Книга: Тополята
Назад: «Прямая дорога»
Дальше: Обратный путь

Оружие

В тереме отряда «Пересвет» было четыре кельи, в каждой жило шесть мальчишек. Причем разного возраста, от шести до пятнадцати лет. Отряды в «Прямой дороге» набирались не по годам, а по другим признакам – Кабул так и не понял, по каким…
Новичка встретили по-приятельски: будто он жил здесь раньше, потом уехал, а нынче вернулся.
– А, Владька! Привет! Вон свободная койка… – Это заулыбался навстречу старший парнишка – кудлатый, толстогубый, класса так из восьмого. – Я Данила…
– А ты откуда знаешь, что я… Владька?
– Нефед сказал.
– Вообще-то я Кабул…
– Кабул имя не христианское, это прозвище, а здесь прозвища не в ходу… – заявил Данила, блестя крупными зубами. – Давай обустраивайся…
Чего обустраиваться-то? Он был уже в «казенном обмундировании», рюкзачок с запасным бельем сдал на склад. Сейчас положил на полку у изголовья мыльницу и зубную щетку, на кроватную спинку повесил полотенце, на подоконник бросил зеленую бейсболку – не форменную, свою. Он обычно прикрывал ею приютскую стрижку.
Койки были заправлены не по-интернатски, а по-домашнему, у кого как. Кабул сел на край постели. Рядом сразу устроился круглоголовый дошколенок с лопухастыми ушами. Наверно, в другом месте его звали бы Чебурашкой, а здесь он был Никитка. С другого бока приткнулся еще один малек, чуть постарше Никитки.
– Я Илья… – заявил он насупленно.
Остальные были примерно тех же лет, что Кабул, – Вовчик и Саня. Вовчик был бледный, с зелеными глазами и длинными локонами. Смирный такой. Он оказался Владькиным соседом по койке. После отбоя, когда все улеглись и в окна стал светить из-за черных елей малиновый закат, Вовчик шепотом спросил:
– Владь, ты не спишь?
– Нет… – Он хотел поговорить с мамой, ну да ладно, можно и попозже.
– Владь… знаешь что?
– Что?
– А давай подружимся…
«Как?» – чуть не сказал Кабул, но понял, что получится нехорошо.
А как это «подружимся»? У Кабула никогда не было крепких друзей. Он считал, что дружба зреет долго и не каждому с ней везет. Если же повезло, то на всю жизнь. А тут… Они ведь познакомились два часа назад. А после того как разъедутся, увидят ли еще когда-нибудь друг друга? И все же Кабул сказал:
– Ну… давай…
Вовчик вытянул и опустил на Владькино одеяло руку.
– Давай твою…
Кабул вложил пальцы в ладонь Вовчика. Тот их сжал слегка. И… пробежало по Кабулу тепло, словно коснулся его свет планеты Земляники. Они с Вовчиком больше ни о чем не говорили, впитывали вечернюю тишину. В ней чуть слышно шептались Илья и Никитка, а за окном различимо было тихое треньканье. Словно звякали уздечками лошади, которых отпустили пастись на ночь. Потом Кабул подумал, что в таком случае с лошадей, наверно, снимают уздечки. Конь с отливающими красным светом боками подошел совсем близко, глянул на Кабула темными глазами, словно спросил о чем-то.
«Ты добрый…» – сказал ему Кабул. Тот покивал.
В келье чуть заметно пахло нагретой смолой. В углу мерцала под образком Николая Чудотворца лампадка.
«Мама, здесь хорошо…»
«Спи, малыш…»

 

Вовчик, видимо, считал, что раз они с Кабулом подружились, то надо всегда быть рядом. Ну, они и были, Кабулу это даже нравилось. Вовчик с расспросами не приставал, больше рассказывал про себя, про свои коллекции солдатиков, про бабушкину дачу, где всегда было так здорово…
– А почему приехал сюда, а не к бабушке? – спросил Кабул, чтобы поддержать разговор.
– Она весной умерла. Мать с отцом стали ссориться и разводиться, а меня отправили в лагерь, чтобы не путался под ногами… А вообще-то я здесь еще и в прошлом августе был. Тут занятно…
– Что занятно?
– Ну, кружки всякие. И никто не пристает, как в школе… Порядки справедливые.
Похоже, что порядки и вправду были справедливые. Хотя не всегда понятные. Зачем, например, общие молитвы утром и вечером? В часовне народ не помещался, выстраивались квадратом на поросшей ромашками площади, молодой священник читал молитву, остальные время от времени осеняли себя крестом. И Кабул крестился. Слов молитвы он почти не разбирал, но старался быть как все. Спасибо «Прямой дороге», что пригрела его, бесприютного…
Перед завтраком, обедом и ужином тоже читали молитву, только не длинную.
А однажды ездили в недалекий гарнизон десантников, там стоял большой храм, и в нем был молебен вместе с солдатами. Хор пел красиво, у Кабула даже мурашки пробежали по спине, хотя слов он и здесь не разобрал…
Потом осматривали стоявшие на площадках транспортеры и минометы. По транспортерам разрешили полазать, у минометов – покрутить маховички. Позволили даже взять из пирамид хранившиеся в оружейной комнате короткие «Б-2» – десантные пистолеты-автоматы.
Кабул не взял. Стоял у пирамиды, сунув кулаки в камуфляжные карманы.
– Нефед идет. Не зли его опять, – шепнул Вовчик.
Брат Нефед оказался рядом.
– Проявляем твердость убеждений? – сказал он добродушно.
Кабул кивнул:
– Ага…
Три дня назад у него с Нефедом слегка испортились отношения. Тот привел Кабула в комнату, где занимался кружок военной техники. Десятка полтора ребят – самого разного возраста – возились у столов с учебными автоматами «Б-1». Нефед окликнул хмурого скуластого паренька:
– Глеб, покажи отроку Владиславу, как разбирать и собирать «бэодинку».
– Зачем? – сказал Кабул, ощутив неясное раздражение.
– Такое здесь правило. У нас всех учат обращаться с оружием.
Кабул не стал спорить. Опять же «со своим уставом в чужой монастырь не суются». Разборку-сборку он освоил за сорок минут, но заниматься в кружке военной техники отказался.
– Почему? – удивился Глеб. – У тебя хорошо получается.
Кабул хмыкнул с прежним раздражением:
– Едва ли я смогу выстрелить в человека… – Это он вспомнил разговоры с Пантелеем.
Скуластый Глеб насупился, но спросил не сердито, а скорее жалостливо:
– Какой же ты будешь защитник? Если ты любишь родину, ее надо уметь защищать…
– А где моя родина? И за что ее любить?
Глеб сказал назидательно (он, видать, прошел здесь немалую школу):
– Родина вокруг. А любят ее не «за что», а просто так, как любят мать. Какая бы она ни была…
«Мать любят не просто так, а за то, что она мама. За то, что была с тобой ласковая с первого дня. Это получается само собой… За то, что к ней можно прижаться и сделаться ее частичкой…»
Ничего такого Кабул Глебу не сказал. Только буркнул:
– Что ты в этом понимаешь…
Видать, юный наставник Глеб поведал о разговоре Нефеду. Вечером Нефед встретил Кабула у столовой, поманил пальцем, взглядом отодвинул Вовчика, который хотел примазаться рядом:
– Так что, отрок Владислав, ты считаешь, что у тебя нет родины?
– Это что, исповедь? – огрызнулся Кабул.
– Просто откровенный разговор…
– Брат Нефед нащупывает у новичка кнопки души… – Это оказался рядом незнакомый парень. Худой, по-офицерски стройный, с темной шапкой волос. Не в камуфляже, а в черных джинсах и черной футболке. Его держала за руку бледная девочка лет восьми. Было заметно, что Нефед внутренне дернулся, но остался спокоен. Православные наставники должны проявлять сдержанность и терпение.
– Да, мой дорогой. Хочу внушить ему заповедь о необходимости растить в себе защитника…
– С автоматом «Б-два», да? Прямо скажем, православный атрибут. А днем, на занятиях по библейским истинам, говорили про заповедь «Не убий»…
Брат Нефед заметно ощетинился:
– Говорили и про слова Иисуса: «Нет лучшей доли, чем положить душу за дру́ги своя…»
– Вы, ревнители православия, умело цитируете Христа в своих интересах. Он говорил это, когда отправлял учеников проповедовать свое учение. Предупреждал о трудностях пути и о том, что надо вступаться друг за друга. А у вас получается, что «други» – это Регент, господин премьер, министр обороны и глава концерна «Земная кровь». За них и должны отдавать свои души ребята, которых выбрасывают из «вертушек» в пограничные районы…
– Вот уж никогда не считал Регента и его компанию спасением для страны. Наоборот…
– Ну, тогда за тех, кто их «не дру́ги». Лишь бы палить очередями…
– По-твоему, не надо никогда воевать, нельзя ни в кого стрелять? Следует подставлять свою ж… спину под любой сапог?
Незнакомец с девочкой ответил невозмутимо:
– Стрелять приходится, такая земная доля. Но при чем здесь Творец? Он создавал мир для радости человеческой, а люди все изгадили. И теперь стараются притянуть Бога к земной грязи и крови. «Помоги победить недругов!» А почему он должен помогать кого-то убивать? Христос сказал: «Я есть Бог не мертвых, но живых…»
Кабул и Вовчик прислушивались с интересом. Понимал ли что-то Вовчик, было неизвестно, а Кабул понимал. Тем более что в эти три дня прослушал несколько уроков по Ветхому и Новому Завету. Молодой и ласковый наставник отец Михаил рассказывал кратко и понятно…
Нефед решительно заявил собеседнику:
– Ты демагог.
– Обругать несогласного – это не по-христиански.
– Я не ругаю, а говорю горькую истину… И прими к сведению: когда тобой снова начнут интересоваться органы опеки, я не стану больше брать грех на душу и неправдивыми словами укрывать тебя от их любопытства…
В тон ему собеседник предупредил:
– Если сегодня ночью твой накрученный комп отбросит копыта, не считай, что это мои происки, а прими как волю Провидения…
– Не пугай!
– Да что ты, брат!.. Идем, Анютка.
И незнакомец с девочкой Анюткой ушел, мельком глянув на Кабула.

 

В работе кружков должны были участвовать все ребята. Выбирай сам, но без дела не болтайся. Вовчик, например, учился резьбе по дереву и звал Кабула в этот кружок, но Кабул не захотел – какой из него художник! По той же причине отказался заниматься росписью глиняных кувшинов и пасхальных яиц. Были футбольная и баскетбольная секции, но Кабул никогда не любил бегать в толпе… Однажды он увидел, как на специальной длинной площадке несколько человек пускают из луков стрелы в большие разноцветные мишени. Понравилось. И показалось даже, что у него получится не хуже, чем у других. Попробовал. Получилось. Записался. Правда, в секции почему-то оказались одни девочки, и командовала стрелками девушка – гибкая решительная Даша в шапочке с пером. Она обрадовалась новичку.
– Молодец. А то мальчишки все больше липнут к автоматам и пулеметам…
Пластмассовые красные луки были тонкие, как удочки, только с обмотанными кожей рукоятками посередине. Не очень сильные, специально для подростков. Но все же консервные жестянки стрелы пробивали насквозь. Даша все время напоминала о правилах безопасности. Однако тренироваться разрешала в любое время.
– Только не цельтесь и не стреляйте никуда, кроме мишеней. А то сами знаете, что будет…
Когда Кабул ухватывал пальцами тетиву и смотрел сквозь колечко прицела на мишень, в нем напрягались звенящие жилки. От наконечника стрелы к центру мишени будто протягивалась тугая нить. Желтая лакированная стрела послушно шла над нитью и втыкалась в черный центральный кружок (вздрагивало оперенье). Промахивался Кабул редко. Девчонки одобрительно повизгивали, а Даша хвалила:
– У тебя особое чутье.
Наверно, и правда было чутье. Вроде того, которое позволяло не запутаться в Конфигурациях пространств.
Один раз Даша уговорила Кабула повторить опыт Одиссея: проткнуть стрелой двенадцать колец. Эти разноцветные пластмассовые колечки – размером со сложенный из пальцев калачик – были подвешены друг за дружкой на горизонтальном шесте, торчащем из развилки клена. Кабул не хотел стрелять, знал, что попытка не удастся. Но девчонки и отиравшийся рядом Вовчик прыгали и голосили: «Владик, давай, Владик, ты сможешь!»
Владик не смог. Стрела прошла только через пять колец, остальные беспорядочно закачались на шнурках. Но все кругом радостно закричали «ура». Потому что и такие выстрелы до сих пор не удавались никому.
– Потренируешься и добьешься своего, – пообещала Даша.
Оказавшийся рядом Нефед тоже одобрил умелого лучника.
– Ловко получается… А говорил, что не хочешь стрелять!
– Это же не в людей, это спорт…
– Это оружие. Лук – давний друг славянских воинов.
Примерно тогда же и случился спор о славянских и монгольских луках, которым Нефед, кажется, остался недоволен.
Чуть позже Вовчик посоветовал:
– Ты, когда с Нефедом говоришь, в бутылку не лезь. Он беседует ласково, а все берет на заметочку. Потом найдет причину, и «пойдем-ка, дружок, в красный уголок…».
– Куда?
Вовчик хихикнул:
– Туда, где краснеют, когда ложатся на лавочку… Особенно те, кто первый раз…
– Неужели здесь по правде бывает такое?! Я думал – треп…
Вовчик хихикнул снова:
– Ты еще не видел, где это? Идем, покажу…
И повел Кабула к дальнему строению в ряду бревенчатых теремков. Там, в маленьких сенях, было светло от бьющего в зарешеченное окошко солнца. Вовчик покрутил головой на длинной шее.
– Вроде бы никого нет, тихо… Вот, смотри…
Солнце падало на приземистую дверь. К ней был пришпилен квадрат серой бумаги с крупными старинными буквами (кажется, называется «славянская вязь»):

 

СЕ КУТ,
ГДЕ СЕКУТ

 

А ниже – рисунок: увеличенная картинка из учебника истории. На скамье лежит мальчишка со спущенными штанами, а его охаживает хворостиной монах в острой шапочке. У бедняги в крике разинут круглый рот.
Кабул спиной вперед быстро вышел из теремка. Словно ему пригрозили, что уложат на лавку после мальчишки. Вовчик выкатился следом. Кабул сдавленно сказал:
– А долбят каждый день, что православие – добрая вера…
– А разве нет? – удивился Вовчик.
– А разве да?.. Какая-то испанская инквизиция.
Вовчик назидательно возразил:
– Инквизиция сжигала и мучила. А здесь учат уму-разуму. Чего такого?
– И никто не спорит?
– А как спорить? Родители заранее дают согласие. Будешь упрямиться – дома добавят. В Библии написано, что это полезно…
– А в законах написано, что никого нельзя унижать! – вскипел Кабул.
Вовчик спросил опасливо:
– Ты, что ли, обиделся?.. В прошлом году тут был один, очкастый такой, из художественного лицея, тоже заспорил. О правах человека. С Нефедом. А тот объяснил: «Вы еще не человеки, и прав у вас никаких нет. Их надо зарабатывать, пока растете… А пацаны ваших лет, – говорит, – они вроде пустых сундуков. Что в них вложат, такими они и станут и тогда надо смотреть: давать права или нет. А до той поры надо учить и учить…»
– По голой ж…, – добавил Кабул.
– Ну, не по голове же… А мягкое место для того и сделано природой. Чего такого?
– Ты, видать, уже получал здесь… по законам природы, – заметил Кабул. Без насмешки, даже с жалостью. Вовчик не стал отпираться:
– Ага… В том году нас троих сестра Аксинья застукала, когда мы за девчонками в ду́ше подглядывали. И повела к отцу Ефрему. А тот говорит: «Ты их поймала на этом непотребстве, ты и поучи… Я, – говорит, – лишь малолеток учу, авосечкой, а здесь нужен прут…»
Кабул не сдержал сумрачного любопытства:
– И поучила?
– Ой-я-а… при тех же девчонках. Мы верещим, а они хихикают…
Кабул не сдержал брезгливости:
– Ты будто с радостью вспоминаешь…
– Не с радостью, а… как приключение. Во всяком приключении душа замирает, и тогда тоже…
– Иди, напросись опять…
Вовчик, видимо, не замечал досады Кабула. Наверно, по доброте душевной.
– Не-а, больше неохота. А мелкие иногда напрашиваются. От авоськи-то не сильная боль. Никитка говорит: «Боязно, зато интересно». Стучат друг на дружку, а потом вереницей бредут к отцу Ефрему. Тот и рад…
– А старшие не стучат?
– Ну, бывает… Это ведь вроде игры. Узна́ют про чужой грех и бегут с донесением.
– А отец Ефрем ничего вам про Иуду не говорил?
Вовчик искренне удивился:
– При чем тут Иуда? Он Христа предал, чтобы обречь его на мучения. И ради денег. А здесь, если кто про другого говорит, это же ради пользы. Чтобы очистить его от греха…
– Ну да, ну да, – сказал Кабул и стал смотреть на острые верхушки елей. И считать, сколько ему осталось жить в «Прямой дороге». Получалось, что около двух недель…
Назад: «Прямая дорога»
Дальше: Обратный путь