— Может быть, вас устроит коктейль «Кожа саурха»? Ваши коллеги обожают этот напиток за его экзоти…

— Пожалуй, нет. Предпочел бы чай.

— Возможно, вам понравится кофе «Берроуз»? Превосходный кофе местного производства, плантации братьев Ди. Искренне вам рекомендую.

— Извините, нет. Мне нравится чай.

— Но… если бокал легкого вина. Розовое полусухое, тоже местное.

— Нет. Мне чаю.

— Вы не желаете аутентичного марсианского вина? Но у нас есть вино и с самой Земли. Возможно…

— Нет. Только чай.

— Тогда позвольте предложить вам сок гибридного псилобобуса алоспорного…

— Нет.

— А…

— Нет!

Пауза.

Егор выбирал между двумя вариантами развития событий. Можно уйти сразу, и это будет разумной экономией времени. Более того, это будет актом трезвого отношения к человеческой сущности. Но у него все еще оставались иллюзии по поводу здравого смысла и нравственного чувства марсианских колонистов. Поэтому он предпочел пройти весь путь мучений до конца, уповая на чудо, которое прервет этот гибельный маршрут, — хотя бы и на финишной прямой.

— Сэр… полагаю, мне стоит позвать официанта-человека. В моей программе нет инструкций для выхода из создавшейся ситуации.

«Зови же, проклятая жестянка!» — подумал Егор.

— Пожалуйста, рад буду пообщаться с другим вашим сотрудником, — ответил он роботу-официанту.

Проклятая жестянка покатилась к барной стойке…

— Сэр… ммм-э?

— Горелофф.

— О! Сэр Горелофф! Прекрасное имя! Видите ли, мы обязаны предлагать посетителям весь ассортимент эксклюзивных напитков бара «Катастрофа».

— Н-но… — прежде чем Егор успел произнести что-либо осмысленное, официант, коротышка, обритый налысо и при огромной «живой тату» — скорпион, медленно переползающий с одного участка босой головы на другой, — сунул ему в руки меню.

Коктейль «Еще живы» с лаймом наверху и даймом на дне… Марсианские автохтоны были еще живы пару сотен лет назад. Коктейль «Ядовитые газы» с мятой и наркогранатой… Это то, чем они начали веселье лет сто пятьдесят назад. Коктейль «Взрывная волна» с ЛСД и ДДТ, всего в меру… Это то, чем они закончили вечеринку сто сорок девять лет назад, кстати, точно зафиксированая дата. У нас тогда еще первый спутник не пипикал. Коктейль «Glomeris myriapoda» с молоком и чесноком. То ли лишайник, то ли бактерия — из тех семи видов, которые остались на Марсе после того, как все остальное приказало долго жить. Коктейль «Бункер „Хэппинесс“» с яичным желтком и бычьим яйцом. Это то место, где безумный Даг Тэнг отыскал первое подземное сооружение, точно принадлежавшее марсианам и похоронившее последний прайд их элиты. Старина Даг присоединился к марсианским покойникам через три года после открытия, — когда продал все самое ценное и на вырученные деньги устроил межпланетный чемпионат по поглощению виски «Кланторп». Великий был человек, истинный титан земной цивилизации: победил в чемпионате и отдал концы ровно десять минут спустя, зато со счастливым лицом. Благодаря привычке старины Дага совать нос куда не следует, люди узнали, что когда-то были не одиноки во вселенной. Коктейль «Полевая археография»… О! Вот значит как! Решили увековечить то, что процветало здесь пятьдесят лет назад, вызвав к жизни буйную толпу авантюристов, рвавшихся в каждую щель ради фантастического шанса найти марсианский свиток эпохи Дуд и обеспечить тем самым полное свое безделье и комфорт аж до последнего звонка. Макс однажды показал Егору два трупа в Бункере «Хо». Оба в полном снаряжении археографов-полевиков «золотой эры» — они задушили друг друга одновременно. Или, быть может, кто-то третий задушил обоих и оставил отдыхать, оформив «дружеские объятия». Веселые люди жили в эпоху первоначального накопления марсианского капитала. Микроклимат бункера превосходно сохранил тела, несмотря на то, что с момента «останов.» прошло уже лет сорок с лишком.

