Глава 10

Четвертый день суда

К 10.30 утра все присяжные собрались и были готовы приступить к работе. Приоткрылась дверь, и в ней появилось лицо женщины-пристава.

– Небольшая задержка, – сообщила она. – Судья должна выслушать срочное прошение о том, чтобы отпустить человека на поруки. Много времени это не отнимет.

Пристав исчезла до того, как кто-либо из присяжных успел уточнить, сколько времени может занять эта процедура. К тому моменту все поняли, что в суде время идет по-другому, а выражение «много времени это не отнимет» может означать от десяти минут до нескольких часов. Ожидание было частью процесса; оставалось только поглядывать на часы, думая о том, что происходит где-то в другом месте.

– Привет, Лотти, – сказала Джен, – ты сегодня утром ехала через мост? Я слышала по радио, что там была грандиозная пробка. Но, видимо, ты успела проскочить до нее, так как не опоздала…

– Сегодня я добиралась на автобусе. У меня машина в ремонте, но когда я переезжала мост, никакой пробки не было. В любом случае спасибо, что спросили, – пробормотала Лотти, отступая с чашкой кофе в руках. У нее не было желания вести светскую беседу ни о чем. Сидя в автобусе, она считала минуты до того, как приедет в суд, войдет в комнату присяжных и поговорит о том, что они видели вчера. Заняв место между Кэмероном и Джеком, Лотти размышляла о том, как лучше начать разговор.

– Как вы думаете, эта, ну… обвиняемая… она в предварительном заключении или под поручительством? – безадресно поинтересовался «сержант» Грегори.

– Надеюсь, что в заключении, – резко ответила Агнес Хуанг. – Пока эта женщина ходит среди нас, я не стала бы называть Бристоль безопасным городом.

Присяжные упомянули судебное разбирательство, и Лотти почувствовала, что у нее появилась возможность вставить свое слово.

– Но мы же еще от ответчицы и слова не слышали, – возразила она, внутренне подготовив себя к возможной критике, а также удивляясь тому, что «льет воду на мельницу» – защищает человека, нанесшего такие ужасные увечья. Лотти полночи не спала, ломая голову над тем, что заставило такую с виду неприметную и спокойную женщину вести себя столь жестоко. Такое поведение одновременно интриговало и пугало Лотти. Единственный вывод, к которому она пришла, был тот, что если Мария Блоксхэм не сошла с ума, то должно было существовать объяснение ее действиям. А после наблюдения за ответчицей Лотти засомневалась в том, что та сумасшедшая.

– Я считаю, что нам еще рано делать о ней выводы, – заметила она тихим, почти неслышным голосом.

– Я бы точно не хотел, чтобы эта женщина жила рядом со мной и моей сестрой, – заметил Сэмюэль Лоури.

– Уверен, что ваши собаки обязательно вас защитят, – пробурчал Кэмерон в раскрытую перед ним газету. Он произнес этот комментарий достаточно тихо, и услышали его только сидевшие с ним рядом Лотти и Джек. Кэмерон получил за это легкий пинок в ногу от Лотти.

– Мы даже представить себе не можем, на что способны некоторые люди, – заметил одетый в футболку Гарт Финучин, напрягая свои татуированные руки. Лотти благодарила Бога за то, что не сидит в этот день рядом с ним. При такой температуре перестает действовать даже самый дорогой дезодорант.

– На что мы все способны, – вставил свои три копейки Джек, и Лотти улыбнулась ему. Сегодня он был одет как самый обычный студент – рваные джинсы и майка с политическим лозунгом, который Лотти где-то видела, но не очень понимала, к чему он призывает.

Джек произнес свои слова спокойным и мягким тоном, однако его реплика вызвала у присяжных бурную реакцию.

– Ну, уж извините. Я, конечно, уже не в том возрасте, но скажу вам, что точно не способна на такое насилие. Я считаю, что от людей стоит ожидать лучшего поведения, чем то, что мы наблюдали вчера, – произнесла Табита.

– Как вы думаете, если б жизнь приперла вас к стенке, вы смогли бы сделать что-то более драматичное, чем игра в крокет и варка варенья? – вежливо спросил Кэмерон, ни на сантиметр не опуская поднятую перед лицом газету.

– Ну, это уже неприлично, – вступился за даму Грегори. – Не надо делать из Табиты стереотип пенсионерки. Между прочим, я не припомню, чтобы вы, в отличие от нее, выдвигали свою кандидатуру на пост старшины присяжных.

– Не стоит представлять, что мы имеем дело с преступницей из какого-нибудь криминального сериала, который показывали по Би-би-си в семидесятые годы, только потому, что вчера вы видели нанесенные ответчицей раны, а перед фамилией пострадавшего есть звание «доктор». Мне кажется, что нам всем пока стоит держать свое мнение при себе, – ответил Кэмерон.

После этой фразы все молчали добрых двадцать секунд, и в комнате слышались только звуки поднимаемых кружек и тихое тыканье пальцев в сенсорные экраны.

Кэмерон поднял газету перед собой еще на несколько сантиметров выше. Лотти решила, что он читает спортивный раздел. Вдруг она спохватилась. Это было очередное предположение. И, казалось, весь мир полон этих предположений. «Мы делаем их слишком много», – подумала она. Кэмерон тем временем был совершенно спокоен и не реагировал на недовольство окружающих. У него было свое собственное мнение, отличающееся от мнения большинства, которое он открыто высказывал. Лотти так хотелось быть похожей на него в этом смысле… Она с удовольствием обсудила бы с ним то, что произошло вчера, что могло бы помочь ей понять, почему Мария нанесла своему мужу такие травмы. Ей очень хотелось спросить Кэмерона, чего тот добивается: борется за свое право иметь непредвзятое мнение или делает все в пику Табите.

Лотти разрывалась. Она отчаянно хотела говорить об этом деле, но предупреждение судьи висело над ней дамокловым мечом. Когда вчера вечером Зэйн спросил ее, как проходит суд, она объяснила, что ей запрещено обсуждать с членами семьи то, что она видела и слышала в судебном зале. Муж ответил, что Лотти воспринимает все слишком серьезно.

– Ладно, – ответила она, вынимая из карманов сына собранные им камешки и палочки, – разбирательство касается нападения на человека.

– Не вижу в этом ничего секретного, – заметил муж. – По мне, все это напоминает обычный пятничный вечер в Бристоле. Не обошлось без алкоголя и наркотиков?

– Больше я ничего не могу сказать, – ответила Лотти, мечтая рассказать мужу о том, как ей было не по себе, когда доктора Блоксхэма вкатили на инвалидной коляске в зал суда. Ей хотелось объяснить мужу, как она ненавидела себя за то, что во многом оценивала ситуацию точно так же, как «королева» Табита, Агнес Хуанг и «обычная домохозяйка» Дженнифер. Как женщина могла быть такой жестокой?

«Стереотип на стереотипе сидит и стереотипом погоняет, – думала Лотти. – Какая разница, что это ужасное преступление совершила женщина, а не мужчина? Однако как ни крути, а разница все-таки была. То, что преступление совершила женщина, меняло общепринятое архаичное восприятие ситуации во многих деталях, до смешного мелких. Зэйну было бы сложно все это понять. И как я могла все это объяснить ему, если сама ничего не понимала…»

* * *

Наконец присяжных позвали в зал суда. Тишина была такой жуткой, словно призрак инвалидной коляски Эдварда Блоксхэма все еще стоял у них перед глазами. Лотти окинула взглядом сидевших в два ряда присяжных, заметила, что никто из них не смотрит на Марию Блоксхэм, и подумала: после того, что они видели вчера, было бы гораздо проще, если б обвиняемой вообще здесь не было. Складывалось ощущение, что присутствие Марии создает угнетающую атмосферу.

В это утро Имоджин Паскал оделась в светло-серый костюм в темную полоску и сменила очки на линзы, отчего стала выглядеть гораздо мягче и привлекательнее.

– Ваша честь, – произнесла обвинитель, – сегодняшнее заседание я хотела бы начать с просмотра фрагмента видеоблога.

Она сделала отмашку приставу, стоявшему рядом с ноутбуком, подключенным к большому плазменному экрану, но тут поднялся Джеймс Ньюэлл.

– Ваша честь, защита не понимает, какое отношение этот материал может иметь к рассматриваемому делу, – произнес он и снова сел.

– Мисс Паскал, – сказала судья, сдвигая очки к кончику носа и глядя поверх них на прокурора, – не могли бы вы пояснить, что конкретно мы должны увидеть, а также объяснить связь этого материала с обвинением в покушении на убийство?

– Конечно, – ответила мисс Паскал. – Материал этого видеоблога не имеет прямого отношения к обстоятельствам рассматриваемого дела, поэтому я включу лишь небольшой отрывок. Цель просмотра заключается в том, чтобы продемонстрировать присяжным, каким был доктор Блоксхэм до полученных травм, и дать им возможность сравнить это с тем, что они увидели вчера. Данный материал поможет составить более реалистичный портрет личности пострадавшего, учитывая, что защита предоставит свое ви́дение. Но если защита обязуется в будущем не выставлять в негативном свете личность и характер доктора Блоксхэма, я готова отказаться от демонстрации видеоотрывка. – Имоджин Паскал подняла брови в сторону Джеймса Ньюэлла.

Адвокат Марии ее выпад проигнорировал.

– Я правильно понимаю утверждение обвинения о том, что человек, любящий природу, не может жестоко и грубо относиться к своей жене? Это просто смешно, – заявил он.

– Защищать клиента без подкрепляющих и подтверждающих доказательств – вот это действительно смешно, – парировала Имоджин Паскал.

– Позвольте напомнить вам, что находящиеся в зале присяжные не обязаны слушать ваши пререкания, поэтому воздержитесь от излишних комментариев. По поводу видеоматериала, мисс Паскал: чем он будет короче, тем лучше, и впредь ваши выступления должны быть только по сути дела, – приказала судья.

Обвинитель снова кивнула приставу, который нажал кнопку. Экран запестрел пикселями, после чего на нем крупным планом возникло улыбающееся мужское лицо.

«А сейчас, в мое любимое время года, я приготовил вам редкий подарок», – произнес с экрана доктор Эдвард Блоксхэм, словно из другой, давно ушедшей эпохи. Он наклонился, достал тряпочку, развернул ее, и в кадре появилось маленькое пищащее существо. Животное понюхало руки доктора и повернуло голову.

Это был маленький ежик, и по залу пронесся вздох умиления. Доктор Блоксхэм дал малышу кусочек какой-то вкуснятины, которую тот тут же принялся грызть.

«В Англии из-за бесконечных строек исчезают леса и луга, что ставит под угрозу места обитания таких существ. Детенышей рождается все меньше, а все большее количество взрослых особей погибает, оставляя малюток сиротами. Следующее поколение англичан будет гораздо реже видеть этих милых и застенчивых животных. Мы во что бы то ни стало должны сохранить ареалы, где ежи смогут жить и размножаться». Доктор вернул малыша в коробку, а затем сел, чтобы продолжить эфир, но запись выключили, и экран снова стал темным.

– Это отрывок из видеоблога доктора Блоксхэма, выложенный в Сеть за пять дней до этого ужасного происшествия. А сейчас обвинение вызывает для дачи показаний специалиста судебной экспертизы доктора Гиббса.

Пристав вышел из зала, чтобы пригласить свидетеля.

Лотти сделала глубокий выдох. Изменения, которые произошли с доктором Блоксхэмом, были настолько жуткими, что, казалось, это видео могло с успехом быть послано из могилы. Пострадавшему уже не суждено держать в руках ежа и страстно высказывать свои мысли в видеоблоге. Вероятно, он даже не сможет понять решение суда, в котором его жизнь играла главную роль. Все было разрушено так быстро… Лотти бесконечно размышляла над тем, что заставило миссис Блоксхэм нанести мужу такой страшный удар. Были ли это страх, гнев, ненависть или какие-то другие сложные чувства, заставившие ее поднять ножку стула? Ревность, жадность или разочарование?

Лотти стало невообразимо грустно. Если вчера она ощутила шок от увиденных травм, то сегодня ее охватили чувства грусти и потери. Она увидела улыбающееся лицо Эдварда Блоксхэма, услышала, как он говорит, и теперь воспринимала его как человека, а не просто пострадавшего или безмолвного пациента больницы. Ей было страшно тоскливо от того, что этот интересный и страстный человек завис где-то между жизнью и смертью. Внезапно Лотти ощутила, что на присяжных упал просто неподъемный груз ответственности. Они должны были не только принять решение, но и разворошить все грязное белье семьи Блоксхэм.

– Умно́, – пробормотал сидевший рядом с Лотти Кэмерон.

Она повернулась к нему, намереваясь спросить, что именно он имеет в виду: самого Блоксхэма, его видеоблог или что-то другое. Но прежде чем она успела произнести хоть слово, дверь зала суда открылась и к трибуне подошла женщина.

Доктор Гиббс принесла клятву, после чего назвала свою профессию и сообщила, что по долгу службы осматривала как рану доктора Блоксхэма, так и само место преступления. Кроме этого, она давала заключение по вещественным доказательствам, а также проводила анализ ДНК крови с места преступления. Лотти подумала, что не хотела бы работать в сфере судебной экспертизы.

Потом доктор Гиббс достала завернутый в пластик предмет и положила его для всеобщего обозрения рядом с собой на край трибуны. Имоджин Паскал приступила к допросу.

– Что травма Эдварда Блоксхэма говорит вам об этом нападении, доктор Гиббс?

– Самая примечательная особенность раны в том, что череп не только пробит: стальной болт в ножке стула проник глубоко в мозг и уничтожил часть мозговой ткани. Удар был нанесен с силой, достаточной для того, чтобы лишить человека жизни. Доктор Блоксхэм остался в живых лишь потому, что поврежденная часть мозга не отвечает за основные функции, способствующие поддержанию жизни.

– Какие выводы можно сделать по поводу нанесенного удара? – спросила мисс Паскал.

– Удар пришелся на верхнюю часть головы. Доктор Блоксхэм приблизительно одного роста с ответчицей, поэтому последняя, скорее всего, высоко подняла ножку стула над головой, чтобы удар получился более сильным. В результате мы имеем не только перелом черепа, но ослабление кожи и повреждение мышечной и нервной ткани, что привело к изменению черт лица, которые как бы просели.

Лотти подумала, что сейчас ей станет дурно.

– Есть ли какие-либо доказательства того, что обвиняемая не хотела наносить такой сильный удар, а пыталась, например, лишить мистера Блоксхэма сознания, после чего могла бы сбежать из дома? – спросила Имоджин Паскал.

– Я так не думаю, – ответила Гиббс. – Удар был очень серьезным. В этом смысле надо учитывать угол удара по затылку. Если вы посмотрите на фотографию номер три… – Доктор Гиббс открыла лежащую перед ней папку с фотографиями. Лотти наклонилась вперед и открыла свою. Ее замутило, когда она увидела цветные и яркие фотографии раны крупным планом. Лотти еле сдержалась, чтобы не захлопнуть папку и не отбросить ее, как ядовитую змею. – На этом снимке вы видите рану на затылке. Она смещена чуть влево от центра черепа. Четко видно углубление треугольной формы, оставшееся после удара болтом. Расположение раны свидетельствует о том, что доктор Блоксхэм не видел периферийным зрением поднятую за его спиной ножку стула; следовательно, мы можем сделать вывод о том, что он не был в состоянии защитить себя. Кроме этого, у нас имеются основания утверждать, что непосредственно перед нападением пострадавший не слышал звуков, которые могли бы предупредить его об опасности. Если б он эти звуки услышал, то начал бы поворачивать голову, что не позволило бы нанести удар по центру.

– Вы принесли с собой орудие? – спросила мисс Паскал.

– Да, – ответила доктор Гиббс. – Отпечатки пальцев ответчицы найдены на нижней части, а также на окровавленной части ножки. Судя по ним, во время нанесения удара обвиняемая держала ножку обеими руками. Также были обнаружены отпечатки пальцев другого человека, но, учитывая то, что этой части предмета мебели уже более тридцати лет, можно предположить, что к ножке прикасались и другие люди.

Ножке стула присвоили номер, после чего передали сперва для осмотра защитнику, а потом и присяжным. Первой орудие нападения взяла в руки Табита. Она внимательно осмотрела ножку со всех сторон, сняла очки, снова осмотрела и сделала несколько пометок в своем блокноте. К тому времени, когда ножка стула дошла до Лотти, пластик был уже изрядно заляпан потными ладонями. Она брезгливо взяла улику кончиками пальцев. В пакете виднелись следы высохшей крови, которая отстала от дерева и лежала темной пылью на дне. Лотти с замиранием сердца обнаружила, что вокруг болта все еще намотаны волосы пострадавшего. Края болта были острыми, и казалось очевидным, что при ударе по голове таким предметом последствия будут самыми неприятными. Тут даже не имело значения, осознанно или неосознанно наносили удар. Лотти передала пакет сидящей за ней Агнес Хуанг, которая крепко взялась за ножку обеими руками, подняла их и завела за голову, словно готовясь ударить. Лотти обратила внимание, как напряглись мускулы на руках Агнес, когда та держала орудие над головой. Ножка была сделана из настоящего тяжелого дерева, а не из ДСП или легких современных материалов. «Если поднимаешь такое, чтобы кого-то ударить, – подумала Лотти, – значит, хочешь нанести человеку серьезные увечья».

Имоджин Паскал села на место, а к свидетелю подошел Ньюэлл.

– Доктор Гиббс, – начал он, – сила удара может объясняться целом рядом факторов, оценить которые вы не в состоянии. Вы согласны со мной?

– Я не очень понимаю, о чем вы, – ответила доктор.

– Я имею в виду то, что сила удара могла зависеть от ненависти, страха или ряда других чувств, – уточнил Ньюэлл.

– Я не припоминаю, чтобы упоминала о каких-либо чувствах, – сказала доктор Гиббс.

– Нет, но вы заявили, что удар был нанесен в то время, когда доктор Блоксхэм стоял к нападавшему спиной, что можно расценить как совершенно неспровоцированную атаку. Я считаю, что такая точка зрения является упрощенной. Вывод, который можно сделать из ваших слов, сводится к тому, что нападение является одиночным и не имеющим прецедентов событием, а также что человек защищает себя только в то время, когда на него нападают, – произнес Ньюэлл.

– Да, именно так я и понимаю эту ситуацию, – ответила доктор Гиббс.

– Такое видение событий полностью исключает возможность того, что удар был нанесен с целью предотвращения какого-либо последующего события или возможности того, что нападавший мог в будущем пострадать, – заметил Ньюэлл.

– Мой уважаемый коллега просит свидетеля сделать предположение, – возразила Имоджин Паскал.

– Я изучаю альтернативные варианты развития событий, – объяснил Ньюэлл. – Продолжим. Доктор Гиббс, можем ли мы согласиться с тем, что наибольший ущерб был нанесен металлической частью ножки? – спросил он.

– Именно железная часть ножки размозжила череп и создала открытую рану. Если б не это, то в черепе была бы трещина, – ответила Гиббс.

– Если миссис Блоксхэм нанесла удар с такой огромной силой, то ей было сложно контролировать, какая именно часть ножки придется на череп. Орудие могло легко повернуться в руках при поднятии и замахе. Верно?

– Такая возможность существует.

Лотти увидела, как сидевшая в другом конце зала в стеклянном боксе Мария Блоксхэм зашевелилась. Она заерзала, нахмурилась и слегка кивнула головой. Лотти подумала, что Мария вспомнила момент, когда ударила мужа по голове, и, возможно, только сейчас окончательно осознала, что сделала.

– Таким образом, вполне возможно, что Мария Блоксхэм не собиралась причинять пострадавшему столь значительный ущерб, – закончил свою мысль Ньюэлл.

– Да. Но я не могу судить о том, что было у обвиняемой в голове. Я занимаюсь не домыслами, а исключительно фактами, – закончила доктор Гиббс, после чего ей разрешили идти.

– Половина первого, – произнесла судья, – а это значит, что я объявляю перерыв на обед.

– Он не любил ежей, – раздался голос из дальнего конца зала.

Ее честь судья Дауни нахмурилась. Присяжные и публика повернули головы в сторону голоса.

– Простите, кто-то что-то сказал? – спросила судья.

– Он говорил, что ежи – это вшивые паразиты, – чуть громче произнесла Мария Блоксхэм. Лотти увидела, как ответчица нетвердо встала на ноги и прислонила ладонь одной руки к стеклу.

– Миссис Блоксхэм, вам предоставится возможность высказать свое мнение. А пока я прошу вас занять свое место, – предупредила судья.

– Но это ложь, – еще громче произнесла Мария.

Лотти удивилась тому, что эта женщина, которая ранее вела себя совершенно апатично, вдруг проявляет такую настойчивость.

– Мистер Ньюэлл, – сказала судья, – пожалуйста, успокойте своего клиента, иначе я прикажу, чтобы ее увели в камеру.

Адвокат повернулся и жестом руки показал Марии, что та должна сесть.

– Я однажды принесла домой раненого ежа… – начала она.

– Достаточно, миссис Блоксхэм, – повысила голос судья. – Немедленно сядьте, или вас выведут.

Полицейские взяли ответчицу за руки и начали усаживать на место.

– Ваша честь, – обратился Ньюэлл к судье, – попросите присяжных удалиться. Я хотел бы поговорить с моим клиентом.

– Думаю, что это просто необходимо, мистер Ньюэлл, – резко ответила судья. – Я больше не собираюсь терпеть такое недостойное поведение в зале суда.

Она встала и вышла через дверь, расположенную позади своего кресла.

* * *

Присяжные вернулись в свою комнату. Все были задумчивыми и молчаливыми. Когда Лотти вошла в комнату, Грегори, Табита, Агнес и Сэмюэль уже сбились в группу. Никто, как обычно, не рвался за кофе или чаем. Лотти достала из сумки мобильный телефон и направилась в туалет. Пока телефон оживал, она стояла и смотрела на свое отражение в зеркале. Прикоснулась к вертикальным морщинкам между бровей, вспоминая, как хмурилась Мария Блоксхэм, когда высказывалась по поводу того, как ее муж относился к ежам. Она была очень настойчива. Лотти удивило, что никто не захотел ее слушать. Когда полицейский оттащил Марию, на стекле остался отчетливый отпечаток ее потной ладони. В зале суда было действительно невыносимо жарко, а внутри стеклянного бокса, наверное, еще хуже.

Тем не менее Лотти думала о том, что потливость ответчицы не была вызвана высокой температурой воздуха. Она приложила ладонь к зеркалу и некоторое время подержала ее. На стекле остались только еле заметные отпечатки кончиков ее пальцев. Отпечаток Марии был совсем другим. Лотти видела, что та изо всех сил прижала ладонь с растопыренными пальцами к стеклу так, что побелели пальцы. Совершенно очевидно, что Мария была в бешенстве, решила Лотти. У нее явно нервный срыв, который она не смогла сдержать, точно так же, как не могла симулировать обильное потовыделение на ладонях. Был ли это гнев, свидетельствующий о взрывном характере, или страшное разочарование, когда она увидела, как ее муж дурачит всех в зале суда?

«Я не должна делать преждевременных выводов», – напомнила себе Лотти. Пока для этого еще слишком рано. Сложно понять причину того, почему Мария так реагировала, почему хмурилась, настаивала и сильно потела, но было совершенно очевидно, что ее реакция была настоящей, а не наигранной.

Оживший телефон несколько раз вздрогнул, запоздало принимая эсэмэску. Лотти довольно долго пробыла в зале суда и пропустила несколько сообщений от Зэйна, у которого на вечер было запланировано важное мероприятие. Наверняка муж с нетерпением ждал ее ответа.

Заеду вечером домой, чтобы одеться для ужина. Ты забрала из химчистки пиджак моего смокинга?

Мать просит подкинуть ей идею подарка на д/р Дэниела. Можешь найти что-нибудь и отправить ссылки?

Запиши меня к зубному. Спс.

Ну, конечно, она забрала из химчистки пиджак от его смокинга. Ему точно не до этого. Это зона ее ответственности. Но вот почему он сам не в состоянии записаться на прием к зубному врачу? Видимо, ему проще, чтобы это за него сделала она. До дня рождения Дэниела оставалось еще два месяца, но ее свекровь будет ждать ответа уже сегодня. Лучше не спорить с мужем, а сделать так, как он просит. Просто еще пара дополнительных заданий в ее список.

Неделей раньше Лотти даже не задумалась бы над его просьбой, но сейчас, приподнимая тяжелые пряди волос, чтобы проветрить кожу головы, она никак не могла понять, почему эта просьба мужа ее немного раздражает. Может быть, потому, что сейчас она занята важным делом, чувствует себя, наконец, частью чего-то большого. Возможно, она поняла, что может быть полезна не только в четырех стенах собственного дома. Раньше Лотти не ощущала беспросветной тоски от своего существования, но после того, как вошла в двери этого странного и немного страшного здания, вспомнила, как чувствует себя человек, живущий яркой и интересной жизнью. Ей казалось, что она, словно принцесса из сказки, проснулась от долгого сна…

Лотти подержала руки под струей холодной воды, вытерла их бумажным полотенцем и, сказав себе, что, скорее всего, преувеличивает и ищет глубину там, где ее нет, вернулась в комнату присяжных, чтобы попить и отвлечься.

– Да это ужас какой-то! – услышала она слова Грегори. – Просто в голове не укладывается, что с таким хорошим человеком так ужасно обошлись!

– Причем на его собственной кухне! Такое ощущение, что мы уже нигде не можем чувствовать себя в полной безопасности! – воскликнула Табита.

– Если мой муж так меня ударил бы, я бы захотела, чтобы его приговорили к смертной казни, – согласилась Агнес Хуанг.

– Мне кажется, что не стоит делать поспешных выводов, пока мы не услышим аргументы обеих сторон, – спокойно возразил Джек, читавший потрепанную книжку Томаса Харди «Вдали от обезумевшей толпы».

– Да ладно! – возразил татуированный Гарт. – Чертовы мягкотелые студенты! О чем ты вообще можешь знать в этой жизни? Ты – маменькин сынок, который вырос и начал ходить в школу с большими детьми, где вы сидите и целыми днями обсуждаете всякие теории! Парень, тут тебе не теории, а настоящая жизнь.

– Мистер Финучин, – строго сказала Табита, – не стоит переходить на личности, хотя я, пожалуй, согласилась бы с тем, что мнение Джека, может быть, не такое зрелое, как наше. Все это исключительно вопрос жизненного опыта. Я считаю, что мы имеем полное право делать некоторые выводы из того, что услышали сегодня.

– Мы пока видели только одну сторону медали, – возразил Джек, – и я считаю, должны услышать всё до конца, прежде чем склониться к тому или иному решению.

– Мы не делаем преждевременных выводов, молодой человек, – заявил Грегори. – Все мы видели орудие убийства. Держа в руках такое, человек должен был понимать, на что он идет.

– Этого недостаточно для того, чтобы ее осудить, – настаивал Джек.

– Елки-палки, этот мальчик, наверное, еще и веган, – пробормотал Гарт.

– Он не мальчик, а взрослый, как и все остальные в этой комнате, – возразил Кэмерон, – поэтому фильтруй базар. Нам дали четкие указания. Судим только в конце. Все имеют право на собственное мнение, но пока стоит его попридержать.

– Табита – старшина присяжных, – воскликнул Грегори, – и если она считает нормальным обсуждать этот вопрос сейчас…

– Тогда я уверен, что, когда объясню эту ситуацию судье, Табиту вообще больше никто не будет критиковать, – отрезал Кэмерон.

Табита откашлялась, чтобы привлечь к себе внимание.

– Возможно, всем нам стоит передохнуть, – сказала она. – Судя по всему, здесь могут неправильно истолковать даже самые невинные разговоры. Мы просто проговаривали наши ощущения и перебирали доказательства, готовясь рассмотреть их в конце судебного процесса. Спасибо за ваше мнение, мистер Эллис.

– Всегда рад помочь, – ответил Кэмерон, плюхнулся на стул рядом с Джеком и подмигнул ему. Тот улыбнулся в ответ, а уткнувшаяся в свой телефон Лотти усмехнулась.

– Героическое выступление, – прошептала она Кэмерону после того, как разговоры возобновились.

– Куча осуждающих ублюдков, – тихо ответил он.

– Я вообще не хотел поднимать бучу, – сказал Джек.

– Правильно сделал, что выступил, – заметил Кэмерон и по-дружески положил руку ему на плечо. – Кто-то же все-таки должен играть по-честному.

В дверях появился пристав и сообщил, что сегодня больше слушаний не будет и все свободны до понедельника. Лотти собрала сумку, проверила, что ничего не забыла, и была уже готова выходить, как Кэмерон поднял и протянул ей журнал, оставленный утром на полу.

– У тебя все нормально? – поинтересовался он, пока присяжные выходили из комнаты.

– Да, только вот было очень грустно смотреть то видео, – ответила она. – Ну, и держать ножку стула тоже было не очень приятно… почти до тошноты.

– Понимаю, но послушай: здесь точно есть другая сторона медали. Иначе и быть не может. Тогда миссис Блоксхэм уже давно признала бы свою вину. Я тут случайно услышал, как ты говорила Дженнифер, что приехала на автобусе. Позволь мне подбросить тебя до дома? У нас был тяжелый день.

Лотти задумалась, но потом покачала головой.

– Нет, спасибо. Не хочу тебя утруждать.

– Да абсолютно никаких проблем! Мы же раньше закончили. И мне совершенно нечем заняться, – признался Кэмерон.

Покраснев, она поправила сумку на плече.

– Моему мужу точно не понравится то, что меня довозит до дома другой мужчина. Он очень чувствителен…

– То есть ты хочешь сказать, что он ревнивый? – Кэмерон рассмеялся. – Но ты же не делаешь ничего предосудительного. И имеешь полное право воспользоваться предложением подбросить тебя вместо того, чтобы тащиться на общественном транспорте.

– Просто мне не очень хочется объяснять, кто ты. Мой муж с большой щепетильностью относится к этим вопросам, и у нас масса соседей, которые хуже любых камер наблюдения.

– Хорошо, тогда тебе лучше выбросить этот журнал до того, как ты окажешься дома. Я написал на обложке свой телефонный номер. Если автобус вдруг сломается и тебя надо будет спасать – набери, конфиденциальность гарантирую, – быстро добавил Кэмерон.

В животе у Лотти образовалась пустота, и она почувствовала, как в голову ударил выброс адреналина, от которого стало необыкновенно радостно и легко.

– Ну, ты даешь, – рассмеялась она, стараясь превратить все в шутку. Потом задумалась над тем, что делать с журналом. Ей показалось преждевременным начать суетиться и прямо сейчас вынимать его из сумки. Она вполне может оставить журнал в автобусе. Можно даже записать в телефоне его номер, вдруг когда-нибудь понадобится…

– Давай я провожу тебя до остановки, – предложил Кэмерон.

Он шел впереди нее, и Лотти внимательно рассматривала его со спины. Кэмерон был на голову выше ее, а фигура у него такая, что в баре на этого парня засмотрелась бы любая женщина. Лотти гадала, что он за человек. Ей было сложно поверить, что у него никого нет.

Солнце играло в его каштановых волосах, а фигура в обтягивающих джинсах и белой майке словно сошла с рекламного плаката популярного американского безалкогольного напитка. Сплошные мышцы, никакого жира. Ничего мягкого. Лотти подумала о том, что он напоминает ей сильное животное. Не то чтобы она начинала зацикливаться на его теле, но ей пришлось усилием воли заставить себя больше не думать о нем. Хорошо, что она отказалась от его предложения. Зэйн точно не оценил бы, что она проводит время с таким человеком, как Кэмерон Эллис. Но ее муж никогда не узнает о Кэмероне. А если не узнает, то никаких разговоров и не будет.