескивающие в тусклом свете скрытого тучами солнца. Посреди шеренги стоял кряжистый мужчина средних лет с топорами в обеих руках. Седеющие волосы воина были заплетены в толстые косы. Он немного расслабился при виде Эрлина, но с подозрением осмотрел Ваэлина и побагровел от ярости, завидев Асторека, занес оба топора над головой. Его люди схватились за оружие.

— Пертак! — обратился к воину Эрлин, дружелюбно улыбнулся, указал на Асторека с Ваэлином и заговорил.

— Он говорит, что привел к ларета много союзников, — перевел Асторек и добавил с глубокой тревогой: — Тень Ворона, это глупость. Здешний народ всегда убивает пришедших.

— Но его-то не убили, — заметил Ваэлин и указал на Эрлина, с распростертыми руками подходящего к вождю.

Эрлин остановился в паре футов от вождя, тихо заговорил, и тот заметно смягчился, хотя посматривал на гостей с прежней подозрительностью. Эрлин повернулся и поманил Ваэлина с Астореком.

— Пертак, вождь ларета, требует дани, если уж вы хотите осквернить его земли своим присутствием, — поведал Эрлин, хотя Ваэлин не заметил, чтобы вождь сказал хоть что-нибудь.

— Дань?

— Символическое подношение, — пояснил Эрлин. — Если он позволит вам остаться здесь без дани, его сочтут слабым, и какой-нибудь молодой воин вызовет его на поединок.

Вождь гортанно заговорил и указал топором на войско людей льда. Ваэлин увидел, что показывает Пертак на Дарену, держащую в поводу Шрама.

— Вождь хочет моего коня?

— Э-э, нет, — со смущенной улыбкой перевел Эрлин. — Он хочет женщину.

— Это неприемлемо, — сказал Ваэлин, распустил шнурок на прикрепленном к поясу кошельке и вынул рубин.

Красиво ограненный камень среднего размера дал ему губернатор Аруан в порту Линеша всего-то два года назад, хотя теперь это казалось невообразимо далеким прошлым. Ваэлину много раз хотелось продать его, в особенности когда пришлось странствовать. Риву постоянно терзал голод. Но песнь крови всякий раз тревожно взвивалась, когда Ваэлин обдумывал продажу. Наверное, камню было предназначено попасть в руки горного дикаря.

Ваэлин бросил камень, вождь выронил топор, подхватил драгоценность и впился в нее взглядом. Воины по обе стороны от Пертака тут же позабыли о дисциплине, с жадным любопытством окружили вождя. Тот зарычал, поднял над головой второй топор, и воины отпрянули, но не сводили взгляд с драгоценности.

Пертак поднял камень, посмотрел на просвет, затем глянул на Ваэлина и заговорил.

— Он хочет знать силу этого камня, — с легким презрением перевел Асторек.

— Здешние горы богаты рудами, но не драгоценными камнями, — пояснил Эрлин. — Местные горцы считают их чудодейственными.

— Скажи ему, что у этого камня есть сила захватывать души, — ответил Ваэлин. — Пусть не смотрит в него подолгу.

Когда Эрлин перевел, в глазах вождя мелькнул страх. Пертак тут же зажал камень в кулаке и задумчиво взглянул на Ваэлина. Затем вождь что-то буркнул, величественно развернулся и удалился прочь. Его немногочисленная свита поспешила следом. Похоже, тревога по поводу явления чужой армии исчезла без следа.

— Мы можем оставаться день и ночь, — перевел Эрлин. — Воистину щедрое предложение.

— Нам хватит времени?

Эрлин посмотрел на гору, возвышающуюся за поселением. Над ее плоской вершиной висел редкий туман.

— Брат, ты скоро поймешь, что здесь время не имеет значения.

Эрлин запретил сопровождать его всем, кроме Ваэлина, и остался непреклонным, несмотря на громкие протесты Дарены и других Одаренных.

— Мы же столько прошли! И нас лишают знания! — жаловалась Кара.

— Я стремлюсь не обидеть вас, но уберечь, — сказал Эрлин. — Уж поверьте, вы не поблагодарите меня за такое знание.

Он повел Ваэлина тропой, обходящей поселение ларета и выводящей к подножию горы, и остановился среди руин. Ваэлин обвел взглядом гранитные блоки и полуразвалившиеся стены. Их формы, элегантность и изящество, рисунки на камне, полустертые ветром и временем, показались знакомыми.

— Разрушенный город, — проговорил Ваэлин. — Его построили те же руки.

— Не совсем, — поправил Эрлин. — Но язык был тот же. И те же боги.

Он указал на лестницу, ведущую из руин на отрог горы. Ваэлин различил ступени. Тропа серпантином уходила наверх.

Ступени оказались влажными от постоянного тумана. С высотой быстро пришел холод.

— Как я понимаю, ты больше не придерживаешься Веры? — спросил Эрлин.

— Человек не должен придерживаться лжи.

— Вера никогда не была ложью. Она временами путается, чересчур сильно цепляется за догмы. Но я видел, что остальной мир предлагает в качестве духовного и священного. И меня вполне устраивает Вера.

— Когда мы впервые встретились, ты сказал, что для тебя не осталось иного пути, кроме Веры. А когда я понял, кто ты, я посчитал истинной легенду о том, что Ушедшие прокляли тебя за отрицание Веры, — сказал Ваэлин.

— Я и сам долго считал, что меня прокляли. Меня изгнали из родной деревни, потому что мои сверстники седели и покрывались морщинами, а я оставался на вид мужчиной едва за тридцать. Среди ненавистников главной стала моя жена. Ее оскорбляла седина в ее волосах, моя затянувшаяся молодость и отсутствие желания в моем взгляде. Я не был усерден в Вере, бормотал молитвы, не задумываясь над ними, иногда едко отзывался об орденских братьях и их назойливом морализаторстве. «Деньер, тебя прокляли Ушедшие!» — кричала моя жена. Она пыталась по-своему объяснить необъяснимое. Наверное, из злобы состарившейся женщины и родилась легенда.

— Так ты никогда не слышал голоса Ушедших? Тебе не отказали в пути за Порог?

Эрлин немного помолчал. Стало так холодно, что дыхание паром вырывалось изо рта.

— Я услышал их много лет спустя, — мрачно поведал бессмертный. — Брат, вопреки моему виду, я не свободен от смерти. Я не старею и не болею. Но я голодаю без еды, а если порезать мое тело, идет кровь — как и у обычных людей. Я могу умереть, и однажды я умер. По-крайней мере, я так близко подошел к Порогу, что разница уже не ощущалась. После изгнания из деревни я скитался по четырем фьефам. Тогда еще не существовало Королевства. Кажется, я пытался искать ответ на загадку моей вечной жизни, но слабо представлял даже сам процесс поисков. Мистиков и шарлатанов хватало, все они обещали мудрость в обмен на золото, и все оказывались либо безумцами, либо негодяями. Однажды в нильсаэльской таверне я услышал песню менестрелей о странных обычаях сеорда, о том, как они сохраняют свои леса с помощью заклятий Тьмы. Я надумал пойти к сеорда за ответами на свои вопросы. Почему нет? Я — одиночка, не воин, не представляю никакой угрозы. Я вошел в их лес и шагал по нему полдня. Они всадили мне в живот стрелу. Сеорда, высокий парень с безучастным лицом хищной птицы, явился посмотреть, как я истекаю кровью. Он равнодушно глядел на мою агонию, не отвечал на отчаянные мольбы о помощи. Мои глаза застила темная муть, и меня окутал холод смерти. И тогда я услышал шепчущие, кричащие, умоляющие голоса. Их было очень много. «Это и есть место за Порогом? Черная пустота, заполненная отзвуками голосов?» — подумал я. Никакого безграничного спокойствия и мудрости, никакой благостной вечности. Я был очень разочарован. А затем голоса умолкли — словно все одновременно вдохнули и замерли. И я услышал другой голос, не похожий на остальные, зыбкие и легкие, будто последнее эхо песни. Он был сильным и живым, но немыслимо, невыносимо старым.

— Союзник, — пробормотал Ваэлин, помнивший ледяной холод голоса в месте за Порогом, говорившего, пока Дарена тащила своего мужчину назад, в свет.

— Я услышал это имя гораздо позже. Но да, это был он. И он предложил вернуть меня в свет, если я стану его «сосудом». Я пришел в ужас от самого звука этого голоса, а не только от смысла его слов. А еще больше меня ужасала перспектива вечности в холодной пустоте. Я мог бы тут же согласиться, если бы не различил бесконечный безнадежный голод, отчаянную нужду в том, что я мог бы дать этому существу. Мне сделалось дурно перед голодной вожделеющей мощью, и я понял, что бывает судьба и горше смерти. Союзник ощутил мой отказ и отвращение, а я ощутил его волю. Место за Порогом, которое на самом деле вовсе не место, но обитель душ, не свободно от боли. Там есть умеющие причинять ее. А Союзник, бесспорно, умел. Его страшная воля точно и безжалостно ударяла в мою душу, разрывала ее в клочки. Он говорил: «Служи мне, пока у тебя еще есть душа, способная служить». Он не злился. Долгие годы лишили его чувств, оставили лишь чистый разум, целиком выстроенный вокруг ненависти и сознания цели. Я содрогался, кричал, плакал, умолял — но не согласился. И тогда я ощутил прилив другой воли, совершенно иной, не такой старой, но не менее могущественной, и она сумела вырвать меня из когтей Союзника. Я ощутил, как моя душа вылепляется заново. Но многое так и не вернулась. Я не помню детства и друзей, даже теперь не могу вспомнить лицо матери или имя женщины, ставшей моей женой и прогнавшей меня. Моя спасительница заговорила женским голосом, и ее воля оказалась совсем не похожей на волю Союзника. Тот калечил, она лечила, тот порождал страх, она изгоняла его. «Твоя жизнь не окончена, о человек со множеством жизней, — сказала мне женщина. — Я видела твой финал, и он еще не наступил. Ищи подобных тебе, сохраняй, что можешь сохранить. Их сила поддержит тебя и приведет к финалу пути, которого ты со временем пожелаешь». Затем женщина произнесла еще три слова и выбросила меня из пустоты в свет. Сеорда все еще стоял надо мной. Когда я открыл глаза, он очень удивился. Судя по тому, сколько вытекло крови, я ушел лишь на пару мгновений. Сеорда чертыхнулся и вытащил из-за пояса нож, но я выговорил три слова, сказанные мне женщиной: «Нерсус-Силь-Нин», — и сеорда выронил нож.

— Слепая пророчица отослала тебя назад, — пробормотал Ваэлин. — Она там, за Порогом. Она сражается с Союзником.

Эрлин покачал головой:

— Тогда она сражалась с ним, но теперь, похоже, его власть ничто не ограничивает.

У Ваэлина на языке вертелись тысячи вопросов, но он решил повременить. Зная Эрлина, можно было с уверенностью сказать, что он не слишком поторопится с ответами.

— А сеорда вылечили тебя, — задумчиво произнес Ваэлин.

— Да. Воин привел сородичей, и меня отнесли в лагерь. Моя рана была очень тяжелой. Прошло много месяцев, прежде чем я смог тронуться в путь. Я выучил их язык и легенды, узнал, как мой народ забрал у них землю. Я узнал и то, что их лес защищают не заклятия Тьмы, а умение и свирепая отвага, рождающие в нас достаточно страха, чтобы отбить желание соваться в лес. Когда пришло время, я распрощался с сеорда и отправился выполнять поручение женщины из-за Порога. Я не всегда прилежно исполнял свой долг, часто отвлекался, меня утомляли человеческая жестокость и постоянно повторяемые людьми ошибки. Но, думаю, в конце концов я исполнил то, чего она хотела от меня, — сказал Эрлин и посмотрел на идущую вверх тропу.

На вершине горы их окутала ватная тишина. Плотный туман глушил все звуки, белесая пелена поглотила все вокруг. Усталый Эрлин понурился, тяжело оперся о посох и с явной неохотой смотрел во мглу.

— Я ненавижу это место, — сказал он. — Но его, наверное, ненавидели и его создатели.

Он заставил себя выпрямиться и шагнул в туман. Постепенно вырисовались контуры строений, похоже, созданных тем же народом, что воздвиг город у подножия горы. На вершине стояли лишь одноэтажные дома и небольшие склады — слабое эхо разрушенного города. Но здешние строения пощадило время. Тишина угнетала и давила. Тяжело глядели пустые глазницы окон и дверей. Несмотря на отсутствие разрушений, древность зданий была очевидной: время стесало, закруглило углы. В отличие от разрушенного города на окраине Королевства, здесь не стояло статуй. Единственные украшения — рельефы у дверей и на подоконниках, стертые до бессмысленности веками дождя и ветра. Построившие это место не слишком тяготели к искусству либо не имели на него времени.

Вскоре появилась круглая мощеная площадь. Посреди нее лежала каменная плита.

— Камень памяти, — произнес Ваэлин.

— Последний, изваянный не кем иным, как самим богом, — с отчетливой дрожью в голосе проговорил Эрлин.

Ваэлин помимо воли усмехнулся.

— Боги — ложь.

Они расхохотались вместе, и смех разлетелся, растворился в тумане, среди сырости и древних камней.

— Ладно. Пойдем? — отсмеявшись, спросил Эрлин и взялся за посох.

Как и углы строений, грани плиты сгладились от непогоды и времени, но верхняя оставалась идеально ровной. В центре сохранилось круглое углубление.

— Ты прикасался к нему раньше? — поинтересовался Ваэлин.

— Уже четыре раза. Я часто ищу древние места из легенд и преданий, услышанных в странствиях. Одна легенда рассказывала о величественном городе в горах, охраняемом свирепыми дикарями. Как всегда, реальность не доросла до легенды о себе.

Он протянул руку над камнем, посмотрел Ваэлину в глаза.

— Готов, брат?

— Я уже дважды прикасался к таким камням, — видя, как дрожат пальцы соратника, сообщил Ваэлин. — В них нет угрозы, лишь знание.

— Всякое знание — угроза кому-то, — невесело улыбнулся бессмертный.

Ваэлин вытянул руку, Эрлин переплел его пальцы со своими, вдохнул, закрыл глаза и опустил ладонь на камень.