Глава 8. Письмо

Полный лысоватый чиновник третьего отделения Спасской части Облаухов принимал жалобы посетителей, потягивая из стакана жидкий чаек. Рядом дремал филер Шептульский, по сивушному духу которого было понятно, что на лекарство его дорогая супруга могла сегодня не рассчитывать. Очередная посетительница сбивчиво рассказывала, как, завидев у своего дома оборванца, выпрашивающего милостыню, не ограничилась денежной подачей, но выбрала из гардероба мужа порядком изношенный жилет и вынесла попрошайке.

– Весьма похвальная сердобольность, – отозвался Облаухов, не очень-то вникая в детали повествования.

После возвращения мужа со службы выяснилось, что означенный жилет представлял собой тайное казнохранилище и в его карманах покоилась весьма крупная сумма денег.

– Какая? – встрепенулся филер.

Женщина назвала. Сумма и вправду была немалая. Кузьма Гурьевич хотел было затребовать описание нищего, но в этот момент в участок вошел Ардов, и филер бросился к нему навстречу.

– Илья Алексеевич, проследил! – горячо зашептал Шептульский. – Проследил за вашей барышней. Интересная, доложу я вам, особа. Я в клуб заглянул, поинтересоваться, так сказать, почем нынче берут за обучение шары катать. А она как раз конвертик припрятывала.

С этими словами Кузьма Гурьевич достал из-за пазухи и протянул измятый конверт. Ардов извлек лист бумаги с наклеенными буквами, вырезанными из газетного заголовка. Шептульский заглянул ему через плечо и прочитал послание:

– «Я знаю твою тайну. Исполни мою волю, или пожалѣешь».

Филер торжествовал. Конечно, смысл фразы был совершенно неясен, но Шептульский все равно был уверен, что доставил сыщику главную улику преступления.

– А куда она отправилась из клуба? – поинтересовался Илья Алексеевич.

– В «Аквариумъ». Служит артисткой. Сегодня дают одноактную «Мышеловку», потом оперетку «Прекрасная Елена» и дивертисмент.

Илья Алексеевич вспомнил, что сегодня утром на столе Костоглота среди газет и конвертов он видел программку театра «Аквариумъ» – именно на нее была поставлена серебряная табакерочка.

Кому адресовано послание? Если Найденовой, то ей явно угрожает опасность! Возможно, вчера она стала свидетельницей преступления в клубе, и теперь преступник требовал от нее молчания – что еще может означать это «исполни мою волю»?

Ардов обернулся к столу Облаухова. Тот заканчивал записывать приметы злополучного жилета, который выходил совершенно обыкновенным, черным с серой полоской – такой можно было купить на любой толкучке копеек за пятьдесят.

– Константин Эдуардович, а вы чай с сахаром пьете?

Облаухов отвлекся от жалобщицы и насторожился.

– С сахаром, – осторожно подтвердил он.

– Вы что же, бросили диету Бантинга?

– Какую еще диету?

– Вы разве не по ней худеете? Результат вполне обнадеживающий!

Облаухов смутился. Как всякий тучный человек, он, конечно, постоянно искал способы потери веса, становясь безвольным пленником каждой новой рекламы очередного средства для похудения. Чего только не испытал на себе несчастный организм Константина Эдуардовича! Слабительные, очистительные, мышьяк, стрихнин, стиральная сода, английская горькая соль – результаты были едва различимы. Тем неожиданней было услыхать от чина сыскного отделения, что его усилия наконец-то воплотились в какую-то заметную постороннему глазу форму.

– Вот именно этот метод я еще не пробовал, – смутившись, признался Константин Эдуардович.

– Ну как же! Уильям Бантинг! Его труд «Письмо о тучности» сейчас весьма популярен в Европе. Он сам успешно сбросил 20 килограммов и доказал вред еды, содержащей много сахара и крахмала.

Облаухов с чувством стыда оглядел стакан чая на своем столе.

– Если хотите, я вам принесу.

– Был бы очень признателен, – кротко ответил чиновник.

Ардов вернул конверт Шептульскому и направился к выходу, на ходу попросив филера снести улику Жаркову на экспертизу.

– Слушаюсь, – выкрикнул Кузьма Гурьевич.