Егор заколебался. Профессиональная гордость голосовала за то, чтобы заказать «Полевую археографию». В конце концов, он один из двух действующих археографов, оставшихся на Марсе. Поддержать честь мундира? Ох, нет. В список ингредиентов входят димедрол и динамит, а это уже не оригинальный жанр, это тяжелый рок.

Коктейль «Наплевать» с напалмом и незаряженным револьвером для игры в марсианскую рулетку… Похоже, бар основал человек, придерживавшийся скептических взглядов на жизнь. Лет двадцать назад людям стало наплевать и на марсианскую цивилизацию, и на марсианские свитки, и на археографов. Мода на Марс ушла вместе с модой на гонки дирижаблей.

Егор решительно захлопнул меню.

— Смотрите сами. В напитках — что? Чай. Какой? Черный. Листовой. Без сахара, лимона, ароматизаторов и наркостимуляторов. За сколько? За сто.

Официант не смотрел ему в глаза. Худшее начинало сбываться.

— Простите, сэр. Видимо, в поставках произошел какой-то незапланированный сбой. Еще вчера у нас был чай. Черный…

— Листовой? — с надеждой осведомился Егор.

— О да, был и листовой, — щедро ответил официант. — Но, видите ли, хотя на нашей благословенной планете растет буквально все, что завезли с Земли: кофе, виноград, помидоры, апельсины и опийный мак, — чай почему-то…

— Я знаю. Я провел тут три четверти года. Вашего, марсианского года, — нажимая на слово «вашего» произнес Егор. Официант должен был осознать, до какой степени он виноват вместе со всем своим Марсом! Надо же, именно чай у них тут не прижился.

— Вы часом не ирландец, сэр? — перебил его официант. В голосе его звучало обвинение: в конце концов, Марс для марсиан, а не для каких-нибудь иностранцев, в особенности проклятых ирландцев.

— Нет. Я не ирландец. И я хочу чаю! — уперся Егор. — У вас написано: чай! Значит, должен быть чай!

— Говорят, вам не нравится наше розовое полусухое… — обвинительные нотки в голосе официанта усилились.

— Да чаю же! — безнадежно воскликнул Егор.

— Чаю нет, сэр.

— Никакого?

— Пожалуй, никакого, сэр.

— Вы уверены?

— Извините, сэр.

— Быть может, хотя бы зеленый?

— Только кофе, сэр.

— За двести.

— Нет, сэр.

— За триста!

— Нет.

— За…

— Нет!

— Мне кажется, вы немного нервничаете…

Официант обиженно засопел.

Егор отработал пять лет в археографической лаборатории Московского университета, два года в Вологде, еще год в Экспедиции марсианской археографии РАН и три четверти омерзительного марсианского года здесь, на омерзительном Марсе, где никогда не допросишься чаю. Особенно теперь, когда закрылось кафе Научного центра, где на чай можно было надеяться раза три в неделю, притом всего за семьдесят. Он повидал жизнь. И он знал, что самый глобальный закон земной цивилизации таков: у всех законов должны быть исключения.

Исключение есть всегда.

Только надо его найти.

Иногда ужасно противно искать исключение, но других вариантов просто нет.

И Егор произнес негромко, с искательными интонациями:

— Возможно… из ваших личных запасов… за пятьсот…

Официант нервно огляделся.

— Не здесь. Через час. И не я. За восемьсот пятьдесят. Зато чистый товар. Плюс мне полтинник за наводку. Но только аккуратно, я очень прошу вас, аккуратно…

Коробка Научного центра была рассчитана человек на триста. Сейчас здесь работали семеро: два археографа, три геолога, один врач и один комендант.

Из-за тонкой переборки доносилось завывание марсианской зимней бури, хозяйничавшей в разгерметизированном помещении. Вторая волна штормов пришла в факторию Королев сутки назад. За час она выстудила помещения так, что приходилось работать, надев доху. Чувствительная электроника то и дело сбоила.

— Холодно…

— Мысли вслух, Егор?

— Мертвецы мыслить не способны, Макс. — Напарник ухмыльнулся.

— Разве это холодно?

— Ну да, три года назад и холода были холоднее, и дерево деревяннее, и вода водянистее.

