2. Формирование адаптивных стереотипов поведения

При постановке вопроса о формировании адаптивных стереотипов поведения современная психотерапия предлагает три возможные альтернативы: «оперантное научение» (Б.Ф. Скиннер)³⁷⁶, «социально-когнитивное научение» (А. Бандура, Д. Роттер)³⁷⁷ и собственно «когнитивное научение» (А. Бек, Д. Келли, А. Эллис)³⁷⁸. Обоснованность указанных методов научения (формирование адаптивных стереотипов поведения) делает их весьма привлекательными, однако эффективность последних при лечении психических расстройств вызывает вполне обоснованные сомнения. Например, «оперантное обучение» не учитывает ни «гомеостатического» уровня психического, ни сознательного (в должной мере); «социально-когнитивное научение» не учитывает того же «гомеостатического» уровня, а также и сознательного (но в меньшей степени, чем «оперантное»); собственно «когнитивное научение» оставляет в стороне и «гомеостатический», и «условно-рефлекторный» уровни поведения.

Более того, необходимо учесть и следующее обстоятельство. В предыдущем подразделе изложение продвигалось от этапа собственно функционирования динамического стереотипа («гомеостатический» уровень психического) до этапа сложнейших отношений между динамическими стереотипами, которые и составляют сознание; однако было бы неверным думать, что в одном случае психотерапевт имеет дело с «элементарными эмоциями» (И.П. Павлов), в другом – со «вторичными драйвами» («первыми сигналами», по И.П. Павлову), в третьем – с аберрациями сознания («высшая нервная деятельность», по И.П. Павлову). Поскольку все уровни психического образованы динамическими стереотипами, то когда, например, речь идет о сознании («картине»), получается, что любые реконструкции его составляющих, которые нарушают сложившиеся динамические стереотипы в этой сфере, активизируют соответствующие «элементарные эмоции». С другой стороны, проявление человеком всякой «элементарной эмоции», поддерживающей существование того или иного динамического стереотипа (вне зависимости от уровня), столкнется с «картиной», которая в значительной степени определит характер этого проявления. И эти примеры далеко не полный перечень; так, не требует уточнения тот факт, что «вторичный драйв» (или «условный рефлекс», по И.П. Павлову), с одной стороны, входит в качестве структурного элемента в любой динамический стереотип, а с другой стороны, обретает свою направленность благодаря «элементарным эмоциям», играющим здесь роль своеобразного «поляризатора».

Иными словами, несмотря на предпринятую в настоящем издании тактику изложения, нельзя говорить ни о каком «векторе» (ни о «горизонтали», ни о «вертикали»), но только о неразрывной целостности всякой активности психического. Всякий акт поведения (психической и психически опосредованной активности) определяется одновременно и без исключения всеми указанными и концептуально расчлененными уровнями. Именно это последнее обстоятельство и вынуждает КМ СПП поставить под сомнение правомерность не только указанных выше психотерапевтических направлений, исповедующих ту или иную тактику «научения», но в первую очередь весьма популярных ныне интегративных психотерапевтических школ. Этот тезис относится и к когнитивно-поведенческой психотерапии, которая, к сожалению, не имеет единой методологической основы и не сформулировала пока цельной концептуальной модели. В этой связи КМ СПП, принимая, впрочем, во внимание все указанные выше психотерапевтические системы, вынуждена все-таки иначе ответить на вопрос о принципах формирования адаптивных стереотипов поведения.

Однако, прежде чем перейти к «поуровневому» изложению принципов формирования адаптивных стереотипов поведения, следует отдельно рассмотреть вопрос относительно соответствующей доминанты. Оригинальный эксперимент, подтверждающий важность заявленной темы, принадлежит Д. Куперу³⁷⁹. В нем Д. Купер показал, что эффективность психотерапии (а именно формирования адаптивных стереотипов поведения) зависит от наличия сознательного решения со стороны пациента пройти лечение, а не от содержания самого этого лечения. Хотя условия и результаты этого исследования нельзя признать идеальными, но в целом закономерность вполне очевидна: если у человека наличествует соответствующая доминанта (желание вылечиться), то результат будет много выше, нежели в случае, когда этой доминанты у него нет, а ее отсутствие восполняется соответствующими действиями «внешнего фактора». Таким образом, формирование необходимой для психотерапевтического лечения доминанты (то есть самой настроенности на изменение сложившегося дезадаптивного стереотипа поведения) является непременной и первейшей задачей психотерапии, в противном случае эффект не будет значительным.

