45

Все три недели я бесцельно слонялась по дому, переживая за наше с Феликсом предприятие. Я хорошо знала: на то, чтобы оркестровать, к примеру, симфонию, уходят месяцы и месяцы напряженного труда. Но если Феликс сумел убедить меня в своих способностях всего лишь за пять минут, думаю, у него получится убедить и Тома. А если он ничего не сделает и потратит время впустую, что ж, невелика потеря… Ведь Том пока ничего не подозревает о том, что мы задумали.

В конце концов, каждый имеет право на второй шанс, подумала я про себя, услышав, как хлопнула входная дверь. Том вернулся после спектакля. Сегодня вечером в театре давали «Кармен». Концертно-театральный сезон в Бергене уже стартовал. Том с посеревшим от усталости лицом без сил опустился на диван. И я тут же вручила ему банку холодного пива из холодильника.

– Спасибо, Алли. А я ведь могу и привыкнуть к таким заботам, – вяло пошутил он, вскрывая банку. – Кстати, я тут кое-что обмозговал за последние пару дней.

– Что именно?

– Так ты уже решила, где именно будешь производить на свет своего Большуна?

Это ласковое прозвище для будущего новорожденного малыша придумал Том. Однажды он спросил у меня, а какого размера бывают новорожденные девочки и мальчики, и я, вооружившись знаниями из только что приобретенного справочника для беременных, с помощью своего большого пальца показала ему приблизительные габариты малыша. Так и родился на свет Большун.

– Пока еще нет, не решила.

– А что, если ты останешься во Фроскехасет? Станешь жить вместе со мной? Ты все говоришь, как тебе неймется заняться домом, отремонтировать его, привести в порядок. Вот и флаг тебе в руки. А то у меня самого до этих дел руки никак не дойдут. Ты ведь сама рассказывала мне, что инстинкт приведения в порядок своего гнезда присущ всем будущим мамашам, как людям, так и прочим тварям. Вот и попробуй реализовать свой инстинкт на практике. Приступай к работе. В счет проживания и питания, разумеется. Думаю, что с учетом твоего нехилого аппетита в последнее время условия договора вполне справедливые, – пошутил Том. – Не говоря уже о том, что официально половина дома принадлежит тебе.

– Ах, оставь, Том! Дом твой, и только твой. Не стану я отсуживать у тебя его половину. Никогда!

– Тогда второе предложение. Как насчет того, чтобы вложить в него немного наличных, а? Если у тебя, конечно, они имеются… Думаю, это тоже будет вполне справедливая сделка. Как видишь, не такой уж я и бескорыстный, каким кажусь на первый взгляд.

– Обязательно переговорю с папиным нотариусом Георгом Гофманом в самое же ближайшее время. Уверена, он посчитает твое предложение вполне разумным для инвестиции в него соответствующих средств. Чтобы просто освежить немного все внутри, денег много не понадобится. Хотя я подумываю о более масштабных переделках. Вот эта печь, к примеру, громадная и торчит тут, как бельмо на глазу. Нужно выбросить ее вон и заменить современным обогревательным устройством. Вполне возможно, во всем доме придется сделать теплый пол. Ах да! Срочно заменить все бойлеры. И вообще все оборудование и трубы в ванных комнатах. Мне уже, сказать по правде, надоело мыться под душем, из которого едва каплет. А еще…

– Вот-вот! И я о том же! – хохотнул в ответ Том. – По моим скромным прикидкам, в миллион крон мы должны уложиться. При условии, что все работы будут выполнены на уровне. Но поскольку сам дом тянет на все четыре миллиона крон, то тебе, как моему дизайнеру, еще и скидка положена. И последнее… Мы должны юридически оформить следующее. Если в будущем кто-то из нас захочет избавиться от своей половины дома, то второй совладелец должен иметь право выкупить его долю. Честно, Алли, но я такого мнения, что и тебе, и твоему будущему ребенку важно иметь собственный дом.

– Пока я прекрасно обходилась и без оного.

– Пока ты обходилась и без детей. А сейчас ты ждешь ребенка. Так вот, хочу тебе сказать как ребенок, выросший в доме, про который мама постоянно, что ни день, напоминала, что это не наш с ней дом, – такой участи я категорически не желаю ни своему племяннику, ни племяннице, кто там у нас будет. Более того, я готов выполнять определенные отцовские функции, пока на горизонте не замаячит фигура потенциального отца, а в том, что рано или поздно она замаячит, я ни секунды не сомневаюсь. Соглашусь и на то, чтобы быть просто наставником для твоего будущего отпрыска.

– Но, Том, если я решу остаться здесь…

– То что?

– Мне придется выучить норвежский. Что в принципе невозможно.

– Вот и станешь учить язык вместе со своим подрастающим чадом, – улыбнулся он в ответ.

– Но что будет, если кто-то из нас двоих или даже мы оба встретим кого-то третьего?

