Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Меня выписали из больницы.
– Ну что, поправился, голубчик? – спросила меня санитарочка, когда Заратустра собирал вещи.
Я улыбнулся в ответ:
– Берегите себя, у вас сын.
– А еще у меня есть вода, тряпка и швабра, – сказала она, – а потому будем мыть пол!
– Дело хорошее!
Мы выходили с Заром из палаты, когда нам вслед прозвучали ее слова:
– Берегите сыночка, он у вас хороший!
Я опешил: «сыночка»?!
Зар, пропуская меня вперед и придерживая рукою дверь, улыбнулся в ответ старой женщине:
– Обязательно. Спасибо вам.
Его изрядно поседевшие локоны спадали на опущенные плечи, лицо утратило былой цвет молодецкого румянца, носогубные складки отчетливо проявились, а под глазами витиевато легли десятки мелких морщин. Зар поймал мой ошалевший взгляд.
– Пойдем?
Я вышел молча.
Бездна моя открылась, чтобы молчать.
Давеча снова был припадок.
Я лежал в россыпях спелого винограда, среди розовых яблок, желтых и красных ягод, благовонных трав и кедровых шишек. С рук я кормил пахнущих парным молоком ягнят.
Пугливыми, но не боящимися, смущенными, но не стыдящимися, благодарными, но не учтивыми, играющими, но не актерствующими, нежными, но не льстивыми, желающими, но не требующими – такими были эти ягнята с глазами настоящего Человека.
И предстояла им смерть, ибо предопределено ягненку заклание, но не знали они о ней, а потому были они живыми и потому хотелось мне касаться руками своими их нежных шкурок, потому хотелось мне прижать их к груди своей, потому хотелось мне играть с ними в догонялки на залитом солнцем лугу.
О, люди мои, будьте ж и вы ягнятами! Воистину, больше в них силы, чем во всяком волке! Больше в них мудрости, чем в любом ученом! Больше правды в блеянии их, нежели во всех речах праведников наших! И менее они одиноки, чем любой из вас, ибо нет для них мира внутреннего, а есть лишь Мир!
Не простота их так греет душу мою, но их открытость! Когда центр становится целостностью, когда целостность становится центром – тогда и Мир становится Жизнью, тогда и Жизнь – Миром. Что ж оставили вы обитель свою, люди! Где же бродите вы, скитальцы души?
Что ж порождаете вы пустоту? Что ж сеете в пустоте этой смуту? Это зовете вы вечностью и вечным возвращением? Это называете вы кольцом бытия?
Зачем ищете вы смысл, когда не видите смысла? Зачем ищете вы суть, когда не ощущаете собственного существа? Человеческим хвалитесь вы, пустынники, а оно мертво!
Человеческое поставили выше вы Человека, и не стало Его. К высшей цели стремитесь вы, пренебрегая малым. Но кто же шагает лежа? Прежде, чем идти, – встаньте! А встав, осмотритесь: надо ли идти вам и куда идти?
Обличители жизни – слезливые. О чем плачете вы? Об утраченном или о несуществующем? Что именуете вы состраданием, хищники: крест распятого или нож жертвенный?
Все злое в человеке – не Человек, но человеческое. Не от зла отваживаю я вас, но от человеческого. Не предлагаю я бедствующим подати, но забираю их траты. Все есть у вас, только не пускайте Себя на ветер человеческого!
Ничтожность не в слабости вашей, не в силе вашей ничтожность, но в сумерках, ибо они – пустота! Как же питать отвращение к пустоте? Нет и возможности обратиться к ней, слишком она изворотлива!
На мгновение я очнулся, Зар держал на моем лице пластиковую маску переносного кислородного аппарата.
– Все хорошо, все хорошо, не волнуйся! – шептал он.
Я улыбнулся.
«Где твоя лира? – спрашивали меня ягнята. – Где твоя лира?»
«Вы – моя песня, – так я отвечал ягнятам. – Радость ваша – вот он, мой Танец!»
«Чего же ты ждешь от нас?»
«Вас Самих!»
«Что же мы будем делать?»
«Петь в Танце! Делать то, что называют пустым, чтобы не было пустоты!»
«Но не вернется ли пустота к нам?»
«Нет возвращения, ягнята мои, ибо Жизнь не спотыкается! Будем же Танцевать на вершинах, где настоящее становится будущим! Не будем спешить, но и не будем опаздывать! Одна у нас жизнь, одна!»
«Мы боимся смерти твоей. Мы боимся пустоты. Мы будем тосковать о тебе!»
«Не оттого ли радовались вы рождению моему и хотите плакать на могиле моей, что много ожидали, но ничего не приняли? Примите сейчас, когда даю вам!
Когда же уйду я, то будете иметь вы то, что я дал вам, и не будет более пустоты, ибо вам я дам вас Самих, ибо ничего другого нет у меня!»
«Но разве не следует нам стремиться к большему, как учили нас?»
«Всякая звезда умрет, но не всякая грела! Возьмите тепло мое, а свое отдайте Другим. Большего не может быть! Живущий благословляет Жизнь!»
И ели ягнята с рук моих, лаская ладони мои шершавыми языками своими. И пели они мне свои веселые песни. И потом игрались мы на залитой солнцем поляне.
У Жизни брали мы Ее тепло и отдавали друг другу: так колесо вечности перестало быть орудием казни, а потому не стало жертвы, но стала Жизнь.
Зар говорит, что я долго был в забытьи:
– Ты лежал тихо, с закрытыми глазами, как спящий, хотя и не спал, ибо слышал я голос твоего сердца, и пело оно обо мне.
