Глухая стена

Граф Соколов после прогулки в прелестный утренний час по пробуждающейся Москве удобно расположился в столовой и, попивая чай, листал газеты.

Вдруг зазвонил телефон. Это был начальник охранки. Мартынов с необычайной любезностью говорил:

– Дорогой Аполлинарий Николаевич, очень хочется вас увидать. Надо обсудить тревожащий всех вопрос относительно Александрова. Не затруднило бы вас, милый Аполлинарий Николаевич, ко мне заехать, а?

– Хорошо, буду через час.

* * *

Соколов вновь пришел на Тверской бульвар, поднялся по знакомой лестнице дома номер 22 к подполковнику Мартынову. Здесь его ждал приятный сюрприз – прибывший из Петербурга по каким-то служебным делам в недалеком прошлом начальник московской охранки и приятель Соколова полковник Заварзин. Теперь он занимал важную должность начальника Варшавского охранного отделения.

Заварзин, сухой, подтянутый человек лет сорока, при виде Соколова вскочил с кресла, облапил приятеля, расцеловался. Правда, для сей процедуры Заварзину пришлось встать на носки, а Соколову малость пригнуться.

Заварзин радостно улыбался:

– Граф, сколько мы с тобой распутали сложных дел!

Они стали вспоминать, как минувшим летом занимались политическими убийствами в Москве – члена большевистской партии, важного осведомителя по кличке Хорек и его подруги, проститутки Клавки. Именно эти преступления в конечном итоге привели их в гнездо большевизма – в Австро-Венгрию, в деревушку Поронин, откуда всей подрывной и террористической работой руководил Ульянов-Ленин.

Но это были дела минувшие. Теперь им предстояло нечто новенькое. Поговорив о разных пустяках, Заварзин спросил главное:

– Что вы, коллеги, думаете об исчезновении прокурора Александрова? Уже неделю полиция и охранка бьются над этим делом – без полезного результата. Опасаюсь, что следы преступления ведут к нам в Варшаву. Государь меня на два дня для контроля сего дела в Москву прислал. И приказал ежедневно докладывать о ходе разыскной работы: «Надо дать понять террористам, что мы не позволим безнаказанно похищать важных государственных служащих».

Мартынов принял глубокомысленный вид, деловито добавил:

– И государь прав. Доложу вам, Павел Павлович, московское начальство близко к сердцу приняло это загадочное происшествие. За ходом розысков внимательно следит градоначальник Москвы генерал-майор Шебеко. Генерал вчера наставлял меня: «О качестве нашей работы государь будет судить по настоящему делу. Приказываю: отыскать преступников и предать их военному суду, который к бандитам будет беспощаден. Дважды в день – утром и вечером – жду докладов о ходе розыска».

Соколов невозмутимо отвечал:

– Чтобы решить задачу, надо знать ее условия. Мне известно лишь только то, что пишут газеты.

Заварзин строгим взглядом смерил Мартынова:

– Так что я должен докладывать государю? Что Шебеко взволнован?

Мартынов вздохнул:

– Идут необходимые оперативные разработки. Изучаем частную жизнь прокурора. – Он открыл сейф, вытащил книги, бумаги. – Внимательно просматриваем записные книжки Александрова, его личный дневник, записи на полях «Списка абонентов Московской телефонной сети» и адресной книги «Вся Москва». Допрашиваем прислугу и сослуживцев. Увы, пока мы стоим перед глухой стеной. Молчат и наши осведомители – сказать нечего.

Версии, версии…

Заварзин поднял палец:

– Главный вопрос: кому понадобилось похищать прокурора?

Соколов возразил:

– Похищать? Почему, Павел Павлович, ты так уверенно это заявляешь? Это лишь одна из версий. Не ты ли сам много раз говорил, что должно быть восемь рабочих версий. Хотя, правду сказать, я не понимаю магии сей цифры. Может, прокурор сам решил исчезнуть? Надоело все: служба, жена, за которой увиваются десятки поклонников, угрозы и проклятия осужденных, вид конвойных и преступников. А тут, к примеру, громадный карточный долг, который отдавать нечем. Взял да враз со старой жизнью покончил. Уехал в какой-нибудь Алатырь с пароходной пристанью, двумя монастырями, винокуренным производством, с мужской прогимназией и милыми провинциальными барышнями. А прокурор еще не старый…

– Сбежал от семейного очага, как Лев Толстой?

В разговор вмешался Мартынов:

– Я согласен с Аполлинарием Николаевичем. Супруга прокурора тоже высказала такую точку зрения: «Сбежал!» Таких случаев нынче много, пример яснополянского старца на многих сильно подействовал. Кстати, супруга Александрова утверждает: «Муж – большой почитатель религиозно-философских воззрений Толстого». Она показала нам библиотеку прокурора. Там целая полка с творениями Толстого: «Исповедь», «В чем моя вера», «Как читать Евангелие», «Христианское учение», «Что такое религия и в чем сущность ее» и другое.

– Может, с фальшивым паспортом уже налаживает новую жизнь? Ведь прокурору достать подложный паспорт труда не составляет, – продолжил Соколов.

Заварзин оторопело посмотрел на приятеля:

– О таком я даже не думал!

– Я тоже не думал. Просто назвал первое на ум пришедшее. А мог сбежать с молодой любовницей. Или гулял по Москве-реке да под лед в прорубь провалился. А может, грабители затащили в подворотню, убили, раздели, а труп в канализационный люк сбросили.

Мартынов, проявляя первый признак умного человека – умение слушать, согласно покачал головой:

– Да, версий много. Ведь мог какой-нибудь полоумный поклонник жены прокурора убить его из-за ревности, а труп в снег закопать. Весна придет, снег растает, мы и найдем пропажу. Или напротив – муж соблазненной прокурором женщины свел с ним счеты.

– А что, Александров охоч до женской плоти? – спросил Соколов.

– Еще как! – ответил Мартынов. – Мы сейчас проверяем одну из версий.

– Следует наступать широким фронтом! – решительным тоном заметил Заварзин. Новая должность добавила ему важности.

Мартынов согласно кивнул:

– Мы установили постоянное наблюдение за домом прокурора, допросили соседей, а также дворника и городового, дежуривших в тот день. Весьма деликатно беседовали с супругой прокурора. Увы, ничего интересного они не рассказали. Но я все же надеюсь, что прокурор найдется живым.

Соколов усмехнулся:

– Какие бы розовые мечты ни ласкали ваши души, но если мы и увидим Александрова, то, вероятней всего, в гробу. Из восьми увлекательных версий самая печальная и правдоподобная именно эта.

Заварзин вздохнул:

– Граф, боюсь, что ты, как всегда, прав – нынешняя жизнь приучила ждать только плохое. И все же пока будем надеяться на лучшее.

Мартынов закурил папиросу, выпустил носом затейливое колечко и проговорил:

– Я, признаться, рассчитываю на счастливый исход дела!

Соколов, удобно сидя в мягком кресле, по привычке поиграл носками ботинок, с ленцой проговорил:

– Вы, любезные начальники, вызвали меня на этот разговор, я высказал свое скромное мнение. Ясно одно: дело необычное.

– И сложное, – вставил Мартынов.

Соколов отрицательно мотнул головой:

– Сложными все дела кажутся поначалу, а потом каждый раз удивляешься: до чего все просто оказалось. Всякий сыщик должен начинать с самых простых версий.

Заварзин положил руку на плечо приятеля, особенным, неожиданно просящим тоном сказал:

– Я очень тебя прошу, милый мой граф! Сделай все возможное, чтобы… – Не докончил фразу. – Коли не ты, то кто?

Соколов вскочил с кресла, вытянулся в струнку, отчего едва ли не на голову вознесся над приятелем. Отчеканил:

– Так точно, господин полковник, рад стараться!

Заварзин махнул рукой:

– Сколько в тебе, граф, детского!

– Не обижайся, дружок! Давай сегодня по старой памяти сходим в Охотный ряд к Егорову, поговорим по душам. – Лукаво посмотрел на Мартынова. – И грозного начальника охранки с собой возьмем. Совместная выпивка сближает русских людей крепче родственных уз. А то ходит наш Мартынов, как индюк, важный!

Лицо Мартынова исказила гримаса. Но благоразумно решил свести все на шутку:

– Перед таким орлом, как Соколов, кочету смешно хвост распускать!

– Вот это ты, Александр Павлович, в точку попал! – громово расхохотался Соколов, и от звуков его голоса задрожали хрустальные подвески люстры.

– Тогда до вечера! – подвел итог разговору Заварзин.

Соколов направился к Красным воротам – домой.

Близилось обеденное время.