Последний путь

Утром Андрей вел себя прилично, не разводил теорию о равенстве, сводил гостя в школу (день был воскресный, занятий не было), жаловался на бедность, ибо она не дает возможности полностью отдаваться служению обществу, на невозможность отремонтировать здание, купить для библиотеки учебники и художественную литературу.

Соколов неосмотрительно сказал:

– Я дам вам деньги на школьные расходы! – Он полез в портмоне, да наличных оказалось недостаточно.

Соколов подумал: «Сделаю, пожалуй, первое доброе дело, облагодетельствую их школу! Пусть растят грамотных детишек».

Перед самым отъездом, на глазах обомлевших от бриллиантового блеска хозяев, Соколов влез в ларец, вынул из него аграф и передал хозяевам. Он сказал:

– Это очень дорогая вещь, царская, старинная. Не пытайтесь продать ее сразу – за такую штучку и убить могут, а уж обманут – это обязательно. Найдите добросовестного ювелира и по мере надобности с умом продавайте по камушку и тратьте деньги на школу и на детей из бедных семей. Этих денег вам хватит до конца жизни.

Супруги от волнения тряслись как в лихорадке, без конца кланялись и обещали до конца жизни Богу молиться за благополучие гостя.

Пришла пора отъезда. Андрей дал Соколову медвежью полость, а его самого жена Ирина, вдруг сделавшаяся ласковой, заботливо завернула в старое одеяло.

– Теплее так будет, а то уж ветер завернул ледяной!

При прощании Ирина опять низко кланялась Соколову, словчилась мокрыми губами поцеловать ему руку:

– Благодетель наш, уж как мы вас любим, прямо как отца родного.

Затем она прижалась губами к щеке мужа и что-то настойчиво шептала ему.

Тот согласно качал головой, кидал короткие взгляды на Соколова, пробурчал:

– Угу! Не дурак, понимаю. – Еще прежде он положил в сани охотничье ружье-одностволку.

* * *

Над миром висело угрюмое, тяжелое небо. Завернул резкий восточный ветер, выдувавший из одежды тепло. Зима была ранней, хотя перемежалась оттепелями. Дорога под снегом была покрыта тонкой коркой льда, и лошадка несла прытко.

Когда отъехали от деревни верст пятнадцать, не встречая ни деревень, ни людей, справа начался длинный овраг. Андрей стал натягивать вожжи, лошадка пошла медленней и совсем остановилась. Андрей вдруг обратился к Соколову:

– Хомут, кажись, развязался! Ирина так хорошо меня завернула, что вылезать не хочется…

Соколов спокойно встал, чтобы засупонить хомут, и, когда стоял спиной к Андрею, раздался выстрел.

Соколова с силой толкнуло в левое плечо, он едва не упал. Он сразу не понял, в чем дело. Лишь повернувшись, увидал, что Андрей лихорадочно торопится, перезаряжает ружье.

Из плеча обильно лилась кровь, орошая снег. Странно, но гений сыска боли даже не почувствовал.

И лишь когда Андрей вновь начал вскидывать ружье, Соколов бросился на него, сбил навзничь и стал душить… Андрей, словно уж, пытался выскользнуть, и ему почти удалось это сделать, но Соколов отыскал его горло и навалился всем туловищем. Затем он сбросил Андрея на землю.

В голове шумело, смертельно хотелось спать. Превозмогая слабость, Соколов дернул раз-другой вожжи. Послушная лошадка, медленно переставляя ноги, двинулась вперед.

Соколов лежал на спине. Он видел над собой свинцовое, как крышка гроба, небо и чувствовал редкое спокойствие, трезвость ума и отточенность мысли. Гений сыска размышлял: «Спасибо Тебе, Господи, что ты подарил мне такую прекрасную жизнь… Но и я старался жить чисто, возвышенно и благородно, выполнял свой долг…»

Он еще чувствовал движение саней, легкие толчки на ухабах, но постепенно все это куда-то уходило прочь, делалось лишним, чужим. Он понимал, что умирает, но это оказалось совершенно не страшно. Голова наполнилась радостными звуками, он словно обрел крылья, стал подыматься все выше и выше, на ту высоту, из которой еще никто не возвращался, по крайней мере в своем обличье.

Потом во всем мире наступила удивительная тишина.

Все было кончено.

Эпилог

Лошадь ближе к вечеру сама вернулась домой. В санях лежал Соколов, облитый смертной бледностью, закостеневший на морозе. На его красивом и теперь загадочном лице застыла легкая улыбка.

Ларца в телеге не было, он вновь исчез самым таинственным образом и найден уже никогда не был.

Искать Швыдкого на ночь не поехали – волков боялись, да в темноте ничего и не найдешь. Лишь утром Ирина-революционерка с несколькими деревенскими мужиками отправилась на поиски мужа. И они нашли труп – обезображенный, изглоданный волками и лисицами, исклеванный воронами.

Уже через неделю, спрятав на плоской груди печально знаменитый аграф, усеянный крупными бриллиантами и сделанный по приказу Петра, Ирина отправилась в Тобольск.

Здесь она нашла лавочку по скупке драгоценностей. Рядом в медвежьем полушубке терся тип, на которого Ирина не обратила внимания. Она сказала ювелиру, что продавать вещь пока не хочет, но желает всего лишь прицениться. Ювелир предложил за аграф «хорошие деньги» и вообще уцепился за бриллианты, не хотел возвращать.

Ирина, обладая визгливым голосом, подняла такой крик, что ювелир сдался, вернул аграф. Ирина поспешила на улицу. За ней, словно тень, скользнул тип в полушубке.

…Ирину нашли в соседнем переулке без аграфа и кошелька, но с финкой между лопаток. В тот же вечер тип на радостях гулял в трактире, с пьяных глаз всем показывал бриллианты и был задержан. При нем обнаружили царский аграф. Типа расстреляли, а полковник Кобылинский отправил бриллиантовую застежку с усиленным конвоем в Петроград.

К этому времени произошел очередной переворот. К власти пришел Ленин. Аграф конфисковали большевики. По приказу Ленина аграф и еще целый чемодан бриллиантов передали агенту Лубянки заграничному писателю Джону Риду для организации мировой революции в Америке. Рид пробирался на американскую родину через Финляндию. Тамошняя полиция все сокровища изъяла, а Рид вернулся в Страну Советов и во цвете лет вскоре помер. Еще раз подтвердилось наблюдение: аграф приносил несчастье всем, к кому попадал в руки.

Трагическая судьба государя Николая Александровича и его близких всем памятна.

Владимир Джунковский не пожелал покидать родину, за что и поплатился. Большевики несколько раз заточали его в тюрьмы, а в 1919 году приговорили к пяти годам концлагеря. Держался Джунковский с удивительной твердостью, показывая благородство духа.

Джунковский написал очень честные мемуары, которые, впрочем, оборвал на 1918 году. Воспоминания он закончил фразой: «Писать дальше свои воспоминания преждевременно, да и тяжело. Может быть, через несколько лет, если Господь сохранит мне жизнь, я возьмусь за перо…» Не взялся: правду писать было нельзя, а лгать совесть не позволяла. Та часть рукописи, которая прежде не была опубликована, помогла мне в создании этой книги.

После долгих издевательств 21 февраля 1938 года большевики приговорили 72-летнего Джунковского к расстрелу. Могила этого замечательного сына России неизвестна. Большевики сделали все, чтобы имя Джунковского стереть из памяти людской. Москва, для которой так много Владимир Федорович сделал в годы своего губернаторства, памятник ему не воздвигла, улицу его именем не назвала.

Максим Горький, соприкоснувшись с революцией, которую столь поэтично и неистово призывал, ужаснулся ее кровавой действительности. Теперь «Буревестник» уже гневно клеймил революционеров, которые «относятся к людям, как бездарные ученые к собакам и лягушкам, предназначенным для жестоких опытов».

Фердинанд Зауэрбрух стал одним из самых известных хирургов Третьего рейха. Был лечащим врачом президента Германии Гинденбурга и других высших сановников. В 1940 году удалил опухоль гортани у Гитлера. После войны, на свое несчастье, оказался в Восточной Германии, был лишен всех своих званий и всего имущества. Умер в Берлине в 1951 году.

Вернер фон Бломберг стал военным министром и маршалом Третьего рейха. Умер в 1946 году в тюрьме во время следствия, ибо был привлечен к Нюрнбергскому суду как один из руководителей вермахта.

Трагично закончилась жизнь легендарного руководителя германской разведки Вальтера Николаи. Его отстранили от должности на другой день после капитуляции Германии – 12 ноября 1918 года. Тот, кто в ходе войны создал лучшую разведку мира, кому немецкая армия во многом обязана своими успехами, оказался не у дел. Николаи уединился в местечке Айзенах, затерявшемся в горных массивах Тюрингии. Немцы своим героем больше не интересовались, более того, ставили ему в вину, что именно он якобы «распорядился в январе 1917 года перевезти Ленина и его сподвижников в закрытом вагоне в Швецию, откуда они сумели пересечь русскую границу».

Зато другие страны – Швейцария, США, Япония, Турция, Финляндия, Литва, СССР и прочие – пытались заполучить маститого разведчика в свои службы. Николаи отклонил все предложения, и, казалось, мир забыл о нем.

Но после Второй мировой войны чекисты арестовали без предъявления обвинения престарелого разведчика, вывезли в Москву, и его не стало в 1947 году.

Страшная судьба постигла Евгению Эльберт, блудливую супругу Бифштекса. Весной девятнадцатого года она закрутила очередной роман с курортником из Прибалтики. Ее похождения окончились на ступенях все той же роковой Смотровой площадки. Тут Евгению нашли без нижней одежды и с проломленной головой. Подозревали прибалтийца, который исчез одновременно со смертью Евгении.

Следствие вел Бифштекс, и убийца найден не был. Но в середине двадцатых годов, когда Хрубеш умер от запоя, упраздняли могилку его возлюбленной Хелен – перезахоранивали прах со Смотровой площадки на городское кладбище. И вот тут обнаружили полуразложившееся тело мужчины. У него голова была проломлена таким же образом, как и у Евгении. При нем нашли паспорт подданного Эстонии. Тут же лежало орудие убийства – обрезок металлической трубы. Ясно, что блудников кто-то выследил и свел с ними счеты.

Все почему-то вспомнили Бифштекса, но тот уже успел уехать на историческую родину – в Одессу, и там, разумеется, его никто не разыскивал. По некоторым сведениям, он служил в органах внутренних дел СССР и имел заслуги немалые, ибо, как сообщили советские газеты, к пятнадцатилетию Страны Советов был награжден орденом Ленина.

Очаровательная аферистка и российская разведчица Вера фон Лауниц вернулась в Берлин, где зажила тихой, спокойной жизнью. Она не знала об участи гения сыска и часто глядела в окна своего дома на Фридрихштрассе, надеясь, что появится рослый, ни с кем не сравнимый мужчина – главный в ее жизни. Лаской Веры пользовались многие, но она страстно любила только одного – Аполлинария Соколова. Увы, не дождалась… Вера умерла в Ганновере в 1981 году в преклонном возрасте и до последних дней смертельно тосковала о красавце графе.

Судьба Виктора Рошковского была счастливой. Он лечил высших сановников СССР. Любил людей, женщин, хорошее застолье и часто вспоминал своего великого друга – графа Соколова. Внук и полный тезка Рошковского пошел по следам замечательного деда, стал видным ученым и практиком-стоматологом.

* * *

Героя моих книг, гения сыска Соколова, в простом гробу похоронили на деревенском кладбище. На деньги, найденные в кармане покойника, сельчане устроили шумные поминки, с крепкой выпивкой, с общей потасовкой, с битьем посуды и с песнями.

Впрочем, местные жители толком даже не знали, чей прах навеки упокоился в их сибирской земле. Да и сама деревня с началом сталинской коллективизации перестала существовать, и место ее давно заросло тайгою.

…Так распорядилась судьба с нашими героями, виновными лишь в том, что жили они в кровавый XX век.

Господи, пошли России новые времена, более счастливые!