Сколько прочел я книг о душе! Сколько замечательных слов о ней сказано! Сколько песен страстных исполнено в ее честь! Но не оттого ли пишут, не оттого ли говорят, не оттого ли поют, что ищут? А коли ищут, то не оттого ли, что не имеют?
Душа – слово о времени и пространстве, слово о несуществующем. Страшащийся, метущийся в бесконечности иллюзорных координат своих ищет себе опоры, но нет в пустоте опоры, ибо она пуста. Нет опоры этой, но только имя ее, только отраженный звук, только эхо печали; это имя – душа.
Неспособный с Другим быть, боящийся и Другого не знающий мучится одиночеством. Что же делать ему, как не создать себе собеседника – фантазийный образ души собственной? Он подобен ребенку маленькому, что мечтает о питомце домашнем, в котором жаждет найти себе друга. Сколь же иллюзорен путь этот!
Одинокие говорят о душе, и говорят они страстно, чтобы страстностью своей отринуть сомнения, ибо они гложут их, ибо одиноки в себе говорящие о душе! Мир заставляют они кружиться вокруг этого мифа, вокруг идола своего, вокруг души!
Убежденность слепа, а убежденный – безумен. Убежденность – только способ заставить сомнение замолчать. Но стоит ли вообще давать повод сомнению? Не лучше ли просто лишить его места? Надо ли придумывать миф, чтобы жизнь свою положить на его защиту? Как же не любят Жизнь те, что говорят о душе!
Почему же так стремятся глашатаи души приписать ей самое лучшее – нежность и силу, жизнь и мудрость? Не от того ли, что чувствуют себя обделенными лучшим? Идолу своему отдали они все, что имели и могли иметь, а потому всё потеряли! Воистину, нет на земле бездушных более, чем те, что говорят о душе, ибо они говорят вместо того, чтобы делать!
Радуйтесь же, безумные, ваш идол опух и оплыл от подношений и несметных даров ваших! Всё вы отдали ему на откуп, всё перепоручили вы его мертвому телу. Думали вы, что распорядится он вложениями вашими, а он жуликом оказался и шарлатаном!
Сами не хотели вы делать, ибо страшно было вам быть, возложили вы труд этот на душу вашу, а ее нет, и потому вложения ваши сгорели, как сухой хворост! Вот что значит геенна огненная, нищие духом! Странно ли, что вы не согрелись?
Страх за свое, за добродетельность вашу и целомудрие лишил вас открытости, лишил счастья вас быть с Другим. Выбрали вы с душой быть вашей, ей присягнули, солдаты безумия!
Но разве же не стала эта присяга предательством? Разве не отступились вы от самих Себя? Страх за свое лишил вас самих Себя, но дал вам душу – пустоту выменяли вы на Свет, ибо в пустоте только обитель страха вашего!
О, как же смешны мне теперь разговоры о бессмертии души вашей, как же смешны они мне! Да, бессмертна пустота, бессмертна, ибо никогда не жила она вовсе!
Ныне отрекаюсь я от бессмертия, и секундой его не дорожу я, ибо если не было мне Жизни, то даром далось мне и такое бессмертие!
И если спросят меня: «Хочешь ли ты хоть единственный миг Встречи твоей с Другим обменять на бесконечность бессмертия?», то, какие бы страхи ни одолевали меня, я скажу: «Нет!»
И не потому скажу я так, что дорога мне синица, а потому, что не люблю я журавлей дохлых, пусть даже и гвоздями прибитых к небу!
Не нужны мне представители для переговоров с Другим, ибо с Ним не веду я переговоров. Сам я с Ним буду, а душу разглагольствующую свою отправлю я в царствие небесное – пусть там прохлаждается, пусть там остынет, пусть там и замерзнет!
Сам, не через кого-то и не с помощью, хочу я брать и давать, сам хочу быть. Ибо знаю я лишь одно, но знаю точно: дана мне одна жизнь, и не будет Жизнью она, если отрекусь я в страхе своем от Другого или убоюсь инаковости его!
Не могу я даже думать о смерти, но не потому, что боюсь о ней думать, а потому, что не знаю ее. Но жизнь, Жизнь – я знаю и хочу знать! И Ею я хочу быть, Ее ощущать!
Не по мне томление душ, не по мне их страдания. Я живу, и живу я сейчас! Я перехожу в будущее, я Танцую, касаясь стопами своими теплого тела Ее! Я Танцую под Пение Другого. Он Поет песнь моей жизни, он моя Жизнь!
Пусть скажут мне, что я разрушитель, пусть скажут мне, что давлю я виноградные гроздья! Пусть! Я не страшусь, ибо я знаю это, и нет для меня в словах этих ни укора, ни откровения.
Пусть будет вино! Да, я винодел! Жизнь благодатная дала мне сочные виноградные грозди, и я не стану дожидаться, как тощий святоша, пока сгниют спелые темно-золотистые ягоды, и сушить их я тоже не буду!
Да, я Танцую на плодах своей жизни, вино свое я давлю для Другого, с Ним буду я пить бархатистый напиток, но не на поминках жизни своей, но за Ее здравие! Мы будем пить вино Ее жадно, Мы будем пить Ее весело, ибо Мы – Она!
Пусть же Поет Другой песнь свою для меня, а я буду Танцевать в благоухании Песни его, увитый лозой, на виноградных гроздьях; ибо нет меж Двух ни того, кто дает, ни того, кто берет, а есть лишь Они друг для друга! Мы будем пить вино Жизни, так будем благодарить Мы Ее, так будет Она созидаться!
Войти с помощью соц. сетей: