43

На следующее утро я первым делом позвонила в приемную доктора, чтобы узнать результаты своих анализов. Разумеется, результаты подтвердили мою беременность. Врач очень мило поздравила меня со столь волнующим событием.

– По возвращении в Женеву, мисс Деплеси, вы должны будете незамедлительно встать на учет в службе акушерства и гинекологии, – добавила она на прощание.

– Обязательно, – пообещала я. – И еще раз большое вам спасибо.

Я снова улеглась на кровать, попивая слабозаваренный чай. От запаха кофе меня продолжало мутить. Несмотря на общую слабость во всем теле, теперь я была спокойна, понимая, что это вполне естественное состояние организма в подобной ситуации. То есть причин для беспокойства нет. Мысленно я напомнила себе, что нужно будет обязательно заказать книгу о беременности. Собственно, на сегодняшний день я вообще весьма смутно представляла все, что с ней связано. Впрочем, а кто из женщин задумывается о беременности всерьез, пока она не настигает их?

Я всегда относилась к материнству с безразличием, ни категорических «за», ни «против». Идея обзавестись собственным ребенком казалась мне делом далекого будущего. И потом, это ведь может случиться, а может и не случиться. Правда, мы с Тео иногда заводили речь о детях, даже со смехом придумывали всякие забавные имена нашим потенциальным отпрыскам. А еще обсуждали вероятность того, как превратить загон для овец на нашем с ним острове любви в достаточно просторный дом, способный вместить в себя всех наших наследников. Мечтали о том, как эти поцелованные солнцем детки будут наслаждаться своим благословенным детством, живя среди таких красот, словно сошедших со страниц книг Джеральда Даррелла.

К сожалению, всем этим мечтам не суждено было сбыться. Однако мне стоит в ближайшее же время всерьез задуматься о том, где именно я захочу произвести на свет свое дитя. И какое место станет для него родным домом.

Зазвонил телефон на прикроватной тумбочке, и я сняла трубку. Администратор сообщила мне, что звонит мистер Халворсен. Решив, что это Том, я попросила женщину соединить меня с ним.

– Bonjour, Алли. Ca va?

К своему ужасу, я услышала на другом конце провода голос Феликса.

– У меня все в порядке, – довольно резко ответила я. – А у вас?

– Тоже хорошо, насколько позволяют мои старые кости. Вы сейчас сильно заняты?

– Почему спрашиваете?

На другом конце провода повисла пауза. Наконец Феликс ответил:

– Я бы хотел поговорить с вами.

– О чем, интересно бы знать?

– Это не телефонный разговор. Так позвольте спросить у вас еще раз. Когда у вас будет свободное время, чтобы встретиться со мной?

По голосу Феликса было слышно, что он собирается повести разговор о чем-то очень серьезном.

– Давайте где-то через час. Здесь, в гостинице. Устраивает?

– Отлично.

– Ладно. Тогда до встречи.

Я поджидала Феликса возле стойки администратора. Наконец он появился в вестибюле, держа в одной руке слегка помятый мотоциклетный шлем. Я поднялась со своего места, чтобы поздороваться с ним, а про себя подумала, что тут одно из двух: либо освещение в гостиничном холле не совсем удачное, либо Феликс успел состариться буквально за одну ночь. Потому что сегодня он предстал передо мною в образе стопроцентного старика, каким, в сущности, и был.

– Bonjour, мадемуазель, – поприветствовал он меня, изобразив на лице улыбку. – Благодарю вас за то, что соизволили уделить мне немного времени. Мы можем где-нибудь поговорить спокойно?

– Думаю, здесь есть комната отдыха для постояльцев отеля. Возможно, там.

– Прекрасно. Значит, идем туда.

Мы миновали вестибюль и вошли в совершенно пустую комнату для отдыха. Феликс тотчас же уселся, какое-то время молча разглядывал меня, потом спросил, едва заметно усмехнувшись:

– Как думаете, для порции спиртного еще не слишком рано?

– Понятия не имею, Феликс. Вам решать.

– Тогда чашечку кофе.

Я вышла из комнаты, отыскала официантку, заказала ей чашечку кофе для Феликса и стакан воды для себя. И все время не переставала думать о том, каким подавленным он сегодня выглядит. Сдулся, словно воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух. Какое-то время мы говорили обо всяких пустяках. Но вот наконец официантка принесла мой заказ, поставила наши напитки на столик и ушла восвояси. И я почему-то сразу догадалась, что дальнейший наш с Феликсом разговор будет носить сугубо конфиденциальный характер, не для посторонних ушей. Я бросила на Феликса выжидательный взгляд. Он неторопливо сделал первый глоток, и я тут же заметила, как дрожит его рука с чашкой кофе.

– Алли, вначале я хотел бы поговорить с вами о Томе. У меня сложилось впечатление, что вы с ним очень близки.

– Все верно. И это несмотря на то, что мы с Томом знакомы всего лишь несколько дней. Сама удивляюсь, как стремительно произошло наше сближение. Но между нами действительно возникла очень прочная связь.

Феликс слегка прищурился.

– Ничего удивительного. Так и должно быть. Вчера, когда вы были у меня, я подумал, что вы знаете друг друга уже много лет. Так по-родственному вы оба себя вели. Однако продолжим наш разговор… Полагаю, Том уже успел рассказать вам свою историю. О том, как я в свое время отказался признать отцовство?

– Да, рассказал.

– А вы сможете поверить мне, если я скажу, что вплоть до того самого момента, когда наконец был проведен тест ДНК, я вполне искренне полагал, что Том – не мой ребенок?

– Раз вы так говорите, то да, я поверю вам.

– И это чистая правда, Алли! – Феликс яростно кивнул головой. – Марта, мать Тома, была моей ученицей. Да, у нас с ней действительно была небольшая интрижка. Но вряд ли Том знает о том, что одновременно со мной у Марты был еще один любовник. Так сказать, постоянный ухажер. Собственно, она была даже помолвлена с этим молодым человеком, и на тот момент, когда мы с ней стали встречаться, речь уже шла об их свадьбе.

– Понятно.

– Не хочу показаться слишком самоуверенным, – продолжил свой рассказ Феликс, – но Марта влюбилась в меня, как говорится, с первого взгляда. Буквально потеряла голову от любви. Прямо наваждение какое-то… А для меня вся эта интрижка ничего не значила. Ровным счетом – ничего! То есть, говоря простым языком, мне от нее нужен был только секс, и ничего более. Впрочем, этого же я хотел и от всех других женщин. Честно признаюсь, я из той категории мужчин, которые не тяготеют к браку. И уж тем более не гожусь я в примерные отцы. Знаете, современная молодежь про таких, как я, говорит сегодня так: человек, который патологически боится брать на себя ответственность. Но, к моей чести, я всегда заранее предупреждал всех своих подружек, что я за тип такой вредоносный. Я ведь взрослел в эпоху свободной любви… Великолепные шестидесятые… Их еще называют «бушующими шестидесятыми». Мое поколение росло в обстановке полной свободы, в отрицании и даже в попрании всех старых норм морали. И, сказать по правде, этот дух бунтарства сохранился во мне до сих пор. Хорошо это или плохо – другой вопрос. Но я такой, какой есть. – Феликс слегка пожал плечами.

– А что вы сказали матери Тома, когда она сообщила вам, что ждет ребенка?

– Что если она хочет ребенка, а на тот момент я был более чем уверен, что она забеременела от своего жениха, так как мы с ней переспали не более двух раз, то она должна как можно скорее сообщить эту новость жениху и немедленно выйти за молодого человека замуж. На что она мне ответила, что накануне вечером разорвала помолвку с ним, так как поняла, что она, видите ли, не любит его. И что она любит только меня. Вздор! Полнейший вздор! – Феликс провел ладонью по лбу, а потом закрыл ею свои глаза. – Стыдно признаваться в этом сейчас, но тогда я расхохотался ей прямо в лицо. Сказал, что она спятила, сошла с ума. Помимо того, что у нее не было никаких доказательств, что она зачала именно от меня, сама мысль о том, чтобы поселиться с ней под одной крышей и начинать разыгрывать из себя счастливого папашу, главу семейства, показалась мне в корне абсурдной. Я сам существовал тогда на сущие гроши, жил в промерзающей насквозь хижине… Скажите, ради бога, что я мог предложить женщине с ребенком, даже если бы эта женщина была мне желанна? Словом, я выставил Марту вон, полагая, что если она поймет, что номер со мной у нее не выгорел, то тогда у нее не останется иного выбора, как вернуться к своему прежнему жениху. И конечно же, она меня не послушала. А вскоре после рождения ребенка Марта бросилась за помощью к Хорсту и Астрид. Дедушке на тот момент было уже девяносто три года, бабушке – семьдесят восемь. Марта живописала им в красках, какой я подонок и подлец, как мерзко я обошелся с ней. Мои отношения с Хорстом и Астрид были сложными и до этого, а уж после всех леденящих душу рассказов Марты они и вовсе прекратились. Навсегда. Мы с дедушкой практически не общались до самой его смерти. Может, обменялись парой слов, не более того. Хотя ребенком я обожал своего деда. Хорст был замечательным человеком. Это правда, Алли. В детстве я считал его своим героем. – Феликс бросил на меня жалобный взгляд. – Вы тоже считаете меня подонком, Алли? Как и Том, да?

– Не мне вас судить, Феликс. И не за тем я согласилась на наш разговор. Я пришла, чтобы выслушать вас и все то, что вы хотите сказать мне, – осторожно ответила я.

– Ладно. Тогда продолжим. Итак, после того, как я твердо заявил Марте, что впредь не желаю иметь дела ни с ней, ни с ее младенцем, она куда-то исчезла. Потом стала засыпать меня письмами. Сообщила, что не стала прерывать беременность, а перебралась вместе со своим приятелем куда-то на север, поближе к родителям. Будет думать, что ей делать дальше. И в каждом письме не переставала твердить, что любит меня. Я не отвечал на все эти любовные послания. Надеялся, что она правильно истолкует мое молчание и начнет выстраивать свою жизнь по-новому. Ведь она была молода и очень привлекательна. А потому я был уверен, что у нее не возникнет проблем по части устройства личной жизни. Что она с легкостью найдет себе человека, который даст ей все, что надо. А потом… в один прекрасный день… я получаю письмо от нее с вложенной в конверт фотографией… Сразу после родов… Я…

Феликс замолчал и как-то странно глянул на меня. Но вот он заговорил снова:

– Следующие пару месяцев я не имел от нее никаких вестей. А потом вдруг встретил ее в Бергене. Она шла по улице, толкая перед собой коляску. Конечно, я повел себя как законченный подлец и негодяй. – Феликс слегка скривился. – Словом, я спрятался от нее. А потом попросил одного своего приятеля узнать, где она сейчас обитает. От него-то я и узнал, что мои дедушка и бабушка приютили Марту у себя, так как ей некуда было больше податься. Тот дружок, с которым она какое-то время сожительствовала, выставил ее в конце концов вон. Наверное, Том рассказывал вам, что его мать страдала от затяжных приступов депрессии. Вполне возможно, это была так называемая послеродовая депрессия.

– А как вы отнеслись к тому, что Марта поселилась в доме ваших дедушки и бабушки? – спросила я у него.

– Я был взбешен! Вне себя от ярости… У меня было подозрение, что моими родными просто манипулируют. Вдруг неизвестно откуда появляется какая-то женщина и объявляет им, что родила от меня ребенка. Но что я мог сделать в той ситуации? Тем более что ей удалось убедить их и они поверили. Они ведь и раньше не раз упрекали меня в своих письмах, что я типичный прожигатель жизни без каких-либо моральных устоев и принципов. Вот и получается, что рассказ Марты они восприняли как еще одно доказательство своей правоты. Боже мой, Алли! Как же я был зол тогда… Как зол… И эта злость тлела во мне долгие годы. Да, я совершил ошибку… по моей вине или нет, но женщина забеременела. Однако никто из моих близких, ни дедушка, ни бабушка, никогда, ни разу в жизни не изъявили желания выслушать для разнообразия и меня. Узнать, так сказать, оборотную сторону случившейся истории. Марта сумела убедить стариков в том, что я подлец, подонок и негодяй. Вот и весь сказ. Послушайте, Алли, я все же закажу себе что-нибудь покрепче. Хотите составить мне компанию?

– Нет, спасибо.

Феликс поднялся со своего места и направился на поиски бара. А я сидела и вспоминала слова Па Солта о том, что в любой истории всегда есть две правды. Во всяком случае, все, что только что рассказал мне Феликс, прозвучало весьма убедительно. И пусть на данный момент он законченный пьяница, но уж точно не лжец. К тому же меня подкупило, что он был предельно откровенен в разговоре со мной. И, сказать честно, мне была вполне понятна его точка зрения на все произошедшее.

Феликс вернулся через какое-то время с большой порцией виски.

– Ваше здоровье! – провозгласил он и изрядно отхлебнул из стакана.

– А вы никогда не пытались рассказать Тому все то, что только что рассказали мне?

– А смысл? Конечно же, нет. – Феликс звучно рассмеялся. – Ведь ему буквально с пеленок внушали, какой я мерзкий и развращенный тип. Понятное дело, взрослея, он принял сторону матери, защищал ее во всем. Хотя, не скрою, порой мне было искренне жаль его, причем независимо от того, мой это сын или чужой. До меня доходили слухи о том, что время от времени Марта погружается в глубочайшую депрессию, из которой потом выныривает с большим трудом. К счастью, первые годы своей жизни, так сказать, этап становления, Том прожил вместе с Хорстом и Астрид, то есть в атмосфере относительной психологической стабильности. Марта, она ведь по характеру была похожа на искру, на такого капризного, избалованного ребенка. Легко вспыхивала и при этом требовала, чтобы все и всегда было только так, как ей того хочется.

– Иными словами, вы пускали все на самотек до тех пор, пока не узнали, что Том унаследовал ваш фамильный дом?

– Да. Хорст умер, когда Тому исполнилось восемь лет. А моя бабушка, которая была значительно моложе своего мужа, умерла, когда Тому было уже восемнадцать. Когда нотариус сообщил, что по завещанию Хорст оставил мне свою виолончель и небольшое финансовое пожертвование, а все остальное перешло к Тому, я понял, что с подобной несправедливостью надо что-то делать.

– А что вы почувствовали, когда узнали, что Том действительно приходится вам родным сыном?

– Я был сражен наповал. Именно так, наповал. – Феликс сделал очередной глоток виски. – Природа может время от времени выкидывать подобные фокусы, не так ли? – Феликс презрительно фыркнул. – Вот такой фокус она выкинула и со мной. Умом я понимал, что моя попытка опротестовать завещание лишь усилит ненависть Тома ко мне. Но уверен, вы поймете меня правильно. Ведь я был совершенно искренне убежден в том, что Том – это такой кукушонок, которого его мамаша подкинула в наше родовое гнездо.

– А вы обрадовались, когда узнали, что Том – ваш сын? – задала я следующий вопрос, вдруг почувствовав себя этаким психотерапевтом, анализирующим со своим пациентом сложную бытовую ситуацию. Наверняка Тому понравилась бы такая манера ведения беседы.

– Если честно, даже не помню, что я тогда почувствовал, – не стал кривить душой Феликс. – После того, как я получил на руки результаты теста ДНК, я крепко запил. Пил, не просыхая, несколько недель кряду. Само собой, Марта не преминула прислать мне ядовитое письмецо, в котором торжествовала свою победу, но я тут же швырнул его в огонь. – Феликс подавил тяжелый вздох. – Какая запутанная история получилась. Ужасно глупо все вышло.

Какое-то время мы оба сидели молча. Я сосредоточенно переваривала все, о чем рассказал мне Феликс. Какая жалость, думала я, знать, что жизнь этого человека растрачена впустую и прожита совсем не так, как должна была быть.

– Том говорил мне, что вы были очень талантливым пианистом и композитором, – обронила я наконец.

– Почему был? Хочу, чтобы вы знали, я и сегодня являюсь таковым! Талантливым пианистом и композитором. – Впервые за все время нашего разговора Феликс по-доброму улыбнулся.

– Тогда вам должно быть стыдно за то, что вы не распорядились своим талантом как следует.

– А откуда вам, мадемуазель, известно, как именно я распорядился своим талантом? Тот инструмент, который стоит в моей хижине, он ведь для меня все: источник моих мучений и терзаний, моя любовница, мой здоровый дух, обитающий в немощном теле. Да, наверное, я из-за своего постоянного пьянства человек ненадежный в том смысле, чтобы использовать меня в качестве профессионала, но для себя-то самого я могу продолжать играть. И играю постоянно, по сей день. А чем еще, по вашему мнению, я могу заниматься днями напролет в этом забытом богом и людьми сарае? Я играю. Играю для себя… Возможно, когда-нибудь я разрешу вам послушать, как я играю, – с усмешкой добавил Феликс.

– И Тому тоже?

– Сильно сомневаюсь, чтобы он изъявил такое желание. Впрочем, я его совсем не виню. Он в этой ситуации исключительно жертва, случайно попал, так сказать, под раздачу. С одной стороны – ожесточившаяся сердцем и душой, да еще и явно ненормальная мамаша, с другой – папаша, который никогда не признавал его своим ребенком. У Тома есть все основания презирать меня.

– Феликс, а почему бы вам не рассказать ему все, что вы только что рассказали мне?

– Как же вы не понимаете, Алли? Да стоит мне сказать лишь одно плохое слово в адрес его драгоценной матушки, и он тут же хлопнет дверью. И потом, с моей стороны это было бы верхом жестокости – разрушить веру Тома, с которой он вырос, в то, что Марта в нашей с ней ситуации невинная жертва. Зачем же я стану сбрасывать ее с пьедестала, особенно сейчас, когда ее уже нет в живых? Какой в этом смысл? Какой резон? – Феликс снова вздохнул. – Ну было и было. Было и прошло.

«Этот человек мне явно симпатичен», – подумала я. Он отнюдь не законченный эгоист. Во всяком случае, чувства и переживания его близких ему не безразличны. Хотя при этом он не сильно старался добиться расположения Тома.

– А сейчас я спрошу вас вот о чем. Зачем вы все это рассказали мне? Или хотите, чтобы я, в свою очередь, рассказала вашу историю Тому?

Какое-то время Феликс молча разглядывал меня, потом взял со стола стакан с виски и осушил его до дна.

– Нет, не поэтому.

– Тогда зачем? Чтобы тем самым сказать мне, что Том все же был прав? Что я еще один ваш ребенок, рожденный вне брака еще одной вашей жертвой, да? – Я говорила нарочито шутливым тоном, но по глазам Феликса видела, что ему еще есть что сказать мне.

– Все не так просто, Алли. Совсем не просто… Черт! Запутался вконец. Простите меня. – Он снова подхватился со своего места и побежал в бар, а через пару минут вернулся назад с очередной большой порцией виски. – Простите, но, как видите, я действительно законченный алкоголик. Между прочим, попрошу заметить, что когда я пьян, то играю гораздо лучше, чем на трезвую голову.

– Так все же, Феликс, что такое вы собирались рассказать мне еще? – насела я на него, опасаясь, что очень скоро вторая порция виски подействует на него отупляюще. Язык начнет заплетаться, мысли в голове путаться.

– Дело в том… Когда я вчера увидел вас с Томом сидящими рядом на диване, похожими, словно две горошинки из одного стручка… я вдруг подумал. Точнее, все в моей голове сложилось и стало ясным, как дважды два. Целую ночь я промучился без сна, все думал, а нужно ли мне рассказывать об этом вам. Ведь, несмотря на предвзятые мнения о моей персоне со стороны других людей, у меня тем не менее есть моральные принципы. Свой, так сказать, кодекс чести и всего того, что можно, а чего нельзя. И уж меньше всего на свете мне хочется причинить кому-то из вас двоих очередную боль. Я и так много чего напортачил в своей жизни.

– Феликс, прошу вас, скажите же мне все, что вы хотели сказать, – снова умоляюще повторила я.

– Ладно, ладно! Но еще раз предупреждаю, это такая головоломка, в которой я и сам пока не разобрался до конца… Вот!

Он сунул руку в карман и извлек оттуда старый конверт. Потом положил конверт на стол, прямо передо мной.

– Как я уже говорил вам, Алли, когда Марта родила, она сообщила мне об этом и приложила к письму фотографию.

– Да, вы говорили. Фотографию Тома.

– Да, Тома. Но она держит на руках еще одного младенца. Девочку. Получается, что Марта родила двойняшек. Хотите взглянуть на эту фотографию? И на само письмо?

– О боже! – едва слышно пробормотала я, судорожно ухватившись за край дивана и чувствуя, как все поплыло перед глазами. Я опустила голову. Феликс мгновенно подбежал, уселся рядом и стал гладить меня по спине.

– Алли, сделайте глоток виски. Вам сразу же полегчает. Надежное средство при любом душевном потрясении.

– Нет! – резким движением я отодвинула стакан в сторону. Запах виски сразу же вызвал у меня приступ тошноты. – Я не могу. Я беременна.

– Господи, что же я наделал? – возбужденно выкрикнул Феликс.

– Подайте мне, пожалуйста, воды. Меня уже чуть-чуть отпустило.

Он подал мне стакан с водой. Я сделала несколько глотков, чувствуя, что полуобморочное состояние мало-помалу проходит.

– Простите, – повинилась я перед своим собеседником. – Но сейчас мне действительно лучше. – Я взглянула на конверт, лежавший на столе, и взяла его. Потом трясущимися руками, а руки мои дрожали почти так же, как и у Феликса, я открыла конверт, извлекла из него листок бумаги и черно-белую фотографию красивой женщины. В которой я сразу же опознала мать Тома. Именно ее фотографию в рамочке я видела во Фроскехасет. Женщина убаюкивала двух младенцев.

– Можно мне прочитать само письмо?

– Оно на норвежском. Я сам прочитаю его вам.

– Да, пожалуйста.

– Ладно! Вначале, как обычно, идет адрес. Больница Святого Олафа в Трондхейме. Потом дата: 2 июня 1977 года. А дальше уже сам текст. – Феликс слегка откашлялся. – «Дорогой Феликс, думаю, я должна сообщить тебе, что родила двойню: мальчика и девочку. Первой на свет появилась девочка, тридцать первого мая, еще до наступления полуночи. Несколько часов спустя, уже на рассвете первого июня, родился мальчик. Я очень устала. Роды были тяжелыми и долгими. А потому, скорее всего, я пробуду здесь еще неделю или чуть меньше. Потому что быстро иду на поправку. Посылаю фотографию твоих деток. Если захочешь увидеть их или меня, приезжай. Мы пока еще здесь. Люблю тебя, твоя Марта». Вот, собственно, и все.

Последние слова Феликс произнес хриплым голосом. Судя по всему, он сам был на грани слез.

– Тридцать первого мая… Мой день рождения.

– Правда?

– Да.

Я скользнула взглядом по Феликсу, потом снова стала разглядывать младенцев на фотографии. Два абсолютно одинаковых комочка в одинаковых одеяльцах. Трудно даже распознать, где здесь я.

– Могу лишь предполагать, что было потом, – сказал Феликс. – Поскольку у Марты не было ни своего дома, ни мужа, она была вынуждена немедленно отдать одного из вас на усыновление.

– Но ведь потом вы повстречали ее в Бергене, куда она вернулась после родов, неужели у вас не возникло законного вопроса: а где же второй малыш? – Я почувствовала, что задыхаюсь от нехватки воздуха. – Куда подевалась я, в конце концов?

– Алли! – Феликс осторожно положил свою руку поверх моей. – Придется мне еще раз огорчить вас. Я просто подумал, что второй младенец умер. Ведь после этого Марта ни единого разу не упомянула в разговоре со мной о существовании девочки. Не сообщила она об этом и моим дедушке с бабушкой. И даже Тому ничего не сказала. Видно, воспоминания обо всем, что было связано с ее отказом от вас, были слишком болезненны, и она просто постаралась все забыть. Начисто стереть этот эпизод из своей памяти. Впрочем, я-то и общался с ней всего ничего. Несколько пустячных разговоров. Пару слов, исполненных обиды и злости.

– Но в письме… – Я в некоторой растерянности наморщила лоб. – Такое впечатление, что Марта всерьез рассчитывала на то, что вы будете вместе.

– Возможно. Подумала, что увижу фотографию своих отпрысков и тут же расчувствуюсь… Стану другим человеком. Дескать, с появлением на свет детишек, твоих детишек, у тебя нет иного выбора, кроме как возложить на себя бремя всей ответственности за них.

– А вы ей ответили?

– Нет, Алли. Простите меня, но я ей не ответил.

Я почувствовала, как у меня стучит в висках. Такое ощущение, что мозг сейчас взорвется от переизбытка полученной информации, а сердце разорвется от противоречивых переживаний, захлестнувших меня. Пока я не знала, что Феликс, судя по всему, мой родной отец, я могла мыслить рационально и с пониманием выслушала его рассказ о прошлом. Но сейчас ситуация кардинально изменилась, и я растерянно соображала, а как, собственно, мне реагировать на этого человека сейчас.

– Возможно, это и не я вовсе. Ведь никаких стопроцентных доказательств у нас нет, – пробормотала я в некотором замешательстве, отчаянно хватаясь, как за соломинку, за эту спонтанно возникшую версию.

– Вы правы. Но если посмотреть на вас с Томом, если вспомнить о ваших днях рождения, наконец, о том, что ваш приемный отец отослал вас именно на поиски Халворсенов, то скажу так: а какие еще доказательства вам нужны? Впрочем, – мягко добавил он, – сегодня так легко докопаться до любой правды. Знаю это по собственному опыту. Тест ДНК мгновенно подтвердит либо опровергнет наше родство. Если хотите, я с радостью помогу вам в этом, Алли.

Я откинула голову на спинку дивана, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. В самом деле, какие мне еще нужны подтверждения? Все и так ясно как божий день. Правильно сказал Феликс. Все сходится. Но, помимо всех тех фактов, которые он перечислил, есть еще кое-что. Ведь с самой первой встречи с Томом я инстинктивно почувствовала в нем родственную душу. Такое ощущение, будто я знала его всю свою жизнь. Вот уж и правда, мы с ним действительно как две горошины из одного стручка. Недаром мы столько раз за последние дни синхронно озвучивали одни и те же мысли, которые одновременно приходили нам в головы, а потом сами же смеялись над собой. У меня даже голова закружилась от переизбытка чувств при мысли о том, что теперь у меня есть брат-близнец. Но одновременно я почувствовала и горечь, вспомнив, что родная мать была вынуждена выбирать, какого младенца ей оставить у себя, а кого отдать в чужую семью. И в чужую семью она отдала меня.

– Понимаю, Алли, о чем вы сейчас думаете. И мне очень жаль, поверьте, – вмешался в ход моих мыслей Феликс, словно прочитав их. – Если это хоть как-то поможет вам, то знайте. Когда Марта впервые сообщила мне о своей беременности, она еще тогда сказала, что не сомневается в том, что у нее будет мальчик. И что она сама очень хотела бы иметь сына. Наверное, и свой окончательный выбор она сделала именно по гендерному принципу. И никак иначе.

– Спасибо за слова поддержки, но прямо сейчас мне от этого не легче.

– Понятное дело, – тяжело вздохнул Феликс. – Но что я еще могу сказать?

– Ничего. Пока ничего. Но все равно спасибо за то, что согласились поделиться со мной своей информацией. Можно я на какое-то время оставлю письмо и фотографию у себя? Обещаю, я обязательно все верну.

– Конечно, конечно.

– А сейчас простите меня, но я хочу немного прогуляться по свежему воздуху. Одна, – многозначительно добавила я, поднимаясь со своего места.

– Понимаю. И еще раз простите меня за то, что я поведал вам эту давнюю историю. Я бы ни за что так не поступил, если бы знал, что вы беременны. В таком состоянии ведь все воспринимается гораздо эмоциональнее и острее.

– Напротив, Феликс, мне сейчас стало гораздо лучше. И спасибо вам за то, что вы были предельно честны в разговоре со мной.

Я вышла из комнаты, потом на улицу. Колючий, солоноватый воздух приятно бодрил. Я быстрым шагом направилась вдоль набережной. На пришвартованных в порту судах кипела работа: грузы разгружались и загружались. Я приблизилась к одной из швартовых тумб и уселась на ее твердую холодную поверхность. Было ветрено, ветер разметал мои волосы, часть упала на лицо. Я собрала волосы в один пук и перевязала их лентой для волос, которую всегда ношу с собой.

Итак, сейчас я знаю все. Некая женщина по имени Марта зачала меня в Бергене от мужчины, которого звали Феликс, потом родила и почти сразу же отдала в чужие руки. Разум услужливо подсказывал, что я сама во всем виновата. Не стала бы копаться в своей родословной, ничего бы не узнала. Но обида, что Марта предпочла избавиться именно от меня, прожигала меня насквозь.

А хотела бы я оказаться на месте Тома? Поменяться с ним ролями?

Не знаю, не знаю…

Но одно сейчас я знала точно: с самого первого дня моего появления на свет рядом со мной всегда существовала некая параллельная реальность, и она, эта реальность, при определенных обстоятельствах могла бы легко стать моей судьбой. И вот эти две реальности наконец соприкоснулись друг с другом, столкнулись и даже сошлись воедино, а я сейчас мечусь между ними, и меня при этом раскачивает из стороны в сторону.

– Марта. Моя мать, – громко произнесла я. Интересно, я тоже стала бы называть ее Ма, как и Марину, учитывая сходство их имен? Иронично усмехнулась этому странному совпадению. Какое-то время бездумно разглядывала чаек, парящих на ветру. Потом начала думать о той жизни, которая зреет внутри меня. Представить себе не могла, что со мной может случиться такое…

Несмотря на то что прошло чуть более суток с того момента, как я узнала о своей беременности, и вопреки тому, что я никогда ранее не задумывалась всерьез о проблемах материнства, природные инстинкты уже одержали во мне верх. И я уже любила это еще не родившееся дитя всеми фибрами своей души.

– Как же ты смогла отдать меня? – с яростью выкрикнула я, глядя на воду. – Как ты только могла? – повторила я со всхлипом. Слезы градом покатились из моих глаз, но порывистый ветер мгновенно относил их прочь, попутно высушивая лицо.

Мне никогда не узнать истинные мотивы Марты. Не услышать ее версию всего того, что случилось тогда, тридцать лет назад. Я никогда не узнаю, как сильно страдала эта женщина, отдавая меня в чужие руки, как прощалась со мной в последний раз. Как потом вдвое крепче прижимала к себе и лелеяла своего ненаглядного Тома, отдавая ему всю материнскую любовь.

Мысли мои понеслись вскачь, словно табун диких лошадей. Я поднялась с тумбы и начала быстрым шагом расхаживать по набережной. Волны с шумом набегали одна на одну и яростно обрушивались на берег, который сдерживал их натиск. Вот так же и мысли в моей голове, подобно этим волнам, крушили друг друга, зеркально повторяя всю степень моего отчаяния.

Как же мне больно сейчас. Чертовски больно!

«И что же я нашла в итоге, отправившись в это путешествие? – спросила я себя. – Боль и только боль?»

«Алли, перестань быть эгоисткой, – укоризненно попеняла я самой себе. – А Том? Разве этого мало? У тебя теперь есть брат-близнец».

«Да. А Том? Ты забыла про него?»

Постепенно я стала успокаиваться и приводить свои мысли в относительный порядок, стараясь размышлять в позитивном ключе. Как же много совпадений в моих поисках с тем, что было у моей старшей сестры Майи. Майя тоже отправилась на поиски своего прошлого, а встретила любовь. Такую же любовь нашла и я, правда, моя любовь несколько иного рода, но все же. Еще вчера вечером, укладываясь в постель, я всей душой сострадала Тому, пережившему такое трудное детство. Потом попыталась разобраться в том, почему меня так тянет к этому человеку. Уж не влюбилась ли я, испугалась я в какой-то момент. И действительно ведь влюбилась, но совсем не так, как в Тео. А сейчас, когда я знаю, что Том – мой брат-близнец, мои чувства к нему не только вполне естественны, но и легко объяснимы.

Я приехала в Норвегию, только что потеряв двух самых близких мне людей. И все же… радость обретения Тома, размышляла я уныло, медленно шагая вдоль залива в обратном направлении, к отелю, никак не компенсировала ту боль, которую я испытала, узнав о своем прошлом.

В гостиницу я возвратилась безмерно уставшей. Сразу же поднялась к себе в номер, потом позвонила на ресепшн и попросила дежурную заблокировать мой телефон. После чего рухнула в кровать и тут же отключилась, погрузившись в глубокий сон без каких-либо сновидений.

Когда я проснулась, было уже темно. Я глянула на часы: почти девять вечера. То есть я проспала несколько часов. Я сбросила с себя одеяло и пошла в ванную. Ополоснула лицо холодной водой. И, стоя возле крана, снова вспомнила все то, о чем мне рассказывал Феликс. Но прежде чем погрузиться в повторное перебирание всех подробностей этой истории, я вдруг почувствовала, что умираю от голода. Быстро натянула на себя джинсы и футболку и поспешила вниз, чтобы поужинать в ресторане.

В вестибюле я, к своему немалому удивлению, обнаружила Тома, устроившегося на одном из диванов. При виде меня он тут же подскочил с места с самым озабоченным выражением лица.

– Алли, с тобой все в порядке? Я звонил тебе несколько раз, но твой номер был заблокирован.

– Да… Я сама попросила. Но почему ты здесь? Мы вроде не договаривались с тобой о встрече?

– Не договаривались, это правда. Но где-то ближе к обеду ко мне в дом неожиданно ввалился Феликс. Он был на грани истерики. Честное слово, Алли, он рыдал, как дитя. Я впустил его в дом, налил виски, чтобы он немного пришел в себя, и попросил объяснить, что стряслось. На что он сказал, что сообщил тебе кое-что из того, чего никак нельзя было говорить. Ни в коем случае! И что он этого бы никогда и не сделал, если бы знал, что ты беременна. Он очень испугался, увидев, как ты потрясена его рассказом. Сказал, что ты отправилась прогуляться вдоль бухты.

– Но, как видишь, Том, со мной все в порядке. Я жива-здорова и не бросилась в бушующие морские волны. Не возражаешь, если мы продолжим наш разговор в ресторане? Умираю, хочу есть.

– Конечно. Тем более аппетит – это хороший признак, – вполне искренне обрадовался Том, и мы вместе направились в ресторан. Нашли подходящий столик и уселись. – А дальше Феликс поведал мне всю историю.

Я взяла в руки карту с меню и глянула поверх нее на брата.

– И?

– Я тоже испытал самый настоящий шок, как и ты. Однако, представь себе, Феликс был в таком ужасном состоянии, что мне пришлось утешать его. Я даже почувствовал к нему жалость… Впервые в жизни.

Я подозвала официантку и попросила ее немедленно принести нам немного хлеба, а также заказала себе стейк с жареным картофелем.

– А что будешь ты? – спросила я у Тома.

– То же, что и ты. И, пожалуйста, пиво, – обратился он к официантке.

– То есть ты хочешь сказать, что Феликс, рассказывая свою историю, не утаил от тебя и всей правды о Марте на момент первой с ней встречи?

– Да. Другой вопрос – поверил ли я ему.

– Зато я поверила ему полностью. И потом, не забывай, я ведь на всю эту историю все еще продолжаю смотреть глазами постороннего человека, каковым я, собственно, и была пару дней тому назад. Что отнюдь не оправдывает Феликса за содеянное. Точнее, за то, чего он не сделал, – поспешно добавила я, опасаясь, что Том может подумать, будто я встала на сторону Феликса и пытаюсь защищать его. – В любом случае это многое объясняет в его поведении. Он в то время чувствовал, что им попросту манипулируют все кому не лень.

– Боюсь, я еще не могу пока полностью доверять ему. Или тем более простить его. Но, во всяком случае, сегодня я увидел на его лице хоть какие-то признаки раскаяния. Впрочем, хватит рассуждать о моих чувствах. Как ты? Тебе ведь действительно пришлось пережить самый настоящий шок. Мне искренне жаль, Алли, что все так получилось. У меня такое чувство, что я должен повиниться перед тобой за то, что из нас двоих мать выбрала именно меня.

– Не говори глупостей, Том. Нам ведь никогда не узнать, каковы были истинные причины того, что она поступила именно так, а не иначе. Да, не скрою, пока мне больно думать об этом, но что сделано, то сделано. Знаешь, чтобы окончательно успокоиться, хочу взглянуть на ту больницу, в которой Марта родила нас. Наверняка там сохранились записи о нашем появлении на свет. Вполне возможно, и некоторые подробности того, как меня потом удочерил Па Солт. И еще, если ты не возражаешь, давай оба пройдем тест ДНК.

– Конечно, не возражаю. Хотя, если честно, Алли, то я и так ни секунды не сомневаюсь в нашем родстве. А ты?

– И я тоже, – согласилась с ним я. Подали хлеб. Я немедленно отломила кусочек и жадно запихала его себе в рот.

– Что ж, несмотря на все твои переживания, аппетит, судя по всему, к тебе вернулся. Наверное, Алли, пока еще рано нам с тобой искать положительное во всем том, что с нами случилось, но, кажется, я только что осознал, что в скором будущем стану дядей. И знаешь, я уже счастлив от одной этой мысли.

– Искать хорошее и видеть во всем происходящем позитивную сторону можно и нужно всегда. И никогда не рано, Том. Вот, к примеру, возьми меня. До своей поездки в Норвегию я чувствовала себя такой потерянной, такой одинокой… А получается, что здесь я отыскала свою новую семью. Правда, мой родной отец – увы! – спившийся нечестивец. Но это так, к слову.

Том протянул ко мне ладонь, и я смущенно взяла его за руку.

– Привет, сестричка!

– Привет, братик.

Какое-то время мы сидели молча, не разжимая рук, переполненные самыми разными эмоциями. А в сущности, что такого? Просто наконец две половинки соединились в одно целое. Вот так все просто.

– Как странно… – начали мы с ним одновременно и тут же расхохотались собственной синхронности.

– Говори первой, Алли. Ты ведь у нас старшенькая.

– Подумать только! Я – старшая сестра. А вот в своей семье я всегда была на вторых ролях. Старшей у нас была Майя. Что ж, постараюсь наверстать упущенное и в полной мере воспользоваться всеми преимуществами своей первородности, – пошутила я.

– А я охотно соглашаюсь на роль второй скрипки, – миролюбиво сказал Том. – Но мы с тобой оба в один голос сказали «как странно». Что именно странно?

– Знаешь, я уже успела забыть, о чем именно собиралась тебе сказать. К тому же за последние дни случилось столько всего странного, – ответила я, когда нам подали ужин.

– Еще бы! И не говори, сестра! – Том поднял свой бокал с пивом и чокнулся с моим стаканом воды. – Что ж, за нас с тобой. За брата и сестру, встретившихся через тридцать лет после рождения. Знаешь, что для меня странно?

– Что?

– Я ведь больше не единственный ребенок в семье.

– Это правда. А знаешь, что странно для меня?

– Что?

– Что у шести сестер появился наконец брат.