Как мы увидим в этом подразделе, причины депрессии далеко не однородны, здесь сталкиваются и потенцируют друг друга многие факторы. В зависимости от того, какие этиологические факторы являются ведущими, преобладают в развитии той или иной формы депрессии, меняется и картина депрессивного расстройства.

Традиционно депрессии подразделяют на реактивные, то есть связанные с непосредственными психотравмирующими обстоятельствами, и эндогенные, то есть вызванные внутренними, прежде всего генетическими причинами, а также на органические, связанные с заболеванием мозга, то есть вызванные страданием, болезнью или банальным старением мозговой ткани.

Вместе с тем, о какой бы депрессии ни шла речь, мы, анализируя историю болезни пациента, всегда имеем возможность увидеть, как все эти причины, являясь, впрочем, иногда не столько причинами, сколько поводами, сплетаются друг с другом, то сбивая с толку врача, осуществляющего диагностику, то провоцируя обострения заболевания, которых и не должно было бы быть, если бы не печальные шутки судьбы.

В конце концов, депрессия – это только проявление, эманация неких процессов, протекающих в головном мозгу. Что это за процессы? На этот вопрос нам и предстоит ответить.

Депрессивные гены и эндогенная депрессия

В сознании обывателя «депрессия» – это сниженное настроение, тоска, печаль, тягостные переживания. Но, как мы уже с вами выяснили, последние не всегда бывают проявлениями болезни, а «депрессия» все-таки название заболевания. В сознании же психиатра отмечается другой крен, для него «депрессия» – это прежде всего тяжелая психическая патология, аффективный, или, иначе, маниакально-депрессивный психоз, знаменитое МДП.

Историческая справка

Термин «депрессия» вошел в психиатрический обиход сравнительно недавно, чуть более века назад. До той поры использовалось другое понятие – «меланхолия», причем еще с догиппократовской медицины. Длительное время даже знаменитый маниакально-депрессивный психоз именовался многими учеными (например, В.М. Бехтеревым и В.П. Осиповым) – маниакально-меланхолическим. Однако же постепенно редакция Э. Крепелина, последовавшая в 1896 г., возобладала, и психоз все-таки стал маниакально-депрессивным… Хотя меланхолия, наверное, в чем-то ближе к сути дела.

Маниакально-депрессивный психоз – заболевание, которое хорошо известно любому доктору еще со студенческой скамьи, поскольку лекторы и преподаватели очень любят демонстрировать таких больных. В мании, то есть в состоянии исключительно приподнятого настроения, пациенты настолько активны, что сами рвутся на подобную демонстрацию, а в ряде случаев готовы (если их вовремя не увести со сцены) и провести занятие, и сделать несколько судьбоносных, как им кажется, заявлений – и покуражиться, и покуражить. В психотической же депрессии больные, напротив, настолько пассивны, им настолько плохо, что окружающее перестает их хоть сколько-нибудь волновать, что, конечно, значительно облегчает их участие в учебном процессе.

Маниакально-депрессивный психоз – заболевание циркулярное, то есть протекает фазно, маниакальный и депрессивный эпизоды чередуются с периодами ремиссии. Оно может протекать с одними только депрессивными эпизодами (в этом случае говорят об униполярной депрессии) или с чередованием мании и депрессии (в этом случае говорят о биполярном расстройстве). Кроме того, это заболевание отличается еще и по тяжести. Если депрессивные эпизоды выражены умеренно, то больные получают диагноз «дистимии», при этом сниженное подавленное настроение, как правило, не сильно колеблется, приобретая не столько циклическую, сколько хроническую форму течения. Если же маниакальные и депрессивные эпизоды выражены сильнее, но не достигают все-таки уровня МДП, то диагноз звучит как «циклотимия», которая чаще биполярна.

Маниакальная фаза характеризуется классической триадой симптомов: повышенным настроением, идеаторно-психическим и двигательным возбуждениями. Депрессивная – триадой противоположных симптомов: подавленным настроением, замедленным мышлением и двигательной заторможенностью.

Если резюмировать состояние мании и депрессии, то можно было бы использовать всего лишь два слова: «хорошо» и «плохо». Однако больным на мании так «хорошо», что постепенно становится плохо, а на депрессии – «плохо» так, что хуже некуда. Человеку, не страдающему аффективным психозом, трудно понять всю интенсивность, всю глубину, всю тяжесть, всю насыщенность этих кажущихся простыми характеристик.

На мании жизнь бьет ключом, переливается через край, больные не чувствуют ни усталости, ни преград, не знают ни границ, ни нормы, ни меры. Они способны в буквальном смысле этого слова творить чудеса, сворачивать горы и поворачивать реки вспять. Впрочем, в большинстве случаев, конечно, эта их деятельность малопродуктивна, поскольку больные настолько возбуждены, что не могут довести начатое до конца, бросают одно и тут же берутся за другое. Странно ли, что эти пациенты не считают себя больными, не терпят никаких ограничений и не желают принимать лекарства? Нет, не странно.

В депрессивной фазе ситуация меняется кардинально: больные подавлены, чувствуют себя отвратительно, мучаются угрызениями совести, ощущением собственной никчемности, ничего не хотят и, главное, не могут делать. Парадоксально, но и эти пациенты редко считают себя больными. Их болезненная вера в то, что весь мир, вся их жизнь и они сами абсолютно несостоятельны, настолько сильна, что сама мысль о том, что эти оценки ложны, не соответствуют действительности и являются закономерным следствием заболевания, кажется депрессивным больным кощунственной.

Что ж, даже самый поверхностный взгляд на это заболевание (во всех его разновидностях и проявлениях) обязательно зацепится за одну очень важную, очень существенную деталь: что бы мы ни анализировали – манию или депрессию, – на первый план выходит странное, особенное, исключительное, колоссальное даже, внутреннее напряжение этих пациентов. Что как нельзя лучше согласуется с представленными выше воззрениями на отношения тревоги (которая по сути и есть это «напряжение») и депрессии.

Отличие состоит лишь в том, что в случае мании это напряжение находит для себя выход, хоть и бессмысленно, но выплескивается и расходуется. Пациенты напоминают своего рода бенгальскую свечу – искрят, но и не греют. В депрессивной же фазе эта активность не находит для себя выхода, словно бы оборачивается вовнутрь пациента и со всей своей безумствующей силой разрушает все его человеческое существо.

Эта интравертация активности, необычайной, избыточной жизненной силы особенно очевидна в короткий период смены фаз, когда мания, буквально захлебываясь в самой себе, сталкиваясь и борясь с жизненными обстоятельствами, вдруг круто поворачивает, обращаясь теперь не к внешним объектам, а к «внутреннему миру» человека. После этого катастрофического разворота на все 180 градусов она словно бы сатанеет, мгновение ждет и с небывалым остервенением набрасывается на своего же носителя, приступая к чудовищному по своим последствиям самоуничтожению.

Конечно, эта «активность», эта способность к «внутреннему напряжению» не случайна, она вызвана не внешними причинами, она – и это нужно принять как данность – каким-то образом кодируется геномом. Именно эти коды, по всей видимости, и определяют те множественные и полифокальные нарушения в обмене веществ, которые отмечаются у больных МДП. Именно они, надо думать, приводят к нарушениям в синтезе и работе биогенных аминов – прежде всего норадреналина, серотонина и дофамина. Именно эти генетические предпосылки обеспечивают нарушения функционирования базовых мозговых нейрофизиологических процессов: возбуждения и торможения.

Генетики свидетельствуют…

В пользу важности некоей, гипотетической пока, генетической поломки свидетельствуют такие факты:

· около 50 % биполярных больных имеют хотя бы одного родителя, страдающего расстройствами настроения;

· если один родитель страдает биполярным расстройством, вероятность того, что каждый ребенок будет иметь расстройство настроения, составляет 27 %;

· если оба родителя имеют биполярные расстройства, вероятность того, что ребенок будет страдать расстройствами настроения, составляет от 50 до 75 %;

· конкордантность биполярных расстройств у монозиготных близнецов – 0,67; у дизиготных – 0,20.