Истец Латынина Л. С.

– Петя, ты есть будешь?

Лара заглянула в кабинет, оценила вид и позу мужа – спина колесом, волосы вокруг плеши дыбом, нос почти уткнулся в светящийся монитор компьютера – и со вздохом отступила назад. Не будет он есть. Ни есть, ни пить, ни отвечать на вопросы, ни слушать, что ему говорят. Если бы он хоть иногда слушал, что ему говорят, то не сидел бы вот так за компьютером, гробя свой и без того искривленный позвоночник и жалкие остатки зрения.

В кабинете послышался шелест, в открытый дверной проем потянуло ветром: это Петя принялся яростно листать какой-то справочник.

– Смешной ты, папа! – смеется в таких случаях Лика. – Пользоваться компьютером научился, а доверять ему – нет! Ну какие бумажные справочники в наше время? Все же есть в Сети!

– Ага, – фыркает Петя и цитирует язвительно: – «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!»

– Ой, да при чем тут Гоголь! – закатывает глаза Лика.

– Пушкин! – дуэтом восклицают ее родители.

Качают головами, беспомощно переглядываются: как это у них выросла такая бескультурная дочь?

Петя, Петр Иванович, доктор физико-математических наук, много лет работал в университете, вел научные исследования, получил несколько патентов. Лара, Лариса Сергеевна, защитила кандидатскую по теме «Философские искания Айрис Мэрдок», преподавала на филфаке, потом, правда, ушла секретарем-референтом в солидный банк – там про Айрис Мэрдок с ее исканиями никто ничего не знал, но платили гораздо больше, чем в универе. А Лика, их единственная дочь, успешно окончила факультет романо-германской филологии, три лета подряд шлифовала свой английский на Мальте, ту же Айрис Мэрдок в оригинале читала, а служит – стыдно сказать – продавщицей в магазине!

– Сколько раз тебе говорить, мама, это не магазин, а бутик! – досадливо – уже надоело объяснять – говорит сама Лика.

– Бутик! Как много в этом слове! – ехидничает Петр Иванович, доктор физико-математических наук и любитель классической русской поэзии.

– А ты, папочка, зашел бы как-нибудь да посмотрел, чего у нас много и как дорого, – язвит в ответ Лика.

Она прекрасно знает, что Петр Иванович комфортно чувствует себя только в собственном кабинете, в гулких аудиториях и еще в старых библиотеках, в окружении пыльных бумажных книг. В мире бутиков он как-то не адаптировался.

Хотя в тот магазин, где служит Лика, они с Ларисой Сергеевной однажды заходили. Как в музей!

– Почти Версаль, – сказала тогда Лара, с мраморного порога осмотрев высоченные потолки с богатой лепниной, золотистый паркет и зеркала, зеркала…

Разгуливать по сияющему паркету в уличной обуви они не рискнули, а мягких тапочек, как в музее, посетителям в бутике не предлагали. Петр Иванович и Лариса Сергеевна немного постояли на краешке ковровой дорожки, посмотрели на картины в золоченых рамах и апельсиновые деревья в кадках красного дерева, с трудом нашли в окружающем великолепии собственно одежду: она, оказывается, пряталась в глубоких нишах, красиво декорированных парчовыми и гобеленовыми полотнищами.

– «Мой дворец красив и пышен, и тенист душистый сад», – пробормотал Петр Иванович и решительно потянул супругу за порог. – Пойдем отсюда, Лара, мы тут как гунны на пороге Рима…

– Точно, – согласилась Лариса Сергеевна. – Ты гунн на пороге, а я Лара, расхитительница гробниц!

Она любила не только изысканную зарубежную литературу, но и популярное голливудское кино.

Посмеиваясь, они вышли из бутика и вынесли из него одно-единственное знание: их Лику на протяжении рабочего дня окружает дворцовая роскошь. Понятно, почему она придает такое большое значение своему внешнему виду – ей же нужно соответствовать обстановке.

– Теперь ясно, почему у девочки полгода вычитали из зарплаты за униформу, – сказал еще Петр Иванович. – Видимо, при исполнении она носит парчу, шелка и бархат. И еще эту… Как ее… Изумрудную парюру.

Тут он, конечно, снова съязвил. Об изумрудной парюре когда-то страстно мечтала Лариса Сергеевна. От мужа она мечту свою не скрывала, напротив, все уши прожужжала ему с этой парюрой, вот он и запомнил. Но, разумеется, не купил: профессорское жалованье – это только звучит солидно, на самом-то деле на университетские зарплаты по ювелирным не разгуляешься.

А Лике очень подошли бы изумруды, у нее, как у матери, глаза зеленые-зеленые…

Когда дочка была маленькой, у них с отцом сложилось что-то вроде игры – Петр Иванович цитировал стихи с упоминанием зеленых глаз, а Лика радовалась: «Это про меня написали?!»

– «Пусть он придет, я расскажу ему про девушку с зелеными глазами, про голубую утреннюю тьму, пронзенную лучами и стихами», – нараспев – ну не умел он выразительно декламировать – читал Петр Иванович Гумилева.

– Кто? Кто придет? Кому ты про меня расскажешь? – спрашивала маленькая Лика и оглядывалась.

А недавно за ужином Петр Иванович вспомнил другое, тоже гумилевское:

– «Я подумал это, глядя на твои косы – кольца огневеющей змеи, на твои зеленоватые глаза, как персидская больная бирюза»…

И взрослая Лика гневно и грубо огрызнулась:

– Сами вы больные! На всю голову! – и, бросив вилку, которой вяло ковыряла в тарелке, убежала в свою комнату.

И дверь к себе не только захлопнула, но и на защелку закрыла, чтобы больные на всю голову родители не вздумали пойти за ней следом и пристать с расспросами, в чем дело да что случилось.

Но Лариса Сергеевна и так понимала, в чем дело и что у Лики случилось. Вернее, чего у нее пока не случилось: счастливой личной жизни. Ну не прискакал еще к бутику принц на белом коне! На белых «меринах», бывало, подъезжали, но не сказать что принцы, преимущественно свинопасы какие-то, а то и попросту козлы.

– Кого ты там встретишь, Лика, в этом вашем бутике? – урезонивала дочку мать. – Увольняйся! Мы с папой попросим в университете, поработаешь для начала секретарем у кого-то из деканов, а дальше видно будет…

– И кого я, мама, встречу в этом вашем университете? – кривясь, отвечала Лика. – Студента с ветром в голове? Аспиранта с дырявыми карманами? Доцента-импотента?

– Ой, да просто нормального молодого человека с мозгами и перспективами!

– Да? И куда он меня приведет, тот перспективный? В общагу? Или, может, я его к нам сюда приведу, и будем мы с ним вить семейное гнездышко в моей девичьей спальне с картонными стенами? – злилась Лика. – Нет уж, мам, в наше время или жених, или невеста, но хоть один должен быть со своим жильем, иначе ничего не получится.

– А мы с папой как раз с общаги начинали…

– Ой, ну не вам учить меня, как жить!

– Ты что? Да мы с папой твоим всю жизнь в любви и согласии… – обижалась Лариса Сергеевна.

– И еще в бедности, мам, – перебивала ее дочь и снова уходила к себе, хлопнув дверью.

– Ну уж не в бедности, – запоздало возражала мать, но говорила это без запала, даже без уверенности, просто по инерции.

Лика была у них поздним ребенком, Лара родила ее уже «за тридцать». Как раз когда Лика оканчивала университет, Петр Иванович ушел на пенсию, а через два года и Лариса Сергеевна пополнила ряды «заслуженно отдыхающих». Неприспособленными к жизни идиотами они не были и прекрасно понимали, что на свои пенсионные пособия достойно жить не смогут, поэтому загодя постарались обеспечить себе пассивный доход.

– Покупаем две квартиры в новостройке и сдаем их, – сказал Петр Иванович, подкрепив свое предложение собственными расчетами и цветными буклетами застройщика. – Смотри, если мы берем жилье на ранней стадии строительства, то наскребаем на две однокомнатные. «Однушки», говорю тебе, брать выгоднее всего, они дешевле стоят, и их охотно снимают. Итак, сейчас мы платим за две «однушки», через полтора года получаем готовые квартиры и сразу же сдаем их в аренду, лучше всего в долгосрочную, чтобы не заниматься постоянно поиском жильцов и уборкой.

– Дочке скоро понадобится свое жилье, – напомнила Лариса Сергеевна.

Дело было семь лет назад, тогда Лика была еще студенткой-первокурсницей.

– О том и речь, – кивнул Петр Иванович. – Пока девочка учится, пусть живет с нами, потом переедет в свою квартиру, но до тех пор мы будем ее сдавать. За пять лет получится приличная сумма – считай, приданое дочери соберем. А вторую квартиру мы так и оставим съемной, обеспечивая себе таким образом солидную прибавку к пенсиям. Толковый же план?

– Отличный план, – согласилась Лариса Сергеевна.

Муж у нее был умный, да и она не дурочка, иначе не прожили бы они больше тридцати лет в любви и согласии…

И как так вышло, что их оставили в дураках?

И неужели они в них, в дураках, останутся? И Петя, доктор наук и бывший профессор, так и будет за деньги писать кандидатские для нерадивых соискателей ученой степени, Лара же, специалист по зарубежной литературе, брать на дом грошовую работу по компьютерному набору текстов? А Лика продолжит тщетно высматривать нормального парня в раззолоченных интерьерах?

Или можно еще все изменить?

К ним уже приходили учтивые молодые люди из каких-то партий и предвыборных штабов. Просили заполнить анкету, подписать петицию, поддержать политика, который придет во власть и будет отстаивать интересы обманутых дольщиков… Убедительно рассказывали, как это нужно и важно… Но Петр Иванович рассудил:

– Нет, Лара, это такие же жулики. Мы пойдем другим путем.

Лара знала, о каком пути речь. В последнее время Петр Иванович необычно часто цитировал знаменитое некрасовское: «И пошли они, солнцем палимы, повторяя: «Суди его бог» – при этом выражение лица у него было непримиримое, словно с классиком русской литературы доктор физико-математических наук был решительно не согласен и божьего суда дожидаться не собирался.

Исковое заявление они с Ларисой Сергеевной отнесли в суд вместе. Это был их новый план. Хотелось верить – на сей раз действительно толковый.

Поздний вечер – мое любимое время суток. За исключением разве что воскресного, изрядно подпорченного ожиданием скорого начала рабочей недели.

Поздним вечером буднего дня, распихав все свои дела, я наконец могу немного побыть наедине с собой… Или вот с Говоровым, который уже неделю звонит мне ровно в 22.00, как по расписанию.

