ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Френтис
Иллиан нырнула под замах и ответила тычком в глаза, Френтис с легкостью отбил контратаку, шагнул вперед и зажал руку девушки под мышкой, притянул Иллиан к себе.
— И что ты теперь станешь делать, сестра?
Френтис глянул на нее, раскрасневшуюся от усилий и злости, сумевшую подавить готовую сорваться с языка колкость, — и слишком поздно заметил, как изменился взгляд. Ее лоб ударил в переносицу Френтиса. Тот на мгновение растерялся от боли, Иллиан тут же высвободила руку, ясеневый меч неуклюже, но проворно устремился к Френтису — и меч Френтиса с громким стуком остановил удар в дюйме от груди, отбил клинок и ткнул Иллиан в живот.
Кипящая от раздражения Иллиан охнула, опустила меч и встала, тяжело дыша.
— Злость — твой враг, — вытирая с лица кровь, напомнил Френтис. — Сегодня немного лучше, но все еще недостаточно быстро. Попрактикуйся с балансом до полудня, потом покормишь собак.
Девушка глубоко вдохнула и медленно выговорила:
— Да, брат.
Он оставил ее и пошел к своим людям, тренировавшимся по-другому. Дергач учил трех молодых парней основам искусства перерезания глотки.
— Ребята, в один присест, оп, и готово, — вещал он, охватив мясистой ручищей грудь тощего паренька по имени Даллин, ренфаэльского батрака, спасенного от охотников за рабами незадолго до того, как тех постиг заслуженный конец.
— И не думай про то, чтоб искать жилы, делай так.
Дергач показал, как делать, кинжалом в ножнах.
— Просто режь глубоко и проведи лезвием через все горло, а потом хватай за волосы и дергай голову назад, чтобы пошире раскрыть рану.
По пути на бак Френтис миновал Плетельщика. Рядом с ним сидели Кусай и Чернозубая, завороженные работой Одаренного. На середине плавания он вдруг прекратил плести веревки и начал плотно сплетать полоски кожи на круглой раме. На вопросы о том, что же это, Плетельщик лишь загадочно улыбался. Изделие напоминало мелкий тазик, но назначение работы потихоньку стало ясным. В конце концов Плетельщик приспособил к вогнутой стороне ремни и попросил у команды смолы, чтобы смазать внешнюю поверхность.
— Хороший щит, — заметил Френтис и протянул руку, чтобы Кусай лизнул пальцы хозяина.
— Лонакский, — сказал Плетельщик.
В его голосе прозвучали странно знакомые интонации. Плетельщик взял большую костяную иглу и принялся прошивать край щита.
— Хотя такие редко используют. Лонаки предпочитают нападение защите, — проговорил он и потерял интерес к Френтису.
Тот пошел на бак, к капитану Белорату, стоящему на широко расставленных ногах и нацелившему секстант на горизонт. Френтис не имел понятия ни о том, как работает прибор, ни о смысле цифр, которые Белорат царапал на клочке пергамента, но знал: капитан как-то определяет положение корабля в море.
— Море сегодня спокойнее, — произнес Френтис, чтобы начать разговор.
Море и вправду было необыкновенно спокойным. До того неделю беспрерывно штормило. Рассказы про свирепые зимние штормы в Бораэлине ничуть не преувеличивали.
Белорат, как обычно, неразборчиво хмыкнул в ответ, снова прицелился секстантом и сказал:
— Но вот облака — нет. Завтра у нас снова шторм.
Капитан прищурился, прицелился в проблеск солнца среди облаков, затем посмотрел в клочок с записями.
— Брат, я полагаю, нам осталось максимум две недели до воларского берега. Время решать.
Тридцать Четвертый постучал пальцем по двухсотмильной полосе побережья, идущего почти строго с севера на юг.
— Эскетия. Она одной из последних подчинилась воларцам. Свободные люди там не слишком-то охотно станут драться за империю. К тому же в Новой Кетии самый большой во всех западных провинциях рынок рабов. Многие из захваченных в твоей стране рабов — там, ожидают зимних аукционов.
— Там большой гарнизон?
Вместо Тридцать Четвертого ответил Лекран:
— Целая дивизия. Как сказал наш друг, эскетианцы еще в обиде на имперское завоевание, хоть оно и произошло несколько столетий назад.
Френтис присмотрелся к карте, оценил расстояние между Эскетией и Воларом. Да, в достаточной близости к столице, чтобы угрожать ей, но и не впритык. Высланные против диверсантов войска не успеют вернуться к высадке королевы.
— Капитан? — произнес Френтис.
— Я не знаком с этим берегом. Нам придется искать подходящее место для высадки. К счастью, шторм, скорее всего, скроет наше приближение от патрульных кораблей.
— Значит, Эскетия, — заключил Френтис.
Он ненавидел себя за тот ужас, который ледяной рукой сдавил сердце. Надо идти на берег — а там можно забыть про недели спокойного, без кошмаров сна на корабле. «Но это же просто ночные сны, — попытался он утешить себя. — Это не явь. Сны бессильны изменить явь».
Было время, когда она заставляла их смотреть и наслаждалась их беспомощностью. Бедняги извивались в своих путах, глядя, как истребляют их семьи. Но с непонятно какой стати это развлечение утратило для нее всякий интерес. Теперь она собрала их на вершине башни Совета. Несчастные стояли на краю, ощущали спиной острие меча и смотрели на пожары в богатой части города, на то, как рассыпаются пеплом их поместья и состояния.
Время близится к полночи, ясно видны языки пламени, но, к сожалению, из-за большой высоты не слышны крики. Несчастные старцы так старались продлить свои жизни, так бодрились, а теперь раскисли от горя, плачут, бесполезно молят о пощаде, и на ногах их держит лишь угроза немедленной смерти.
— Достопочтенные советники, — говорит женщина, — я понимаю, что сказанное мною отчасти избыточно, но знайте: Союзник весьма недоволен вашими усилиями по выполнению его великого плана.
Она подходит к седовласому болвану, чьего имени так и не смогла запомнить, хотя почти не сомневалась, что он в юности знал отца. Болван в форменной красной мантии, красный с головы до пят, хотя чуть пониже талии на мантии расползается мокрое темное пятно.
— Вы не собрали и десятой части нужных сил, — укоряет женщина дурно пахнущего старца, — а меня потчуете нескончаемой чередой смехотворных отговорок, и чем дальше, тем глупее. Союзник предназначил этой империи великое будущее, а вы погрязли в роскоши и отказываетесь замечать заокеанскую угрозу, растущую день ото дня.
Старец хочет взмолиться о пощаде, но выдавливает лишь нечленораздельное бормотание, слюну и слезы. Женщина оставляет его бредить и меряет взглядом мужчину, стоящего за спиной советника. Мужчина одет в легкие доспехи, подобно куритаю, но вооружен лишь одним мечом, тоньше и длиннее обычных воларских, в общих чертах похожим на азраэльский. В отличие от куритайских, доспехи мужчины украшены не черной, а красной эмалью. Мужчина среднего роста, но с идеально сложенным телом, продуктом многих поколений селекции и долгих лет суровых тренировок. Зажившиеся советники, эти болваны-старцы, всегда считали куритаев идеальными солдатами, которых больше нельзя улучшить, — и снова фатально ошиблись.
Мечник чувствует взгляд госпожи, уважительно кивает, на его губах ухмылка — он предвкушает убийство. Столетиями Союзник пытался вывести подобных этому мужчине: солдат-рабов, способных не только беспрекословно слушаться, но и самостоятельно думать. И столетиями его преследовали неудача за неудачей. Солдатами было либо слишком трудно управлять, либо слишком легко. Решение подсказал возлюбленный. Его тщательно изучали во время его жизни в бойцовых ямах. Он был смертоноснее всего, когда узы ослабляли и ярость добавляла драгоценную скорость ударам. Потому надсмотрщики осторожно подбирали диету из снадобий, слегка меняли распорядок занятий, отсеивали слабых духом. Полученный за несколько лет результат был впечатляющим.
— Шаг вперед, — командует женщина мечнику.
Тот ухмыляется, шагает, меч впивается в спину советника. Старец на лету еще долго вопит. Женщина не удосуживается взглянуть на останки, но машет рукой по очереди каждому мечнику. Перепуганные, бьющиеся в истерике советники падают в пропасть. Некоторые все еще продолжают умолять о пощаде, словно это поможет им преодолеть силу тяжести. Пара мгновений — и остается лишь один. Он стоит, гордо выпрямившись, и глядит на северные пригороды, где пылает его вилла. Окружающее ее озеро приятно украшает картину. Его спокойные воды в безветренную ночь — хорошее зеркало.
— Арклев, ты ничего не хочешь сказать мне? — спрашивает женщина.