– Как я уже говорил, свою половину дома мы можем продать или выкупить друг у друга, в зависимости от того, как будет складываться ситуация. К тому же не забывай, в доме целых четыре спальни. Предположим даже, что я без особого восторга отнесусь к твоему потенциальному выбору, более того, я не одобрю кандидатуру того мужчины, которого предпочтешь ты. И что из того? Что мешает нам и впредь мирно сосуществовать под одной крышей в качестве такой своеобразной коммуны? Однако лично я думаю, что нам пока рано волноваться о том, что будет. По-моему, именно такой принцип – не думать о завтрашнем дне – всегда исповедовала и ты сама.

– Исповедовала… Но сейчас мне нужно думать о будущем и все планировать заранее.

– Конечно, нужно. Кто бы спорил. Должен сказать, материнство уже изменило тебя, и изменило существенно.

Ночью, лежа в кровати, я еще раз обдумала наш разговор с братом. Разумеется, Том прав. Ведь мне сейчас надо думать не столько о себе самой, сколько о том, как и что будет лучше для маленького. В Норвегии мне пока хорошо. Здесь я чувствую себя в полной безопасности, мне тут комфортно и уютно. Мало-помалу я уже начинаю влюбляться в эту страну. А с учетом того, что сама я была лишена корней и ничего не знала о своем истинном происхождении, важно, чтобы подобная история не повторилась и с моим будущим ребенком. Он должен уже с момента своего появления на свет четко представлять себе, кто он и откуда. А вместе с Томом мы сможем обеспечить ему нормальную, полноценную семью.

На следующее утро я сообщила Тому, что в принципе я согласна. Решено! Я остаюсь в Бергене и буду рожать здесь.

– А еще, – поделилась я с братом своими дальнейшими планами, – надо подумать, как переправить яхту Тео сюда, к берегам Норвегии. Даже если у меня не хватит больше духу снова ступить на борт, все равно будет здорово, если твой племянник или племянница смогут наслаждаться красотами норвежских фьордов, путешествуя летом на яхте.

– Великолепная мысль! – восхитился Том. – Хотя, Алли, думаю, что тебе тоже придется путешествовать вместе с детьми. Хотя бы ради их безопасности. Словом, в какой-то момент ты будешь вынуждена снова вернуться на воду.

– Посмотрим, – уклончиво ответила я. – Но в обозримом будущем это точно не случится. Другое дело, что меня уже сейчас волнует, чем я стану заниматься после того, как мне надоест играть в дизайнера интерьеров, и после того, как я рожу, – задумчиво обронила я, выкладывая на блюдо блины к завтраку. Том обожает блины.

– Вот-вот, и я о том же! Словом, ты, Алли, уже вовсю планируешь собственное будущее. А еще спорила со мной…

– Заткнись, Том, ладно? В конце концов, вспомни, перед тобой сидит женщина, которая всю свою сознательную жизнь боролась с опасностями, подстерегавшими ее каждый день. Каждый божий день новые вызовы…

– А что, переезд в другую страну и рождение ребенка – это, по-твоему, не вызов?

– Конечно, вызов. Но не такой… И потом, предположим, я рожу и все пройдет благополучно, но надо же мне будет чем-то заниматься дальше.

– Могу поспособствовать, – небрежно бросил Том.

– Что ты имеешь в виду?

– То и имею, что у нас в оркестре всегда найдется место для такой талантливой флейтистки, как ты. Более того, у меня даже имеется для тебя вполне конкретное предложение.

– Правда? И что же ты хочешь предложить мне?

– О концерте в честь Эдварда Грига ты уже наслышана. В программу вечера включено и исполнение «Героического концерта» Пипа. Скорее всего, с этим у нас ничего не получится. А вот в первом отделении должна прозвучать сюита Грига «Пер Гюнт». И я тут подумал, как было бы здорово, если бы кто-нибудь из потомков Йенса Халворсена сыграл вступление к сюите, знаменитое «Утреннее настроение». К слову, я уже озвучил эту идею Дэвиду Стюарту, и она ему очень даже понравилась. Что скажешь?

– Ты уже успел переговорить с ним за моей спиной?

– А что тут такого, Алли? Все ведь так очевидно. Идея, можно сказать, витала в воздухе. И потом…

– То есть ты полагаешь, что, даже если я скверно сыграю, моя принадлежность к роду Халворсенов спасет ситуацию и концерт все равно пройдет успешно, да? – поспешила я закончить вместо брата начатую им мысль.

– Ну зачем же намеренно сгущать краски? Стюарт слышал твою игру, когда вы выступали вместе с Вильемом в театре Логен. Вспомни сама! Я лишь пытаюсь донести до тебя, что трудно даже предсказать, чем закончится твое участие в этом концерте. Во всяком случае, абсолютно уверен в одном. Если ты все же изъявишь желание осесть в наших краях навсегда, то проблем с трудоустройством у тебя точно не будет.

Я прищурилась и вперила взгляд в брата.

– Но ты ведь все это проработал заранее. Я права?

– Права. И я не вижу в этом ничего дурного. На моем месте ты поступила бы точно так же.

* * *

Ровно через три недели после того, как я вручила ноты «Героического концерта» Феликсу, я не без некоторого внутреннего трепета постучала в двери его дома. Ответа не последовало. Я тут же предположила худшее. Наверняка все еще дрыхнет после очередной попойки, несмотря на то что уже полдень.

Наконец на пороге возникла фигура Феликса. При одном взгляде на него у меня сразу же упало сердце. Глаза мутные, облачен в какую-то майку и шорты, смахивающие на боксерские трусы.

– Привет, Алли. Входи.

– Спасибо.

В комнате отчаянно пахло перегаром и табаком. Моя нервозность еще больше возросла при виде целой батареи пустых бутылок из-под виски, выстроившихся наподобие кеглей в ряд на журнальном столике.

– Прости за беспорядок. Присаживайся, – пригласил меня Феликс, собирая с дивана в охапку старое застиранное одеяло и подушку. – Все последние недели я спал там, где повалюсь.

Я неопределенно хмыкнула в ответ.

– Выпить хочешь?

– Нет, спасибо. Надеюсь, ты помнишь, зачем я приехала к тебе?

– Смутно, – пожал плечами Феликс и взъерошил ладонью свои редеющие волосы. – По-моему, что-то, связанное с концертом, да?

– Да, правильно. И что скажешь? – нетерпеливо спросила я, сгорая от любопытства. Так все же он справился с брошенным ему вызовом или нет?

– Все в порядке… Вот только куда я его засунул?

Вся комната была завалена грудами нот. Некоторые нотные листы были скручены в шарики и валялись на тех же самых местах, где я их видела три недели тому назад. Только стали еще более пыльными и обросли паутиной, собранной в тех углах, куда их зашвырнули. Я с нарастающей тревогой наблюдала за тем, как Феликс мечется по комнате в поисках партитуры. Лихорадочно переставляет книги на полках, заглядывает в переполненные всяким хламом ящики стола и бюро. Наконец он даже просунул голову за спинку дивана, на который я присела.

– Я же куда-то ее припрятал… на всякий случай… чтобы никто не украл, – пробормотал он, опускаясь на колени, чтобы обозреть пространство под роялем. – Ага! – торжествующе воскликнул он, приподняв крышку великолепного концертного рояля марки «Блютнер». – Вот же она! – Он нырнул внутрь и извлек из рояля огромную стопку нотных листов. Схватил ноты и швырнул их мне на колени, которые тут же согнулись под тяжестью бумаги. – Как видишь, все сделано.

Я глянула на ноты. Вот отдельно сложенные в пластиковый файл ноты фортепьянной партии. Затем партия флейты, следом партии скрипок и тимпана, как он когда-то и рассказывал мне, мысленно представляя всю оркестровку концерта. Я переворачивала папку за папкой, вполне осознавая, что вижу перед собой безупречно выполненную работу по оркестровке всего произведения. Когда я наконец добралась до духовых и медных, то уже сбилась со счета, для какого же количества инструментов были прописаны партии. Я оторвала взгляд от нот и глянула на Феликса с нескрываемым восхищением, все еще отказываясь поверить в то, что человек может успеть так много за столь короткий срок, но он лишь самодовольно усмехнулся в ответ.

– Если бы ты, моя вновь обретенная дражайшая дочь, была знакома со мной подольше, то наверняка знала бы, что я всегда принимаю все вызовы, так или иначе связанные с музыкой. Тем более такой важный, как тот, что предложила мне ты.

– Но…

Я невольно перевела взгляд на батарею бутылок из-под виски, стоявших на столике прямо передо мной.

– Ах, это… Но я же тебе говорил, или ты уже забыла? На пьяную голову мне всегда работается лучше. Печально, но факт. В любом случае работа сделана. Можешь забирать партитуру и отвозить моему драгоценному сыну для вынесения окончательного вердикта. Лично я считаю, что мы с моим отцом на пару сотворили просто гениальное произведение.

– Не берусь судить о качестве, – осторожно начала я. – Не такой уж я специалист по части оркестровки. Но объем проделанной работы действительно впечатляет. Как по мне, так ты действительно сотворил чудо. Особенно с учетом того, что времени у тебя было в обрез.

– Вот я и работал день и ночь, моя дорогая. Именно так! День и ночь! А теперь выметайся!

– Уже?

– Да, умираю, хочу спать. Хочу наконец отоспаться за те три недели, что прошли с момента твоего последнего приезда сюда. Ведь все эти дни я провел практически без сна.

– Хорошо, – не стала я сильно артачиться, поднимаясь с дивана и прижимая к груди тяжеленную стопку нот.

– Сообщишь мне окончательное решение, да?

– Обязательно сообщу.

– Да, и вот еще что! Скажи Тому, что есть один фрагмент, в котором я пока еще не до конца уверен. Третий такт во второй части концерта, там, где вместе с гобоем вступают и валторны. Наверное, это все же перебор. Прощай, Алли.

С этими словами Феликс с силой захлопнул за мной дверь, едва я ступила на крыльцо.

* * *

– Что это? – первым делом поинтересовался у меня Том, явившись домой ближе к вечеру после сбора труппы в театре и едва завидев стопку нот, аккуратно сложенных на журнальном столике в гостиной.

– Это? – небрежно бросила я. – Готовая оркестровка «Героического концерта». Чашечку кофе?

– Пожалуйста, – машинально бросил он в ответ и тут наконец до него дошел смысл того, что я только что сообщила ему. Он уставился на стопку с несколько ошалелым видом.

Я не торопясь отправилась на кухню, налила кофе и вернулась назад, в гостиную, застав Тома, всецело погруженного в изучение партитуры. Он лихорадочно переворачивал страницу за страницей, как и я сама совсем недавно в доме Феликса.

– Как? Когда? Кто?

– Феликс. За последние три недели.

– Шутишь? Издеваешься надо мной? – вскричал он на пределе своих голосовых возможностей.

– Вовсе не шучу! – моментально надулась я от собственной важности, наслаждаясь тем эффектом, который произвела на брата.

– Да, конечно. Понятно. – Он слегка откашлялся, понизив голос на целую октаву. – Пока еще трудно судить о качестве, но…

Я наблюдала за тем, как Том начал мурлыкать про себя партию гобоя, потом перешел к скрипкам и к тимпану. После чего издал восхищенный смешок.

– Великолепно! Мне все это очень нравится.

– Ты не злишься на меня?

– Об этом я сообщу тебе позднее. – Брат поднял на меня глаза, и я прочитала в них нескрываемое уважение. А еще – радостное возбуждение, переходящее в ликование. – На первый взгляд объем проделанной Феликсом работы кажется немыслимым. К черту кофе! Сейчас же еду к Дэвиду Стюарту. Надо успеть перехватить его, пока он не уехал из театра. Покажу ему партитуру. Думаю, он будет сражен наповал. Впрочем, как и все мы.

Я помогла Тому собрать нотные листы и проводила его до дверей, пожелав удачи. Сама я тоже пребывала в состоянии полнейшей эйфории.

– Пип! – прошептала я, стоя на крыльце и глядя на звезды, уже вспыхнувшие в небе. – Все же премьера твоего «Героического концерта» наконец-то состоится.

* * *

С каждым днем осень все сильнее давала о себе знать. Вокруг реализации планов по исполнению концерта Пипа во вдохновенной оркестровке Феликса развернулась бурная деятельность. А я между тем с головой ушла в реализацию собственных планов. Прежде всего связалась с Георгом Гофманом и постаралась объяснить ему всю ситуацию. Идея обзавестись домом и постоянной крышей над головой не только для себя, но и для моего будущего дитяти показалась ему весьма разумной. Тем более что дом частично принадлежит и мне. Я добавила в наше с Томом общее дело по реконструкции дома свои скромные сбережения плюс небольшое наследство, доставшееся мне от Тео, и приступила к масштабному обновлению Фроскехасет. В голове у меня уже сложилась вполне четкая картинка красивого такого убежища в скандинавском стиле с деревянными полами и сосновыми панелями на стенах, с современной мебелью от молодых норвежских дизайнеров. Словом, в своих мечтах я уже видела красивый современный дом, оборудованный самой передовой и энергосберегающей техникой.

Мучило лишь одно, пока не решенное обстоятельство. По закону мы с Томом были просто обязаны включить в текст измененных документов на право владения Фроскехасет и имя Феликса. Или, во всяком случае, хотя бы предложить ему некую материальную компенсацию в размере одной трети стоимости дома. Но когда в разговоре с Феликсом я коснулась этой щекотливой темы, тот лишь широко оскалился в ответ.

– Нет, моя дорогая, и еще раз нет! Конечно, с твоей стороны очень благородно предложить мне поучаствовать в дележке вашего имущества, но, знаешь, я чувствую себя вполне комфортно и в своей хижине. Мне здесь хорошо. И потом, ты же не хуже меня знаешь, куда немедленно уплывут все ваши денежки, если вы решите отдать их мне.

Впрочем, на минувшей неделе пришла и обнадеживающая новость. Издательство Питерса, известное под именем «Издательский дом С. Ф. Питерс», расположенное в Лейпциге, в котором все последние сто лет публиковались сочинения Эдварда Грига, уже сделало запрос касательно «Героического концерта» Пипа Халворсена. Они также объявили о своих планах сделать запись концерта в исполнении Филармонического оркестра Бергена. А потому Феликс, как законный наследник авторских прав как на само произведение, так и на его оркестровку, скорее всего, получит отличную возможность заработать за свои труды солидную сумму денег. Особенно если концерт станет сенсацией в музыкальном мире, а Эндрю Литтон предрекает ему небывалый, грандиозный успех.

Итак, совесть моя снова была чиста, и я успокоилась, сосредоточив всю свою энергию и оптимизм на ремонте дома, всецело занявшись обустройством собственного гнезда. Инстинкт будущей мамаши все же сработал и во мне. Я без конца встречалась с местными торговыми агентами, строителями, вела нескончаемые консультации с проектировщиками и архитекторами, просматривала горы журналов и сайтов по вопросам строительства и дизайна. И мысленно представляла себе, как стали бы потешаться надо мной все сестры. Невиданное дело! Алли вдруг озаботилась проблемами интерьера. Все же, как ни верти, а гормоны в нашей жизни определяют многое, размышляла я, наблюдая за тем, как беременность круто изменила меня.

Однажды я пролистывала очередной буклет с образцами обивочных тканей и тут внезапно спохватилась, подумав о том, что, перебравшись в Берген, я стала очень редко звонить Ма. Впрочем, и Селии тоже. Но уже истек трехмесячный срок моей беременности, который традиционно считают «опасным периодом», а следовательно, обе женщины вполне заслуживают того, чтобы сообщить им эту счастливую новость.

Первой я позвонила Ма в Женеву.

– Алло! – услышала я знакомый голос на другом конце линии.

– Ма, это я, Алли.

– Родная моя! Как же я рада слышать тебя!

Я облегченно вздохнула и тут же расплылась в улыбке, обрадовавшись, сколько тепла и ласки в голосе Ма. И никакой обиды!

– Как ты? – первым делом поинтересовалась она у меня.

– Ну это сейчас зависит от многих факторов, – рассмеялась я в ответ, все еще испытывая некоторые угрызения совести от того, что столько времени хранила в тайне от Ма свой главный секрет. И стала рассказывать ей о Томе и Феликсе и о том, как подсказки, оставленные Па Солтом, помогли мне обрести новую семью. Потрясенная Ма слушала меня молча, лишь изредка перебивая восклицаниями полнейшего изумления и восторга.

– Теперь ты понимаешь, Ма, почему я решила задержаться в Бергене немного подольше, – завершила я первую часть своего рассказа. – Но у меня есть еще кое-что, и это тоже несколько усложняет все дело. Я беременна. Ношу под сердцем ребенка Тео.

На другом конце линии повисла секундная пауза. Потом я услышала радостный вздох.

– Какое чудо, Алли! Какая замечательная новость! То есть я хочу сказать… Если вспомнить, через что тебе пришлось пройти за последние месяцы… И когда должен появиться на свет наш малыш?

– Четырнадцатого марта, – ответила я, сообщая ей точную дату родов, которую мне поставили по результатам сканирования. Наверное, Ма сразу же сообразит, как сообразила и я сама, прикинув все сроки, что наш с Тео ребенок был зачат практически в день смерти папы.

– Ах, Алли! Я так рада за тебя, так рада, моя дорогая! Ты сама счастлива? – спросила у меня Ма.

– Очень-очень, – подтвердила я.

– А уж как твои сестры будут рады… В скором времени все они станут тетушками, а у нас в Атлантисе появится новый малыш. Ты уже сообщила эту замечательную новость девочкам?

– Пока нет. Мне хотелось, чтобы первой узнала именно ты. За последние пару недель я перезванивалась и с Майей, и с Тигги, и со Стар. Вот только Электру никак не могу отыскать. Она упорно не отвечает ни на мои эсэмэски, ни на письма, которые я ей шлю по электронной почте. Я даже позвонила ее агенту в Лос-Анджелесе и оставила сообщение, но мне тоже пока никто не ответил. С ней все в порядке?

– О, думаю, да. Просто Электра, по своему обыкновению, очень занята. Ты же знаешь, какой у нее напряженный рабочий график, – ответила Ма после некоторой, пусть и микроскопически короткой, но все же паузы. – Насколько мне известно, у Электры все в полном порядке.

– Это радует. Я позвонила и Стар в Лондон. Но, когда я попросила ее позвать Сиси, Стар ответила, что ее нет дома. И с тех пор я не имею никаких известий от них обеих.

– Понятно, – коротко откликнулась Ма, не вдаваясь в комментарии.

– Ты, случайно, не знаешь, что там у них?

– К сожалению, нет. Но, думаю, ничего такого, о чем тебе стоит переживать.

– Дай мне знать, если они вдруг объявятся, ладно?

– Обязательно, милая. А сейчас расскажи мне о том, что ты собираешься делать после того, как появится малыш.

* * *

Окончив разговор с Ма, в ходе которого я не забыла пригласить ее и всех сестер, кто окажется рядом, на концерт в честь Эдварда Грига, который должен состояться в декабре, я набрала номер телефона Селии. Она обрадовалась моему звонку не меньше Ма.

Я уже давно решила, что о своей беременности сообщу Селии не по телефону, а лично, при встрече. Ведь для нее моя новость должна будет стать очень волнующим моментом. К тому же и повод для такой встречи есть, и очень серьезный. Ведь до сих пор еще не решен вопрос с упокоением праха Тео.

– Селия, я не буду говорить с вами долго. Но хочу спросить, вы не станете возражать, если в ближайшие пару дней я навещу вас?

– Ну зачем ты спрашиваешь, Алли? Я рада тебе всегда. Буду счастлива увидеться с тобой снова.

– Быть может, мы вместе съездим в Лимингтон для того, чтобы… – Голос мой предательски дрогнул, и я замолчала.

– Да, уже пора, – тихо ответила Селия. – Мы сделаем это вместе. Думаю, он бы этого тоже хотел.

* * *

Два дня спустя мой самолет приземлился в лондонском аэропорту Хитроу. В зале ожидания меня встречала Селия. Мы покинули здание аэропорта и уселись в ее старенький «Мини». Она вырулила со стоянки, мельком взглянув на меня.

– Алли, надеюсь, ты не станешь возражать, если я сообщу тебе, что сейчас мы едем прямиком в Лимингтон, а не в Челси. Не помню, говорила ли я тебе, что в Лимингтоне у меня есть домик. Совсем небольшой, но, когда Тео учился в школе, мы часто во время его каникул жили там. Вместе ходили под парусом. Мне показалось… что сейчас подходящий момент для того, чтобы снова остановиться в этом доме.

Я протянула ладонь и погладила руку Селии, которой она намертво вцепилась в руль.

– Замечательная мысль, Селия.

И действительно, все оказалось просто замечательно. Небольшой домик с дугообразным фронтоном примостился в самом центре Лимингтона, небольшого городка, застроенного в георгианском стиле. Улицы, мощенные булыжником, причудливые домики, выкрашенные в пастельные тона. Мы сгрузили свои вещи в крохотной прихожей, и я вошла вслед за Селией в уютную гостиную. Селия взяла меня за руки.

– Алли, прежде чем показать тебе твою комнату, хочу предупредить. В этом доме всего лишь две спальни. Одна – моя, а вторая… Там обычно спал Тео… И в ней полно всего того, что так или иначе будет… напоминать тебе…

– Вот и хорошо, Селия! Очень даже хорошо, – заверила я мать Тео, лишний раз восхитившись ее тактичности и предусмотрительности во всем, даже в мелочах.

– Тогда поднимай свои вещи наверх. А я пока разожгу камин, а потом займусь ужином. Я тут кое-что прикупила из полуфабрикатов. Сейчас приготовлю на скорую руку. Или ты предпочитаешь поужинать где-нибудь в городе?

– Нет, ужин дома – это наилучший вариант из всех. Спасибо, Селия. Отнесу вещи и сразу же спущусь к вам на кухню, чтобы помочь.

– Тогда ступай. Первая дверь налево, – крикнула она мне вслед.

Я подхватила свой вещевой мешок и стала подниматься по лестнице. На втором этаже увидела небольшую деревянную дверь, на которой корявыми буквами было выведено: «ХИЖИНА ТЕО». Я распахнула дверь и увидела узенькую одноместную кровать, расположившуюся прямо под подъемным окном. На подушках гордо восседал потрепанный плюшевый мишка рыже-коричневого окраса, облаченный в свитер грубой вязки, какие обычно носят рыбаки. Неровные стены комнаты были сплошь увешаны картинками и фотографиями яхт, а над покрашенным комодом болтался на крючке старомодный спасательный жилет в красно-белую полоску. Я почувствовала, как у меня защипало в глазах. Так похожа была комната Тео на мою детскую в Атлантисе.

– Родственная душа! – пробормотала я вполголоса, вдруг особенно остро почувствовав дух Тео, незримо витавший в этой комнате.

Затем я уселась на кровать, взяла в руки мишку и прижала его к груди. Слезы градом полились по моим щекам при одной только мысли о том, что Тео никогда не увидит собственного ребенка.

Вечером мы с Селией мило болтали о том о сем, пока она запекала цыпленка в керамической посудине. В гостиной весело потрескивали дрова в камине. Мы расположились на диване с выцветшей обивкой и приготовились приступить к трапезе.

– Здесь так по-домашнему уютно, Селия. Могу понять, почему вы любите бывать в этом доме.

– Да, по счастью, дом достался мне в наследство от родителей. Они ведь тоже увлекались парусным спортом. А здесь идеальное место для ребенка. Пока Тео рос, мы часто бывали в Лимингтоне. А вот Питер, тот никогда не увлекался ни яхтами, ни парусными гонками. Да ему и некогда было в те годы. Постоянно колесил по свету со всякими деловыми проектами. Зато мы с Тео при малейшей возможности всегда торопились в Лимингтон.

– Кстати, о Питере, – осторожно начала я. – Давно слышали о нем?

– Представь себе, слышала, и сравнительно недавно. Надо сказать, что за последние несколько недель мы с ним даже сблизились в какой-то степени. Во всяком случае, он регулярно звонит мне. Однажды даже обронил, что собирается приехать ко мне в Челси на Рождество. Что ж, как ни крути, а мы оба оказались в итоге у разбитого корыта. Знаешь, Алли, – на щеках Селии выступил слабый румянец, – наверное, это прозвучит кощунственно, но у меня такое чувство, будто гибель Тео каким-то неожиданным образом растопила немного тот лед отчуждения, который когда-то возник в наших с Питером взаимоотношениях.

– Ничего кощунственного я в этом не вижу. Знаю, Питер вас сильно обидел, Селия. Но, мне кажется, он и сам сейчас понимает, сколько ошибок наделал в прошлом и сколько горя доставил вам.

– Что ж, никто из нас не совершенен, Алли. С годами я тоже кое-что поняла, по-иному взглянула на свое поведение. И теперь я точно знаю, что во многом была не права. С рождением Тео сын стал для меня всем. Я сама оттолкнула от себя Питера, а как ты уже, наверное, успела заметить, он не из тех мужчин, кто позволяет пренебрегать собой. – При последних словах Селия грустно улыбнулась.

– Думаю, тут вы абсолютно правы, – согласилась я. – Но в любом случае я искренне рада тому, что у вас с ним наладился хотя бы какой-то диалог.

– Кстати, я ему сообщила, что завтра на восходе солнца мы с тобой предадим прах Тео морю, но никаких сообщений от него так и не поступило. Вот в этом весь Питер. – Селия подавила раздраженный вздох. – Он никогда не умел должным образом реагировать на все то, что действительно важно. Впрочем, хватит обо мне! – Селия резко поменяла тему разговора. – Сгораю от нетерпения услышать, чем ты занимаешься в Норвегии. В машине ты уже упомянула о том, что отправилась туда, следуя подсказкам, которые оставил тебе отец. Если ты не имеешь ничего против, я бы с большим удовольствием выслушала всю твою историю.

В течение следующего часа я подробнейшим образом поведала Селии все детали моих поисков в далекой Норвегии. Единственное, о чем я не упомянула в разговоре с Селией, как не сказала об этом и Ма, так это о возможном моем родстве с самим Эдвардом Григом. Как и Том, я считаю, что подобные откровения лучше приберечь для внутреннего пользования. К тому же, не имея на руках серьезных доказательств, все медитации на эту тему будут пустым сотрясением воздуха. Они ничего не меняют в нашей жизни и ничего не добавляют нам с Томом.

– Если честно, то я просто ошарашена! – воскликнула Селия, когда я завершила свой рассказ и мы обе отставили в сторону подносы с нашим ужином. – Тебе удалось отыскать не только брата-близнеца, но и родного отца. Совершенно неожиданное продолжение всей истории. И как ты восприняла все это?

– Взволнована, естественно, до крайности. Том, он такой… Очень похож на меня. – Я невольно улыбнулась, представив брата. – Надеюсь, это прозвучит не слишком бессердечно с моей стороны. Да, в лице Па Солта я потеряла своего наставника и учителя, а в лице Тео – своего друга, товарища, человека, родственного мне во всем. И вот я встречаю еще одного близкого человека, такого же родного и дорогого моему сердцу, но уже по-другому, совсем по-другому…

– Дорогая моя Алли, думаю, все это просто чудесно! Какое замечательное путешествие ты совершила за последние несколько недель. Столько прекрасных новостей…

– Вообще-то, Селия, это еще не все новости. У меня для вас есть еще одна новость. – Я посмотрела ей в глаза. В них застыло удивленно-озадаченное выражение. Я сделала глубокий вдох и закончила: – В скором будущем вы станете бабушкой.

Озадаченное выражение сменилось полной растерянностью во взгляде. Казалось, Селия поначалу и не поняла то, что я ей только что сказала. Но вот ее лицо озарила счастливая улыбка. Селия бросилась ко мне и сжала в крепком объятии.

– Алли! Я не верю своим ушам. Неужели это правда?

– Правда. Врач в Бергене подтвердила мою беременность. А неделю тому назад мне провели первое ультразвуковое исследование. – Я поднялась с дивана, чтобы взять свою сумочку, долго копалась в ней, пока не нашла то, что искала. После чего вручила Селии черно-белый снимок. – Знаю, пока он выглядит не очень… Но, Селия, это ваш внук… или внучка…

Селия взяла снимок и стала пристально разглядывать его, осторожно обводя пальцами очертания крохотного тельца, уже живущего во мне.

– Алли! – Голос Селии предательски дрогнул от переизбытка эмоций, обуревавших ее. – Такой красивый… В жизни своей не видела ничего красивее…

Мы снова обнялись, потом стали смеяться, потом обе расплакались. Но наконец снова уселись на диван, все еще пребывая в некоем эйфорическом тумане.

– Что ж, сейчас я могу со спокойной совестью начать планировать… нашу завтрашнюю операцию… Теперь в моем сердце снова затеплилась надежда, – заговорила наконец Селия. – Но, коль скоро мы затронули эту тему, сообщаю тебе, что у меня здесь в порту стоит небольшой ялик. Я представляю себе всю процедуру следующим образом. Мы с тобой выйдем на рассвете в море и… упокоим его прах на морском дне…

– Простите меня, Селия. Мне очень жаль, но… – пробормотала я, запинаясь. – Но я не могу. После гибели Тео я поклялась, что больше никогда не ступлю на палубу. Надеюсь, вы понимаете меня.

– Понимаю, милая. Еще как понимаю. Но все же обдумай все хорошенько еще раз. Ты же сама говорила мне, что прошлое нельзя просто так взять и вычеркнуть из жизни. Думаю, Тео очень расстроился бы, узнав, что это по его вине ты оставила парусный спорт, который долгие годы был в твоей жизни всем.