Вид у него был такой напряженный и героический, словно он находился под артиллерийским обстрелом в самом эпицентре адской бойни.

У самого выхода Ардов обернулся, словно что-то припомнил:

– Константин Эдуардович, а куда отправили букеты?

Облаухов изобразил любезную улыбку, не успев понять смысла вопроса. Удивил вопрос и филера.

– Ну те, что были изъяты давеча у Махалкиной. Которая без свидетельства торговала.

– Известно куда, – с каким-то неуместным смущением ответил Облаухов, обменявшись взглядом с Шептульским. – Оскар Вильгельмович велели поместить на склад временного хранения.

– Не могли бы выдать мне один?

– Инструкция на сей счет не предусматривает, так сказать… – деликатно возразил Константин Эдуардович, хотя по интонации было понятно, что стоять насмерть за эти улики он не станет.

– Все равно ведь завянут! – улыбнулся Илья Алексеевич.

Шумно выдохнув, Облаухов встал и, повелев просительнице обождать, отправился по коридору на склад.

Глава 9. «Аквариумъ»

Подбежав к зданию театра, Илья Алексеевич заметил среди множества экипажей уже знакомую лакированную карету на желтых колесах со щербатым кучером на облучке, который как раз подавал прикурить проходившему мимо упитанному господину в котелке. Ардов остановился у афишной тумбы, на всякий случай прикрыв лицо букетом.

По пути в голове Ильи Алексеевича забрезжили очертания новой версии. А что, если эта Найденова сама взялась шантажировать убийцу? Тогда смысл письма становился гораздо понятней: «я знаю твою тайну» – о самом убийстве, «исполни мою волю» – требование платы за молчание, «или пожалеешь» – угроза донести в полицию.

Вокруг тумбы, заклеенной афишами с грядущей премьерой «Уриэля Акосты», набрался народ. Юноша в студенческой тужурке с горящими глазами уверял спутницу, что это безоговорочно выше «Гамлета», поскольку пьеса Гуцкова воспитывает в массе чувство гуманности и симпатию к свободной мысли. Голубоватый голос молодого театрала имел дух подтухшей рыбы. Вступивший в диспут пожилой джентльмен с кофейным баритоном, к которому примешивался запах плавленого сургуча, поделился известием, что в Москве пьеса уже поставлена на сцене Охотничьего клуба, где роль философа-бунтаря, как говорят, неплохо играет некий Станиславский, который сам же и поставил спектакль по заказу Общества литературы и искусства.

Ардов отошел от тумбы, чтобы сосредоточиться. Положим, письмо до Костоглота не дошло – перехватил Шептульский. Но Найденова могла уведомить его и другим способом. И если гипотеза верна, то в костоглотовской карете шантажистке прямо к театру привезли требуемую сумму.

«Ах, как неосторожно! – едва не произнес вслух Ардов, увидев Варвару Андреевну, выпорхнувшую из служебного подъезда театра собственной персоной. – Как же она так в открытую себя выставляет! Ведь преступник теперь будет знать ее в лицо и вполне может прикончить для верности!»

Тем временем актриса подбежала к экипажу в английской упряжи, легко вскочила на подножку и, кивнув кучеру, исчезла внутри. В то же мгновение карета рванула с места. Илья Алексеевич растерялся. Такого кунштюка он никак не ожидал. Он скривился от вкуса жидкой смолы, растекшейся по языку, и поспешил заглотить пилюльку из колбочки. «Вероятно, одноактная пьеса закончилась, – отметил он про себя, – а на дивертисмент она не осталась».

Ардов огляделся. Что теперь делать? Отправляться в погоню? Понятно и так – карета остановится у роскошного особняка на Итальянской улице с окнами на Фонтанку. Ворваться туда с требованием оставить Варвару Андреевну в покое? Глупость несусветная. В конце концов, она отправилась добровольно и пока никаких улик против Костоглота не имеется – одни подозрения. Постояв, Илья Алексеевич направился к театральному подъезду, выставив вперед пучок маргариток.

– Виноват, ищу актрису Найденову, – воскликнул он, отбивая букетом предмет дамского гардероба, вместе с визгом полетевший в него из недр первой же гримуборной, дверь которой он отворил наугад.

Со сцены доносились бравурные звуки оперетты Оффенбаха. Переведя дух, сыщик сделал несколько шагов по коридору и распахнул следующую дверь.

– Нижайше прошу прощения, актриса Найденова не здесь?

От гримерного стола к Ардову обернулся корпулентного вида спартанский царь Менелай в выкрашенных золотой краской доспехах из папье-маше и плетеных сандалиях. Он как раз прилаживал себе на подбородок пышную бороду. От флакона с клеем тянуло пряным древесным духом, похожим на коньячный. У соседнего столика сидел грустный молодой человек и листал журнал «Театръ и искусство». Это был артист Лянин.

– Вижу, что не здесь… – пролепетал Илья Алексеевич. – Хотел выразить признательность…

– Укатила ваша Найденова со своим ухажером, – весело сообщил Менелай горячим песочным голосом.

– Ваши гнусные домыслы отвратительны! – визгливо вступил Лянин. Кажется, он был нетрезв.

Ардов отметил, что в облике молодого человека было что-то неуловимо знакомое.

– Простите, не могу распознать, а вы какую роль сегодня исполняли?

Пьесу-шутку в одном действии «Мышеловка» драматурга Щеглова, допущенную к представлению 27 февраля 1896 года за нумером 2303, Ардов мысленно пролистал, пока ехал на извозчике, – она была опубликована в третьем номере «Нивы»: меркантильная мадемуазель Клёпа пыталась женить на себе перспективного адвоката с наследством, используя его любовь к театральному искусству. Клёпу, надо полагать, играла Найденова.

– Ах да, неужели адвоката Веньяминова?

– Вольдемар, это же успех! – воскликнул царь Спарты. – Тебя не узнали! Какой неоцененный талант! Какая глубина перевоплощения! – Обернувшись к Ардову, он уточнил: – Валентин играет вторую мужскую роль, Погуляева.

Менелай насадил на голову шлем и стал протискиваться к выходу. Он явно иронизировал над младшим коллегой.

– Виноват, вынужден отлучиться, дабы позаботиться о восстановлении супружеской чести, – похохатывая, уведомил он сыщика. – Этот мерзавец Парис уже умыкнул, с позволения сказать, мою распутную женушку из Спарты.

– По какому поводу интересуетесь? – с вызовом спросил Лянин, когда царь оставил гримерку.

– Я писатель, – неожиданно для самого себя выпалил Илья Алексеевич. – Драматург. Написал пьесу, хотел предложить ей главную роль.

– Вот как? – Лянин встал и пошатнулся. – И как называется ваша пьеса?

– «Трехбортовый карамболь», – как можно невиннее сообщил сыщик.

– По-моему, довольно глупое название.

Было заметно, что внутри у молодого человека все клокотало и он искал повода, чтобы выплеснуть страсть.

– Там и для вас роль есть, – добавил Илья Алексеевич, с интересом ожидая дальнейших действия господина артиста.

– Премного благодарен – не нуждаюсь!

– Как знаете, – пожал плечами Ардов и положил букет на столик.

– И выглядите вы довольно глупо, господин писатель! – дерзко выкрикнул Лянин и приблизился к сыщику вплотную.

– Ну, по крайней мере, я не пугаю прохожих фальшивой бородой, – холодно проговорил Илья Алексеевич, не мигая глядя в глаза несчастному воздыхателю.

Лянин растерялся и зашевелил губами как рыба, не сразу найдя что ответить.

– Это не ваше дело! – наконец выкрикнул он. – Если вы еще раз заявитесь сюда с этим пошлым букетом, предупреждаю – будете иметь дело со мной! Я запрещаю вам, слышите?

Развернувшись, Ардов медленно вышел из уборной и отправился по коридору. Со сцены доносился тенор царя Спарты: «Я Менелай благородный, лай благородный, лай благородный. Все – мои друзья». «И все – его друзья», – тут же подтвердил хор. «Живется мне превосходно, не превосходно, не превосходно. Муж Елены я…»

В гримуборной растрепанный артист схватил оставленный Ардовым букет и яростно затолкал его в корзину для мусора. Потом повалился на гримерный столик и зарыдал.