Он не отвечает, даже не поворачивает голову. Такая странная стойкость перед лицом смерти, благородство, нежелание даже признать существование врага. Классическая воларская поза, достойная статуи.
Женщина подходит, кладет руки на парапет.
— Мне всегда было интересно, — задумчиво произносит она, — ты ли подал Совету идею нанять меня, чтобы убить моего отца?
Она знает, что спрашивать бессмысленно. Он не ответит. Она — недостойный враг, не стоящий даже помысла, заслуживающий не больше уважения, чем тигр, съедающий незадачливого путника.
Но, похоже, Арклев решает удивить ее и спокойно, без тени гнева говорит:
— Это была не моя идея, а приказ, переданный существом, которое вы называете Посланником.
Женщина смотрит на него, смеется и думает о том, чего удостоился Арклев за исполнительность. Или его просто поводили за нос?
— Я приказала убить твою жену и младшее отродье быстро и без мучений. Думаю, уж эту любезность я тебе точно должна.
Он молчит, по-прежнему спокойный и собранный. Может, оставить его стоять тут целый день и посмотреть, когда же подогнутся его колени? Но женщине не хочется больше развлекаться подобным образом. Отчего-то эта ночь исчерпала желание убивать и унижать.
— Отведите его в подвалы, — приказывает женщина мечнику.
Арклев бросает на нее полный ужаса взгляд, затем шагает вперед, пытается прыгнуть вниз — но его охранник проворней, хватает за ноги и втаскивает обратно.
— Убей меня! — исступленно орет Арклев. — Убей меня, ядовитая сука!
— Тебе еще предстоит столь многое, — с улыбкой говорит она.
Арклев беснуется, охранник волочет его вниз по лестнице. Крики Арклева слышны еще долго.
Женщина задерживается на башне, смотрит на пожары и думает, многие ли из жителей города догадываются о смысле этих огней, о будущем, которое они предвещают. Завтра их встретит новый мир. И тут женщину одолевает уже знакомое замешательство, забытье.
Когда ступор проходит, огни уже заметно меньше. Как долго она простояла здесь? Она смотрит на мечника, убившего старца. Мечник глядит на хозяйку с нескрываемым восхищением. Его взгляд упирается в разрез на платье, открывающий бедро.
— Ты знаешь, кто ты? — спрашивает женщина.
— Арисай. Слуга Союзника, — усмехаясь, отвечает он.
— Нет, — говорит она и отворачивается, смотрит на город. — Ты — раб. Утром я стану императрицей, но и рабыней. Мы все теперь — рабы.
Она приближается к лестнице, и ощущение его возвращения ударяет, словно приливная волна. Женщина шатается, падает на колени. Любимый! Песнь захлебывается в экстазе, как всегда в его присутствии. Приходи же, я жду! Он близко, их больше не разделяет океан. Любимый, ты придешь ко мне?
Песнь сдвигается, коснувшись его сладкой, восхитительной ненависти, в разум приходит видение береговой полосы, подернутой туманной дымкой, но узнаваемой. Волны бьются о высокий берег, и полный ненависти чудесный голос выговаривает: «Эскетия».
— Напоминает южный Кумбраэль, — приставив ладонь ко лбу, изрек Дергач, обозревающий местность. — Я там в молодости лазил с контрабандой.
Эскетия и вправду походила на самую засушливую область Королевства и так же изобиловала виноградниками. Аккуратные ряды ухоженных лоз тянулись по покатым холмам. Там и тут гнездились фермы и виллы. Френтис оглянулся на «Морскую саблю», покачивающуюся в утреннем приливе. Белорату пришлось дождаться штиля, чтобы прибой не разбил корабль, и подойти вплотную к песчаному пляжу.
— Я попрошу богов посмотреть благосклонно на ваше дело, — пообещал капитан с бака, с опаской глянул на берег и едва слышно пробормотал под нос: — Хотя и сомневаюсь, что они помогут вам тут.
— Если капитан не ошибся с подсчетами, мы должны быть в пятидесяти милях к югу от Новой Кетии, — рассматривая карту, сообщил Тридцать Четвертый.
— По мне, чуть ли не единственное стоящее доверия в мельденейцах — их способности к навигации, — глядя на ближайшую виллу, заметил Френтис.
Здание стояло в четверти мили от строения, похожего на конюшню.
— Дом носящих черное, — сказал Тридцать Четвертый, проследивший за взглядом Френтиса. — Слишком уж он большой. Значит, будет и охрана из домашних варитаев. В усадьбе такой величины их с дюжину.
— Оно и к лучшему. Надо же с чего-то начинать, — заключил Френтис и приказал отряду рассыпаться, как делали в Урлише.
Одного варитая смогли взять живым — стражника с западной стороны виллы. Дергач заарканил его и связал с помощью Тридцать Четвертого. Коллегам варитая повезло меньше. Перепуганная рабыня пронзительно заверещала о бандитах, удрала в дом, и варитаи кинулись на врага. Френтис приказал не рисковать. Половину варитаев скосили стрелы и арбалет Иллиан, остальных прикончили в рукопашной.
«Они многому научились», — с мрачным удовлетворением подумал Френтис, глядя, как его люди расправляются с варитаями.
Долговязый Даллин нырнул под удар меча, пырнул в ответ прямо в глаза, подскочил сзади и прикончил противника клинком по горлу, в точности как учил Дергач. За ним Иллиан отбила удар сверху и контратаковала. Ее меч точно отыскал уязвимое место в доспехах — прямо над грудиной, — и варитай свалился замертво. Все кончилось в несколько мгновений. Затем компаньоны принялись собирать оружие и ценные мелочи. Этот обычай завелся у людей Френтиса еще в лесу.
— Отставить! — гаркнул Френтис. — Обыскать виллу! Если хозяин не удрал, то он в верхних комнатах. Дергач, бери Тридцать Четвертого и собирай рабов.
— Красный брат, тебе стоит посмотреть, — мрачно объявил Лекран, стоящий под аркой у входа во двор виллы и стирающий кровь с топора.
Судя по мускулам на руках и спине, мужчина был сильным. Его подвесили между двумя столбами, цепями за руки, на запястьях виднелись потеки запекшейся крови. Голова безжизненно опустилась на грудь. По всей широкой спине отпечатались следы кнута. Передняя половина левой ступни отрублена — обычное наказание рабам, впервые сбежавшим от хозяина. Сбежавших во второй раз убивали.
Напротив мертвеца — прикованная к столбу женщина, руки связаны за спиной, ноги стянуты веревкой так, что не пошевелиться. Женщина была полураздета, плечи и грудь в синяках и ссадинах. Лекран разбил цепи топором, Иллиан взрезала веревки, и женщина рухнула ей на руки. Потом она, захлебываясь, пила воду из фляги Иллиан. Затем растерянно посмотрела на облачение Френтиса, на синий плащ и меч за спиной.
— Брат? — с безошибочно узнаваемым азраэльским акцентом спросила женщина на языке Королевства.
— Да, брат Френтис, — сказал он и опустился рядом с ней на колени, — а это сестра Иллиан.
Голова женщины качнулась, взгляд затуманился.
— Значит, я наконец мертва, — воскликнула она и пронзительно рассмеялась.
— Нет, мы пришли за вами по приказу нашей королевы, — тихо сказала Иллиан и осторожно взяла женщину за руку.
Женщина в недоумении уставилась на Иллиан. Похоже, поверить в спасение оказалось непросто.
— А Джеррин? — наконец произнесла она, приподнялась, повела диким взглядом. — Вы его тоже спасли?
Ее взгляд уперся в повисшее на цепях тело. Она отчаянно закричала и обмякла, затем тихо прошептала:
— Я говорила ему, что нельзя бежать. Но он не мог вынести, что эта тварь хозяйничает надо мной.
Френтис услышал за спиной перепуганное хныканье и обернулся. Толстенький человечек стоял, трепеща, у изукрашенного фонтана в центре двора, выставив подбородки и стараясь приподняться на цыпочках, потому что брат Ренсиаль тыкал толстячка сзади мечом.
— Где лошади? Говори! — велел мастер.
Толстячок трясущейся рукой показал на арку слева. Ренсиаль вопросительно посмотрел на Френтиса, а тот глянул на женщину, с лютой ненавистью уставившуюся на толстяка.
— Мастер, если вы не против, давайте немного позже, — попросил Френтис.
Они отыскали еще шестерых подданных Королевства среди рабов. Все — моложе сорока лет и умелые ремесленники.
— Джеррин был колесником, — объяснила его жена.
Ее звали Лиссель, она была свечным мастером из Рансмилля и приехала в Варинсхолд по настоянию мужа.
— После войны в пустыне стало худо с деньгами, — рассказала она, — а он уверял, что в Варинсхолде мы заработаем состояние.
Она снова пронзительно рассмеялась, но заставила себя умолкнуть и с ненавистью посмотрела на хозяина виллы, прикованного там же, где висел ее муж. Тридцать Четвертый немного расспросил воларца, но пыточные умения оказались излишними: толстяк с готовностью выкладывал все.
— Он говорит про большое имение в двенадцати милях к востоку, — сообщил Тридцать Четвертый. — Тамошний хозяин — знаменитый конезаводчик и купил много рабов последнего привоза.
— А ближайший гарнизон? — спросил Френтис.
— В десяти милях к северу отсюда. Всего батальон варитаев, причем меньший по численности, чем положено. Похоже, в последнее время Совет сосредотачивает силы близ столицы.
— Ненадолго, — пообещал Френтис и взял кнут, найденный у надсмотрщика за рабами.
Тот бежал на удивление проворно для своих габаритов, но Кусай и Чернозубая были быстрее. Френтис уложил кнут на колени Лиссель.
— Госпожа, я оставляю это дело вам.
Френтис вышел со двора туда, где Дергач собирал рабов. Люди Королевства стояли поодаль от всех. Кое-кто уже держал в руках взятое у варитаев оружие и приветствовал Френтиса поклоном. Остальные четыре десятка пялились на Френтиса с безграничным ужасом. Несколько девочек не старше тринадцати лет жались друг к дружке и со страхом поглядывали на мужчин, окруживших их. Лишь один раб, подтянутый мужчина средних лет в чистой тускло-коричневой тунике, посмел глянуть в лицо Френтису и поморщился, когда со двора донесся хлопок кнута и дикий вопль. Похоже, Лиссель быстро училась ремеслу мести.
— Вы здесь домоправитель? — спросил Френтис у подтянутого мужчины.
Тот снова поморщился от крика и низко поклонился:
— Так точно, господин.
— Я не господин, и вы не раб мне. Как ваше имя?
— Текрав, гос… э-э, почтенный гражданин.
Френтис присмотрелся к лицу Текрава. А ведь умен, но пытается прикинуться послушным болваном.
— Вы ведь не всегда были рабом. Рожденным в рабстве не дают имен. Чем вы провинились?
— Я слишком любил играть в кости.
Со двора донесся в особенности пронзительный и долгий крик, сменившийся вереницей сумбурных угроз и просьб о снисхождении. Текрав сглотнул и изобразил улыбку.
— А еще я не любил платить долги.
— Каковы ваши умения?
— Я здесь бухгалтер и писец. Почтенный гражданин, если вам угодны мои таланты, я в вашем распоряжении.
— Со временем они понадобятся мне. Но вы вольны предоставить их либо нет, — сказал Френтис и затем громко проговорил: — По приказу королевы Лирны эти земли объявляются принадлежащими Объединенному Королевству. Все живущие здесь удостаиваются прав и привилегий, положенных свободным подданным короны.
Рабы по-прежнему стояли неподвижно и смотрели в землю. Только девчушки плотнее прижались друг к другу.
— Вы свободны, — объявил Френтис. — Идите и делайте что хотите. Но я готов приветствовать любого, кто изъявит желание присоединиться к моим братьям и сестрам.
Снова тишина, и даже Текрав посмотрел на него с изумлением.
— Брат, вы зря теряете время, — сказал бывший раб из Королевства, невысокий широкоплечий парень с пятнами ожогов на руках, какие бывают от работы в кузне. — У побитых собак и то больше силы духа, чем у этих.
Френтис оглядел воларцев еще раз и с трудом подавил разочарованный вздох. Увы, рабство — это не просто цепи. Оно связывает душу не меньше, чем тело.
— Мы уходим через час, — сообщил Френтис рабам. — Можете взять с виллы что хотите, но я бы не советовал задерживаться.
Варитай стоял на коленях, голый по пояс, и не выказывал и тени страха. На торсе вился узор шрамов, менее замысловатый, чем тот, что когда-то украшал грудь Френтиса, но похожий на шрамы Лекрана. Судя по всему, нанесший их не заботился ни о красоте, ни о самочувствии мучимого.
— Сколько? — откупоривая флакон, спросила Иллиан.
— Не больше капли, — внимательно глядя на солдата-раба, предупредил Френтис.
Иллиан отлила в крышечку немного жидкости.
— Варитаи слабее куритаев, — опасливо проговорил Лекран, стоящий за связанным солдатом с мечом наготове. — Он может погибнуть.
— Тогда на следующем попробуем меньшую дозу, — пожав плечами, ответил Френтис.