И в этот момент до меня дошло, что как бы это ни было трудно, но я просто обязана снова ступить на борт яхты… Ради памяти Тео, ради нашего с ним еще пока не появившегося на свет ребенка…

– Вы правы, Селия, – промолвила я после короткой паузы. – Мы должны сделать это вдвоем.

* * *

На следующее утро я проснулась на рассвете по звонку будильника на своем мобильнике. В первое мгновение я даже не поняла, где нахожусь, что-то ворсистое терлось о мою щеку. Я включила ночник и увидела, что это старый медвежонок Тео. Он лежал на подушке рядом со мной. Я придвинула мишку поближе и зарылась носом в его грубоватый мех, словно пытаясь надышаться его духом. Потом поднялась с постели, быстро оделась. Натянула на себя легинсы и толстую толстовку-джерси. Спустилась вниз. Селия уже ждала меня. Я молча глянула на безобидную на первый взгляд урну ярко-голубого цвета, которую она держала в руках. Да и какие слова тут были нужны?

В столь ранний час улицы Лимингтона были еще пустынны. Мы молча вышли из дому и направились в сторону причала. Над водой стелился белый туман, легкий и воздушный, как всегда перед рассветом. Мы остановились на деревянном помосте пристани, возле которой был пришвартован ялик Селии. Вокруг тоже никого. Разве что двое мужчин копошились на рыбацкой лодке, стоявшей на приколе по соседству с нами. Они коротко поздоровались и снова погрузились в свое дело: они чинили рыбацкие снасти, прежде чем выйти в открытое море на дневной лов рыбы.

– Знаешь, Тео бы это понравилось. Вечный, как сама вселенная, шум прибоя. И море, которое тоже было всегда, с момента сотворения мира.

– Да, ему бы это точно понравилось.

Мы обе инстинктивно обернулись на знакомый голос и увидели Питера, спешащего к нам навстречу. Селия ошарашенно уставилась на бывшего мужа, но вот Питер распахнул руки, лицо ее тотчас же просветлело, и она с готовностью позволила ему обнять себя. Я не сдвинулась со своего места, давая им возможность в полной мере насладиться первым моментом встречи. Но вот они подошли, и Питер обнял меня.

– Что ж, – голос Питера непроизвольно дрогнул, – пожалуй, нам лучше без промедления приступить к делу.

Селия проворно вскарабкалась на борт своей лодки, а Питер прошептал мне на ухо:

– Надеюсь, я не опозорюсь перед вами, барышнями, окончательно, когда в самый торжественный момент меня вдруг начнет тошнить и весь мой завтрак тут же окажется за бортом. Я, Алли, панически боюсь качки и всего, что связано с водой.

– Я на данном этапе отношусь к воде, как и вы, без особого энтузиазма, – ответила я тоже шепотом. – Однако вперед! – Я взяла его за руку. – Будем сражаться вместе…

Мы залезли в ялик. Я помогла Питеру обрести равновесие и усадила его на скамейку, хотя и у самой ноги мгновенно стали ватными.

– Готова, Алли?

– Да, – ответила я Селии. Потом подняла парус и отдала швартовы.

Первые золотисто-розовые лучи солнца уже осветили береговую линию. Солнечные блики скользили по шапкам лениво колышущихся волн. Лодка медленно двинулась в сторону пролива Те-Солент, расположенного в северной части Ла-Манша. Селия встала у руля, а я занялась парусами. Колючие порывы ветра стремительно погнали лодку вперед. Ветер растрепал мои волосы. Все внутри сжималось от страха. В душе я боялась снова оказаться в открытом море. Но одновременно на меня вдруг снизошло некое странное умиротворение. Перед моим мысленным взором всплыло лицо Тео, но впервые с тех самых пор, как он погиб, я думала о нем не столько с болью и тоской, сколько с радостью.

Мы отошли от берега на несколько сот метров, и нашему взору предстала великолепная панорама Лимингтона. Мы взяли рифы, после чего Селия нырнула на днище лодки и спустя пару секунд вынырнула с голубой урной в руках, которую она держала, словно младенца. Мы подошли к Питеру. Он сидел на корме, весь позеленев от качки. Помогли ему подняться и встать между нами.

– Возьми, Питер. – Селия протянула мужу урну с прахом сына. И в этот миг утреннее солнце выплыло наконец из-за кромки горизонта и предстало перед нами во всей своей величественной красе.

– Готовы? – спросил у нас Питер.

Я молча кивнула в ответ. Мы все трое сплели свои руки вокруг урны. Внешне такая незатейливая и неприметная, а сколько в ней заключено надежд, воспоминаний, желаний и планов. Но вот Питер снял крышку и пустил прах по ветру. Мы молча наблюдали за тем, как легкий утренний бриз подхватил сероватый пепел и уже в следующую секунду смешал его с белоснежной морской пеной внизу. Я сильно зажмурила глаза, но одинокая слезинка все же выкатилась из-под ресниц и побежала по щеке.

– Прощай, мой дорогой, – прошептала я, и рука моя вдруг инстинктивно погладила заметно округлившийся живот. – Знай, мой родной, у нашей любви есть продолжение.