Около двенадцати часов позвонили в дверь. Сразу все охнуло внутри у Теньки.

– Не надо… – выдохнул он в спину тете Тасе, которая пошла открывать. Он сразу почуял, «кто там». Но она ничего не почуяла. Даже в глазок не глянула, открыла сразу. Потом объясняла: «Я думала, это твой папа пришел…» Пришел, конечно, не папа. В дверь вдвинулись две одинаковые «деревянные» тетки, крепкий дядька в белом халате и еще один дядька – бритоголовый, в похожей на мундир куртке.

– Квартира Ресницыных… – не то спросил, не то просто сказал бритоголовый прокуренным голосом. – Все как надо… – И кивнул остальным: – Приступайте.

– Ты Степа Ресницын? – обратилась к Теньке «деревянная» в пушистом розовом шарфике. Голос был такой, словно дубовую колоду попытались украсить ромашкой.

Тенька попятился.

– Мальчик, собирайся, – велела другая тетка. – Ты поедешь к папе.

– Папа… в командировке… – выговорил Тенька. Он знал от мамы, что сразу после суда отец срочно уехал в Светлокаменск. И теперь, говоря эти обыкновенные слова, он как бы цеплялся за остатки прежней обыкновенной жизни.

– Папа в командировке, – подтвердила тетка в шарфике (и в голосе ее уже не было ромашки). – А ты сначала поедешь в больницу. Тебя обследуют. Это полагается при переселении в новую семью… Видишь, у тебя и горло завязано, похоже, что ангина…

– Не… по… – хрипло выговорилось у Теньки. А в ушах свистело, как от ветра.

– Оденьте мальчика… – тусклым голосом велел дядька в белом халате.

– Но он же болеет… Ему нельзя… – не сказала, а скорее пискнула тетя Тася.

– Вы его мать? – глядя мимо тети Таси, спросил бритоголовый.

– Я… соседка. Но я…

– Ну и не суйтесь, если соседка, – сказала тетка в шарфике. – Соседок нам здесь не хватало…

– Мы выполняем решение суда, – добавила другая.

– Но нельзя же так… Без спросу в квартиру… Без матери… У вас есть документы?

– Есть, но не для вас, – объяснил бритоголовый. Тетя Тася кинулась к тумбочке с телефоном:

– Я позвоню его маме!

– Стоять! – приказал бритоголовый. – Я сотрудник подразделения судебных приставов. И мама тут ни при чем. Даже хорошо, что ее нет…

«Разве может быть хорошо, если мамы нет?!» – Свист в Тенькиных ушах нарастал. А чужие слова пробивались сквозь него толчками.

– Лучше найдите ребенку одежду. Не ехать же ему налегке, – сказал тот, что в халате.

Тенька был одет по-домашнему: в колготках с рисунком из мелких звездочек, в махровых шортиках и пушистом свитере. Для простуженного ребенка в теплой комнате – в самый раз. А на улицу не потащишь.

Тетка в шарфике раздраженно сказала тете Тасе:

– Найдите же его одежду!

– Я… я здесь ничего не знаю…

Тот, что в халате, шагнул к Теньке (от белого полотна пахло поликлиникой).

– Где твои штаны и куртка?

Тенька шарахнулся, как от громадного таракана. Дядька взял его за плечо.

– Давай ищи… А-а-а!!!

Никогда никого Тенька не кусал. Даже в голову такое не могло прийти. Но сейчас он вцепился зубами во влажную, воняющую спиртом руку с отчаянной силой. И отлетел от яростного толчка. И вскочил. И ударом спины вышиб наружу балконную дверь.

Весу-то в нем было как в скворчонке, но он вышиб. И в охватившем его холодном запахе осенних листьев почуял, что с этого мига началась другая жизнь. Совсем другая.

Во-первых, пространство вокруг сделалось удивительно большим. И в этом пространстве не было для Теньки никакого страха. Отчаяние было, злость, сжатые слезы, но не страх. Он и раньше не боялся ни высоких крыш, ни полетов на качелях, ни беганья по кромкам заборов, ни прыганья в тонких ветках тополиных верхушек. Не раз получал от мамы полновесные шлепки («Обезьяна бессовестная, уморишь себя и меня!»). Но только посапывал, потирая «воспитательное» место.

Но тогда была обычная безбоязненность, а теперь полное бесстрашие. Потому что страшнее того, что надвинулось, произойти уже не могло. Сейчас это был совсем иной Тенька. Готовый на все. Если отберут от мамы, все равно он не станет жить. Колыхание пустоты под балконом и вокруг не пугало ни капельки. Спиной вперед он прыгнул на перила, покачался над желтым от октябрьских кленов двором. Увидел в распахнувшемся дверном проеме белые лица, круглые глаза и рты.

– М-ма… ма-маль… мальчик… не надо… Снимите его… Осторожно… – И никто не двигался.

Попробовали бы только!

Пустота гудела вокруг, и в этом гудении было горькое торжество. Второклассник Степан Ресницын сказал плоским бледным рожам:

– Только суньтесь, гады. Я прыгну вниз. Будете отвечать…

– М-ма… Маль…

– Тенечка… – (Это тетя Тася. А зачем открыла дверь, дура!)

Тенька переступил тоненькими, со звездчатым рисунком, ногами, размотал с шеи бинт, бросил за спину. Помахивая ладонями, прошел по перилам до края балкона. Сделал шаг влево, к стене, и прыгнул на карниз.

Раньше он бы не решился на такой трюк, но теперь даже ни на миг не замер. Карниз, тянувшийся под всеми окнами этажа, был узкий. Чуть шатнешься – и прощай равновесие. Но Тенька не шатался. Да и ветерок помогал – словно подталкивал мягкой ладошкой между лопаток. Прижимаясь грудью то к штукатурке, то к стеклам, Тенька продвинулся к другому балкону. Это был балкон тети Таси. Тенька снова вскочил на перила.

Он понимал, что нет смысла пытаться проникнуть в квартиру. Вся орава наверняка сейчас ворвется туда с лестничной площадки, ухватят его в четыре охапки. Но с балкона уходила в пустоту толстая доска. Ближний конец ее был зажат под крепким порогом балконной двери, а дальний нависал над двором в двух метрах от перил. Тетя Тася иногда вывешивала на этой доске выстиранные половики.

Щуплый пацаненок был ничуть не тяжелее набухших, сплетенных из тряпичных жгутов половиков.

Доска кончалась в метре от верхушки векового клена. Тенька легко спрыгнул на доску. Она запружинила. Но и это оказалось не страшно. Тенька ощущал себя хозяином пространства. Он, легко балансируя, пошел к дереву. Сзади что-то сдавленно голосили.

Тенька словно впитал в себя упругость доски. Снова покачался, соразмерил свою махонькую тяжесть с ритмом размаха и кинул себя в пахучую листву кленовой верхушки. В чащу желтых разлапистых ладоней и сухих крылатых семян.

Чаща дружески подхватила его, не дала испугаться, побаюкала среди веток. За одну такую ветку Тенька схватился, передохнул. Осторожно передвинулся пониже – туда, где сучья были прочнее. Здесь он уже бывал – когда спасал улетевший от малыша Егорки Лесова пластмассовый вертолет (и все тогда хвалили Теньку, а мама снова дала шлепка). Теперь он удобно лег животом в знакомую развилку.

А что было делать дальше? Скорей спускаться и мчаться к маме?

Но это раньше мама казалась всесильной, а сейчас Тенька понимал: она не спасет. Сильнее, чем мама, решение суда. Почему, по какому праву этот дурацкий суд решил отнять родного сына у мамы, понять было нельзя. Потом, когда Тенька вырастет, он отдаст все силы, чтобы на свете не стало таких судов, таких «деревянных» теток, таких бритоголовых мужиков со стеклянными глазами. Но когда это еще будет…

И Тенька первый раз всхлипнул. И посмотрел сквозь ветки на двор.

Среди веток и листьев был разрыв. То, что делалось внизу, было видно хорошо. Там толпилось много людей. Конечно, «деревянные» тетки, дядька в белом халате, бритоголовый тип. И соседи из разных подъездов. И ребята. Все стояли, задрав головы. Что-то вскрикивали, но слова были неразличимы. Лишь один крик оказался разборчивым и ясным. Шестиклассник Юрка Жегалин по кличке Жох, известный в обоих дворах «трудный подросток», звонко посоветовал:

– Ресницын, не сдавайся этим фашистам!

Гвалт сделался громче. Но в этот момент, аккуратно отодвинув Жоха, шагнул вперед местный участковый Михаил Аркадьевич, подпоручик Куликов. Он запрокинул голову. Твердая фуражка упала в желтую траву. Куликов поднял ее, надел на Жоха и снова глянул вверх.

– Тенька, – сказал участковый в наступившей тишине. – Ты вот что. Давай аккуратненько спускайся ко мне.

– Нет!.. – хрипло выкрикнул Тенька.

– Тень, послушай, – громко, но мягко снова сказал Михаил Аркадьевич. – Ты спускайся ко мне. Я тебя никому не отдам. Кроме мамы… Тень, честное слово.

– А где мама? – шумно всхлипнул наверху Тенька.

– За ней пошли. Скоро придет.

Тенька стал спускаться. Теперь не было в нем прежней злой отчаянности, он обмяк. И понимал, что надеяться можно только на подпоручика Куликова.

Куликов никогда не обманывал ребят. И ни к кому не придирался зря. Двадцать лет назад он сам был мальчишкой с этих дворов, и пожилые обитатели здешнего квартала помнили его лохматым Мишкой в мятых джинсах и выцветшей ковбойке. Можно было бы его назвать тогда сорванцом, но точности этого слова мешали круглые очки, которые носил в ту пору Мишка (отличник был, между прочим). Потом он зрение подлечил, от очков избавился, но его ребячья кличка Адвокат изредка вспоминалась до сих пор.

«Михаил Аркадьевич, вы в самом деле будто адвокат! Я вам официально заявляю, что этот Юрий Жегалин пытался вскрыть мой сарай, а вы…»

«Но уважаемая Изольда Кузьминична, не мог он в указанный вами отрезок времени вскрывать сарай, поскольку мною установлено, что в тот момент он испытывал на пустыре самодельный пугач системы «Запальник». Действие тоже не совсем правомерное, но к вашему сараю касательства не имеющее».

«Какая разница, что он испытывал! Все равно!..»

«Разберемся…»

Куликов после школы закончил юридический институт, но стал почему-то не адвокатом, а сотрудником имперской милиции. В таком качестве где-то повоевал, вернулся с двумя медалями, но без лишних звездочек на погонах. Видимо, этим обстоятельством был не очень огорчен, женился на учительнице рисования из ближней (но не Тенькиной) школы, поступил на должность участкового и для начала прикрыл дохленький притон мелкого наркоторговца по кличке Крыша (прежние участковые делали вид, что притона нет). Говорят, Крыша за это даже стрелял в Куликова, а тот стрелял в ответ и попал Крыше ниже поясницы. Но это, скорее всего, были просто легенды Карпухинского и Макарьевского дворов…

Тенька при общем молчании спустился с клена, это было нетрудно – с ветки на ветку, потом по бугристому стволу. Затем прыгнул к участковому и сразу вцепился в него. Прижался грудью. Задрожал. Михаил Аркадьевич сдернул с себя форменный сюртук, закутал Теньку с плечами и ногами. Тенька далеко высунул голову и тонко сказал деревянным теткам:

– Только попробуйте схватить! Я все равно убегу! Хоть из тюрьмы. И снова заберусь вверх. И тогда обязательно прыгну!..

Собравшиеся неразборчиво загалдели.

– Молодец, Ресницын, – сказал хулиган Жегалин.

– Не надо прыгать, Тень, – попросил подпоручик Куликов. И пообещал: – Разберемся.

Бритоголовый шагнул вперед.

– Спасибо, господин подпоручик, что задержали. Помогите нам сопроводить ребенка до больницы.

– Зачем? – спросил Куликов, придерживая Теньку за спину.

– Так полагается. Пока нет отца… и… такое правило…

– А где отец? – сказал участковый.

– Он в срочной командировке, – заговорила тетка в шарфике (словно посыпались оструганные кубики). – Но он поручил представителям опеки… то есть нам…

– Документы, – прохладным тоном проговорил подпоручик.

– Вот… Если вы нам не верите, то вот… – обиженно заговорила тетка без шарфика и вытащила из клеенчатой сумки какую-то бумагу. Куликов глянул в нее мельком.

– Здесь не сказано, что вы имеете право забрать мальчика…

– Но есть решение суда, что мальчик должен жить с отцом. А пока отца нет, сын побудет в больнице и приюте…

Несмотря на форменный сюртук, Тенька опять содрогнулся от озноба.

– Отец это знает? – без всякого выражения спросил подпоручик.

– Разумеется! – вскинулся бритоголовый. – Он вчера прямо на суде дал согласие…

– Документы…

– Какие «документы»? – скандально переспросил бритоголовый.

– Подтверждающие согласие отца, чтобы мальчик поехал с вами, – очень терпеливо разъяснил Куликов.

– Но вчера он сам…

– Документы…

– Вы препятствуете выполнению судебного решения, – увесисто проговорил бритоголовый. – Я сотрудник подразделения судебных приставов…

– Я препятствую нарушению закона, – утомленным тоном разъяснил участковый. – В дом, расположенный на вверенной мне территории, явились четыре человека, самовольно проникли в жилище гражданки Ресницыной, когда ее не было дома, и, не предъявив никакого ордера, решения или постановления, пытались увезти с собой больного мальчика. Данный факт можно расценивать как попытку похищения. Мальчик вынужден был спасаться бегством…

– Он причинил мне увечье! – неожиданно тонким голосом вскричал дядька в халате. И замахал кистью руки. На ней краснели два полукруглых отпечатка Тенькиных зубов. Среди собравшихся ребят послышалось хихиканье.

– Мальчик действовал в рамках необходимой самообороны, – со сдержанным удовольствием разъяснил подпоручик имперской правоохраны. – А вы подвергли его жизнь опасности, что я вынужден буду зафиксировать соответствующим актом…

– Фиксируйте, чем хотите. А мальчик поедет с нами! – заявил пристав. И потянул к Теньке растопыренные пальцы.

– Руки… – тихо сказал участковый. И сделал легкое движение ладонью. И слегка задел висевшую на брючном поясе маленькую желтую кобуру. И, видимо, совершенно случайно при этом расстегнулся замочек на кожаной крышке.

Бритоголовый быстро отдернул руку.

– Вы ответите… – просипел он. – За свой… поступок…

Михаил Аркадьевич снисходительно кивнул:

– Господин пристав, если бы вы знали, сколько раз мне приходилось отвечать за свои поступки… А вот и гражданка Ресницына…

Тенька увидел, как через двор спешит мама – с растрепанными волосами, в сбившейся косынке. Он толчком оторвался от Куликова и вцепился в маму.

– Ирина Матвеевна, – казенно произнес участковый. – В силу нестандартности обстоятельств я прошу вас быть сегодня рядом с сыном и не впускать в квартиру незнакомых людей, если они явятся без меня…

– Да, конечно. Я отпрошусь с работы…

– У вас есть номер телефона вашего мужа? Сотовый…

– Нет, он его сменил…

– А телефон предприятия, куда он уехал?

– Да-да… Я напишу… сейчас… Это ремонтный завод…

– Я сегодня на своем месте. Мой номер у вас есть. Если что – звоните сразу…

– Да… хорошо…

– Я вас провожу до подъезда. Чтобы забрать свой вицмундир…

Несколько часов Тенька и мама, обнявшись, провели на диване. За крепко запертой дверью. Почти все время молчали. В начале шестого позвонили в дверь Куликов и… отец. Оказалось, отец прилетел на заводском вертолете по звонку участкового. Как выяснилось потом, Куликов сообщил инженеру Ресницыну, что не может допустить прыганья мальчиков на двор с высоты шестого этажа. Это, мол, нарушает общественный порядок и нервирует жильцов на вверенной ему, участковому, территории… Теперь они шагнули через порог вдвоем. Отец посмотрел на Куликова и тихо спросил:

– Михаил Аркадьевич, ну а вы-то зачем? Я сам как-нибудь…

– Дак ведь служба… – деликатно вздохнул подпоручик.

– Михаил Аркадьевич… мы офицеры. Я даю слово, что не предприму… никаких действий…

– Ну и добро, – как-то по-простецки согласился участковый и шагнул назад. А перед тем как уйти, подмигнул Теньке.

Это подмигиванье не подбодрило Теньку. Он затравленно глянул на того, кто недавно был «папа», а потом стал «отец» или просто «он». И прежний – тот же, что в полдень – страх навалился на Теньку. И так же быстро исчез. Чего было бояться? Тенька знал, что делать! Снова засвистело в ушах.

Тенька опять ударил спиной балконную дверь и вскочил на перила. И вновь оказалась вокруг спасительная, нестрашная пустота. Но в тот же миг метнулась мама, обхватила его за ноги, стиснула…

Отец смотрел издалека. Сказал спокойно:

– Степан, не дури. Я не потащу тебя против воли… Ирина, где здесь писчая бумага?

– Что?.. Где всегда… – сбивчиво отозвалась мама. И сдернула Теньку с перил.

Но в комнату они не пошли. Смотрели, как отец взял с полки несколько чистых листов, сел к столу, поцарапал вынутой из-за пазухи авторучкой. Что-то бормотнул, пересел к столику с компьютером. Включил, защелкал клавишами.

Щелкал долго. Затем вставил бумагу в принтер. Принтер не хотел включаться, отец, кажется, чертыхался. Принтер загудел, выдал два листа. Отец перечитал, расписался. Все это – при общем молчании.

Один лист он сложил и убрал во внутренний карман. Другой положил на край столика.

– Ирина, возьми. Это заявление, что я не претендую на совместное проживание с сыном. Наверно, будет новая волокита в суде, но… что ж… – И резко встал. – А компьютер… извини уж… я скоро заберу, это мое имущество. В своей работе я без него как без рук… Через месяц я насовсем переезжаю в Светлокаменск.

– Бери, что хочешь… – сказала мама. Все еще с балкона.

Отец пошел из комнаты и обернулся на пороге. Зачем-то включил свет.

– Степан…

– Что? – дернулся Тенька. Отец смотрел непонятно. На бледной щетинке скул и на белесых ресницах от лампочек блестели искры.

– Ничего… – негромко сказал отец. – Смотрю… Да – сын… – И ушел.

Что-то нехорошо царапнулось в Теньке. Он чуть не заплакал. А мама в это время отчаянно читала оставленный отцом лист…

Через несколько дней отец в самом деле забрал компьютер. Вернее, прислал за ним своего помощника. Ну и пусть! Не надо никакого компьютера, ничего не надо, лишь бы с мамой!..

Несколько дней мама провожала Теньку в школу, встречала после уроков, хотя школа была рядом, на улице Розы Люксембург (кто это такая, Тенька не знал, но после встречи с «деревянными» тетками ему стало казаться, будто так зовут ту, что с шарфиком). Мама, наверно, боялась, что Теньку могут все-таки ухватить и сунуть в машину какие-нибудь представительницы или приставы. Ищи-свищи тогда…

Но никто, слава богу, второклассника Ресницына не похищал. Были какие-то новые разборки в суде или обошлось без них, Тенька не знал. Скоро все встало на прежние рельсы. Тенька понял это, когда мама повеселела, принялась по вечерам снова читать ему книжки и однажды вляпала крепкого шлепка – за невымытые тарелки (это во-первых) и за то, что опять не захотел стричься (это во-вторых).

– Ай! – Тенька весело подскочил…

Видимо, так устроена была Тенькина душа, что тяжкие октябрьские события забылись быстро и довольно крепко (ну, если не копошить нарочно память).

Лишь иногда, если слышался где-то похожий на неумолимые шаги деревянный стук, Тенька съеживался внутри себя.

И вот случилось это теперь на классном часе в третьем «Б»…