– Леееена, – тянет он вкрадчиво. – Ну чем ты там опять шуршишь? Опять взяла дела на дом? Отложи ты уже бумажки, побереги глаза и мозг.

В голосе Говорова приблизительно в равных пропорциях смешались нежность и укоризна. Я заслушалась.

Голосу Говорова аккомпанирует не бумажный шелест, а шум набегающих волн. Я знаю, Никита сидит на большом камне у края прибоя – летом мы там сиживали вместе, тесно обнявшись и молча глядя в морские дали. Закат давно отгорел, но линия горизонта все еще слабо подсвечена бледно-розовым, и луна такая желтая, маслянистая и ноздревато-твердая, как кусок отличного швейцарского сыра… Ой, теперь еще и сыру захотелось…

Я вздохнула.

– Ну что у тебя опять? – сочувственно спросил Говоров.

– Иски обманутых дольщиков к застройщику, который деньги с людей взял, а квартиры им не дал, – доложила я.

– У-у-у-у… Тухлое дельце.

– А Плевакин сказал – многообещающее.

– Так это одно и то же, в смысле – вони может быть много. И грязи, и шума… Это ж политика, Лен, – Никита вздохнул.

– В таком ключе я об этом не думала, – призналась я.

– И напрасно. Для нашей большой страны ситуация с обманутыми дольщиками – вопрос государственной важности. Ты знаешь, сколько их у нас таких?

– Ну откуда? У меня тут всего четверо…

– Ха, четверо! – Говоров фыркнул. – Помнится, перед выборами в Государственную думу шестого созыва специально данные собирали, так вот на тот момент, чтоб ты знала, в России было не менее восьмисот тысяч обманутых дольщиков!

– Ого!

– Ага! Думаю, сейчас их еще больше, потому что обманутые дольщики все появляются и появляются, как бы ни ужесточалось законодательство.

– Восемьсот тысяч – это же целая армия! – я поежилась.

– Ну! А я о чем? Представь, сколько разных деятелей заинтересованы в том, чтобы создать себе на этом политический капитал… Так что ты, это… – Судя по звуку, Никита яростно почесал в затылке. – Будь осторожна и Эммануиловича слушайся, у него чуйка ого-го какая и связи тоже. Сама-то ты что обо всем этом думаешь?

– Я думаю, что это сущее свинство – так поступать с людьми! – с пол-оборота завелась я. – Они последнее отдавали, чтобы купить квартиры!

– А что за люди, понаехавший молодняк? – уточнил Никита.

Резонно уточнил, по статистике, чаще всего бюджетное жилье в Москве покупают молодые семьи из провинции.

– Да разные люди, – устало ответила я, свободной рукой потирая глаза. – И молодые, и старые, и приезжие, и москвичи… У меня по этому делу четыре иска, и ни один из них не подал какой-нибудь олигарх, все истцы – такие, знаешь… Нормальные. Далеко не зажиточные.

– Зажиточные в такие истории не влипают, – согласился Говоров. – А если влипают, то не слишком страдают – не последнее же теряют. Вот, кстати, про последнее! Я вчера виноград с беседки снял, припозднился, конечно, да все руки не доходили. И знаешь что?

– Что? – послушно повторила я, прекрасно понимая, что Никита пытается отвлечь меня от безрадостного дела, и позволяя ему это, потому что мне и самой очень хотелось отвлечься.

– Ягоды уже завяливаться начали, вот что! Как думаешь, они еще годятся на вино? Или не стоит и пытаться их давить, оставить так и насушить изюма? Это «Изабелла», она с косточками, но вкуснющая – м-м-м!

– А что рекомендует по этому поводу знатный специалист – твой сосед?

– Это Васек-то? – Говоров хмыкнул. – Ну, он знатный специалист в основном по части употребления алкоголя, причем весьма крепкого, экспертом по домашнему виноделию я бы его не назвал, вот самогонку он гонит отличную, это да…

Тут Никита замолк и чем-то хлюпнул, потом звякнул, и я насторожилась:

– Говоров! Ты там не спиваешься, нет?

– Нееееет, что ты! – снова вкрадчиво протянул Говоров, и на этот раз в его голосе в равных пропорциях смешались хитрость и веселье. – Брось, Лен, когда мне тут спиваться? Вчера я арматуру наверх поднимал, сегодня месил бетон и ставил направляющие на фронтоне, завтра куплю плиты ДСП и крепеж, начну обшивать… Или нет, сначала фанеру покрашу, потом уже поставлю…

Говоров начинает вдохновенно рассказывать о своих трудовых свершениях и планах, и я с удовольствием слушаю его, хотя у меня довольно смутное представление о строительных процессах, я даже слова не все понимаю…

Я как раз собиралась уточнить, что такое «циркулярка», не единожды упомянутая рассказчиком с большим одобрением, когда мне в ухо громко звякнуло – поступила эсэмэска.

Я отклеила телефон от головы, посмотрела на дисплей и перебила Говорова с его циркуляркой, чем бы она ни была:

– Никит, извини, у меня тут Таганцев…

– Что? Где? – голос в трубке заледенел.

– Ой, ну не в постели же! – неуклюже отшутилась я. – В трубке! Сообщение мне сейчас прислал: «Надо поговорить».

– Ну, поговорите, конечно, отчего же среди ночи не побеседовать с хорошим человеком, – покладисто согласился Говоров, но по голосу было слышно – он надулся.

– Я потом тебе перезвоню, – пообещала я и, не дожидаясь ответа, сменила собеседника.

Лейтенант Таганцев – человек на редкость здравомыслящий и при этом для опера удивительно деликатный, он не стал бы эсэмэсить мне в одиннадцатом часу вечера без серьезной причины. Я не забыла, что сама же просила его разузнать насчет соседнего недостроя, и встревожилась: что такое он мог разведать? Может, завтра мужики в спецовках не свет с водой нам отключат, а вообще атакуют дом бульдозерами?

– Костя, привет! – быстро произнесла я, торопясь выяснить причину позднего звонка. – Что-то случилось?

– Не исключено, – ответил Таганцев озабоченным голосом. – Ты, Елена Владимировна, с сестрой своей давно общалась? В курсе ее странных дел?

– Странных дел? – повторила я, ощущая побежавший между лопаток холодок.

Господи, что там Натка снова натворила? Сколько мы прожили без эксцессов, пару месяцев? Да, для нее это долго…

– Знаешь ее подругу, Галину Плетневу? – спросил Таганцев.

– Не помню такой, а что?

– А то, что Наталья наша Владимировна звякнула мне нынче в дикой тревоге за эту самую Плетневу. Она, мол, куда-то сгинула, может, ее убили вообще, нет ли чего такого в полицейских сводках…

– Почему же сразу убили-то? Она что, из какой-то группы риска, эта Плетнева?

– Твоя сестра сказала – на нее уже недавно покушались, едва не грохнули.

– Боже мой! С кем это Натка связалась?!

– Вот и я о том же. Я, конечно, сводочки посмотрю и справочки наведу, но ты бы тоже разузнала, что там за подруга такая подозрительная, – посоветовал Таганцев. – А то ведь знаешь, как говорят: «С кем поведешься, с тем и наберешься»…

– Спасибо за сигнал, будем работать, – ответила я и снова сменила телефонного собеседника.

Вернее, попыталась: Натка, которой я постоянно звонила, не брала трубку. У нее все время было занято.

Это показалось мне странным, – многочасовая болтовня по телефону среди многочисленных Наткиных «маленьких женских слабостей» до сих пор не числилась.

– Да что же у тебя там происходит? – пробормотала я, соображая, что делать.

Может, ничего? Надо отпустить ситуацию и она сама как-нибудь разрулится? Утром созвонюсь с сестрой или заеду к ней перед работой… Ага, а она до утра натворит еще дел, потом не расхлебаем…

Я отправила сестре эсэмэску: «Натка, позвони мне!» – потом продублировала это сообщение в ватсап и в мессенджер «Фейсбук». Подождала пять минут – никакой реакции. Я прошлась из угла в угол, вздохнула:

– Делать нечего! Придется выпускать засадный полк, – и набрала памятный с детства номер.

– Алёу? – после пятого гудка откликнулся знакомый голос – дребезжащий, но бодрый, как надтреснутый колокольчик, и жутко раздражающий.

– Здравствуйте, дорогая Вера Марковна! – произнесла я громко и нарочито радостно. – Это Лена Кузнецова, внучка Анны Петровны, помните меня?

– Ой, Ленусечка! – обрадовалась давняя бабушкина врагиня – соседка по лестничной площадке.

Во времена моего детства Вера Марковна и Анна Петровна то и дело конфликтовали. Причина, мне думается, заключалась в разительном несходстве менталитетов. Вера Марковна была классической бдительной «бабкой с лавочки» и все свободное время проводила в наблюдениях за соседями, их гостями и просто прохожими. От ее зоркого ока ничто не могло ускользнуть, и мало кому удавалось пройти мимо Веры Марковны, не получив попутно нелестную характеристику и пару-тройку рекомендаций по улучшению поведения, внешнего вида и образа жизни. Наша же с Наткой бабушка в чужие дела никогда не лезла, любых разборок чуралась и нездоровое любопытство соседки откровенно осуждала.

Удивительно, но после смерти нашей бабушки Вера Марковна почему-то решила нас с Наткой опекать, и мне, помнится, стоило большого труда удерживать ее на расстоянии и при этом не ссориться. Как знала, что бабка еще пригодится!

Натка же, отродясь не страдавшая избытком дипломатии, попросту не обращала на соседку внимания. С годами это стало несложно: одряхлев, Вера Марковна прекратила часами просиживать на лавочке у подъезда, оборудовав себе наблюдательные пункты у окна в кухне и у дверного глазка. У окна она торчала днем, под дверью – ночью. У бабки давно уже была стойкая бессонница, так что я не боялась разбудить ее поздним звонком.

– Как ты, Ленусечка, как твоя дочечка, замуж еще не вышла? – спросила Вера Марковна, не уточнив, чье именно замужество – мое или Сашкино – ее интересует.

– У нас все хорошо, – ответила я коротко. – А как вы, Вера Марковна? Как ноги?

– Да ползаю еще кое-как…

Бабуся определенно кокетничала. Натка рассказывала мне, что недавно застала ее подслушивающей с граненым стаканом под дверью соседей и вспугнутая Вера Марковна унеслась к себе со скоростью младой газели.

Я вздохнула, понимая: Натка, если с ней все в порядке, не простит мне того, что я сейчас сделаю.