Впрочем, одного лишь осознания пациентом своего болезненного состояния (факт обращения за психотерапевтической помощью) и даже изъявления готовности лечиться (выполнение пациентом данных ему предписаний) – совершенно недостаточно, поскольку для формирования адаптивного стереотипа поведения необходимо прежде редуцировать дезадаптивный. Тот же будет «сопротивляться» своей редукции посредством «элементарных эмоций», поддерживающих его постоянство. А кроме того, формирование нового динамического стереотипа неизбежно сопряжено с преодолением силы «элементарных эмоций», «защищающих» динамический стереотип отсутствия данного, нового динамического стереотипа. Устойчивость динамических стереотипов не может быть преодолена лишь сознанием их дезадаптивности, необходима интенция («направленность к», «направленность от»), то есть «элементарные эмоции» нового, еще по сути отсутствующего динамического стереотипа адаптивного поведения. С другой стороны, «страх неизвестности» (а новое, пусть и адаптивное поведение, есть для пациента ситуация неизвестности) составляет одну из основных проблем психотерапии и относится к числу «элементарных эмоций».

Иными словами, любой динамический стереотип представляет собой и «матрешку», состоящую из нескольких последовательно вкладываемых друг в друга элементов, если рассматривать его структурно (собственно динамический стереотип), и «марионетку», движение которой определяется целым набором удерживающих ее нитей, если рассматривать динамический стереотип процессуально (доминанта). Если же рассматривать какой-либо единственный поведенческий акт, то он не является какой-то самостоятельной величиной, противопоставленной психике, но таким преломлением всей психической организации в данном континууме поведения, то есть в самой этой психической организации в таком ее положении.

При этом необходимо учитывать, что фактическим «деятелем» является субъект поведения (КМ СПП), а не психотерапевт или «здравый смысл». Субъект же, оценивая свое поведение, видит его как бы не «изнутри», а «извне», то есть вся система психического предстает перед ним не «снизу вверх» (по мере усложнения, от истоков к результату), а «сверху вниз». Иными словами, оценивая свое поведение, человек находится в сфере сознания, то есть оперируя элементами «картины» психического, которая на поверку оказывается чудовищно нечувствительной к процессам, протекающим в «схеме», отображающей фактическую действительность. Изменения же в «схеме», которые могут быть крайне существенными и напряженными в смысле общей адаптированности психического, могут никак существенно не представляться в «картине» психического, и наоборот, в «картине» могут происходить такие изменения, которые нарушают установившийся порядок в «схеме».

В результате события, которые требуют крайней мобилизации внутренних адаптивных ресурсов психического (что, собственно говоря, и происходит в этот момент в «схеме»), не находят подобающего им представительства в «картине» (не оцениваются (не осознаются) должным образом – как опасные, сложные, просто стрессовые). Возникает своеобразный «разлом» («схема» и «картина» действуют не синхронно и однонаправленно, а в противофазе и разнонаправленно), в результате чего появившееся мобилизационное напряжение, из-за отсутствия репрезентации в «картине», не выполняет своей адаптивной функции и перекладывается на другие сферы (в «картине» находятся какие-то не относящиеся к делу поводы для переживаний и треволнений), что в конечном счете ведет к деструктивным эффектам.

Классическими примерами такой ситуации являются в числе прочего брак или переезд на новое, формально более привлекательное место жительства. Поскольку в обоих указанных случаях происходит переформирование целого спектра различных динамических стереотипов, этот процесс крайне травматичен для организации психического. Процессы аккомодации и ассимиляции переживают фазу своей сильнейшей напряженности, однако оцениваются (осознаются) эти факты (брак, переезд и т. п.) как благоприятные. Возникающие здесь противоречия и разрывы, как правило, достаточно быстро обнаруживаются в виде разнообразных проявлений дезадаптации. В иных случаях они создают своеобразные «болезненные очаги», которые дадут о себе знать в другое время, а возможно, и в другом «месте» психического. Совершенно аналогичную ситуацию может вызвать у кого-нибудь из родителей и выход дочери замуж (женитьба сына): внешне («сознательно») благоприятное событие создает эффект критического перенапряжения сложившихся динамических стереотипов «схемы».

Возможен и совершенно противоположный вариант, когда те или иные события, которые не представляют собой существенной угрозы существующим динамическим стереотипам «схемы», отображающей фактическую действительность, оказываются оцененными (осознаются) как чрезвычайно серьезные и болезненные. В этом случае аберрации элементов «картины» психического (означающих, суждений и т. п.) способны вызвать существенную детонацию в «схеме», что влечет за собой избыточные искажения в отображении ею фактической действительности.

Примечательным примером таких событий является давно назревший и уже фактически состоявшийся развод (супруги или уже не живут вместе, или ведут раздельное хозяйство, или практически не общаются, не имеют сексуальных отношений), но, вдруг, юридически оформляют этот развод. С точки зрения состояния подавляющего большинства динамических стереотипов «схемы» это обстоятельство никак не должно создавать «узлы» напряженности, даже напротив. Однако аберрации «картины», спровоцированные этим «сознательным» фактом, могут возыметь деструктивный эффект и способны вызвать очевидную дезадаптацию. К числу аналогичных примеров относится также и смерть кого-нибудь из близких родственников (например, родителей или детей), которые давно уже живут отдельно, может быть, в другом городе, стране, встречаются крайне редко, связи между ними ослаблены, а может быть, и крайне враждебные. Однако «осознание» факта этой смерти (что опять же для подавляющего большинства динамических стереотипов «схемы» не является существенным событием) может стать тем «очагом напряженности» в «картине», который вызывает (множеством различных способов) выраженную психическую дезадаптацию, возникновение невротического симптома и т. п.

Весьма существенным аспектом является и факт («конфликт»), находящийся в основании «культурно-исторической психологии» Л.С. Выготского, факт «противоречия или столкновения природного и исторического, примитивного и культурного, органического и социального»³⁸⁰ в процессе онтогенетического формирования личности. Иными словами, ребенок в процессе своего взросления движется по двум направлениям – развивается как биологическое существо и формируется как социальное; разумеется, эти аспекты сопричастны и во многом взаимообусловлены, однако они существенно различны, поэтому интегральная структура никогда не является непротиворечивой³⁸¹.

С другой стороны, К. Ясперс, утверждая аналогичный тезис (и даже усиливая его) о том, что «влечения и инстинкты следуют своим, сложным путем, без всякой помощи со стороны сознания», полагает, что «сознание» может использовать «интенцию для их активации или сдерживания». А потому «психическое здоровье состоит в беспрерывном сознательно-бессознательном взаимодействии на всех уровнях вплоть до явных волевых актов». Иными словами, бессознательные процессы являются «мобильными и пластичными», они «не механистичны», а потому могут «контролироваться сознанием» и не способны «ни овладеть им, ни ускользнуть от него»³⁸². Однако нельзя не признать, что желаемое выдается К. Ясперсом за действительное. Значительное число моментов, продиктованных различиями («генетическими») корней этих двух «сторон» («линий») поведения (что акцентировал Л.С. Выготский), лишают человека возможности такого непосредственного владения своей психикой. Именно этот аспект и должен быть прояснен сейчас самым основательным образом.

Конечно, то, как человек отображает фактическую действительность («схема»), в значительной степени зависит от его представлений об этом отображении («картина»). Однако поскольку «картина» (система означающих) усваивается человеком посредством языка, а язык не существует в качестве отдельных означающих (денотативные значения), но предполагает уже и формы их употребления (коннотации и мировоззренческие установки), укорененные в данной культуре, то понятно, что представления («картина») отдельно взятого человека зачастую не соответствуют реальному положению дел в его же «схеме», отображающей, пусть и со вторичными искажениями, исходящими от «картины», но фактическую действительность. Весьма иллюстративным примером этого феномена является отношение «советских граждан» к вопросам сексуальной жизни и разнообразия форм сексуального поведения, равно как и состояние этого же вопроса у представителей «постперестроечного поколения», но здесь уже в обратном смысле³⁸³.

Таким образом, в отношениях «картины» и «схемы» возникают четыре «критические точки».

Во-первых, неверное («ошибочное» или «мнимое») означение («картина») означаемого («схема») в самых разных вариантах, закономерно влекущее за собой дезадаптивное поведение (действия).

Во-вторых, аберрации «картины» могут не соответствовать положению дел в «схеме» (предполагается несуществующее, ожидается невозможное, предлагается неосуществимое и т. п.).

В-третьих, структура «картины» блокирует поведение (действия), которое ей не соответствует, но предполагается «схемой» (собственно психическим) данного человека (образно выражаясь, «картина» не визирует определенные проявления «схемы»).

Наконец, в-четвертых, связи «картины» и «схемы» в определенном аспекте оказываются не достаточными для того, чтобы «картина» могла препятствовать (блокировать) поведению, исходящему от «схемы». Это взаимоопределяющее влияние «картины» и «схемы» отнюдь не формального свойства, оно носит системный и целостный характер.

Фактическую значимость отношений «картины» и «схемы» можно продемонстрировать на следующем примере. Каннибализм не может «уместиться» в «картине» цивилизованного человека, что, впрочем, вовсе не лишает его физиологической возможности есть человеческое мясо («схема»). Однако вследствие «неуместимости» данного поведения в его «картине» накормленный таким мясом человек и осведомленный потом о предмете принятой им пищи будет проявлять физиологические реакции тошноты, рвоты и т. п. (психически опосредованная активность «схемы» психического). Другим, может быть, менее показательным, но крайне типичным примером другого свойства отношений «картины» и «схемы» является следующий. Поскольку слово «предатель» вне зависимости от контекста имеет негативную коннотацию, то даже «предатель» «врага» или «злодея» уже не рассматривается в качестве порядочного человека, если же назвать такое «предательство» «геройством», то ситуация меняется диаметрально противоположным образом.

Перечисленные «критические точки» несоответствия «картины» и «схемы» приводят к значительному числу дезадаптивных феноменов, которые в силу понятных причин (относительное тождество коннотативных смыслов в данном культурном пространстве) остаются, как правило, незамеченными (или намеренно игнорируются даже психотерапевтами, тогда как для пациентов они и вовсе «нормальны»). Однако эта «незамеченность» выливается затем в чувство неудовлетворенности собой, другими, а также миром событий и явлений, о чем свидетельствует целый спектр сложноорганизованных чувств негативного свойства: тревога, тоска, апатия, депрессия и т. п.

Соответственно указанным «критическим точкам»³⁸⁴ существуют четыре дезадаптивных механизма.

Во-первых, «перверсионный» (от лат. – «перевернутый») – когда поведение человека определяется аберрациями «картины» (сознанием), которые действительно противоречат структуре «схемы». Данный вариант возможен, когда человек поступает так, «как считает (ощущает, воспринимает, оценивает) правильным» («картина»), однако его действия не соответствуют фактическим потребностям его «схемы», не оформленным в процессе онтогенетического развития в соответствующие динамические стереотипы. Примером такого поведения может стать латентный гомосексуал, что часто наблюдается у истероидных психопатов. Крайне характерной чертой здесь является формирование «гомофобической идеологии», которая призвана «защитить» аберрациями «картины» указанное лицо от собственных потребностей, принадлежащих «схеме». Аналогичный феномен описан З. Фрейдом как механизм «сопротивления», который, с точки зрения психоанализа, формируется под влиянием «Я» больного («которое не хочет прекратить вытеснения, благодаря которым оно выделилось из своего первоначального состояния») и сексуальных влечений («которые не хотят отказаться от замещающего удовлетворения до тех пор, пока неизвестно, даст ли реальный мир что-нибудь лучшее»)³⁸⁵.

Во-вторых, «девиантный» (от лат. – «отклоняющийся») – когда аберрации «картины» определяют поведение человека в соответствии с предполагаемыми иллюзорными целями, которые не могут быть достигнуты в данной «схеме». Подобный вариант возможен, когда существующие динамические стереотипы и доминанты «схемы» получили «ошибочное» означение («картина»). В результате в «картине» формируется (аберрации ее элементов) такая «идеология» поведения, которая не может привести к желаемым (ожидаемым, «рисуемым») целям по причине этой «ошибки» означения. В качестве примеров можно привести означение болей при межреберной невралгии как кардиальных, а истерических припадков – как приступов эпилепсии с вытекающим отсюда «страхом смерти» и соответствующими реакциями. К числу других вариантов дезадаптивного поведения этой группы можно отнести ожидание «рыцаря на белом коне» женщиной или состояние мужчины, ожидающего от жены поведения, свойственного матери, и т. п. Однако еще более существенной проблемой этого рода является так называемая «метафизическая интоксикация», актуальная ныне в связи с общей мистификацией сознания граждан РФ³⁸⁶.

В-третьих, «супрессивный» (от лат. – «сдерживаемый», «пресекаемый») – когда какие-то элементы «схемы» не имеют своего представительства в «картине» или же не получают его, не соответствуя ее конфигурации, в результате чего предполагаемое ими поведение оказывается невозможным. Использованный термин нельзя считать удачным, однако он оказывается значительно более точным, нежели вытеснение, подавление или репрессия. Кроме того, он позволяет избежать возможного отождествления себя с психоаналитической теорией вытеснения, что абсолютно не соответствует действительности. «Вытеснение», по З. Фрейду, – это «процесс, в ходе которого происходит вытеснение из памяти и забвение патогенных переживаний»³⁸⁷. Однако супрессивный механизм не осуществляет никакого «вытеснения», суть его сводится к следующему: какие-то потенциально означаемые (зачастую целые их конгломераты) не получают означающих и таким образом «сдерживаются», «остаются» в «схеме», не находя для себя места в «картине». Именно по этому механизму человек не помнит многих своих детских переживаний лишь потому, что, не будучи означенными (то есть оставшись не включенными в «картину», не нашедшими в ней места, не переработанными в ней), они просто «не удерживались» в памяти и угасали (возможно их сохранение в виде каких-то латентных доминант и вторичных драйвов). В соответствии с этим же механизмом «пресекаются» любые действия человека, которые он не считает («картина») для себя возможными или не знает о возможности таких действий (поступков).