Он кивнул Иллиан, и она капнула на шрамы варитая. В отличие от Лекрана, тот не закричал. Вздернулась голова, вздулись жилы на шее, зубы заскрежетали так, будто вот-вот рассыплются в крошки, широко раскрылись глаза, зрачки сжались в точки, изо рта потекла слюна. Секундой позже варитай рухнул наземь, роняя пену с губ, забился в конвульсиях — впрочем, быстро слабеющих. Вскоре раб затих.
Френтис присел на корточки и пощупал пульс на шее. Тот едва ощущался.
— Он умирает, — вздохнув, сказал Френтис.
На него легла тень. Он поднял голову и увидел глядящего с неприкрытым отвращением Плетельщика. Френтис хотел подняться, но мелькнул кулак, врезался в челюсть и отправил его наземь.
Мир закрутился перед глазами, но Френтис расслышал шорох меча Иллиан, покидающего ножны. Мир остановился, и Френтис увидел стоящего на коленях Плетельщика. Тот приложил ладони к груди варитая и не обращал внимания на Иллиан, приставившую меч к затылку Одаренного.
— Оставь, — велел Френтис Иллиан, поднялся на ноги и махнул ей — мол, отойди.
Плетельщик некоторое время держал ладони на груди варитая, отрешенный, сосредоточенный, с полузакрытыми глазами, с беззвучно шепчущими губами. Иллиан сдавленно охнула: шрамы поблекли, стали рассасываться, и за минуты от них остались едва заметные бледные линии.
Наконец Плетельщик встал, а солдат испустил усталый вздох.
— Он немного поспит, — сообщил Плетельщик и, глядя на Френтиса, сурово произнес: — Свободу нельзя добыть жестокостью.
Тот потер подбородок. Во рту ощущался привкус крови. На лице наверняка образуется изрядный синяк.
— Ладно, — сказал Френтис. — В следующий раз я оставлю это тебе.
Погребальный костер для мужа Лиссель устроили во дворе виллы и обильно оросили сложенное дерево маслом перед тем, как сделать то же самое с виллой. Лиссель оставила владельца живым, хотя и окровавленным, изуродованным, почти обеспамятевшим. Он висел, обмякнув, на столбах, а в луже крови под его растопыренными ногами валялся маленький комок плоти. Лиссель вернула нож Иллиан, а Френтис подумал, что хозяин, скорее всего, смерть в огне примет с облегчением.
Когда начало смеркаться, отряд покинул горящую виллу. Дым поднимался высоко в небо. Во дворе нашли полдюжины повозок, но в стойле — лишь десяток лошадей. Френтис отправил мастера Ренсиаля и Лекрана разведать дорогу, а остальных конных пустил по бокам колонны. Освобожденный варитай сидел в повозке, безвольно болтал головой в такт толчкам и казался совершенно потерянным. От него сумели добиться всего нескольких слов. Он сообщил, что его зовут Восьмой, и настоятельно потребовал сказать, когда дадут очередную дозу карна.
— Это смесь разных наркотиков, — объяснил Тридцать Четвертый. — Она подавляет дух, глушит память, порабощает волю. Восьмой заболеет от его отсутствия этой же ночью.
Френтис вспомнил ночи в лесу после того, как Тридцать Четвертый выбросил свой флакон. Бывший раб корчился и стонал. Он быстро оправился, но он был человеком большой внутренней силы и все-таки помнил свободу. А Восьмой, похоже, был рабом всю жизнь.
— Мы освободили этого человека или прокляли его? — подумал вслух Френтис.
— Свобода не бывает проклятием. Но ее дорога зачастую тяжела, — ответил Тридцать Четвертый.
Сзади донесся крик. Френтис придержал коня. От горящей виллы спешила группка людей. Это был Текрав со стайкой девушек, а с ними несколько рабов помоложе, и все с тюками одежды и разнообразной утвари.
Тяжело дышащий Текрав остановился в нескольких ярдах от Френтиса и умоляюще посмотрел на него. За его спиной сбились в кучку девушки и юноши, не столь перепуганные, как раньше, но все еще настороженные.
— Почтенный гражданин… — заговорил Текрав и умолк, когда Френтис предостерегающе поднял руку:
— Мое имя — брат Френтис из Шестого ордена. Если вы присоединитесь к нам, вы будете свободными — но станете солдатами. Я не предлагаю защиты и не обещаю победы.
Текрав заколебался, нерешительно глянул на компаньонов. Те переминались с ноги на ногу и молчали. Наконец темнокожая девушка, которой явно не было еще и двадцати, заговорила с легким альпиранским акцентом:
— Ваши люди не тронут нас?