– Вера Марковна, вы не могли бы постучаться к Наташе? Что-то я ей никак дозвониться не могу и беспокоюсь…

– К Натусечке? Ну конечно же! – с готовностью отозвалась соседка.

Я услышала, как загремели замки и засовы, затопали по лестничной площадке с гулким отзывчивым эхом тяжелые ноги в ботах. Потом стало тихо.

– Ну что там? – не выдержала я.

– Разговаривает твоя Наташа с кем-то, кажись, ругается, – вполголоса пересказала мне Вера Марковна, и я ясно представила, как она сутулится под Наткиной дверью, для лучшей слышимости уперев в нее граненый стакан.

При этом в другой руке старушка держит трубку домашнего телефона – она у предусмотрительной Веры Марковны на очень длинном шнуре, чтобы можно было отойти от аппарата в прихожей на пост к окну в кухне и при этом не прерывать беседу с какой-нибудь старушкой-подружкой.

Я нахмурилась. Если Натка принимает гостей, тогда понятно, почему она не отвечает на мои сообщения – должно быть, просто не слышит их. Но почему у нее при этом занят телефон?

– О чем разговаривает, не слышно? – бессовестно подначила я старую шпионку.

– Кажись, о море… Нет, о морге! – Вера Марковна удивилась, и удивление ее было приятным, с оттенком людоедской радости.

Еще бы! Что-то очень интересное происходит!

– О чем?! – мне показалось, что я неправильно расслышала.

– О морге, говорю! Так и спрашивает: аллё, это морг? А дальше неразборчиво, очень быстро говорит, слова сливаются, не разберу…

– О боже… – я растерялась. – Эмм… Вера Марковна, пожалуйста, постучите в дверь! То есть позвоните! В смысле, нажмите на кнопку звонка!

– В смысле, придавите ее пальцем, – довольно ехидно пробормотала Вера Марковна. – Ленусечка, да я уже давлю, давлю… Вот еще ногой постучу…

«Бум, бум, бум!» – донеслось до меня из трубки.

Хм, бабушкина ортопедическая обувь явно сродни стенобитным орудиям.

– Ну? – поторопила я свой засадный полк, не наблюдая развития событий.

– Не открывает, – с сожалением сказала Вера Марковна. – И про морг уже ни гу-гу. Вообще замолчала, ни звука не слышно. Что делать будем?

– Вы еще немного постучите, если вам не трудно, – решила я, распахивая платяной шкаф. – Я скоро приеду.

Разговор пришлось оборвать, чтобы вызвать такси. Из машины я еще несколько раз набирала Наткин номер, но так и не дозвонилась: теперь мобильный телефон вызываемого абонента был выключен или находился вне зоны действия сети.

Таксисту я сказала:

– Гони, как на пожар!

И он послушался, причем даже расспрашивать меня ни о чем не стал, только поглядывал искоса с умеренным любопытством.

О Москве говорят, что это город, который никогда не спит. Это не совсем справедливо: поздним вечером столица все же начинает клевать носом, сонно щурится, задремывает, и это лучшее время для автогонок по городским магистралям – спросите хотя бы стритрейсеров или патрульных ГИБДД…

Через тридцать минут настоящей гонки с визгом колес и запахом паленой резины я выбралась из болида, в который моя воля и мастерство водителя превратили скромный «Рено». В моих глазах расплывались цветные пятна дорожных огней, меня слегка пошатывало и немного мутило, но эти неприятные ощущения терялись на фоне так и не отпустившей тревоги за непутевую сестрицу.

На нужный этаж я поднялась без остановок, на одном дыхании. Краем глаза заметила плавно качнувшуюся дверь соседней квартиры – Вера Марковна отступила на заранее подготовленные позиции, но продолжала наблюдать – и резко придавила кнопку звонка. Он исправно покурлыкал: у Натки очень лиричный звонок, певучий, как птичка. Хотя в этой ситуации я предпочла бы полковую трубу или хотя бы пионерский горн – их невозможно не услышать и трудно оставить без внимания. А вот птичка, увы, была полностью проигнорирована…

Я не стала церемониться и постучала в дверь кулаком. Потом прислушалась…

– Может, стакан дать? – проявляя предупредительность, подсказала сзади Вера Марковна.

– Тогда уж и бутылку сразу, – пробормотала я, испытывая большое желание напиться, забыться и по пробуждении обнаружить, что мне все это приснилось.

За дверью в квартире Натки что-то длинно шаркнуло. Звук был такой, словно по коридору проволокли тяжелый матерчатый тюк, и мне тут же представилось, что это тащат безжизненное тело. Мое беспокойство мгновенно возросло до критической отметки, и я замолотила в дверь с криком:

– А ну, кто там? Открывайте немедленно!

Открыть мне не открыли, зато после паузы послышался знакомый голос, опасливо поинтересовавшийся:

– А там кто?

– Это я, Лена!

– Какая Лена?

– Натка, ты с ума сошла? Сестра твоя – Лена!

– Лена?

В голосе Натки образовалось так много недоверчивого удивления, что я подумала – сейчас она еще спросит: «А чем докажешь?» Я даже загодя полезла в сумку, нашаривая там служебное удостоверение, чтобы приложить его к дверному глазку, но сестрица все-таки поверила мне на слово и открыла дверь. Вернее, приоткрыла ее на длину стальной цепочки.

Я тут же сунулась в проем лицом, и поместившейся в щель половинки знакомой физиономии Натке хватило, чтобы окончательно опознать родную кровиночку.

– Точно, Ленка! – обрадовалась она. Но тут же нахмурилась и спросила:

– А ты сама пришла, одна?

Не оборачиваясь, я дала отмашку Вере Марковне – мол, спрячьтесь, я тут пришла сама, одна! И сквозь щель приоткрытой двери продавилась в полутемную прихожую, едва Натка левой рукой сняла цепочку.

В правой у нее был увесистый и шипастый деревянный молоток для отбивания мяса. Это не успокаивало.

– Фуххх, – шумно выдохнула сестрица, опуская свое первобытное оружие. – Как же я рада, что это ты!

– А кого ты ждала? – спеша осмотреться, я обошла Натку и чуть не упала, в полумраке споткнувшись о здоровенную диванную подушку на полу.

Стало понятно, что именно с таким пугающим шорохом тащили тут по коридору. Однако все остальное – не принятые звонки, не отвеченные сообщения, разговоры про морг и особенно молоток для отбивания мяса – по-прежнему нуждалось в объяснении, и я выразительно посмотрела на Натку.

– Кого я ждала, тех мне видеть вовсе не хотелось бы, – непонятно сказала она и в обход меня и заграждения из диванной подушки протопала в кухню.

Там было светло, а на столе лежала старая, кажется, еще бабушкиных времен, телефонная книга, раскрытая на странице с номерами учреждений здравоохранения. Надо же, этот древний талмуд еще не утратил актуальности?

– С Сенькой все в порядке? – спросила я главное.

– Сенька давно спит, – успокоила меня Натка, одной рукой сдвигая на край стола допотопный телефонный справочник, другой включая электрический чайник. – А ты же знаешь: когда он спит, его из пушки не разбудишь.

Полупустой чайник загудел, затрясся, браво пыхнул паром и выключился.

– Тебе чай или кофе? – спросила сестра.

– Мне, пожалуйста, объяснения! – потребовала я. – Почему ты не отвечаешь на звонки и сообщения?

– Мобильник насмерть разрядился, видишь, я уже с домашнего звоню. – Натка кивнула на подушку в коридоре, стратегически грамотно уложенную под стеной со стационарным аппаратом.

– Почему по больницам? Кто-то заболел? – тут я вспомнила, что упоминался морг. – Или, не дай бог, умер?

– Именно это я и пытаюсь выяснить.

Натка щедро плеснула в чашки кипятка, утопила чайные пакетки вместе с хвостиками, ругнулась и принялась вылавливать ярлычки ложечкой. Моментально раскисшие бумажные квадратики трепетали, как рыбки, уворачивались и липли к стенкам чашек. Натка яростно шерудила ложкой, расплескивая чай. Руки у нее подергивались.

– Прекрати уже! – я отняла у нее ложку, и тогда сестра расплакалась.

Пришлось мне утирать ей слезы, заваривать другой чай – успокоительный, на аптечных травах, поить всхлипывающую и икающую Натку получившимся настоем с острым запахом валерианы и мяты – и все это в нетерпеливом ожидании объяснений.

Сердце заранее сжалось – я предвидела, что услышанное мне вовсе не понравится. Моя сестра по натуре не нытик, она из тех, кто идет по жизни смеясь, с гордо задранным носом… Оттого и спотыкается на каждом шагу.

На этот раз, как выяснилось, Натка не просто споткнулась – она ухнула в яму, которую сама же и выкопала.

Знакомая риелторша – та самая Галина Плетнева – предложила ей соблазнительный вариант обмена «двушки» на «трешку» с доплатой в полмиллиона. Как раз такая сумма у Натки имелась, об улучшении своих жилищных условий она думала уже давно и согласилась на предложение Галины без раздумий. И деньги свои ей отдала – все пятьсот тысяч. После чего Плетнева исчезла – обещала тем же вечером заглянуть, а сама все не приходит, не звонит и на Наткины звонки не отвечает.

Натка предположила:

– А вдруг она снова напоролась на каких-нибудь преступных махинаторов, и на этот раз они ее вообще того… Убили? А деньги забрали… А теперь и за мной придут, в расписке же есть мое ФИО, узнают адрес – и придут…

– А если это она сама преступная махинаторша? Это тебе в голову не приходило?

– Приходило… Но я не хочу сразу думать о худшем!

– То есть, если ее убили, это еще ничего, да? Не самое плохое? – Я побарабанила пальцами по столу.

– Что будем делать, Лен? – Натка озвучила тот же вопрос, что занимал и меня.

– Не знаю. Что тебе в морге-то сказали? И в больницах?

– Ну, там, куда я дозвонилась, никакой Галины Плетневой нет… Но это же не значит, что ее на самом деле нет, она ведь могла поступить и без документов, правда?

– Правда, – машинально ответила я, продолжая обдумывать ситуацию. – Так, Таганцев обещал посмотреть сводки…

– Таганцеву я тоже звонила, но он трубку не берет, – пожаловалась Натка.

– Значит, не может, он за кем-то следит. Но ты же знаешь Костю – он потом обязательно перезвонит… Короче, если с твоей Галиной что-то случилось, это так или иначе скоро выяснится. Но мы не можем долго ждать, поскольку вполне возможно, что речь идет о мошенничестве, а в таких случаях надо действовать быстро. Я думаю, стоит поехать в полицию, подать заявление…

– Ты что? Нельзя! – Натка замахала руками. – Пойти в полицию – это окончательно попрощаться с супервариантом! Представь, если Галина объявится поутру – может, у нее случилась какая-нибудь непоправимая беда с телефоном, или она тупо в лифте застряла, или еще что-то такое же глупое произошло? А я сразу в полицию жаловаться побегу! Она мне этого не простит. У нее же репутация, она в своем агентстве на хорошем счету…

– В каком агентстве, кстати?

– «Санторин».

– Дурацкое название.

– Название дурацкое, а агентство хорошее, солидное, оно давно уже работает, и отзывы о нем хорошие. У них по городу больше десятка офисов…

– Ты там была?

– Нет, мы с Галиной встречались то у меня, то в кофейне, знаешь, на бульваре? «Розмарин» называется, там пирожные «Анна Павлова» такие вкусные…

– Стой, а с чего ты тогда взяла, что Плетнева работает в этом самом «Санторине»?

– Так она же мне свое служебное удостоверение показывала! И визитку свою, и буклеты рекламные разные!

Я застонала:

– На-а-атка! Да в любом подземном переходе у метро какое угодно удостоверение купить можно! Да вот хоть судейское, как у меня! Про визитку и буклеты я вообще не говорю… Значит, вот что нужно сделать: во‐первых, убедиться, что Плетнева действительно работает в агентстве «Санторин». Телефоны их офисов у тебя имеются?

Натка выдвинула ящик и шлепнула на кухонный стол глянцевый буклет:

– Тут все есть… Я вечером уже звонила, но поздно, один автоответчик работал: «Ваш звонок очень важен для нас, бла-бла-бла…» – и никакого человеческого голоса.

– С утра звони им, – я заглянула в буклет. – Вот прямо с девяти ноль-ноль, как они откроются, так и набирай. Постарайся минут за сорок все офисы обзвонить и выяснить, есть ли где такая сотрудница – Галина Плетнева. Если нет… Тогда будем думать дальше.

Я отодвинула давно остывший, так и нетронутый чай и встала из-за стола.

– В любом случае сразу после агентства звони мне. У меня в десять первое судебное заседание, постарайся успеть до него.

– Может, останешься ночевать у меня?

– Ты боишься оставаться одна? – я внимательно посмотрела на сестру.

Она уже приободрилась:

– Да нет, не боюсь. Это я перегнула, конечно, кто там станет ко мне ломиться, тем более и денег в доме уже нет… Просто поздно ведь, оставайся, может, успеешь еще выспаться.

Предложение было заманчивое, но принять его я, к сожалению, не могла. По своему обыкновению я взяла работу на дом, и некоторые бумаги мне нужны будут на завтрашнем заседании.

Пришлось опять потратиться на такси.

Всем понятно, что во время судебного заседания я не буду разговаривать по телефону, поэтому те, у кого ко мне срочное дело, стараются позвонить с утра пораньше. Малознакомые люди дожидаются более-менее приличного времени – восьми утра, родные и близкие не стесняются.

Машка позвонила в семь сорок – я как раз досушивала свежевымытую голову и за шумом фена не сразу расслышала телефонный звонок.

– Мам, тебе звонят! – крикнула Сашка и, резво пробежав по квартире, нашла и принесла мне мобильный.

В отличие от меня, невыспавшейся и хмурой, дочь была весела и бодра. Продвинутые бьюти-блогеры – они знают толк в здоровом образе жизни! Сашка по утрам до школы успевает позаниматься йогой и сделать цикл упражнений по программе фейслифтинга. Хотя на что ей этот фейслифтинг в пятнадцать цветущих лет, это мне бы он не помешал, а то с утра физиономия такая помятая – не разберешь, где еще складки от подушки сохранились, а где уже морщины наметились…

– Да! – гаркнула я в трубку, перекрикивая ревущий фен.

– Ты на аэродроме, что ли? – заинтересовалась Машка. – Решила сбежать? Понимаю.

– В смысле? – Я выключила фен. – С чего мне куда-то бежать?

– Ну, у тебя же сегодня очередная премьера, небось нервишки пошаливают, а Говоров наверняка коварно соблазняет солнцем и морем, вполне мог и сманить уже, – Машка басовито захохотала. – Я бы на твоем месте точно соблазнилась и сманилась! Как ты держишься вообще, не понимаю?

– Ты звонишь в такую рань, чтобы поговорить о моих сердечных делах? – не поверила я. – Что, у вас телевизор сломался, нет возможности посмотреть утренний повтор любимого романтического сериала?

– Уела, один-один, – Машка еще разок фыркнула и заговорила серьезно. – Я звоню тебе сказать, чтобы ты сегодня оставила свою машину на парковке торгового центра. Там и встретимся. Да, у тебя еще жив тот большущий черный зонт? Непременно возьми его.

– Почему на парковке? – не поняла я. – И зачем зонт, вроде по прогнозу только облачность?

– Некогда объяснять, все при встрече, пока!

– Ну пока, – озадаченно ответила я уже не подруге, а гудящей трубке.

Мне тоже было некогда, поэтому я не стала ломать голову, с чего это Машка назначила мне конспиративную встречу в торговом центре.

Я досушила волосы, оделась, взяла сумку-портфель и, как заказывали, массивный зонт-трость, который при необходимости сойдет и за дубинку. Мне его подарили на прошлый день рождения коллеги. Еще шутили, что я смогу использовать подарок не только для защиты от осадков, но и как аргумент в споре с кем-нибудь особо недовольным вынесенным мной судебным решением…

Машка ждала меня у входа в торговый центр, прячась под широким выступающим козырьком. Дождик все-таки пошел, но совсем слабенький, для защиты от него вполне хватило бы и средства для фиксации прически, которое я щедро намазала на волосы поутру. Тем не менее подруга потребовала, чтобы я открыла свой зонт, после чего забрала его у меня и оттопырила локоть:

– Хватайся и пойдем.

– И к чему это все? – поинтересовалась я, едва поймав нужный ритм: вдвоем под зонтом желательно шагать дружно, в ногу, иначе кто-нибудь постоянно влипает макушкой в распяленную на спицах сырую ткань.

– Сейчас увидишь, – пообещала Машка.

Зигзагом пройдя по улочкам, мы вырулили на финишную прямую к месту работы, и я действительно увидела нечто, заслуживающее внимания, а именно длинную очередь к зданию суда. Сразу вспомнились годы тотального дефицита и главный вопрос тех времен: «Кто последний, за кем занимать?»

– Это все за правосудием? – не поверила я. И догадалась: – Все ко мне?!

– Угу, к кому же, – Машка кивнула и задвинула меня так, чтобы закрыть от взглядов стоящих в очереди собственным телом, несколько более крупным, чем мое. – Ты не высовывайся, они вроде тихие и спокойные, но кто их знает…

Прикрываясь огромным зонтом, мы прошли мимо длинной вереницы молчаливых людей. Ближе к крыльцу она заканчивалась, на ступеньки никто не поднимался, зато прямо напротив входа стоял, широко раскинув руки с бумажным плакатом, модного вида юноша.

Лицо у него было одухотворенное и отрешенное, взгляд невидящий, а на рукотворном плакате краснели буквы короткого программного заявления: «Райстрой» – воры! Защитите честных людей!»

– Это еще пустяки, всего лишь одиночный пикет, – объяснила мне Машка. – Я совершенно случайно узнала, что он планируется, – одноклассница моего сына пришла к нему рисовать транспарант. Васька же все стенгазеты для своей школы клепает, он в классе признанный мастер пера и гуаши.

– Похоже, мастеров-каллиграфов было много, – из-за плеча подруги я обозрела очередь.

Чуть ли не каждый в ней имел при себе свернутый рулончиком ватман или большой пакет, наверняка таящий какой-нибудь плакат или растяжку.

– Ну а чему ты удивляешься, сколько там обманутых дольщиков, тысяча? Радуйся, что тут культурный пикет, а не дикий погром или массовая голодовка. Прикинь, лежали бы тут на ступеньках изможденные люди в спальных мешках!

– Да не дай бог!

– А еще по телику недавно показывали протестную акцию дольщиков другого ЖК, забыла название, там такое шоу было! Люди вывесили на фасад недостроенного здания с десяток двадцатиметровых баннеров и вылезли на крышу с сигнальными огнями. Представь: все небо было в красном дыму!

– А что в результате?

– Красивая картинка в репортаже, – хмыкнула Машка.

– И стоило ради этого на крышу лезть?

– Ну, они не только на крышу… Они еще в Кремль постучались…

Я сбилась с шага.

– Фигурально выражаясь! – объяснила Машка. – Дольщики подписали коллективную петицию с обращением к президенту, а заодно к мэру, к его заму по вопросам градостроительной политики, к депутатам Госдумы, к префекту, к кому-то еще…

– А что в результате? – повторила я.

– Вот, ты все понимаешь, – Машка заложила вираж, чтобы на максимальном расстоянии обойти две телекамеры на треногах.

Мудрый Анатолий Эммануилович не ошибся с прогнозом – пресса действительно прибыла, значит, без шумихи дело обманутых дольщиков не обойдется…

– Госпожа Кузнецова! Елена Владимировна!

Кто-то из журналистов меня узнал, я машинально замедлилась, но Машка не позволила задержаться. По-прежнему прикрывая нас зонтом как щитом, она втащила меня на крыльцо. Тяжелая дверь распахнулась сама собой – кто-то изнутри пособил нам, подруга задвинула меня в открытый проем и громко щелкнула в сторону камер складываемым зонтом.

– Немного вызывающе, но вообще правильно, не будем раскачивать ситуацию, – одобрил ее действия Плевакин, осторожно наблюдающий за происходящим во дворе из окна в холле. – А то на соседней улице есть брусчатка, а у нас стекла не бронированные…

– И лица тоже, – пробормотала я, без удовольствия воображая худший вариант развития событий – с метанием подручных предметов непосредственно в судью.

– Доброе утро, Елена Владимировна! – Плевакин перевел взгляд на меня и наиприветливейше улыбнулся. – Как моральная готовность, как боевой дух?

– Как обычно – на высоте, – соврала я, подходя к начальнику, чтобы тоже посмотреть в окошко. – Ну, вот, а я еще сокрушалась, что до суда только четверо обманутых дошли, думала, где же все остальные?

– Сегодня у тебя будет полный зал. Хоть билеты продавай! – пошутил Плевакин.

– Отличная мысль, – поддакнула Машка, вставая рядом с нами. – Я бы еще с телевидения процент попросила, они ж на нас себе рейтинг делают…

– Да, в самом деле, телевидение! – Анатолий Иннокентьевич пригладил волосы, одернул пиджак и критически осмотрел меня. – Ты бы, голубушка, прихорошилась как-то, уж больно бледна, и эти круги под глазами…

– Это мы быстро, – пообещала Машка и потащила меня в кабинет. – Сейчас мы тебя нарумяним, напомадим, причешем…

– Кофе напоим, – просительно подсказала я.

Дверь кабинета распахнулась перед нами так же, как входная: сама собой. Там уже ждали Дима, кофе и булочки. Ну и папки с бумагами, куда же без них.

– Все готово, Елена Владимировна, – доложил мой помощник.

– Начнем по расписанию, – кивнула я.

Натка мне до десяти утра не позвонила. Я не знала, хорошо это или плохо, но была вынуждена отложить все выяснения на потом.

Мудрый Плевакин не зря спросил меня про боевой дух. Чувствовалось, что он понадобится. Атмосфера в зале суда была… необычная.

Обычно-то у нас как? Присутствуют две стороны, интересы которых противоположны, они как плюс и минус, и это создает какой-то баланс. Судья, конечно, нейтрален. Но ты попробуй сохранять нейтралитет, когда весь зал заряжен общим настроением!

Свободных мест в зале не было. Некоторые люди даже сидели на подоконниках и на полу в проходе, однако вели себя спокойно, так что не было повода попросить их выйти. И требовать тишины в зале суда тоже ни к чему: и без того было тихо.

Меня встретили гробовым молчанием – и еще наглядной агитацией: поднятыми плакатами, развернутыми транспарантами. Был даже большой воздушный шар с четкой надписью на боку: «РАЙ-ГРАД=РАЗГРАБЬ!» Убедившись, что я его заметила, владелец шара демонстративно ткнул в него булавкой, и шар шумно лопнул, вероятно, символизируя собой банкротство застройщика. Журналисты это сняли, оператор улыбнулся и поднял большой палец. Мол, отличное начало!

Ну, это для кого как…

Я посмотрела на истцов. Они держались вместе, уже успели познакомиться и договориться: стояли, держа кумачовую матерчатую растяжку с душевной надписью: «Елена Владимировна, вы наша последняя надежда!» Так себе слоган, но не проигнорируешь…

Однако нехорошо это – устраивать в зале суда балаган. Я покачала головой, и ищущие справедливости понятливо свернули свою растяжку. Тогда я кивнула, сдержанно улыбнулась в наехавшую камеру и начала процесс.

Надо сказать, волновалась я зря: порядок никто не нарушал, плакаты и транспаранты быстро убрали, но у меня было полное ощущение, будто в Таганский суд завернула какая-то демонстрация. Полный зал единомышленников – это мощная энергетика!

Что интересно, ответчик даже не попытался ее как-то уравновесить. Если обманутые дольщики были представлены целой толпой, то компания «Райстрой» делегировала всего пару человек: бывшего юрисконсульта и экс-директора.

Юрисконсульт Владимир Петрович Орехов исполнял роль адвоката и на предварительных слушаниях произвел на меня впечатление человека педантичного, добросовестного и довольно безынициативного. А директор «Райстроя» Алексей Игоревич Свекольников и вовсе выглядел неким комическим персонажем. Быстро выяснилось, что он занял свою должность три года назад и проработал всего шесть месяцев. О том, что было до него, Алексей Игоревич не имел понятия, да и нынешнее положение дел представлял себе смутно, чем даже не был особенно угнетен, потому как будущее свое ни с каким строительством не связывал. Свекольников уже несколько лет являлся военным пенсионером, попавшим в кресло руководителя компании-застройщика по какому-то кадровому недоразумению. На все вопросы он с готовностью отвечал «Так точно» или «Никак нет», и разговорить его было невозможно. Он ничего не умалчивал, нет, он просто очень мало знал. Очевидно было, что никакими делами «Райстроя» Алексей Игоревич не руководил, и в суд его отправили как фигуру чисто номинальную.

Но кто отправил?

Кто всем управлял?

Я слушаю, смотрю документы и думаю о том, что дело-то у меня непростое.

Казалось бы, все ясно: компания «Райстрой» приобрела земельный участок под строительство многоквартирного жилого дома. С людьми, желающими купить в нем квартиры, были заключены предварительные договоры долевого участия в строительстве.

– Закон не запрещает использование таких договоров! – вполне справедливо отмечает юрисконсульт Орехов.

– Но он исключает возможность принимать по ним оплату, – напоминаю я.

– Совершенно верно, – кивает Орехов. – Однако ведь компания «Райстрой» и не брала оплату по договорам долевого участия! Деньги принимались исключительно в счет резервирования средств по основному договору.

– Законность этих действий спорна.

– Что не запрещено, то разрешено, – тонко улыбается адвокат.

– Серая схема! Жулики! – шумят в зале.

Я строго смотрю на крикунов. Надо же, подковались они, запоздало разобрались в юридических тонкостях серых схем. Нет бы раньше как следует подумать…

Схема предварительной оплаты и отсроченного владения – отнюдь не новое изобретение. До 2009 года на нее приходилось до девяноста процентов всех продаж новостроек. Обманутые дольщики «Рай-града» попались в эту ловушку на несколько лет позже, когда уже были на слуху печальные истории других пострадавших. Ну почему люди так доверчивы и неосторожны?

«Это ты у сестры своей спроси», – ехидно советует мне внутренний голос.

Справедливо. В самом деле, что это я? Бессмысленно корить Волошиных, Петровскую, Михеевых, Латыниных и еще почти тысячу таких же неудачливых простаков, они и без того уже сурово наказаны, даже не рублем, а миллионами рублей. Им бы помочь теперь, но как?

Я – судья. Я действую строго в рамках закона. А серые схемы – они потому и не черные, что виртуозно балансируют на грани.

Согласно схеме предварительной оплаты, застройщик сохраняет за собой право на владение квартирами и обязуется по договору купли-продажи передать их в собственность дольщиков, только когда построит дом и получит всю необходимую документацию у местных властей. Злосчастный четвертый дом «Рай-града» не достроили и в эксплуатацию не сдали. Значит, квартиры в нем так и не стали собственностью дольщиков.

– Было обещано, что дом сдадут в срок, который истек два года назад! – напоминает представитель истцов.

– Это не так! – парирует Орехов. – Застройщик гарантировал окончание строительства, но не давал обязательств построить дом к определенном сроку.

– Но менеджеры говорили покупателям…

– Менеджеры! Они еще не то скажут, чтобы заключить сделку!

– И в рекламе тоже…

– А вы верите рекламе? – Орехов смеется, Свекольников повторяет свое «Никак нет!».

Зал сердито гудит. Публика абсолютно не разделяет настроение представителей ответчика, но это совершенно не важно.

Существующие или не существующие, квартиры в недостроенном четвертом доме по закону на данный момент принадлежат не дольщикам, а «Райстрою». Но – вот беда! – самого-то «Райстроя» уже не существует! Еще на стадии строительства дома застройщик был признан банкротом.

Представитель истцов утверждает, что «Райстрой» обанкротился намеренно. Это вполне возможно: классическая серая схема в одном из вариантов предполагает именно такой ход.

Как подтверждение злого умысла владельцев «Райстроя» суду предложено расценивать явное нарушение закона об обязательном страховании. «Райстрой» проигнорировал его требование о внесении на счет в банке депозитов под строительства жилья.

Я вдумчиво изучаю документы.

Любопытно, что на стадии строительства первого, второго и третьего домов «Рай-града» все делалось, как положено, а вот потом застройщик, как говорится, пустился во все тяжкие. Никакие требования закона не выполнялись, при необходимости предоставлялись старые – переделанные и фальсифицированные – документы. По всему видно, что финальный проект был обречен утонуть в обязательствах… И утонул. Заодно затянув в воронку тысячи людей, доверивших свои деньги компании, которая была на хорошем счету благодаря уже реализованным проектам. Доверчивых людей, поверивших красивой рекламе…

– Верните наши деньги! Верните наши деньги! – начинают скандировать в зале.

Заскучавшие в отсутствие развития сюжета журналисты оживляются, камеры на штативах крутятся туда-сюда, торопясь зафиксировать и действия людей, и мою на них реакцию.

Я требую тишины, самых горластых и неугомонных приходится вывести из зала.

Истцы – плотная группа угрюмых людей, взирающих на меня уже без особой надежды и даже вовсе без симпатии, – передают назад по рядам свой транспарант, и он плывет по залу, длинный, узкий, колеблющийся, как стебелек. Вот что я называю «хвататься за соломинку»… Беспомощное и жалобное «Елена Владимировна, вы наша последняя надежда!» кое-как добирается до последнего ряда и там пропадает.

Люди! Милые! Да я бы рада вам помочь, но как? Как мне вернуть вам деньги? Нет уже этих денег! Просто – нет! Компания «Райстрой» – банкрот. Все ее активы выведены за границу и там потерялись…

Безвозвратно?

А вот это мы еще посмотрим.

Я закрываю заседание в момент всеобщего уныния. Кажется, до присутствующих со всей определенностью дошло, что обманутым дольщикам «Рай-града» ничего не светит. Люди в зале, разумеется, недовольны, надеюсь, они хотя бы не станут бить окна в здании суда или подстерегать меня у входа, чтобы недвусмысленно выразить свое отношение к происходящему. Истцы, передовой отряд активистов, мрачно безмолвствуют. Даже Орехов со Свекольниковым не светятся радостью – такое ощущение, что им вообще все равно…

Я никого не обнадеживаю, но намерена еще побороться за деньги Волошиных, Петровской, Михеевых, Латыниных и всех остальных.

Похоже, есть одна маленькая зацепочка…

Шесть офисов в разных районах столицы и еще четыре в Подмосковье – риелторское агентство «Санторин» широко раскинуло щупальца!

Еще пару дней назад Натке это понравилось бы: приятно ведь иметь дело с солидной компанией. Теперь же богатая география «Санторина» Натку не радовала – ее мнение о риелторах диаметрально изменилось. Теперь этот самый «Санторин» представлялся ей опасным монстром вроде Кракена с длинными цепкими щупальцами, подбирающимися к невинным жертвам из темных глубин…

Невинная жертва раздраженно отодвинула ноутбук и взяла мобильный. Глядя на экран, где зависла страница сайта с контактами, она набрала первый номер из десяти.

– Здравствуйте! – приветливо молвил приятный женский голос. – Вы позвонили в компанию «Санторин». Ваш звонок очень важен для нас, пожалуйста, не кладите трубку.

Приятный голос растаял, уступив место столь же приятной мелодии. Натка прослушала несколько тактов, досадливо цыкнула и прервала вызов. С автоответчиком не поговоришь, а дожидаться, пока трубку возьмет живой человек, нет времени.

Она набрала второй номер из списка контактов на сайте агентства, потом третий – с тем же результатом. На четвертом номере ей наконец повезло.

– Агентство «Санторин», слушаю вас, – деловито прочирикал женский голос – не особенно приятный, но хотя бы живой.

– Здравствуйте, – сказала Натка, стараясь говорить спокойно.

Она нервничала, внутри все дрожало, и как будто кто-то нашептывал на ухо: «Все пропало, все пропало, все пропало!» Хотя пропало пока не все, только сама Галина с деньгами, Натка боялась, что дальше будет хуже.

– Мне нужна Галина Плетнева.

– Это кто?

– В смысле, кто Плетнева или кто я? – Наткино напускное спокойствие хрупнуло, и в трещинки просочился яд. – Вы что, своих сотрудников не знаете? Галина Плетнева – это ваш менеджер по продажам!

– Я не могу знать всех сотрудников, в агентстве больше ста менеджеров по продажам, в одном только нашем офисе их двенадцать человек, – холодно сообщила телефонная девушка.

– Ладно, а среди ваших двенадцати есть Галина Плетнева?

– Среди наших – нет. Я могу еще чем-то вам помочь?

– Вряд ли.

Натка нажала «отбой» и тут же позвонила по пятому номеру из списка.

– Агентство «Санторин», Сокольники, добрый день, – прочирикала другая девушка.

– Здравствуйте, мне нужна Галина Плетнева, это ваш менеджер по продажам, я ее клиент.

– Наши менеджеры по продажам коммуницируют со своими клиентами исключительно по служебным мобильным телефонам. У вас есть номер вашего менеджера?

– Какой-то есть, но он не отвечает.

– Назовите его, пожалуйста.

Натка послушно озвучила цифры номера Галины.

– Нет, это не наш телефон. Попробуйте позвонить в другой офис агентства.

В другом офисе трубку поднял мужчина. Он очень внимательно выслушал Натку и сказал, что, увы, не знает такого менеджера – Галину Плетневу, да и в общем-то знать не хочет. Кому нужен такой менеджер, которого днем с огнем разыскивать надо? Вот он лично вовсе не такой и может предложить Натке свои собственные услуги. У него очень большая база интереснейших вариантов и нет плохой привычки куда-то пропадать, так что клиентам непроблематично с ним контактировать к обоюдному удовольствию.

Примерно то же самое Натке сказали еще в двух офисах: нет у нас такого менеджера, да и зачем он вам, подъезжайте лучше к нам, мы хорошие и все решим в лучшем виде…

Девятый по счету звонок обнадежил.

– Галина Плетнева? Плетнева, Плетнева, – забормотала, припоминая, Наткина телефонная собеседница. Судя по голосу – немолодая и, возможно, поэтому словоохотливая. – Ой, я точно не знаю, а списки всех сотрудников есть только в бухгалтерии, у нас же люди не только в штате, некоторые агенты за проценты работают и в офисе не сидят… Какая-то Галина точно была, но Плетнева она или не Плетнева? Вроде как-то так, но я не уверена…

– А в бухгалтерии вашей можно спросить?

– Ну, попробуйте, я вас сейчас переключу…

В трубке зазвучала музыка, секунд через пятнадцать-двадцать ее оборвал раздраженный голос:

– Да! Что?

– Здравствуйте, это бухгалтерия? Подскажите, у вас есть такой менеджер – Галина Плетнева?

– Девушка, вам тут что – справочная? По персоналу в кадры звоните!

Трубка загудела, Ната выругалась. Она снова набрала тот же номер, но на этот раз попала не на разговорчивую бабулю, а на вкрадчивую, как лисичка, барышню, которая тоже принялась вербовать ее в число своих собственных клиентов. А соединять с отделом кадров, о чем раздосадованная Натка ее прямо попросила, отказалась. Наверное, побоялась, что Натка тоже наймется к ним на работу агентом и составит ей конкуренцию.

На всякий случай Натка позвонила и по последнему номеру из списка на сайте, но там как будто вымерли все – гудки тянулись и тянулись. Она посмотрела на часы: было начало одиннадцатого, сестра уже не возьмет трубку, да и смысл ей сейчас звонить – чем она сможет помочь?

Натка снова полезла в компьютер, узнала адрес того офиса с разговорчивой бабкой, злобной бухгалтершей и хитрой лисичкой и вызвала такси.

Ехать было далеко – в Бирюлево, и по дороге Натка успела вчерне составить план. Она скажет охраннику, вахтеру, швейцару – кто там у них двери стережет, – что пришла в отдел кадров по вопросу трудоустройства. Наверняка риелторскому агентству требуются новые продажники, это же нынче самые востребованные специалисты, они всем нужны. У нас же теперь никто ничего не производит, зато все что-то продают… Вот Натка и скажет, что пришла наниматься в продажники, ее пропустят в отдел кадров, а там уже она как-нибудь разузнает насчет Плетневой.

Но никакого охранника-вахтера-швейцара на входе в бирюлевский офис агентства вовсе не было. Натка и офис-то этот с трудом отыскала: два раза обошла шестнадцатиэтажку с нужным номером, пока разглядела небольшую облупившуюся вывеску «Санторин» у входа в полуподвальное помещение.

Там ей тоже пришлось поблуждать по сумрачным коридорам с мигающими и трещащими лампами и множеством металлических дверей. За ними помещались кабинеты психолога и логопеда, магазинчик одежды «Секонд Хенд Люкс», ломбард и парикмахерская – только туда дверь стояла нараспашку, в проеме виднелась дородная фигура мастерицы, полностью загораживающая кресло с клиентом. Густо пахло дешевой парфюмерией, из-за двери с надписью «Психолог», собранной из разноцветных веселых букв, был слышен самозабвенный детский рев. У двери с ламинированной табличкой «Санторин» сиротливо пустовали два потертых стула и металлическая вешалка со ржавеющими рогами. Очевидно, бирюлевское щупальце могучего санторинского кракена было огорчительно хилым и откровенно прозябало.

– Здравствуйте, я в отдел кадров насчет работы, – выдала Натка заготовочку, едва войдя в офис и оказавшись в помещении с тремя столами.

Люди за ними при появлении посетительницы с надеждой вскинули головы, но, услышав про кадры и работу, моментально потеряли к ней интерес. Одна бабуля с голубыми волосами Мальвины – наверное, та самая, разговорчивая – молча кивнула на стеклянную перегородку в дальнем конце помещения. Там кадры – поняла Натка и, обронив «Спасибо!», прошла к стеклянной двери.

За ней открылась вторая половина длинной узкой комнаты – уже с двумя столами. Один из них был побогаче – густого шоколадного цвета, с массивной столешницей со скруглеными углами и зеленой плюшевой тряпочкой под стеклом, защищающим рабочую поверхность от повреждений. В тон старомодному плюшу ярко зеленел дорогой настольный набор из малахита с бронзой. Из массивного каменного стаканчика торчали затупившиеся и, кажется, даже обгрызенные дешевые карандаши. Можно было предположить, что бирюлевский «Санторин» знавал когда-то лучшие времена, но они безвозвратно миновали.

– Я по поводу работы, – сказала Натка румяному щекастому дядьке, сидевшему в кресле за шоколадным столом.

До ее прихода он что-то ел-пил и теперь замер с оттопыренными щеками.

– По работе – это ко мне, – поспешила вмешаться женщина, сидящая за вторым столом – простеньким, с поверхностью из светлого облупившегося шпона. – Вы на менеджера по продажам?

Она убрала со стула для посетителей какие-то папки:

– Присаживайтесь. Откуда узнали о нашей вакансии?

– Знакомая сказала, – Натка присела. – Ваша сотрудница, Галина Плетнева.

Румяный дядька за ее спиной шумно поперхнулся.

– Вы знаете, это плохая рекомендация, – встревоженно поглядев на дядьку в кресле, сказала кадровичка. – Валентин Игоревич, может, водички, нет? Галина Плетнева у нас уволена.

Валентин Игоревич невнятно промычал, откашлялся и неожиданно звучным дьяконским басом прогудел:

– Мы вместо одной аферистки другую брать не будем, идите отсюда, девушка!

– Почему аферистки? Что она сделала? – оглянулась на него Натка.

– Испортила нам репутацию, – вздохнула кадровичка.

А Валентин Игоревич сердито пробасил:

– Без комментариев! Не разговаривайте с ней, Виктория Пална, пусть уходит!

– Действительно, вам лучше уйти, – сказала кадровичка.

Было видно, что ей неловко и грубить она не хочет, но спорить с начальством не станет.

– Уйду, если дадите мне адрес Галины Плетневой! – Натка уселась на стул поплотнее и даже руками в сиденье вцепилась, давая понять, что не двинется с места, пока не получит требуемое.

– Вы же сказали, что она ваша знакомая! – напомнил Валентин Игоревич.

– Но вовсе не добрая знакомая! Не знаю, как вас, а меня она очень сильно подвела, и я этого так не оставлю! – Вывернув шею, чтобы видеть надутого Валентина Игоревича, Натка уставилась на него с неприкрытым вызовом.

Некоторое время они сверлили друг друга взглядами, потом Валентин Игоревич неожиданно согласился:

– А вот это правильно, надо наказывать! Виктория Пална, дайте девушке адрес Плетневой!

– Ну, я не знаю…

– Я сказал – дайте!

– Ох, вы только выясняйте там отношения цивилизованно, в рамках закона, – попросила боязливая кадровичка, списывая нужный адрес на бумажку с экрана компьютера. – А то, не дай боже, потом и к нам придут, скажут, что это мы вас науськали…

– Спасибо! – обрадовалась Натка и прижала желтый квадратик с адресом к сердцу, как целебный пластырь к больному месту. – Спасибо вам большое! Всего вам хорошего! Успехов в продажах, дальнейшего развития бизнеса!

Одарив покрасневшего Валентина Игоревича лучшей из своих улыбок, Натка выпорхнула из кабинета и почти бегом покинула офис, торопясь добраться до пропавшей Плетневой.

То, что бывшие коллеги назвали Галину аферисткой, подтвердило Наткины худшие подозрения. Откладывать разборки с Плетневой было никак нельзя, и прямо из «Санторина» Натка поехала к ней домой.