— Послушай старожила, салага. Холодно… Нет, не просто холодно, а по-настоящему холодно здесь будет тогда, когда весь дистрикт Армстронг накроет Четвертая волна бурь. Двенадцать суток земного календаря, салага.

Максим провел здесь три года, и гордился этим единственным преимуществом, поскольку больше гордиться было нечем. Доктором и координатором археографической группы на Марсе был Егор. Более сильным археографом тоже был Егор. А Егор коллекционировал дураков, и в силу этого относился к ним со спокойным исследовательским интересом.

— Н-да?

— Через двенадцать суток придет рейсовик, и тю-тю, отогревать задницу у мамочки… Ты понял, салага?

— Максим Андреевич, ты помнишь ли, кто подписывал ведомость на поселение в гостинице?

— Ну, ты…

— А помнишь ли, там еще была крохотная цифирька — дата нашего отлета?

— Ну, была цифирька…

— Как ты думаешь, помню я ее, или нет?

— Ну, не знаю…

— Так. До этой самой цифирьки у нас с тобой остались полки с 98-й по 102-ю, то бишь последние находки. Да еще 57-я и 58-я — дары населения и конфискаты. За тобой, если память мне не изменяет, последние две. Успеваешь? Или? А?

Задав этот тройной вопрос, Егор погрузился в описание «дворцового кодекса» эпохи Лом. Очень, очень солидная вещь. Уйди она за пределы музея, и понимающий человек отдаст за нее… трудно даже представить. Цены уже не те, что пятнадцать лет назад, цены упали втрое, но и того хватит с лихвой на собственный домик неподалеку от массандровских погребов. Так-так… формат… маргиналии… соответствие каталогу Сиверса… не хватает чина княжеских свадеб, но эта утрата легко заполняется по экземплярам Библиотеки Конгресса и Государственного исторического музея…

Между тем, из-за спины доносились гневные укоризны.

— …да как ты мог усомниться… в моих способностях… три года… я ученик профессора Булкина… опыт такого уровня…

Макс продолжал разоряться, и каждую новую фразу Егор мог предугадать еще до того, как была произнесена предыдущая. Ага, сейчас будет про высокомерных новичков. Ну, разумеется.

— …и только какой-нибудь высокомерный новичок мог так не по-товарищески… нам еще работать и работать, а ты…

Очень хорошо. Миниатюра столичной школы на десятом листе и две миниатюры на сороковом листе. Варварское подражание. Уже и столицы нет, и школы нет, и дворцовый ритуал сгинул, а секта хранителей все еще реставрирует старые рукописи, копируя, по мере способностей, древних мастеров.

Строка за строкой ложились в электронный реестр Библиотеки марсианских свитков Научного центра.

Макс никак не утихал. Сейчас будет про… о! что-то у напарника необычное.

— И если я два дня сижу над маворсийской скорописью из Бункера «Хэппинесс», это еще ровным счетом ничего не значит…

Стоп. Внимание.

— Какого Бункера?

— Хэ… Хэппинесс…

— Дай-ка сюда.

Макс молча повиновался.

Это было действительно сложно. Сборник непостоянного состава, ранний период эпохи Дуд, переплет из кожи саурха, очень четкие буквы, но очень необычное письмо… Маворсийская скоропись? Вот уж вряд ли.

— Я беру это на себя. Так. Ты обязан успеть остальное.

У Макса на лице отразились смешанные чувства.

— Нет. Хватит трепаться.

У Макса на лице отразились еще более смешанные чувства.

— Или грант на четвертый сезон ты не получишь, — спокойно закрепил победу Егор. Ему осточертел этот разговор, и он просто отвернулся.

За спиной воцарилось молчание. Деловое молчание.

«Итак… либо дворцовый полуустав, либо литургический, но какой-то необычный. Тип Экватор-3? Столичный тип? Нет…»

И тут Горелов осознал, что держит в руках нечто непостижимо редкое. Вроде инкунабул Гутенберга или, скажем, анонимных изданий до-федоровской типографии в Москве. Или второго списка «Слова о полку Игореве».

Тип Сакра-1.

А? А?.. Да!

Никто, ни одна живая душа до сих пор этого не заметила. Хотя к первому листу небрежно приляпана бирка «Дар Дага Тэнга» и, стало быть оно лежит в Научном центре, на подарочной полке, больше пятидесяти лет. Твою мать! От Сакра-1 известно всего три отрывка. Отрывка! По листику каждый. А тут — целая рукопись… Да это… Да это сенсация, ребята. Я ждал этого всю жизнь. Так сказал когда-то Арциховский, открыв первую берестяную грамоту: «Я ждал этого всю жизнь. Рабочим — по месячному окладу».

Руки холодеют от благоговения.

Двадцать листов. Бумага, вернее то, что археографы по привычке называют бумагой, — самая обычная, без украшений. Кодекс новых пророков Маворса. Самый древний экземпляр изо всех известных науке. Содержание стандартное: изложение непреложных правил маворсизма.

Из четырех выявленных учеными марсианских религий маворсизм был, по-видимому, наиболее распространен. Эта религия исходила из признания Маворса единственным истинным Богом, а основные положения приближали ее к христианству.

А сколько помет на полях: на некоторых листах их чуть ли не больше, чем основного текста! Например, на тех, где перечислялись двенадцать заповедей маворсизма. Особое внимание Егора привлек комментарий к заповеди «не убий». В нем перечислялись все основные способы как собственно телесного убийства, так и духовного: совращение в неверие, лишение воли к жизни, соблазн губительными страстями. А особняком, буквами маленькими и корявыми, была сделана приписка: «Не убий при помощи слова». Егор сощурился, пытаясь различить текст и автоматически проговаривая это слово «про себя». После чего впал в глубокую задумчивость.

«Это… что? Это… зачем? В прямом смысле или в переносном? Конечно, если в переносном, то… оно… наверное… еще как-то… Ну а если в прямом?»

— У тебя что-то интересное? — прервал течение его мыслей Макс.

— Что? Нет, абсолютно ничего, — как можно безмятежнее ответил Егор. — Рукопись как книга, совершенно обычная.

— Правда? А вид у тебя такой, будто гадюку увидел.

— Да тут… непристойности на полях, — пожал плечами Егор.

Макс недоверчиво взглянул на старшего коллегу, но вернулся к работе: лишиться гранта ему не хотелось.

Две недели спустя археографы спускались на Землю с трапа Н-122 «Роскосмос». Егор распрощался с Максом и сел в аэротакси, домчавшее его до дома. В его чемоданчике лежала та самая рукопись. Он не мог толком себе объяснить, зачем законопослушному гражданину понадобилось выносить рукопись из библиотеки и переправлять контрабандой на Землю. По здравому рассуждению, он просто нашел самый элегантный способ угробить карьеру. Но Егор сумел убедить себя в том, что просто не мог оставить столь опасный предмет вот просто так на полке. Там его мог обнаружить кто угодно.

То есть абсолютно кто угодно!

Зайдя в дом, Егор с облегчением положил книгу в стол, налил себе коньяка, качнул жидкость по кровеносной системе и задумался.

С одной стороны, открытие могло принести ему на черном рынке немалые деньги. Он мог бы купить остров где-нибудь в южных морях и устраниться от происходящего. Но это, допустим, соблазн для пошлых авантюристов. Нормальные люди так не поступают. Нормальные люди о подобных вещах даже не думают. Трепыхнулась мыслишка и пропала…

Наиболее разумным ему представлялся другой вариант: книгу следовало уничтожить. Но… это невозможно, нет, решительно невозможно.

Егор вспомнил фразу профессора Антонова: «Благоговение перед книгой должно войти вам в плоть и кровь. Конечно, если вы хотите чего-то стоить как археографы». Да еще такая редкость… Сакра-1! Впрочем… Черт с ними — с уважением, с редкостями! Это же бомба замедленного действия.

Уничтожить. Немедленно.

Но как?

Для непрофессионала такого вопроса не существовало. Но Горелов был профи, и как профи был готов удушить всех покойных марсиан за их прекрасные технические достижения.

Марсианские рукописи не подлежат уничтожению. Совсем. Никак. Ядерное оружие на них, правда, никто не испытывал, но температура, при которой плавится железо, и воздействие концентрированной серной кислоты их не берут.

Егора мучили сомнения: «А откуда мне знать, что это слово, это сочетание нескольких звуков, действует разрушительно? Быть может, оно и убивает марсиан, но не действует на людей?..». Часов в двенадцать ночи, так и не найдя ответов на свои вопросы, Егор решил, что с ними можно подождать до утра.

Утром Егор наскоро позавтракал яичницей с беконом и пошел прогуляться по городу в поисках верного решения. Весь день он провел в блужданиях, а вечер скоротал за рюмкой коньяка. Здравый смысл смеялся над ним. Нагло хихикал и строил рожи. Скажите пожалуйста — новый принц датский выискался! Быть — или не быть? Спалить или забыть? Да и спали ты ее попробуй, голубчик. Легче стеклом разрезать алмаз.

Когда он вышел из кафе, на улице стояла темень. Внезапно Егор вспомнил, что ночь — не лучшее время для прогулок. А всему виной молодежь с ее проклятыми электронаркотиками. Поставить себе в башку штучку, щекощую центр наслаждения, — пара пустяков и сущие копейки. Но вот «сменить батарейку» стоит в десять раз дороже. Это надо же было додуматься до такого способа ловить кайф…

И ни единого полицейского вокруг, как назло. Да что там, вообще ни души. Егор ускорил шаги. Ему оставалось пройти всего несколько кварталов до дома, когда на плечо ему легла массивная рука, а в бок уткнулось что-то острое:

— Карточки, приятель! — услышал он хриплый голос над ухом. Попытавшись вывернуться, Егор с пугающей ясностью осознал, что, даже расставшись с деньгами, он вряд ли намного продлит себе жизнь — от грабителя веяло не алкоголем, а безумием.

— И почему мы молчим? Боязно? — наркоша рассмеялся по-девичьи визгливо. А здоровый мужик. Это несоответствие испугало Егора больше всего, он вмиг покрылся холодным потом. Попробовал вывернуться, но сведенные внезапной судорогой мышцы отказались повиноваться.

Тогда губы Егора сами собой произнесли запретное слово. Смех за его спиной прервался, Егор отскочил в сторону и долгие секунды смотрел, как незадачливый грабитель, побагровев и схватившись за сердце, оседает на асфальт. Оставив тело лежать посреди дороги, Егор переулками поспешил к дому, и сердце его билось сильнее обычного.

Наутро лента новостей донесла до него подробности: «Николай Макаров, 32-х лет, найден мертвым посреди улицы Красных зорь. Предполагаемая причина смерти — сердечный приступ. В руке покойного был зажат нож, и следствие считает, что…». Егор не стал дочитывать заметку до конца. Сердечный приступ, как же! Если бы кто знал, что Макаров был убит словом в сердце! И что он, Егор, обладает универсальным оружием, которым всегда так жаждало владеть человечество! Он мог бы вершить истинное, гуманное правосудие, безболезненно убивая преступников и щадя невинных людей!

Э… Пора остановиться.

Книга уже превратила его в убийцу, и глупо оправдывать себя безвыходностью ситуации. Надо уничтожить её. Нет, просто найти способ, и уничтожить. Способа, в принципе нет, но найти его надо.

В конце концов, мы на Земле, а не на Марсе. У нас принято ко всякому закону дописывать исключения. Потому-то мы и живы до сих пор.

Первым делом Егор попытался выцарапать убийственное слово, но безрезультатно: лезвие за лезвием ломалось о древние страницы.

— Раз так — пылать тебе в адском огне, — нервно усмехнулся Егор. — Попытка не пытка.

И он швырнул кодекс в камин. Несколько часов спустя, когда камин прогорел, Горелов вытащил из него рукопись. Ничуть не поврежденную, лишь покрытую слоем копоти.

Горючее аэрокара оказалось для противницы не опаснее майской росы.

Расплавленный свинец повредил ей не больше грибного дождичка.

Химикаты, способные растворить дом, стекали с нее мыльной водицей. А вот Егор понес тяжелые потери. Ремонт перекрытий подземного гаража проделал в его бюджете изрядную брешь…

Пресс в автомастерской вышел из строя, и приятелю-механику, обалдевшему от такого аттракциона, пришлось отстегнуть еще семь сотен со счета.

Попытка глубокого замораживания закончилась ангиной для Егора и полным здравием для проклятой рукописи.

Лом отскакивал, проделывая в листах неубедительные вмятины, распрямлявшиеся на глазах. Вмятины же в паркете, дружелюбно принявшем рукопись на свою ни в чем не повинную плоскость, совершенно не желали распрямляться.

Напалм добыть было негде.

Соседский бультерьер сломал два зуба. Впрочем, на его характере это отразилось благотворно.

Попытка задушить рукопись имела, скорее, психотерапевтическое значение.

— Живучая, гадина! — решимость Егора уничтожить подлую марсианку, миновав недолгую стадию озлобленности, превратилась в настоящий азарт.

Тогда он договорился о встрече с профессором Антоновым, крупнейшим в стране специалистом по марсианским рукописям и прежним научным руководителем Егора.

После долгого оживленного разговора обо всем понемногу Егор счел возможным перейти к главному вопросу:

— Сергей Максимович, — начал он. — Вы ведь знаете, как сейчас обстоят дела с охраной памятников древности?

— Да уж лучше бы не знал, спокойнее бы жилось, — проворчал его собеседник.

— Меня это тоже беспокоит. Я на днях случайно узнал о существовании секты антимаворсистов. Знаете, какую они ставят цель? Уничтожить все книги, связанные с религиями марсиан. А ведь отсюда недалеко до уничтожения всех марсианских свитков.

— Чепуха! — профессор залпом осушил свой бокал. — Марсианские рукописи невозможно уничтожить!

— Ни одного способа? Нет? Точно? Понимаете… если есть хоть одно средство, то я хотел бы о нем знать. Это позволило бы предохранить свитки от покушений.

Антонов глубоко задумался, постукивая костяшками пальцев по столу.

— Если такой способ и есть, то я о нем не слышал, — наконец произнес он. — Только на моей памяти были десятки подобных покушений: листки поджигали и топили, обливали кислотой, подвергали перепаду температур и давления. Но я не помню, чтобы хоть раз сумели уничтожить даже сантиметровый клочок. Признаться, — он подался вперед и подмигнул Егору, — я и сам по молодости ставил опыты над одним кодексом, так он до сих пор лежит в моей библиотеке. Целехонький.

Домой Егор добрался, чувствуя себя хуже некуда. «Если даже профессор не знает способа уничтожения марсианских рукописей, — размышлял Егор, — то как я могу решить эту задачу? Откуда у листочков такой иммунитет? Чем только марсиане пропитывали свитки, давая им шанс пережить все возможные катаклизмы!».

И тут его озарило.

Выходные Егор провел, погрузившись в изучение «Краткого биологического справочника Марса», составленного по найденным останкам животных и растений. Полной уверенности у него не было, но попробовать… попробовать стоило. В понедельник он уже сидел в лаборатории знакомого биолога.

— Есть ли у меня… что? — удивленно поднял брови тот. — Зачем они тебе?

Егор не стал вдаваться в объяснения, но пообещал заплатить за помощь. Домой он возвращался, неся подмышкой объемистый контейнер. Вырыв у себя в саду яму, он аккуратно положил туда раскрытую книгу и вывалил на ее страницы содержимое контейнера.

Он шел против самого сильного профессионального инстинкта. Буквально пускал врага в дом, широко открыв перед ним дверь. Самого злобного, самого опасного и самого упорного врага.

Потому что нашелся враг похуже…

Примерно через месяц Егор заглянул в яму и удовлетворенно хмыкнул. Там лежала горстка трухи.

Вот так. Рукописи у них не горят! Горелов почувствовал законную гордость за родную природу. «На всякую хитрую книгу из их бункеров у нас найдется свой жук с косой нарезкой!»

Свиток отступил под натиском эндемиков Земли — личинок жука-древоточца.

Вернувшись в дом, Егор решил отпраздновать акт вандализма. Устроившись у камина, он налил в хрустальный бокал тонкого вина, сделал большой глоток и вдруг поперхнулся.

«Интересно, — подумалось ему, — а какие личинки нужны для моей башки?..».