Тем временем полицейские начали обсуждать, каким образом изымать из колодца мертвое тело.
Околоточный надзиратель, крепкий в плечах сорокалетний мужчина, снял форменную шапку из черной мерлушки, низко склонился в колодец, задумчиво загудел:
– Убийство, поди? Может, взять пожарный багор, подцепить за одежду и выволочить?..
Эксперт Павловский решительно заявил:
– Категорически протестую – багор нанесет телу повреждения! Не собаку – человека достаем.
– Не, багром не вытащить, труп разбухший, тяжелый, одежда будет сползать! – согласились бывалые полицейские. – Сподручней всего – веревку привязать. Для этого лезть внутрь колодца следует. Только вода холодная, можно сказать, ледяная. Сам окочуришься – в момент. И запах тяжелый, в ноздре аж свербит.
Соколов сказал:
– И все же придется спускаться в колодец. Охотник найдется?
Полицейские, задумчиво потупив взоры в землю, молчали.
Околоточный надзиратель произнес:
– Ваше высокоблагородие, вы прикажите кому из нас, тогда, хочешь не хочешь, лезть придется. А самостоятельно желающих не найдется.
Соколов махнул рукой.
– Чего с вами говорить, коли вы такие робкие – холодной водички испугались! Я сам спущусь, дело куражное. – Повернулся к Распутину: – Григорий Ефимович, ты в доме Гершау уже освоился? Принеси свежую простыню. Приготовили веревку? Дай сюда, сделаю петлю. Отлично!
Соколов снял пальто и шляпу, передал их околоточному. Оставшись в костюме, сделал несколько согревающих движений и лишь затем разделся до исподнего. На груди виднелись следы боевых ранений, а плечо было украшено толстым красным рубцом – след германского штыка.
Полицейские с восторгом глядели на знаменитого сыщика, игравшего горою мышц. Соколов перекинул ноги в колодец и, опираясь на вбитые в стены скобы, начал спускаться. Головы присутствующих, как по команде, отразились на свинцовой поверхности воды. Все с напряженным вниманием следили за гением сыска. Вниз порой срывались щепки, и тогда на поверхности разбегались круги.
Соколов достиг воды. Мертвое тело заколебалось. Сыщик, отстранив труп, осторожно встал на дно. Вода дошла почти до подбородка. Соколов крикнул, и гулкий звук пошел наверх:
– Брр! Не шибко тут жарко. Швыряй конец!
Сверху сбросили толстую веревку с затянутой петлей.
Соколов поймал петлю, продел в нее ноги утопленницы. Крикнул, и гулкий звук полетел к небу:
– Тяни! – и сам стал помогать, приподнимая из воды тело.
Разбухшее тело медленно поползло пятками вверх. Изо рта и с одежды вниз полились тонкие струйки воды.
Полицейские перекинули конец веревки через колодезный ворот и без сложностей выволокли мертвую.
Когда Соколов, изрядно замерзший, выбрался наружу, Распутин протянул ему широкую простыню. Сыщик с профессиональным любопытством взглянул на тело.
Женщина была одета в домашнее шелковое платье, на шее висел золотой кулон. Шелковые чулки на коленях были разорваны. Утопленница бессмысленно уставилась мутными полуоткрытыми глазами в голубую прозрачность неба.
Фон Менгден устанавливал фотографическую аппаратуру.
Распутин с болезненным вниманием вглядывался в черты покойной. Он вдруг смертельно побледнел и с ужасом прохрипел:
– Ай, ведь это Эмилия!.. – и коснеющей рукой стал мелко креститься.
Маститый доктор Григорий Павловский, едва взглянув на то, что еще недавно блистало молодостью и красотой, а теперь разбухло безобразным уродством, уверенно заявил, адресуясь лишь к Соколову:
– Судя по наружным признакам, смерть наступила дней семь-восемь назад. Глядите на кожу ладонных поверхностей, – он поднял руку погибшей, – типичная «кисть прачки». Что ж, сделаем наружный осмотр тела. – К фотографу: – Вадим Евстафьевич, не возражаете?
Барон фон Менгден, элегантно стройный и дистрофично сухощавый, согласно кивнул:
– У меня все в порядке!
Павловский приказал полицейским:
– Разденьте покойную.
Был составлен протокол наружного осмотра тела, фотограф сделал снимки.
Павловский сказал полицейским:
– Отправляйте труп в морг. – И к Соколову, которого полюбил еще по совместной службе в полиции:
– Догадываюсь, что работа нужна срочная?
Соколов утвердительно кивнул.
– Сегодня будем работать всю ночь, сделаем вскрытие и микроскопическое исследование – все, как положено. Позволите раскланяться?
Соколов восхищался добросовестностью этого талантливого человека.
На Котельнической набережной остановили какого-то приезжего крестьянина, погрузили труп, накрыли простыней и отправили в полицейский морг – на Скобелевскую площадь, к Лукичу. Это был знаменитый смотритель морга, за деньги нетрезвой публике показывавший знаменитых покойников в чем мать родила.
Распутин подошел к Соколову, обнял его, сквозь слезы проговорил:
– Я ведь сегодня в «Яре» хотел отметить прощание с Москвой, а теперь осталось – выпить за упокой. Слезно умоляю, прошу: приходи! Хочешь на колени брякнусь, тут, прилюдно?
– Гриша, желаю тебе приятного отдохновения!
– Ох, горе свое раскатаю, небо задрожит!
Извозчик подал коляску. В нее погрузились Павловский, Распутин, потрясенный увиденным, и барон фон Менгден, который ужасно торопился домой, – сегодня у его супруги Изольды Иннокентьевны был день рождения. И по этому поводу были приглашены гости и струнный оркестр.
Соколов отыскал в доме Гершау портфель и сложил то, что недавно покоилось в чучеле гордой птицы.