— Если сами не захотите, нет, — радостно объявил Дергач и потупился под гневным взглядом командира.
— Вас ничем не обидят, — пообещал Френтис.
Девушка посмотрела на товарок, кивнула и выступила вперед.
— Мы присоединимся к вам.
Френтис окинул взглядом тюки с вещами и тут же приметил блеск серебра и золота, завернутого в одежду.
— Оставьте оружие, но избавьтесь от остального, — приказал Френтис. — Нам нельзя отягощать себя награбленным.
Френтис терпеливо ждал, пока новобранцы, вздыхая, выбрасывали сверкающие чашки и тарелки. Текрав, болезненно скривившись, аккуратно уложил на землю маленький шитый золотом гобелен.
— Сестра Иллиан, эти люди теперь на вашем попечении, — объявил Френтис. — Начните завтра тренировать их.
Утром они подошли к вилле конезаводчика. Она обещала гораздо большую добычу, но и охранялась намного сильнее. Там содержались три десятка варитаев. Вилла стояла на вершине широкого холма, окруженного обнесенными изгородью пастбищами, где паслись лошади и разъезжали хорошо организованные патрули.
Френтис с товарищами наблюдал за ними с гребня холма в полумиле от виллы.
— Нелегкое тут место, — заметил Дергач. — Если бы я искал, что ограбить, то уж точно проехал бы мимо.
— Пробьемся, — пожал плечами Лекран.
— И дорого за это заплатим. А у нас бойцов всего ничего, — сказал Дергач.
Френтис чуть не застонал. Прошлой ночью он снова принял сонное зелье брата Келана. Теперь из-за головной боли хотелось плюнуть на все раздумья, принять совет Лекрана и очертя голову ринуться в атаку. Френтис уже собрался скомандовать по коням, когда рядом шлепнулась наземь Иллиан, а возле нее присела на корточки девушка-рабыня с виллы.
— Брат, мне кажется, наш новый рекрут хочет поделиться с нами важными сведениями, но мой воларский слишком слаб, я ничего не понимаю, — сообщила Иллиан.
Когда мужчины посмотрели на девушку, та потупилась, нерешительно забормотала.
— Как тебя зовут? — спросил Френтис на ломаном альпиранском.
Она посмотрела ему в глаза, робко улыбнулась. Интересно, сколько лет она не слышала своего языка?
— Лемера, — ответила бывшая рабыня.
— Лемера, твои слова важны для нас. Говори, — сказал Френтис на воларском.
— Я была тут. — Она указала на виллу. — Господин послал туда меня и двух других. Мы стали… развлечением на дне рождения у хозяйского сына. Почти год назад.
Френтис посмотрел на Лекрана, тот ухмыльнулся, кивнул и сказал:
— Мы же сохранили доспехи варитаев.
На этот раз погиб лишь один чрезмерно расхрабрившийся парень из Королевства. Иллиан повела бывших рабов через стену с южной стороны виллы. Главный дом уже пал, оставшиеся варитаи сгрудились на центральном дворе, окружили плотным кольцом семью господина. Тот сделал ошибку: сам вышел к воротам приветствовать гостей. Но усмешка сползла с его лица, когда Текрав сдернул черную шелковую маску, а топор Лекрана срубил ближайшего варитая. Несмотря на изумление, хозяину хватило присутствия духа поспешно организовать сопротивление — но не хватило времени устроить свое бегство, о чем следовало позаботиться прежде всего.
Френтис приказал бойцам отступить от варитаев и пустить в ход луки. Но тут через стену перебрались рекруты Иллиан. Одетый лишь в лохмотья юноша с лицом, перекошенным от лютой ненависти, рожденной месяцами рабства, кинулся на варитаев с топориком для колки дров. Юноша умудрился вогнать топорик в череп раба до того, как упал, пронзенный дюжиной мечей. Но он расстроил ряды варитаев, и в образовавшуюся прореху кинулись бывшие рабы, рубившие топорами, коловшие дубинами. Женщины тыкали врагов розданными Иллиан кинжалами. Чертыхаясь, Френтис поднял меч и повел своих в атаку. Лекран радостно заухал, прыгнул, сшиб варитая наземь, встал обеими ногами ему на грудь, махнул топором.
Все закончилось в считаные мгновения. Всех варитаев перебили, а заодно зарезали и хозяина с семьей. Его тело лежало на трупах сына и жены. Мальчику, похоже, не исполнилось еще и пятнадцати. Черный шелк одежд был распорот в дюжине мест и пропитался кровью.
— Я пыталась сдержать их, брат, — виновато призналась Иллиан. — Но народ из Королевства ошалел от ярости, а остальные не понимают моих слов.
При виде ее искреннего отчаяния Френтису расхотелось браниться.
— Соберите оружие и доспехи, — вместо того велел он. — Затем обыщите виллу. Все найденные документы передайте Тридцать Четвертому.
— Приближаются всадники, — размахивая дубиной, крикнул с западной стены Дергач.
Френтис выбежал наружу, где уже ждал мастер Ренсиаль верхом и с мечом в руке. Френтис вскочил в седло, вынул из колчана лук.
— Приступим, мастер? — осведомился Френтис.
Двух варитаев захватили живыми. Мастер рассек подпруги, и оба лишились чувств, когда кувыркнулись из седел. Остальных Френтис спокойно расстрелял из лука. Они не спешили напасть на лучника и, как свойственно им, упорно не понимали безнадежности боя.
Как и обещал, Френтис отдал пленных Плетельщику. Ваэлин намекал, что этот Одаренный слегка не в своем уме, и поведение Плетельщика на корабле как будто подтверждало это. Потому было странно наблюдать за Плетельщиком, когда он смотрел на пленных. Он казался спокойным суровым мудрецом, все понимающим и готовым к тяжелым испытаниям.
— Сильная боль, — тихо проговорил он.
— Боль может принести свободу, — заметил Френтис и вынул кожаный кошель с запасом лонакского эликсира. — Она освободила меня. С вашей помощью она освободит и их.
Пленные страшно кричали. Они продолжали вопить, когда люди Френтиса собрались во дворе, чтобы поживиться добытой едой. Рабы еще меньше обрадовались освобождению, чем на первой вилле. Кое-кто плакал, глядя на тело хозяина.
— Он нечасто брался за кнут и оставлял в живых детей, которых рожали от него рабыни, — объяснила Лемера. — Обычно таких детей бросают умирать. А он позволял растить их до возраста, пригодного для продажи. Щедрый человек.
— От этих типов, мать их, хочется блевать, — пробурчал Дергач, когда Тридцать Четвертый перевел ему слова рабыни.
Дергач мрачно посмотрел на рабов, причитающих над трупом хозяина, и швырнул в них обглоданной куриной ногой.
— Заткнитесь, вы, скулящие щенки! — рявкнул он.
Рабы кинулись врассыпную, скрылись в темноте, забились в свои логова, слишком перепуганные, чтобы хоть осведомиться о своей судьбе. Вопли варитаев оборвались, и повисла тишина, тянувшаяся, казалось, целую вечность. Френтис обвел взглядом лица сидящих у костра ветеранов. Похоже, они впервые по-настоящему осознали, насколько огромное и безнадежное дело им предстоит. Горстка людей против целой империи — всегда безнадежное дело. Френтис знал, во что ввязывается, с отплытия. А его люди, похоже, не слишком понимали это.
— Может, нам отправиться в погоню за беглецами? — предложила Иллиан. — Они же разнесут известия о нас.
— И это хорошо, — ответил Френтис. — Наша задача — вызвать как можно больше паники и замешательства.
— Тогда нам нужно больше воинов, — сказал Лекран. — Пока мы находим только трусов. Из них не сделаешь армии.
— Тогда нам, кажется, повезло, — заметил Тридцать Четвертый и открыл толстый гроссбух с рядами аккуратных записей. — Хозяйский писец очень тщательно учитывал дела. Хозяин вел много дел с варикумом на юге.
— Варикум? — спросил Френтис. — Я не знаю такого слова.
— Это школа для гарисаев, выбранных для участия в представлениях, — пояснил Лекран.
— Рабов?
— Да, но не таких, как варитаи либо куритаи. Их не связывают. Они из военных пленников, выбранных за особую свирепость и силу. Меня чуть не отдали в гарисаи, но в том году требовалось много куритаев.
— Усадьба со школой хорошо защищена и извне, и изнутри, — сказал Тридцать Четвертый.
Френтис повернулся к Лемере и будто впервые заметил ее идеальную фигуру, гладкую безукоризненную кожу. А несколько часов назад он видел, как Лемера, яростно оскалившись, тыкала ножом в тело хозяина и хохотала.
— Редкий мужчина устоит перед такой красотой, — сказал Френтис.