Галина Плетнева жила в Бибиреве. Не самый престижный район.

«А говорила, что она крутая риелторша, – угрюмо думала Натка, петляя в поисках нужного номера среди однотипных многоэтажек. – Небось крутая риелторша не жила бы в этом человейнике…»

Наконец она додумалась забить адрес Плетневой в навигатор и быстро отыскала нужный дом. Очевидно, в нем проживали легкомысленные люди: вход в подъезд по идее должен был охранять кодовый замок, но дверь была открыта настежь, и ее подпирал обломок бетонного бордюра.

Натка беспрепятственно вошла в подъезд, поднялась на девятый этаж и позвонила в нужную дверь.

– Кто там? – спросил женский голос.

Натка замялась. Этот момент она не продумала. Если Галина действительно аферистка, откроет ли она дверь обманутой подруге? Наверное, нужно было заранее придумать какую-то легенду, но в голову ничего не приходило. Вспомнился только голливудский штамп: «Доставка пиццы!»

– Соседка! – крикнула Натка, не придумав ничего получше.

По счастью, этого оказалось достаточно: загремел ключ в замке, дверь открылась.

– Ну что опять? – досадливо спросила девчонка.

Нет, не девчонка – взрослая женщина, но худенькая и маленькая, как пятиклашка. Сходство с ребенком усиливал наряд: шортики, маечка, тапки с помпонами. На голове хвостики, на лице ни грамма косметики. Но у глаз и на лбу морщинки, и грудь не детская – пожалуй, четвертый номер.

– Ну что? У меня в ванной совершенно сухо, можете проверить, не заливаю я вас! – сердито сказала женщина и распахнула дверь шире.

Это явно было приглашение, и Натка не стала отказываться, она шагнула в прихожую, вслед за хозяйкой квартиры прошла по коридору и поверх ее плеча послушно заглянула в санузел.

– Видите? Сухо!

– Вижу, – согласилась Натка. – Сухо. Но я вообще-то по другому вопросу…

Женщина нахмурилась:

– Я не шумела! Если вы из-за стука по батарее, то это не я, а мальчишка с десятого этажа, у него друг на шестом, и они так общаются – морзянкой.

– Круто, – сказала Натка. – А мне нужна Галина Плетнева. Вы, наверное, ее дочь?

– Та-а-ак…

Женщина сложила руки на груди и нервно переступила ногами в веселых тапках:

– У Галины Плетневой нет никакой дочери.

– Да не важно, кто вы, – нетерпеливо и довольно невежливо сказала Натка. – Дочь, племянница, сестра, какая разница, мне нужна сама Галина Плетнева.

Тут она испугалась, что в агентстве ей могли дать неправильный адрес.

– Только не говорите, что Плетнева тут не живет! – Потом она подумала, что мошенница могла уже сменить жилье. – Она отсюда съехала, да?!

Женщина вздохнула:

– Видимо, придется…

Натка не сдержалась и всхлипнула.

– Ой, вот только этого не надо! – поморщилась женщина. – Давайте как-то без рыданий. Зачем вы ищете Галину Плетневу, что она вам сделала?

– Сначала скажите, где она и кто вы! – потребовала Натка.

– Где она – я не знаю, – женщина криво усмехнулась. – А кто я? Я – Галина Плетнева.

– Вы не она!

– Вам паспорт показать? Я Галина Плетнева уже тридцать шесть лет.

Это был удар. Натка покачнулась.

– Эй, только не падайте! Присядьте, – женщина огляделась и посторонилась, пропуская Натку в кухню. – Воды дать? Или валерианки? У меня ее много. Сама пью регулярно, вроде помогает, хотя бы глаз дергаться перестал.

Она неожиданно разговорилась и как будто подобрела. Захлопотала, как гостеприимная хозяюшка: усадила Натку за стол, налила воды, накапала валерианки, поставила на газ кастрюльку, насыпала в нее кофе.

– Как же так… В агентстве мне дали этот адрес, – Натка все никак не могла прийти в себя. Она полезла в сумку, достала желтую бумажку. – Вот же, написано: Галина Плетнева, улица Пришвина, дом 25…

– Вот эта улица, вот этот дом, – хмыкнула хозяйка. – Вот эта Галина Плетнева! Да, я работала в том агентстве… Вам же в «Санторине» адресочек дали? Ну, и как они там, в богадельне своей, не загнулись еще? От души желаю, чтобы загнулись поскорее, поделом им будет, гадам! Уволили меня ни за что и даже честно заработанные деньги не выплатили, хотели вообще под статью подвести, но я же не последняя дура…

– Похоже, последняя дура – это я, – призналась Натка и залпом выпила вонючие капли.

– Давай, рассказывай, – внимательно посмотрев на гостью, хозяйка перешла на «ты». – Тебя, кстати, как зовут?

– Наталья.

– А я, как ты знаешь, Галина, но теперь это имя тебе наверняка неприятно, так что можешь звать меня Линой. Итак, Наташа, тебя-то как обидела моя тезка?

– Уговорила купить квартиру с доплатой, взяла полмиллиона и пропала с концами.

– О! Классика, – кивнула Лина. – Дедульку она точно так же охмурила.

– Какого дедульку?

– А никакого уже.

Лина встала, выключила газ под кастрюлькой, разлила по чашкам кофе, снова села.

– Нет больше того дедульки, помер он, когда понял, что его денежки тю-тю… А его сын примчался к нам в агентство справедливости искать. Дедулька-то на смертном одре успел поведать наследнику, что охмурила его риелтор Галина Плетнева из «Санторина», даже визиточку обманщицы сыну оставил… Собственно, только визиточку и оставил, квартиру наследник так и не отбил, дед же не только деньги отдал, но и договор подписал, так что по итогу мы все пострадали. Дед ноги двинул, сын без наследства остался, а меня вот с работы турнули.

– Тебя-то за что?

– Так я же Галина Плетнева из агентства «Санторин»! А на визитке, что у деда осталась, так и было написано!

– То есть та женщина не просто твоя тезка и однофамилица…

– Да никакая она вообще не тезка-однофамилица! Просто раздает мои визитки и представляется мной, – Галина подняла свою чашку. – Ты пей, пей кофе, от него мозги проясняются, тебе это явно нужно.

– Это точно.

Натка послушно выпила очень крепкий и горький, без сахара, черный кофе до дна – даже гуща на зубах заскрипела. Прислушалась к себе: помогло или нет? Прояснились мозги или не прояснились? Кажется, действует…

В самом деле появились соображения:

– Ты говоришь, эта тетка дает твои визитки. Откуда они у нее?

– Да мало ли! – Лина махнула рукой. – Я же их раздавала без счету! Каждому клиенту да любому, кто мог им стать, первым делом – свою визиточку! Чтобы, значит, когда дозреет, звонил именно мне, а не другому агенту…

– Но у нее ведь не одна твоя визитка – много… Откуда?

– Ну-у-у… Могла и сама напечатать по одному образцу.

Натка полезла в сумку, нашла визитку Плетневой:

– Смотри, это твоя?

Лина присмотрелась:

– Похоже, но мобильный тут другой.

– Тут номер от руки написан, – Натка колупнула карточку ногтем. – Тот, что был напечатан, белым корректором замазали.

– Секунду.

Лина сбегала в комнату, вернулась со своей визиткой, положила ее рядом с той, которую достала Натка:

– Вроде одинаковые… За исключением телефонов, конечно.

– Так, давай-ка внимательно посмотрим… Верстка один в один, при повторе так редко бывает, это я тебе как специалист говорю, я в издательстве работаю и в печати кое-что понимаю, – Натка взяла одну визитку в левую руку, другую в правую, закрыла глаза. – О… Это же плайк!

– Что?

– Довольно дорогая и редкая бумага, у нее покрытие особого состава, с виду бумага как бумага, а на ощупь будто замша или бархат, очень приятное ощущение, завораживающее прямо…

– Точно, я замечала: даю человеку визитку, и он ее гладит, щупает, из рук не выпускает! – оживилась Лина. – В «Санторине» одно время рекламщик был толковый, уже ушел, правда, из этой богадельни, так он все подбивал Игоревича разные передовые методы использовать. Аромамаркетинг там, сенсорный маркетинг… Это вот оно?

– Сенсорный маркетинг, ага, – Натка отложила в сторону визитки. – В общем, это одинаковые карточки, из одной партии. Плетнева не делала допечатку, раздавала твои собственные визитки. Так что вспоминай, где она могла взять сразу несколько таких карточек?

Лина думала недолго:

– На выставке, например! В «Крокусе» вот проходила большая выставка-ярмарка жилья, у «Санторина» там был свой стенд, мы с коллегами на нем по очереди дежурили, я тоже целый день отстояла. На вопросы отвечала, буклеты раздавала, ну и визитки свои, конечно…

– Да, буклетов ваших у той Плетневой тоже полно, – припомнила Натка. – Слушай, а давай я тебе ее опишу, а ты попытаешься вспомнить, не подходила ли к тебе такая на выставке.

– Зачем? Что это даст?

– На крупных выставках работают журналисты, они там много фотографируют, даже наша газета обязательно фотокора отправляет, – Натка воодушевилась. – И на сайте «Крокуса» фотогалерея наверняка есть, и все участники выставки у себя в пабликах фотки выкладывают! Может, повезет где-то найти фотографию той Плетневой?

– Для полиции? – догадалась Лина. – Понимаю, я тоже думала заявить на нее, но не с чем было идти в полицию. Я все соцсети перерыла, искала профиль Галины Плетневой, нашла три десятка однофамилиц – поди разбери, какая из них та самая…

– Нет в соцсетях той самой, я тоже смотрела, – призналась Натка. – Это понятно, не дура же она, чтобы светиться в Интернете…

– Ну и как же она выглядит?

– Среднего роста, фигура обычная – не худая, не толстая, лицо приятное, но какое-то… никакое! Накрасить – будет хорошенькая, а без косметики блеклая, невзрачная, и волосы такие, знаешь, невнятные: вроде красивые, пепельные, но без прически смотрятся как седые и здорово ее старят.

Лина блеснула глазами:

– А ты знаешь, вот красивые пепельные волосы я помню! Была, была на выставке такая то ли тетка, то ли бабка, она долго возле нашего стенда крутилась, раза три за бесплатным кофе с печеньками подходила. Причем и себе, и другим брала, я еще подумала: вот нахалка, устроила тут бесплатную кофейню «Место встречи изменить нельзя», на халяву то с одной, то с другой своей подружкой посидела, поболтала…

– Так это же она не просто болтала! – вдруг сообразила Натка. – Это она делишки свои проворачивала! Тиснула со стенда визитки и тут же давай общаться с клиентами, представляясь сотрудницей агентства, а что? Убедительно же – практически в офисе компании!

– Вот зараза, а? – зло выдохнула Лина. – Интересно, сколько еще простаков обдурит эта «Галина Плетнева» из «Санторина»? Блин, хоть фамилию меняй! Может, мне замуж срочно выйти?

– Вот уж не знаю, – пробормотала Натка.

Брачный вопрос ее сейчас не занимал. Ребром – нет, костью в горле! – встал вопрос квартирный.

Судебное заседание закончилось раньше, чем рабочий день. Вернувшись в свой кабинет, я попыталась связаться с Наткой, но она ответила на мой звонок эсэмэской «Перезвоню позже». Тогда я попросила бесценного Диму сварить мне хваленый этичный кофе – хотелось чего-то морально-нравственного – и села размышлять о других проблемных квартирах, не доставшихся обманутым дольщикам.

Я не любитель мистики с фантастикой, но жизнь приучила меня доверять интуиции, а она – или это была логика? – настойчиво подсказывала, что в густом наведенном тумане за показательно мелкими и слабыми фигурами Орехова и Свекольникова прячется кто-то покрупнее.

Немногословный Свекольников мимоходом упомянул, что его пригласил на работу в «Райстрой» ПэДээФ, и Орехов тут же перебил экс-директора: «Алексей Игоревич хотел сказать, что приглашение ему прислали в pdf, это такой компьютерный формат документа».

Я знаю, что такое «портабл документ формат», но у меня почему-то сложилось четкое впечатление, что речь шла о человеке с таким странным прозвищем: ПДФ.

Надо бы выяснить, кто это.

Я поискала в Сети, но ничего подходящего не нашла, только ссылки на вопросы типа «Где скачать пдф бесплатно?» и «Какая программа позволяет вставлять текст в файлы формата PDF?». Мимоходом узнала, что распространенный вариант произношения неверен, правильно говорить не «пэдээф», а «пидиэф», соответственно названиям букв английского алфавита… Для прозвища как-то не очень, непристойно звучит, на нехорошее слово похоже… Может, это воровская кличка? Они ведь бывают самые разные…

Традиция давать ворам и бандитам клички появилась на Руси в XVIII веке. Именно тогда в нашей стране начала формироваться организованная преступность. Чтобы стать полноправным членом уголовного сообщества, преступник должен был сделать взнос в воровской «общак» и получить кличку – на блатном жаргоне «погоняло». В тюрьмах даже существовал определенный ритуал: новичок, встав у решетки своей камеры, кричал: «Тюрьма-старуха, дай мне кликуху!» – и «старшие по званию» придумывали ему «погоняло». Кличка могла быть производным от имени и фамилии, отсылать к местности, откуда родом уголовник, отражать какие-то его личные качества, напоминать о характере совершенных им преступлений или о мирной профессии… Может, ПэДээФ этот какой-то продвинутый бюрократ, чиновник, например?

Не допив кофе, я поднялась на второй этаж к Машке. Подруга добросовестно корпела над бумагами. За бруствером из пухлых папок и в очках в немодной роговой оправе она выглядела женщиной суровой, каковой вообще-то вовсе не является. Машка строгая, но справедливая при исполнении и очень добрая и внимательная в личной жизни. А еще она веселая и общительная, поэтому у нее куча самых разных знакомых.

– Маш, а помнишь, ты мне рассказывала про какого-то своего приятеля, который пишет стихи «под русских классиков» на фене? – спросила я подругу. – «Я помню чудную мичпуху», «Не вынесла душа жигана» и тому подобное?

– «Сижу за решеткой на шконке сырой», как же, такое не забудешь, – Машка сняла очки и потерла переносицу. – Это Лева Жиганок, он на самом деле культурный юноша из приличной семьи, талантливый журналист, филолог и будущий кандидат наук с редкой специализацией в области уголовно-арестантского жаргона.

– Ты еще говорила, что он пишет научную работу по этимологии воровских кличек, – напомнила я. – Написал уже? У него можно проконсультироваться?

Машка с полминуты внимательно смотрела на меня, потом вздохнула и развела руками:

– Нет, я не могу придумать, зачем это тебе нужно! Сама скажи!

– У меня в деле обманутых дольщиков всплыл персонаж по прозвищу ПэДээФ. Что-то мне подсказывает, что это ключевая фигура. Хочу узнать, кто прячется за этой кличкой.

– ПэДээФ? – повторила Машка. – ПэДээФ, ПэДээФ… Право, не знаю… Проходил у меня как-то по делу о махинациях с наследством продажный психиатр по прозвищу Док, ну, там понятно, что кличку он получил по профессии, а вовсе не от названия компьютерной программы… Тебе это срочно нужно? Я сейчас не могу – дел гора, попозже Леве позвоню и спрошу, идет?

– Заранее спасибо, – я направилась к двери.

– Эй, подруга! – окликнула меня Машка.

Я обернулась.

– Ты же помнишь, что судья не вправе вести расследования в интересах одной из сторон?

– Так я и не веду, – я сделала честные глаза. – Меня просто заинтересовало происхождение необычной клички, вот и любопытствую…

– Ага, как филолог-любитель, – пробормотала Машка недоверчиво и недовольно, но я знала, что она постарается мне помочь.

Машка всегда мне помогает, она моя самая близкая и верная подруга. «Добрая подружка бедной юности моей», сказал бы Александр Сергеевич Пушкин. Уж не знаю, как бы это прозвучало в переводе Левы Жиганка, «классная кентушка»?

К вечеру полил дождь – синоптики опять оплошали, выдав в утреннем прогнозе желаемое за действительное. Машку, однако, непогода обрадовала.

– Вот, видишь? Я была права: суперзонт опять пригодился! – ликовала она, таща меня по лужам.

Вместительный зонт почти до пояса закрывал нас обеих сверху, но снизу я была совершенно не защищена и мысленно оплакивала свои щегольские замшевые лоферы. Вот нужно мне было выпендриваться? Обулась бы утром в ботинки, они не новые, но прочные, высокие и непромокаемые. Но нет, я же шла на процесс как на праздник! Тьфу, пижонка несчастная…

– У тебя в машине есть во что переобуться? – Машка, конечно, заметила мои страдания. – Если нет, я дам тебе шерстяные носки, у меня для экстренной борьбы с переохлаждением в багажнике спецпакет лежит, там плед, носки из собачьей шерсти – бабка вязала, – химический пластырь типа грелки и чекушка коньяка. Сейчас мы тебя быстро согреем!

– Только без коньяка, пожалуйста, – стуча зубами, попросила я. – Мне же за руль.

– Всем за руль.

Машка приволокла меня на подземную парковку торгового центра, встряхнула, с отвращением посмотрела на мои раскисшие и некрасиво потемневшие лоферы, скомандовала:

– Скидывай свои модные лапоточки, поедешь в моих ортодоксальных носках.

Она сгоняла к своей машине, принесла их с бабкой носки – толстенные, колючие, больше похожие на валенки – и не ушла сразу, а нависала и сопела, ждала, пока я влезу в обновку. Предупредила еще:

– Смотри, суперзонт твой я в багажник кладу, а то он тебе сиденья намочит.

Напомнила:

– Приедешь домой – сразу сунь ноги в горячую воду, можно с горчичкой, так еще лучше проберет, а потом чаю с медом или малиной, а то и с коньяком. А в лапти свои напихай газет, только не слишком плотно, а то они деформируются, и суши их подальше от нагревательных приборов, просто в прихожей оставь на сутки минимум…

– Все знаю, не маленькая. – Я потянула дверь на себя, но Машка не дала.

– Да, и насчет кликухи ПДФ… Я позвонила Леве, он такого типа не знает, но полагает, что погоняло банально образовано по первым буквам ФИО – сокращение такое от имени-отчества-фамилии. Тебе это что-то дает?

– Конечно! Это полностью удовлетворяет мой интерес как филолога-любителя! – я улыбнулась подруге. – Спасибо тебе, дорогая! И за информацию, и за носки. Я тебе их завтра верну.

– Да оставь себе, бабка нам их столько навязала, что я серьезно тревожусь за судьбу Султана – боюсь, собака в зиму лысой осталась, – Машка густо хохотнула, захлопнула дверь и помахала мне – езжай, мол, уже, болезная.

Я поехала и по дороге все думала об этом самом ПДФе.

Если Машкин приятель Лева, исследователь и знаток уголовного фольклора, не слышал о персонаже с таким прозвищем, то это значит – что? ПДФ этот вовсе не уголовник. Возможно, он, вовсе даже наоборот, солидный и респектабельный господин, который, как говорится, «не был, не имел, не привлекался». То есть именно такой мог стоять за успешно реализованной «серой» схемой на миллиарды рублей…

А кстати, прозвища по первым буквам фамилии-имени-отчества очень часто получают именно большие начальники. Проявлять в отношении своих боссов смелое словотворчество подчиненные опасаются, а использовать во внутренних коммуникациях длинные и не всегда легко произносимые ФИО неудобно, вот и звучат в кулуарах такие сокращения. Вспомнить для примера хотя бы ВВП, вовсе не имея в виду валовой внутренний продукт!

Если ПэДээФ – человек, а не компьютерный файл, – действительно имеет отношение к злосчастному «Рай-граду», то это прозвище должны знать его подчиненные, партнеры и конкуренты. Свекольников вот точно знает, его этот ПэДээФ на работу взял, стало быть, он имел право и власть решать кадровые вопросы. Надо бы поспрашивать других столичных застройщиков, им-то этот ПэДээФ был не начальником, а конкурентом, и они, в отличие от Свекольникова с Ореховым, не заинтересованы в том, чтобы хранить тайну его личности и другие.

А позвоню-ка я Даше Горшковой, ныне Толоконниковой…

И – вот бывают же такие совпадения – Даша как почувствовала, позвонила мне сама.

– Елена Владимировна, здрасьте, удобно вам говорить?

– Угу, – сказала я, сгибаясь в три погибели, чтобы стянуть с ног колючие носки из шерсти пса Султана и заменить их противно мокрыми лоферами. Я как раз запарковалась у дома и готовилась выйти из машины. – Ты очень вовремя.

– Ну, я же помню, что вам нужно звонить после семи, – Даша не услышала иронии. – Я поспрашивала насчет той стройки рядом с вами. Это ЖК «Супердом», он позиционируется как первая ласточка нового элитного квартала.

– Какого квартала? – удивилась я. – