Самоактуализация

Всякий процесс обеспечивается конституирующей его тенденцией, таковой для развития личности является тенденция к самоактуализации. Появление понятия самоактуализации традиционно связывают с именами Абрахама Маслоу и Карла Роджерса, что верно лишь отчасти. Действительно, термин «самоактуализация» был введен в научный обиход именно этими двумя исследователями. Однако А. Маслоу, как известно, заимствовал понятие самоактуализации у К. Гольдштейна, заметно, правда, изменив его содержание. Для К. Гольдштейна самоактуализация есть фундаментальный процесс, имеющий место в каждом живом организме и приводящий как к позитивным, так и к негативным последствиям. Он писал, что «организм управляется тенденцией актуализировать в наибольшей возможностной степени свои индивидуальные способности, свою „природу“ в мире», это то необходимое напряжение, которое позволяет здоровому организму упорядочить свою деятельность.

Вместе с тем необходимо отметить, что теория самоактуализации А. Маслоу по сути является весьма поверхностной и грешит столь явным и неоправданным смешением понятий (роста, индивидуации, автономности, самоактуализации, саморазвития, продуктивности, самопознания и проч.), что принять ее нет никакой возможности. Причем сам А. Маслоу не только не смущен этой путаницей, но даже не считает нужным ее прояснить. Пожалуй, можно отчасти согласиться с утверждением А. Маслоу (которое, впрочем, присутствует уже в концепции К. Гольдштейна) о том, что тенденция к самоактуализации не есть сама по себе решение стоящих перед индивидом проблем, а также приносит значительную долю страданий и боли. Это положение согласуется с нашими представлениями о специфике второго уровня развития личности (ПЗМ), о чем мы говорили выше, однако оно явно не соответствует действительности, когда речь идет о третьем уровне (ВЗМ) и тем более не имеет никакого отношения к четвертому уровню развития личности (ВОМ). Когда же А. Маслоу говорит, что, по его мнению, самоактуализация и не должна приводить к разрешению ряда проблем, которые «должны навечно оставаться неразрешенными», то тогда и вовсе непонятно, что представляет собой развитие личности в его понимании. Неужели развитие личности – это попытка решить головоломку, не имеющую разгадки? Не является ли в таком случае это мероприятие – бесполезной и бессмысленной тратой сил, занятием ради занятия?

Далее наши взгляды относительно самоактуализации расходятся с концепцией А. Маслоу еще больше. Общие соображения А. Маслоу, касающиеся меньшей зависимости самоактулизировавшейся личности от внешних условий (хотя здесь правильнее было бы говорить о независимости от условностей, а не условий), о ее следовании своим внутренним, а не общественным детерминантам или детерминантам окружения и т. п., представляются вполне состоятельными. Однако те объяснения, которые дает этой феноменологии А. Маслоу, вызывают лишь недоумение и чувство досады. Они представляют собой некую идеалистическую концепцию, которая призвана не столько представить механизмы развития личности, сколько описать, как, по мнению ее автора, должен выглядеть идеальный человек (для А. Маслоу – это эмоционально безучастный миру субъект, удалившийся от жизни в пучину своих внутренних переживаний). Такая фантасмагория вполне может претендовать на роль хорошей мелодрамы, но никак не научной теории.

Впрочем, если мы внимательнее присмотримся к терминологической игре, которую разворачивает перед нами А. Маслоу, то увидим, что речь идет не о развитии личности как таковой, а о развитии ее способностей, иными словами, нам представлена концепция самореализации, а не самоактуализации. Вот почему, если думать, что речь идет о процессе развития личности, столь странными представляются финальные сцены этого процесса, а они таковы: «Концепция совершенствования личности, – пишет А. Маслоу, – должна охватывать самосовершенствование и самопостижение, созерцание и медитацию. На более поздних стадиях саморазвития человек в сущности одинок и может полагаться только на самого себя». «Нам некуда бежать, – пишет А. Маслоу в другом месте, – кроме как внутрь самих себя как в средоточие нравственных ценностей». Разумеется, ничего более ужасного, чем такое абсолютное одиночество (абсолютность которого вызвана даже отсутствием потребности в другом существе), представить себе невозможно. Тем более странным кажется наставление бежать к нравственным ценностям, в направлении, противоположном тому, кому эти наши «ценности» предназначены.

Впрочем, обе эти цитаты позволяют нам наконец прояснить возникшие трудности понимания концепции А. Маслоу. Противоречие, как оказывается, заключено именно в той терминологической путанице, о который мы уже говорили. Если бы речь шла о развитии личности (а личность мы рассматриваем как индивида в отношении с другим (Другим) человеком), то ее финалом должно было бы быть достижение этого чистого отношения с Другим, но никак не бегство внутрь себя, одиночество и полагание на самого себя. Кроме того, если бы А. Маслоу понимал под личностью результат адаптации к социальным условиям существования, то вряд ли бы он говорил, что «нравственные ценности» заключены в «самости» человека, поскольку данные «ценности» представляют собой непосредственные инструменты налаживания межличностных отношений, выработанные в процессе адаптации к условиям существования в социуме.

Иными словами, А. Маслоу действительно говорит о самореализации человека, реализации его потенций, а не о самоактуализации. Предпринятые же им попытки суммировать самоактуализацию и самореализацию, на наш взгляд, положительного результата не дали. О чем свидетельствует его последняя работа «Дальние пределы человеческой психики», где результаты развития личности (по А. Маслоу) самым жестким образом подчинены требованиям (или подведены под них) господствующей в обществе морали (причем, может быть, самого консервативного ее крыла), «самопознание» заменено на «самозабвенность», а самоактуализация рассматривается как некий результат самореализации.

«Дело, которому посвящает себя самоактуализированный человек, – пишет А. Маслоу в указанной работе, – можно интерпретировать скорее как воплощение или инкарнацию сущностных ценностей (а не как средство достижения неких внешних по отношению к делу целей, не как функционально автономное). Он любит свою работу (он интроецировал ее) именно потому, что она олицетворяет эти ценности. То есть на самом деле он любит то, что ценно для него, а не работу саму по себе». Если таким «самоактуализированным» человеком был бы психотерапевт, то ему, следуя логике А. Маслоу, важно было бы ощущать самого себя в своей деятельности, а достигнет он результата, нужного его пациенту, или нет – значения для него не имеет. Впрочем, нам нет нужды критиковать концепцию А. Маслоу, поскольку мы, по всей видимости, ведем речь о разных вещах, и если А. Маслоу мечтает об «истинных идеалистах, в классическом смысле этого слова», то нам бы следовало думать о реалистах, для которых реальность индивидуальных отношений, свободных от иллюзий и содержательных наслоений, куда важнее, нежели пусть и самые «благие» намерения.

Если вкратце обозначить те отличия, которые можно усмотреть между теориями развития личности по А. Маслоу и психософией, то для А. Маслоу – это усовершенствование внешнего контура и Индивидуальной Реальности конкретного человека, а для психософии – это аннигиляция структуры личности с сохранением тех необходимых для существования в обществе поведенческих навыков, которые были выработаны у данного человека в процессе формирования его личности. Последнюю тенденцию, на наш взгляд, и следует называть самоактуализацией, тогда как у А. Маслоу речь идет о самореализации. Начиная со вторичных моделей процесса развития личности (ВЗМ и ВОМ), эти тенденции не только не синергичны, но в каком-то смысле (при соблюдении жесткости терминологических операций) противонаправленны.

Терминологическое смещение, вызванное нестабильностью точки обзора в процессе исследования, аналогичное допущенному А. Маслоу, делает и К. Роджерс; впрочем, он менее директивен, а потому в его концепции меньше контекстуальных противоречий. К. Роджерс пишет о своих пациентах, находящихся в процессе развития личности: «Каково же это направление, в котором они развиваются? Наиболее верно это направление можно определить следующими словами: позитивное, конструктивное, направленное к самоактуализации, зрелости, социализации». Является ли самоактуализация отдельным и самостоятельным термином или же речь идет о ней как о синониме «зрелости» и «социализации», сказать трудно. В другой своей книге К. Роджерс определенно заявляет, что «в широком смысле самоактуализация организма происходит в направлении социализации», однако в данном случае не вполне ясно, что подразумевается под понятием «социализация» (видимо, имеется в виду нечто схожее с понятием «социальное чувство» или «чувство общности» по Альфреду Адлеру).

К. Роджерс пишет, что в результате психотерапии (клиентцентрированной) индивид «становится более открытым, более осознающим все аспекты своего опыта, значительно возрастает вероятность того, что он будет действовать социализированно. Если он может осознать свою враждебность, но также и свое стремление к дружбе и принятию других, осознать ожидания своей культуры, так же как и свои собственные цели, осознать свои эгоистические желания, но также и свою нежность, внимание и заботу о другом человеке, тогда он ведет себя гармонично, целостно и созидательно. Чем более он открыт своему опыту, тем больше его поведение говорит о том, что человеческий род по своей природе склонен к созидательной социальной жизни».

В целом, с данным тезисом трудно не согласиться, и можно даже закрыть глаза на использование термина «гармонично» в контексте соответствия «ожиданиям культуры», но мы видим все то же смещение, которое наблюдается и у А. Маслоу. Эта странная для ученого попытка согласовать требования социума (общественная мораль, традиции, идеология и проч. условности) с реально протекающими процессами не может не приводить к определенным перекосам и компромиссам с достоверностью, компромиссов не допускающей. Фактически развитие личности протекает, да и должно было бы протекать (если бы мы не имели эмпирических данных и рассматривали бы его сугубо теоретически) в направлении игнорирования тех условностей, порожденных социальностью, которые затрудняют естественные отношения между людьми. К сожалению, гуманисты традиционно выдают желаемое за действительное, как, впрочем, и подобает «истинным идеалистам в классическом смысле этого слова».

Вместе с тем К. Роджерс в каком-то смысле даже ближе к К. Гольдштейну, нежели к А. Маслоу: и так же определяет самоактуализацию как стремление «сохранять и укреплять организм как средоточие опыта», то есть как своего рода проявление инстинкта самосохранения; и так же отмечает, что данный процесс сопряжен с мукой и борьбой (об относительности данного тезиса мы уже высказались выше). Тогда как в противовес А. Маслоу с его воспетым «бегством в одиночество» К. Роджерс акцентирует внимание на непосредственном отношении «человек – человек», решающим, по его мнению, проблемы «обезличивания, потери индивидуальности, чувства реальности, отчужденности и разъединенности – этих печальных спутников многих и многих людей, живущих в современном мире». Остается добавить, что использовать понятие самоактуализации в духе К. Роджерса не позволяет еще и то, что сам он не разделял процессы формирования и развития личности, а о самоактуализации говорит и применительно к детям, и в отношении взрослых людей.

Как это ни парадоксально, но наиболее последовательным и серьезным теоретиком того феномена, который впоследствии стал именоваться «самоактуализацией», был Карл Юнг, значительно опередивший со своим понятием «индивидуация» все гуманистические концепции, рассуждающие о «самоактуализации», и более того, противопоставивший индивидуацию индивидуализации, то есть по сути самоактуализацию самореализации. К. Юнг так определял «путь индивидуации»: «Индивидуация заключается в том, чтобы стать отдельным существом, и поскольку мы понимаем под индивидуальностью нашу глубочайшую, последнюю и несравненную уникальность, – стать собственной самостью. Поэтому „индивидуацию“ можно было бы перевести и как „самостановление“ или как „самоосуществление“». Данное определение по существу весьма точно соответствует нашим представлениям, однако существенна одна оговорка: «бессознательное» в этом концепте следовало бы понимать как неосознаваемое (весьма условно), в этом случае мы избежим многих досадных противоречий и неточностей.

Для К. Юнга человек есть существо, балансирующее на противоречии сознания и бессознательного (коллективного). «Если же мы теперь вернемся к проблеме индивидуации, – пишет К. Юнг, – то увидим, что перед нами встала совершенно невероятная задача: психика состоит из двух неконгруэнтных половин, которые вместе, видимо, образуют нечто целое». А потому единство человека в концепции К. Юнга нарушено и обретение целостности возможно лишь через «открытую борьбу и открытое сотрудничество» – этих не уживающихся друг с другом сил, что и являет собой процесс индивидуации. Однако же кроме индивидуации возможны и два других варианта разрешения этого хрупкого баланса сознательного и бессознательного (неосознанного, неосознаваемого), весьма существенные для нас в рассматриваемом аспекте. Первый из них К. Юнг называет «регрессивным восстановлением персоны», второй – «идентификацией с коллективной психикой».

Феномен «регрессивного восстановления персоны» К. Юнг поясняет следующим примером: «Возьмем для примера бизнесмена, который чересчур сильно рискнул и потому стал банкротом. Если он не даст этому удручающему переживанию лишить себя мужества, а будет держаться стойко и отважно, то, может быть, произойдет целительное смягчение и его рана заживет без серьезных последствий. Но если он из-за этого надломится, откажется от всякого дальнейшего риска и будет пытаться „заштопать“ свою социальную репутацию в рамках намного более ограниченной личности, с ментальностью запуганного ребенка исполняя второсортную работу на крохотной должности, работу, которая несомненно ниже уровня его возможностей, то он, выражаясь технически, восстанавливает свою персону регрессивным путем». Иными словами (вне юнговской терминологии), здесь мы имеем дело с кризисом отождествления (несоответствия я-отождествленной роли, что является противоречием), который мог бы потенцировать процесс развития личности, но, к сожалению, напротив, лишь усилил значимость среднего контура личности.

Феномен «идентификации с коллективной психикой» представляет, на наш взгляд, диспропорциональное разрастание Индивидуальной Реальности и соответственно внешнего контура личности, которое имеет место в случаях (ныне весьма распространенных) мистификации сознания. К сожалению, сам К. Юнг не избежал подобной мистификации, но для него всегда сохранялась некая граница между мистикой и реальностью. В случае же так называемой «идентификации с коллективной психикой» происходит «растворение персоны в коллективной психике», которое «форменным образом призывает обручиться с этой бездной и бесследно исчезнуть в ней». Подобные случаи непсихотического «растворения» личности в архиразросшейся Индивидуальной Реальности субъекта весьма часто встречаются среди наших пациентов в Клинике неврозов им. академика И.П. Павлова, к ним можно отнести свидетелей Иеговы и представителей других сект, считающих себя избранными, а также разнообразных «экстрасенсов», индуцированных метафизическими и парапсихологическими теориями, ставшими лейтмотивом их жизни. Разумеется, впадение индивида в столь незадачливое положение происходит не само собой и не от хорошей жизни, такая «идеалистическая инфлюэнция» является результатом психологического кризиса, третьим в ряду с «регрессивным восстановлением персоны» (если пользоваться терминологией К. Юнга) и индивидуацией. Причем именно она, индивидуация, и является той силой (как тенденция), которая позволяет личности двигаться по пути своего развития, используя зло своего кризиса во благо обретения собственной уникальной индивидуальности, ее «открытия» сущности другого человека в индивидуальных отношениях с ним.

Мы еще обратимся к К. Юнгу в главе, посвященной психотерапии и роли психотерапевта в развитии личности пациента, сейчас же ограничимся еще одной дефиницией основателя аналитической психологии, важной в контексте самоактуализации (индивидуации по К. Юнгу). К. Юнг различает индивидуальность как отличность (содержательный аспект) от индивидуальности как уникальности сущности конкретного человека (самость по К. Юнгу). Причем индивидуация касается последней, относительно же первой (содержательной индивидуальности личности, ее Индивидуальной Реальности), К. Юнг настроен крайне скептически. Вот что он пишет: «Большинство людей путает „самопознание“ со знанием своей осознаваемой эго-личности. Любой человек, у которого имеется хоть какое-то эго-состояние, не сомневается в том, что он знает самого себя. Но эго знает только свое содержимое и не знает бессознательного и его содержимого. […] Значит, то, что принято называть „самопознанием“, на деле является очень ограниченным знанием, большая часть которого зависит от социальных факторов, от того, что происходит в человеческой психике. […] У человека возникает не менее иллюзорное убеждение насчет наличия у него определенных качеств, и эта убежденность лишь скрывает истинное положение вещей». И далее: «Не существует и не может существовать никакого самопознания, основанного на теоретических положениях, поскольку объектом этого познания является индивид – относительное исключение и феномен „неправильности“. А потому характерные черты индивида являются не универсальными и правильными, а скорее уникальными. Его следует воспринимать не как стандартную единицу, а как нечто уникальное и единственное в своем роде, что в принципе нельзя познать до конца и нельзя сравнить с чем-нибудь еще».

Иными словами, К. Юнг фактически разводит два процесса, которые соответствуют нашим понятиям «самореализации» (как реализации потенциальных возможностей личности, без структурной перестройки) и «самоактуализации» (когда речь идет об уникальной индивидуальности (сущности, самости) человека и, соответственно, о специфических трансформациях структуры личности, соответствующих процессу ее развития). Таким образом, понятие индивидуации, введенное в научный обиход К. Юнгом, не только опережает последующие разработки представителей гуманистической психологии, но и более существенно, поскольку не допускает того смешения различных процессов (самореализации и самоактуализации), которым грешат «гуманисты».

Итак, запас существующих психологических знаний о самоактуализации фактически исчерпан. Тенденция к самоактуализации открылась нам не как способность (потребность и возможность) личности развивать свои природные задатки, совершенствовать свою социализацию в рамках формальных отношений (я-отождествленных и я-неотождествленных отношений), но как своего рода деструктивная сила, вызывающая аннигиляцию структуры личности, истончение и нейтрализацию внешних ее контуров, которые подобно каменным казематам держат внутри себя сущность человека, его уникальную индивидуальность, не позволяя ей вступить в индивидуальные отношения с другим человеком, с Другим.

С другой стороны, указанная деструктивность весьма относительна, поскольку ценность я-неотождествленных, равно как и я-отождествленных ролей самих по себе, не так уж велика. А потребность человека в индивидуальных отношениях, а главное, тот эффект, который эти отношения могут с собой принести, не идет с ними ни в какое сравнение. Поскольку индивидуальные отношения даруют человеку радость, взаимность и свободу от страха, а это является неоценимым достоинством, не нуждающимся в рекламе. Индивидуальные отношения являются, может быть, наиболее важным потенциальным обретением человеческого существа, качество жизни которого определяется отнюдь не по формальным критериям «успешности» и «состоятельности», а тем ощущением жизни (жизненности), что делает его жизнь не столько полной неких экзистенциальных смыслов, сколько осмысленной и созидающей в области далеко не меркантильной, но сущностной.

Для того чтобы лучше понять специфику самоактуализирующей тенденции, нам следует обратиться к феномену пассионарности, описанному Л.Н. Гумилевым. На первый взгляд пассионарность должна была бы рассматриваться нами в контексте самореализации, но сейчас нас интересует не столько сам пассионарий, сколько «пассионарная напряженность», которой характеризуется этнос. В этой структурной аналогии (столь важной с точки зрения психософии) ключевым является – отношение структуры (личности в случае развития личности и этноса в случае этногенеза) и динамической силы (тенденции самоактуализации, с одной стороны, и пассионарности, с другой), что придает жизненность этой структуре, точнее, отвечает за ее процессуальность.

В этом сопоставлении все сходно, Л.Н. Гумилев, так же как и мы, анализируя процесс развития личности, выделяет пять (а по сути четыре) этапов развития этноса, следующие за «пусковым моментом» (соответствующего в нашем сопоставлении конечному пункту процесса формирования личности): фазу подъема, акматическую фазу, переходящую в фазу надлома, инерционную фазу и фазу обскурации. Пассионарность, так же как и тенденция самоактуализации, ведет в конечном счете к падению этноса (и чем сильнее была ее напряженность, тем и внушительней его падение), в нашем же случае к аннигиляции структуры личности. Здесь, в этой деструктивной силе генерирующего импульса и содержится корень проблемы.

«Пассионариями, – пишет Л.Н. Гумилев, – в полном смысле этого слова мы называем людей, у которых этот импульс сильнее, чем инстинкт самосохранения, как индивидуального, так и видового». Иными словами, созидательность пассионарности заключена не в созидательной функции как таковой, что показалось бы нам логичным, а в разрушительной, то есть она действует как бы от обратного, или, лучше сказать, задом наперед, не вследствие, а вопреки логике и здравому смыслу (классическим примером, который использует Л.Н. Гумилев, является падение македонского царства, вызванное не поражениями македонского воинства, а именно победами, когда непомерный рост территории (вплоть до Индии) вследствие завоевательной политики Александра Македонского сделал невозможным поддержание единого правления на всем пространстве империи), но в этом-то как раз все и дело.

Ведь точно так же необычайный рост «размеров» (здесь имеется в виду содержательный аспект) личности приводит к тому, что она начинает буквально «сыпаться», не в силах удерживать в едином управлении все свои бесчисленные «княжества» (я-отождествленные и я-неотождествленные роли). Как в случае великих империй, так и в случае развития личности вследствие преодоления некой критической точки «улучшение» оборачивается разрушением. Фактически вступают в действие некие естественные ограничители, которые прежде казались факторами незначительными, но оказались фатальными при достижении системой определенных размеров (точнее, при выходе ее за эти определенные миром размеры). Иными словами, как пассионарность, так и самоактуализация – это не какие-то реально существующие силы, которые можно было бы выделить и поместить в лабораторную склянку, а некие результирующие вектора, доступные взору внешнего наблюдателя, отражающие отношения взаимодействующих систем.

Это уточнение принципиально, поскольку оно избавляет нас от разного рода идеализаций и мистификаций, которыми грешат как экзистенциалисты, так и представители гуманистической психологии. Однако вернемся чуть назад и попробуем снова определить специфику этого «фантома», этого результирующего вектора, существующего по сути лишь на бумаге (что, впрочем, не мешает нам теоретически его изучать, сохраняя, правда, при этом сознание той условности, что присуща этому чисто номинальному «явлению»), которому мы считаем себя обязанными за процесс развития личности.

Когда Л.Н. Гумилев говорит о том, что пассионарность – есть тенденция, обратно направленная инстинкту самосохранения, мы можем расценить это буквально, тогда в число пассионариев войдут лица, характеризующиеся аутоагрессивным поведением (все – от алкоголиков до альпинистов), а мы окажемся в дураках. Разумеется, у Л.Н. Гумилева речь идет не о тех, в ком блокирован или недоразвит страх за собственную жизнь, отнюдь. Пассионарность – явление социальное, оно – двигатель социальной динамики, а потому пассионарий пренебрегает не биологическим инстинктом самосохранения, а его аналогом (или производным) в сфере личностной и соответственно социальной. Иными словами, он игнорирует не фактические опасности для его жизни, а мнимые, виртуальные угрозы, порождаемые спецификой личностной структуры. Причем он не борется с ними (даже если ведет себя очень воинственно), а именно игнорирует их, осознавая (чувствуя? Или не чувствуя?) виртуальность данных угроз.

Не играть роли, но жить в соответствии с посылами (интенциями) своей внутренней, сущностной индивидуальности – значит нарушить стереотипное поведение, значит переступить несуществующий барьер социального лабиринта (мы приводили эту аналогию, анализируя концепцию М. Фуко), в котором субъект удерживается страхом. Об этой «эмоциональной подоплеке», удерживающей человека в рамках однажды выработанного стереотипа поведения, мы также уже говорили, упоминая феномен стереотипного поведения, открытый И.П. Павловым и описанный К. Лоренцом. Эволюционный смысл этого феномена вкратце таков: особь, благополучно совершив некое действие однажды и установив таким образом его безопасность для своей жизни, обретает привычку и впоследствии поступать именно так. Теперь, когда привычка сформирована, чтобы особь не занималась впредь ненужной самодеятельностью, опасными экспериментами и не тяготела к экспромтам, последствия которых могут быть для нее самыми неблагоприятными, она (эта привычка) подобно водам Невы заковывается нейрофизиологическим аппаратом в «гранит» страха. Этот страх, этот «гранит набережной» будет теперь удерживать особь от попытки изменить избранную ею однажды «траекторию» поведения. И поведение это отнюдь не только бихевиоральные – «наблюдаемые реакции», но прежде всего поведение когнитивное, а именно – привычка мыслить так или иначе, о чем говорит и сам К. Лоренц, ссылаясь на указания Эрика Эриксона о «привычке к различению добра и зла», которая «начинается в раннем детстве и продолжает развиваться до самой зрелости человека».

Самоактуализация, таким образом, есть трансгрессия самого себя как личности, трансгрессия своей субъективности (рожденной «субъективацией себя»), которая является не более чем результатом, сформированным в процессе адаптации к социальной жизни.

Страх, который переживает индивид, трансгрессирующий структуры своей субъективации (своей личности), не есть следствие конкретных угроз (реакция на конкретные угрозы), это не борьба с социальными установлениями как таковыми (требованиями морали, традиций и т. п., чем занимался, например, Ф. Ницше), но по сути преодоление самого собственного страха нарушения стереотипного действия (этой эволюционной уловки природы), это мужество перетерпеть свой страх, дать ему отработать, отыграть и исчерпаться, не отступив перед бесчинством собственного страха, что так настойчиво рисует оправдывающие его виртуальные угрозы. Пауль Тиллих определяет это мужество – как «мужество заменить старое новым – новым, для которого нет ни норм, ни критериев, новым, которое есть риск и которое непредсказуемо с позиции старого».

Однако удивительное сходство суждений этолога К. Лоренца и теолога П. Тиллиха не должно вводить нас в заблуждение: для пассионарности речь не идет о создании «нового» (по крайней мере в альтернативе «новое – старое»), пассионарность есть лишь разрушение, цель которого вернуться к изначальности, но перерожденной (так всякая сущность перерождается, пройдя круг процессов формирования и развития, словно меняет одни сутки на другие, вычерчивая своей стрелкой два раза по 12 часов). Иными словами, пассионарий – это не тот, кто создает, придавая «старому» «новые» формы, оставаясь в пределах все той же плоскости (то есть не совершая уровневого перехода), пассионарий – это тот, кто дает возможность открыться «иному» (эту аппозицию можно фигурально представить как «другое – Другое»). Разрушая покровы собственной содержательности, преодолевая свой страх отказаться от собственных отождествлений, «субъективации», он как бы говорит: «Я не то, чем я являюсь, я не есть свое содержание. Я иное, я там, где я целокупен не в сумме, но по существу». Эта смерть его содержательности, на которую он себя обрекает, презрев страх и видя в условности – условность, открывает его сущности возможность индивидуальных отношений.

Тысячи раз в мифах и сказаниях обыгрывается сюжет этого перерождения, но, может быть, лучше всего он выражен в незамысловатой на первой взгляд русской сказке, где главному герою предстоит, преодолевая свой страх, искупаться в трех котлах, чтобы заново переродиться, обретя достойный для себя, а значит, свой собственный образ (этот сюжет использовал П.П. Ершов в сказке «Конек-горбунок»). Тот же, кому пережить этот страх оказывается не по силам, тот, кто идет на различные уловки, чтобы застраховать себя от мнимых угроз, – тому придется в этих котлах свариться. Царь в упомянутой сказке П.П. Ершова проверяет безопасность предстоящего ему испытания на Иване, он идет на это испытание, будучи уверенным в его безопасности, он не бросает вызов своему страху, но обходит его, и финал хитреца предрешен, ему суждено погибнуть.

Итак, мы не только определили тенденцию самоактуализации, не только разотождествили ее с феноменом самореализации, не только показали парадоксальность ее действия («созидание» через «разрушение»), но мы также показали ее условность (как действительного и самостоятельного фактора), с одной стороны, и ее значимость для процесса развития – с другой. Теперь нам остается узнать только то, что представляет собой эта переродившаяся и одновременно разрушившаяся личность, прошедшая все этапы своего развития.