В-четвертых, «диссоциативный» (от лат. – «разъединенный») – когда отмечается параллельное сосуществование действий, исходящих от «картины» и «схемы» и не подотчетных друг другу. Использованный здесь термин «диссоциативного поведения» напрямую связан с соответствующим понятием, принятым в МКБ-10. Данный феномен нашел свое расширенное патогенетическое толкование в исследованиях истерии Э. Кречмером, приведших его к мысли о существовании «двух различных видов воли», где «первая воля возникает из мотивов», а «вторая – реагирует на раздражение»³⁸⁸. Причем из изложения понятно, что «первая» относится к аберрациям «картины» (больной изъявляет желание лечиться, хочет и относится к лечению весьма серьезно), а «вторая» исходит из «схемы» (однако, несмотря на все предпринимаемые усилия, реагирует на нейтральные раздражители активизацией «вторичных драйвов»).

Учитывая сказанное, очевидно, что для формирования адаптивных стереотипов поведения, немыслимых без выполнения требования адекватности, необходимо установить соответствие между положением дел в «схеме», отображающей фактическую действительность, и «картине» психического. Последнее бесполезно в рамках какого бы то ни было «самоанализа», но требует непосредственного участия психотерапевта. С другой стороны, необходимо помнить, что установление этого соответствия – есть нарушение существующих динамических стереотипов, что влечет за собой актуализацию «элементарных эмоций», поддерживающих их стабильность. Кроме того, процесс этот неизбежно приведет к столкновению с существующими «вторичными драйвами» (доминантами дезадаптивного поведения), которые, как правило, «заботливо укрыты» напластованиями указанных «зазоров» между «схемой» и «картиной». А элементы последней, в угоду той же тенденции выживания, которой они и обязаны своим происхождением, «ретушируют», «смягчают» их психотравмирующий эффект. Важность последовательной дифференцировки различных реакций («элементарных эмоций», «эмоций», «чувств»), возникающих в этом процессе и «маскирующихся» друг под друга, является принципиальной, в противном случае на эффективность работы можно не рассчитывать.

Впрочем, хотя существенность противоречий и «зазоров» между «схемой» и «картиной» не вызывает сомнений, сама «схема» также лишь отображение, и это отображение может значительно искажать фактическую действительность, что опять же ведет к неадекватности, на сей раз еще менее очевидной. То, что это искажение само по себе существенно, не вызывает сомнений: фактически огонь, например, не «горячий», а вода не «мокрая», они таковыми воспринимаются («психически опосредованная активность»). Впрочем, это искажение вполне умещается в рамки «дозволенного», более того, вне этого искажения функционирование психического оказалось бы под вопросом.

Однако ситуация оказывается принципиально иной, когда дело касается страха (беспокойства, переживания, стеснения и т. п.) перед «горячим» или «мокрым». Логически (то есть благодаря аберрациям «картины») «определенный», «адекватный» страх и перед огнем, и перед водой (особенно «в больших количествах») представляется весьма целесообразным и даже полезным. Но следует ли его испытывать, если и без «вторичных драйвов» известно, что нет нужды помещать руку в открытый огонь, а голову – в воду на время, большее, нежели это позволяет задержанное дыхание? Вряд ли. Именно эта позиция и ложится в основу формирования адаптивных стереотипов поведения «схемы», в противном случае редукция «вторичных драйвов», с учетом «когнитивных оберток», оказывается невозможной.

Наконец, очевидно, что формировать адаптивные стереотипы поведения касательно «элементарных эмоций» нельзя по определению. Однако проблема не в «элементарных эмоциях» самих по себе, но в адекватной оценке этих реакций. Если возникает необходимость редуцировать какой-то дезадаптивный динамический стереотип или же сформировать новый, адаптивный, то следует сразу же принять во внимание, что оба этих процесса будут сопряжены с проявлением «элементарных эмоций» (в первом случае – «охраняющих» существующий динамический стереотип, во втором – «охраняющих» отсутствие соответствующего, формируемого динамического стереотипа). Последние должны в процессе психотерапевтической работы правильно означаться и в соответствии с адекватными конструктами «картины», элиминироваться или, в крайнем случае, просто игнорироваться.