Растесс

По каналу экстренной связи, на электронную почту, пришло зашифрованное письмо:

«Дорогой друг!

В нашем сообществе произошло неприятное событие. В результате бюрократического сбоя, без согласования с нами, произошел контакт с целью привлечения к сотрудничеству Архипова. Контакт проводили по своей инициативе, не согласовав с нами, работники министерства энергетики.

Вы ранее давали информацию с компрометирующими данными на инженера из ЭХЗ Архипова. В результате их неграмотных, непродуманных, несогласованных с нами действий привлечение к сотрудничеству Архипова не состоялось.

Предполагаем, что, с высокой долей вероятности, Архипов обратится в Госбезопасность с заявлением. Имеются обоснованные опасения, что это привлечет внимание к вам контрразведку.

Мы очень ценим наши отношения. И ваша безопасность у нас на первом месте.

Просим вас быть осторожным. Прекратите всю деятельность на некоторое время. Мы готовы подождать. Пожалуйста, все взвесьте, не торопитесь. Если вам требуется психологическая помощь, готовы оплатить вам туристический тур.

Просим вас раз в неделю заходить на известный вам сайт с домашнего компьютера или своего смартфона. Не отключайте геоданные на своем смартфоне.

Ваши друзья У и Д».

Кушаков поначалу запаниковал. Он вынес из дома ручки для тайнописи, книги, что использовал для шифрования и дешифровки сообщений. Все отнес к родителям домой, когда их не было дома, спрятал в коробке на антресоль, где хранились вещи, которые и выбросить жалко, но и вряд ли когда пригодятся. Например, старый кассетный видеоплеер с кучей видеокассет.

Все маршруты передвижения по городу он выстраивал так, чтобы можно было проверяться. И не просто так, по привычке, а основательно. Чтобы со стопроцентной уверенностью высветить «наружку», если она повиснет на «хвосте».

Дома из воротника пуховика надергал с десяток искусственных волос, на работе прикрепил их к дверце сейфа и ящикам стола. Не видно невооруженным глазом, но эффективно. Выходя из кабинета, прикрепил «маячки». Стал замкнутым. Каждый интерес к своей персоне расценивал как оперативный интерес со стороны контрразведки.

На мероприятиях больше не лез вперед, если кто-то проявлял инициативу, чтобы заходить первым в адрес, Кушаков не возражал, не горячился.

Стал больше времени проводить с Олесей. Старался прогуливаться с ней по городу, особенно по торговым центрам. Он знал как свои пять пальцев, где и как расположены камеры наблюдения, а также как пройти запасными путями эвакуации, чтобы провериться, нет ли наблюдения за ним. Пару раз даже изображал страсть, мотивированно затащив девушку на запасную лестницу дома быта и начав там с ней целоваться.

Делал это долго. Наблюдатели, если бы были, непременно проследовали бы следом, потому что слишком долго он не проявлял себя.

Ему казалось, что его обкладывают. Он не видел, но почти звериным чутьем чувствовал, что его обкладывают. Как волка охотники выставляют на номера на местах предполагаемого выхода, а затем пускают собак, чтобы они его выгнали под выстрел.

Особенно плохо было по ночам. Не спалось. Каждую ночь он лежал в постели с открытыми глазами, вслушиваясь в уличный шум. Как ездят машины. Не въезжают ли во двор несколько машин сразу. Как хлопают двери у них, тяжелые шаги по лестнице.

Мозг рисовал картинки, как спецназовцы, в колонну по одному, полуприсев, оружие перед собой, у первого пуленепробиваемый щит, двое за ним несут «машку» – металлическая болванка с ручками по бокам для выбивания дверей, врываются в квартиру. Трое других, по количеству окон в его квартире, на альпинистских веревках «пауком», головой вниз, спускаются с крыши к окнам, чтобы одновременно войти со штурмующими в дверь.

Эти не будут звонить в дверь: «Кушаков! С вещами на выход!» Ворвутся! Ослепят светошумовой гранатой. Навалятся, зафиксируют, жестко придавят так, что ни пошевелиться, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Голову зафиксируют, дабы ничего не сумел проглотить.

Растесс сел на кровать и обхватил голову. Ему стало страшно. Очень страшно. Каждая клеточка организма заполнилась страхом, от волос до кончиков пальцев на ногах. Только страх. Больше ничего. Холодно и страшно. Мелькнула малодушная мысль о самоубийстве. Пистолет он оставил в сейфе. А жаль…

Кушаков пожалел, что не попросил для себя средство для самоликвидации. Быстро, мгновенно, безболезненно. Но он так молод!!!

Слезы сожаления текли из глаз. Он плакал, уткнувшись в ладони, беззвучно, только сильно всхлипывая и шмыгая носом. Ему было страшно и обидно. Страшно, что его поймают, и все… Конец всему! Крах! И обидно, что он может попасться.

Так проходил час за часом. Он шел в ванну, умывался. Ложился и снова рассматривал невидящим взглядом потолок.

Но мозг – штука уникальная, дабы не сойти с ума, он в стрессовой ситуации подбрасывает что-то в виде анекдота, старого, но образного, подходящего к его ситуации:

«Собирался мужик пойти на охоту, да тут жена пристала – возьми с собой. Ну, нечего делать, пришлось брать. Вышли они на поляну, мужик жену поставил в центре поляны и говорит:

– Сейчас мы с мужиками пойдем лося травить, а как он на поляну выбежит, ты стреляй и охраняй его, пока мы не подойдем.

А сам пошел пить с мужиками. Стемнело, мужик собрался идти жену забирать. Выходит на ту поляну и видит, что валяется туша убитого животного, а жена бегает с ружьем за каким-то мужиком и кричит:

– Это мой лось! Это мой лось!

А мужик, убегая, кричит:

– Да твой лось, твой лось, дай только седло сниму…»

Шло время, день за днем, все «маячки» были на месте. Но для перестраховки он решил истратить часть денег, полученных от предательства, на замену двери. Заказал дорогую дверь, которая могла выдержать гарантированно двадцать минут активного взлома. Когда автогеном, «болгаркой», кувалдой будут выносить ее со стороны лестничной площадки, он успеет уничтожить безвозвратно все, что могло бы его скомпрометировать.

А замок он заказал знакомому, тот поехал во Францию и привез новейший замок, с гарантированной защитой от взлома.

Кушаков отнес его агенту, который ранее промышлял взломом замков. В его присутствии «умелец» безуспешно пытался подобрать отмычки, но ничего не получалось.

– Слышь, майор, оставь мне его на пару дней, – попросил «отставной медвежатник».

– Это еще зачем?

– Понимаешь, коль ты его купил, значит, скоро в городе таких много будет. Братве жизнь облегчить. Я сам на дело не пойду, не моя тема уже. А вот изготовить нужный инструмент да ликбез провести за малую толику это можно. А?

– Обойдешься! – Кушаков забрал замок.

Затем он обратился к своим бывшим сослуживцам в фирму, которая занималась проверкой помещений и автомобилей на наличие закладок – жучков. Те проверили квартиру, машину – чисто.

Кушаков продолжал бояться и продолжал накручивать себя. Появлялись мысли пойти к контрразведчикам и написать явку с повинной. Но деньги… Деньги останавливали его. Ему было мало их, хотелось больше, гораздо больше. Чтобы потом ничего не делать, а жить у моря, сдавать комнаты приезжим. А самому, сидя в гамаке, смотреть на море и потягивать неспешно домашнее вино.

Совершенно не обязательно в России. Турция, Греция, Болгария. Там недорогая жизнь. И всем все равно на окружающих.

Все его проверки на местности с целью выявления службы наружного наблюдения не привели ни к чему. Не было за ним «хвоста», не было, и все тут.

Нет за ним наблюдения! Чисто! Значит, он вне подозрения у знакомых из местного Управления ФСБ. И это хорошо!

Кушаков вновь воспрянул духом. Комок, что лежал камнем на сердце, рассосался, плечи распрямились, за спиной выросли крылья. И понеслось!

Он вновь стал рваться в бой на службе. Снова хотелось быть первым. И в другой «работе» также стал проявлять активность. Тут он сосредоточился на Олесе и ее родственниках. Стал больше проводить с ней времени.

Несколько раз его видели в городе коллеги.

Романов, закоренелый циник, прихлебывая чаек, заметил:

– Вот это по-нашему! А то придумал неземную любовь какую-то. В Финляндии.

– Она и осталась у меня любовью по переписке, – усмехнулся Растесс. Ему же надо было легендировать переписку с Эллой.

– И это правильно! – кивнул Романов. – Мало ли, вдруг виза понадобится или отдыхать поедешь, а твоя Оля…

– Олеся, – поправил Растесс. – Олеся. Так ее зовут.

– Ну, Олеся. Извини. Ты так часто меняешь баб, что за всеми не уследишь. Элла, Олеся. Все имена нерусские. Нравится тебе экзотика. Так вот, к чему я. Поехал ты отдыхать, а Олеся не может. Не в одиночку же тебе гулять по Европам. Потянет тебя к проституткам, например, в квартал Красных фонарей. А там конфликт с аборигенами. Ты же парень резкий, как газировка, вот и выйдет международный конфликт и конфуз. Майор из русской ментовки отметелил кучу голландских сутенеров. Некрасиво. И тебе объясняйся, чего ты там делал. Так что пусть лучше будет две – одна отечественная, а вторая заграничная, запасная. Везучий ты!

Кушаков лишь самодовольно улыбался. Ему до чертиков надоел этот старый обрюзгший неудачник Романов, который прослужил много лет, а дальше майора не продвинулся. И все его поучительные нотации – лишь белый шум в мозгу Кушакова. Как неизбежное зло. Только отвлекает. А его любимый белый стих чего стоит:

 

Глаза открываешь – восемь,

Сходил в магазин – среда,

Сварил себе кофе – осень,

Прилег отдохнуть – …и тебе хана.

 

Кушаков внутренне бесился от сентенций Романова, но терпел. Пусть все видят, что старший товарищ внушает молодому смысл жизни.

Тем временем так сложилось, что при поиске находящегося в розыске преступника вышли на контрактника в одной воинской части. Он был племянником бандита. Нужно было пообщаться с командованием части, непосредственным командиром подразделения. И Растесс проявил инициативу, вызвался взять на себя эту нелегкую миссию пообщаться с «сапогами».

Надо заметить, что между полицией и военными была старая неприязнь.

Полицейские не любили задерживать военно- служащих. Все равно тебе в зачет эта «палка» не шла. Нужно было передавать за административное нарушение в военную комендатуру, а за преступления – в военную прокуратуру.

И при задержании военные зачастую дрались и убегали. А были случаи, когда одерживали победу или задержанного освобождали силой. Не очень приятные воспоминания, но показалось как-то гаишникам, что офицер выпил и сел за руль. Привезли в отдел, а через полчаса сорок человек с оружием захватили весь отдел, забрали своего командира, изъяли протоколы задержания, заодно пару листов из них выдрали, чтобы нельзя было восстановить, что было написано. И все тихо, без криков, угроз. Молча. И от этого, как рассказывали, вдвойне страшно.

Когда руководство отдела рвануло в воинскую часть, их пригласили к командиру. Напоили вусмерть, погрузили в машины.

Поутру в кармане один из протрезвевших обнаружил смятый официальный документ. Что такой-то майор убыл в командировку, место не можем вам сообщить, ибо военная тайна, и вообще, отвалите от военнослужащих, занимайтесь штатскими преступниками. Документ хоть и был составлен в откровенно издевательской форме, но все-таки официальная бумага, даже внизу слово «С уважением» было подчеркнуто ручкой.

Поэтому не любили полицейские военных. Могли просто не пустить дальше КПП. А дернешься, и пристрелят. С них станется, на то они и «сапоги». Мозгов нет, одни инстинкты, и те дурные. А еще того хуже, вызовут военных контрразведчиков, а те сразу будут «шить» попытку проникновения на военный объект. А вот тогда можно и погоны на стол положить.

И майор полиции Кушаков мимоходом бросил, что у него сейчас небольшой застой в делах, готов за «бутылку кефира» оказать помощь и содействие своему товарищу по оружию.

Он стал само обаяние, пытаясь втереться в доверие к новым знакомым в погонах, часто общался с ними, с видимым удовольствием выслушивал их тупые армейские анекдоты и истории. Его бесили эти военные. Они мало говорили по теме, но все знали массу каких-то случаев. Было ощущение, что, несмотря на их кажущуюся открытость, они ни на йоту не доверяли полицейскому. Тем не менее ему удалось раздобыть несколько телефонов, якобы для экстренной связи. Но, увы, ни одного секретного документа ему не попалось. Это не в отделе у него – кабинет открыт, документы на столе. Только вот Джону и Уильяму они не нужны. А вот военные документы дорого стоят!

Растесс сумел заманить двух офицеров в кафе, когда те изрядно напились, попросил:

– Мужики! Ни разу в воинской части не был. Может, вы мне устроите экскурсию?

Капитан, командир роты, у которого служил племянник разыскиваемого преступника, посмотрел абсолютно трезвыми глазами на Кушакова:

– Зачем тебе это? Ты что, шпион?

У Растесса ноги отнялись, он сразу покрылся холодным, липким, вонючим потом, так как не был готов к такому обороту, к такому вопросу. Одно дело, готовиться к проверке на полиграфе, а другое – вот так…

Говорят же, что глаза – это зеркало души. Недаром у капитана впереди колодок юбилейных и медалей за выслугу лет стояла одна – орден «Мужества».

– Нет. Не шпион, – выдавил из себя жалкую улыбку Кушаков. – Не хотите – не показывайте свою военную тайну. Просто в армии не служил. Интересно, – и, как сумел, перевел разговор на нейтральную тему.

В мозгу всплыл разговор с контрразведчиками, когда вместе работали по ЗАТО. О военных контрразведчиках. Те лишь скривили лица, как будто лимон съели:

– Не поминай черта всуе.

– А чего такого? – недоумевал Роман.

– Звери, животные. Они как танки прут напролом, им плевать на все и всех. «Петли» вьют на месте, как наперсточники играют. Не уследишь, как обдурят на ровном месте. Особистов на всю страну всего тысячи три. Армия большая, не считая всяких там МЧС, Росгвардии и прочих законных вооруженных формирований. А этих мало. Где война, они с войсками, боевого опыта у каждого много, знают специфику армейской службы. Крови не боятся, заборы ею красят. Их на мякине не проведешь. Это у нас один отдел работает по контрразведке, другой – по терроризму, третий – по экономическим преступлениям. Есть «уши», есть «ноги». А у них – один на все направления. И крутись как хочешь. Поневоле озвереешь от нагрузки, стресса, когда с боевых командировок не вылазишь. Самое главное, в глаза не смотри. Они до костей тебя видят. Лучших агентуристов, чем в военной контрразведке, нет на белом свете. Кстати, и задержание они зачастую проводят в гордом одиночестве…

Тогда Роман посчитал, что это просто треп. А тут простой капитан так на него смотрит.

– Да ладно, чего ты взъелся, – миролюбиво проговорил второй офицер. – Нормальный мент. Ты же кино про бандитов смотришь. Интересно ведь самому. Вот и ему интересно.

Капитан бросил быстрый, тяжелый взгляд на своего коллегу, потом на Кушакова. Цокнул языком, налил всем по полной стопке, не чокаясь, выпил, подцепил кусок колбасы с общей тарелки, откинулся на спинку стула:

– Ладно. Устроим экскурсию. Только никому ни звука. А то чучелом для штыкового боя сделаю.

Кушаков молча кивнул и так же молча выпил. Мысль напоить военных и попасть в часть уже не казалась ему такой гениальной.

Но на следующий день его провели по части. Показали казарму, учебные классы, повели в автопарк, там стояли обычные грузовики, а вот за сетчатым забором бродил часовой, из открытых ангаров торчали какие-то непонятные машины, вернее, только часть было видно, и подвозили что-то под тентом, но, судя по выпирающему брезенту, было похоже на какие-то ракеты. Рядом ходили бойцы в общевойсковых защитных комплектах, в противогазах, в руках у двоих были приборы, какое-то выносное устройство на штанге. Очень похоже на дозиметры, таким уровень радиации измеряют.

– С перезарядки притащили. Пошли отсюда. Сейчас «фонить» начнут, – кивнув на ракеты, сказал один из сопровождающих.

– Ага, – подхватил второй. – С ГХК, с горы. Там и так сам по себе фон повышен из-за отработанного ядерного топлива, а тут еще эти… – споткнулся на полуслове, – …изделия сейчас делают. Пошли, короче, отсюда. Тебе нельзя тут, а нам без надобности.

Кушаков согласно кивнул. Оглянулся, пытаясь запомнить всю картину целиком, и полушепотом спросил:

– Они что, с ядерными боеголовками?

Жестко:

– Я же тебе говорил, что он шпион! – сплюнул капитан. – Давай расстреляем? – По его голосу было понятно, что он не шутил.

– Не кипятись! – осадил его второй. – Это же обычные боеголовки. Просто собирают и обслуживают на ГХК, вот отсюда и повышенный радиационный фон.

Наутро в Финляндию ушло зашифрованное письмо Элле о том, что видел.

Через три недели пришел ответ, от которого агент Растесс мгновенно вспотел:

«Дорогой друг!

Мы очень рады, что у вас все наладилось. Ваша безопасность для нас на первом месте. Ваше последнее письмо о том, что в воинской части имеются ракеты, которые были доставлены из ГХК, очень важно.

Для вас зарезервирована двойная сумма за эту информацию.

Предлагаем вам, используя возможности новой подруги, попасть на ГХК и установить, подлинно или косвенно, выпускают ли там либо обслуживают ракетную технику. В случае удачного выполнения ваш обычный гонорар за это задание будет увеличен пятикратно. Просим не отправлять информацию по обычному почтовому каналу. Готовы обеспечить тайниковую операцию в населенных пунктах «1» или «2».

Просим придать первоочередной приоритет выполнению задания на ГХК. Ваши расходы будут компенсированы.

Также просим рассмотреть возможность жениться на вашей новой подруге. Это поможет получить доступ к людям и информации атомной промышленности.

Ваши У и Д».

Кушаков перечитал сообщение несколько раз, смахнул капельки пота со лба.

С одной стороны, ему было приятно, что вместо десяти тысяч долларов он получит двадцать тысяч, а в случае удачи на ГХК – пятьдесят тысяч!!!

Уф! Ему стало жарко от возбуждения. Он посчитал в уме, что лет за десять может заработать миллион долларов!!! Миллион!!! Ради этого можно и нужно перейти к активной фазе с Олесей! Ее отец сможет устроить экскурсию в «гору» на ГХК!!! Там такие огромные выработки, что можно и черта лысого спрятать! Тьфу, тьфу, тьфу! Черти Кушакову были не нужны. Ну, и идея жениться на Олесе тоже имела свои перспективы…

Романов выглядел уставшим, долбил по клавишам компьютера, периодически отпивая, судя по цвету, очень крепкий чай.

Ночью никого не задерживали, иначе бы Кушаков принимал активное участие.

– Ты где всю ночь провел? На старости лет решил по молодым девкам побегать? Или освежил старые связи?

У Кушакова было прекрасное настроение, подсчеты возможной выгоды будоражили воображение, кровь бурлила в жилах, хотелось скорее перейти к активной фазе действий. Но для этого нужно придумать повод, чтобы на несколько дней вырваться в «двадцать шестой почтовый ящик».

Романов оторвался от компьютера и красными от усталости глазами посмотрел на Кушакова:

– Спасибо, молодой человек, что так хорошо обо мне думаете. Это льстит моему мужскому эго. Но, увы, юные нимфы рассматривают меня только как «папика». А когда узнают, что я старший опер предпенсионного возраста, то вообще теряют интерес. Им же банкомат с членом нужен. Поэтому, мой юный друг, я занимался работой. Встречался с агентурой, опрашивал граждан, наводил справки. И знаешь, Ромчик, мой уставший ум и невыспавшееся подсознание породили гениальнейшую мысль! Тянет на Нобелевскую премию!

Кушаков заинтересованно посмотрел на него:

– Излагай! Я внемлю!

– Я понял, что коммунисты в Советском Союзе были последними ослами! Они уперлись в свою идеологию. Она разваливалась, а они цеплялись за нее. А вот на Западе, да и у нас сейчас, сделали все красиво. Чем больше групп по интересам, тем легче ими управлять.

– Например?

Романов сделал большой глоток чая, поморщился, слишком горячий, потер и без того красные глаза:

– Создавайте группы по интересам. Например, группы «зеленых». Они атакуют тех, кто носит мех. Создается противостояние. Сексуальные меньшинства противостоят тем, кто за нормальные семейные ценности. Арабы против евреев. Христиане против арабов и евреев. Все против всех. Это называется «свобода мнений», «свобода всех против всех», «да здравствует индивидуализм!». И никто не обращает внимания на «Большого Брата», который и руководит всем этим цирком, совершая все, что ему заблагорассудится. И так во всем мире. Правозащитники кричат, что плюрализм мнений и поступков – главное благо. И им верят! На это все ведутся и покупаются! Кто-то за деньги вещает эту чушь, а кто-то по идеологическим мотивам, свято веруя в эту религию. Коммунисты пытались об этом рассказать, но топорно, по-революционному, а когда Союз рухнул, первыми рванули грабить народное достояние. Вот это моя гениальная мысль. Как она тебе?

– И что же тебя толкнуло к этому умозаключению? – улыбнулся Кушаков.

– Не поверишь! Мне нужна была информация по азербайджанцу Али-заде. Я и раньше ходил, думал, как бы подобраться. Азербайджанская диаспора и все источники в ней молчат, как партизаны на допросе в гестапо. Стало известно, что он посещает мечеть. Я к мусульманским источникам из таджиков. А в ответ – тишина. Голову сломал, как добыть сведения. Еще раз перечитал все, что на него есть. Получалось, что он среди ополченцев неслабо воевал в Нагорном Карабахе. В переводе с азербайджанского на русский у него был позывной Палач. Такие позывные просто так не дают. Все диаспоры держатся друг за друга, не сдают никого русским. Тогда я пошел к своему источнику из армян. Ты его знаешь. Сказать, что он источник, – соврать. Для статистики я его в «корки» оформил. Положено иметь источники в диаспорах? Получите. Так, шапочное знакомство. Сидим, хороший чай пьем. От спиртного решил сразу отказаться. Знаю, что он тоже в Карабахе воевал в ополчении, потом сюда перебрался. Много у него родственников погибло тогда. Включая жену и ребенка. Здесь он уже во второй раз женился на армянке, ну, и младшую дочь от первого брака оттуда вывез. И давай ему душу бередить, чтобы он вспомнил ту войну и рассказал мне о ней. Плакал дядя, когда рассказывал, как жену хоронил. Зарезали ее. Надругались сначала. Сына застрелили. Он пытался мать защитить. Тяжело и страшно. А потом и спрашиваю, что он знает про Палача. Он рассказал те слухи, которые на войне слышал. Спрашиваю, а он в курсе, Али-заде и есть Палач? Пришлось навалиться на него, когда тот рванул к выходу, чтобы кончить его. Кое-как уговорил не глупить. Он и поведал мне все, что известно ему. Месть – великая штука, особенно когда это можно сделать чужими руками. А потом отправил меня на кладбище. Мол, Палач там часто бывает, хотя родственников вроде у него там нет. По городу имеет несколько овощных ларьков. Армянин взял с меня слово, что я возьму Палача и сообщу ему об этом.

– И ты дал слово? – усмехнулся Кушаков.

– Чего ржешь как конь вороной? Знаю, что источнику нельзя ничего обещать, можешь не исполнить по разным обстоятельствам. Но тут случай иной. Не дал бы слово, через неделю нашли бы труп, и потом еще возись с раскрытием убийства. А оно мне надо?

– Понятно, – кивнул Роман. – Затем ты поехал на кладбище. Наверное, уже темнело?

– Смеркалось. Все как у классика. Смеркалось. Кладбище. Кресты. Есть у меня там доверенное лицо.

– Романов! Скажи мне, где у тебя нет источников? На кладбище-то тебе зачем?

– Молод ты еще. В дурные девяностые была практика у бандитов «похороны в два этажа». Слышал?

– Угу. Труп есть, но нужно куда-то спрятать. В свежую могилу и закапывали убиенного, а по- утру, сверху, официального покойника. Все легально. Даже если и узнали, что на «первом этаже» криминальный труп, то замучаешься получать документы, разрешение на эксгумацию, родственников умолять, в суде санкцию получать. В «бурсе» старые опера рассказывали. В Питере там тоже такая проблема была.

– Вот! Теперь просек? У меня там мужичок с тех времен пристроен. Копатель могил. Деньгу хорошую зашибает, поболе нашего, глаз верный, не болтлив, наблюдателен. Пьет в меру. Его любимая присказка: «Люди всегда будут есть, болеть и умирать, так что я без работы не останусь». Встретился с ним. Он уже заканчивал могилку копать для завтрашних похорон. Давно я его не беспокоил, больше года. Не дело, конечно, так надолго источника оставлять без связи. Одним словом, приехал к нему. Он вылез из ямы, оперся на лопату, закурил, поплевывает. Показывает на роскошные памятники надгробные. Там настоящие произведения искусства. Ангелы плачущие, вдовы скорбящие и другие. Красиво. Им место в музеях, а не на погосте. Вот он и говорит:

– Мертвым уже без разницы, что у них на могиле стоит, крест деревянный или полторы тонны гранита. Живые извращаются, мол, такие мы богатые. И невдомек им, что когда труба Судного дня призовет всех на Суд Страшный, то покойнички из-под крестов сгнивших поднимутся и пошагают в зал заседаний. А вот эти, с крышкой гранитной, не уверен, что сумеют выкарабкаться.

– Да он у тебя философ, как я погляжу.

– Есть такое. Работа на свежем воздухе, собеседников особо нет, только начальство, которое лишь ставит задачи, вот и тянет пофилософствовать. Стал расспрашивать про Али-заде. Фотоморду предъявил для опознания. Тот усмехнулся, говорит, видит каждую неделю на мусульманской части кладбища. Оказывается, у нас есть деление на воинские захоронения, христианские, еврейские и мусульманские. А у армян есть своя, отдельная, «делянка». И на каждой части диаспор, по религиозному признаку, кроме русских и военных, строго свои копатели могил, те, кто смотрит за территорией, зимой снег чистит, летом мусор вывозит и прочее. Чужие там не ходят. Ты вот когда был последний раз на кладбище, Ромчик?

– По весне, наверное, на Родительский день, могилы бабушек и дедушек прибирали, – пожал плечами Кушаков.

– Именно, не так часто нормальные обыватели погост посещают. А этот – каждую неделю. Источник это дело приметил. А он человек наблюдательный и любопытный, за год поднасобирал информации, сделал вывод, что у Палача там «яма» – тайник, где наркоту хранят. Место тихое. Посторонние там редко появляются, да и быстро уходят. Свой человек на кладбище присмотрит за тайником. Если чужие будут крутиться рядом – предупредит. Толково придумано. Вот так.

– Молодец! – искренне похвалил товарища Кушаков. – У «ямы» будешь брать?

– В идеале. Чтобы и Палача под микитки прихватить, да и отравы изъять. Но как там засаду устроить? Похороны? Но знать бы, в какой день он придет. Не каждый же день отдел на кладбище гонять. Да и примелькаемся мы там. Срисуют наши физиономии, не дураки же.

– М-да. Задачка, – покачал головой Растесс. – Обзоры из МВД приходили, что барыги часто устраивают тайники на кладбищах. Не ново. Надо поднять, почитать, как их брали с поличным.

– Точно! Было! – кивнул Романов и начал растирать лицо. – Спать хочу. Вот и туплю. Надо завтра почитать.

У Растесса были свои планы. Горно-химический комбинат, а не беглый азербайджанец-барыга занимал его мысли.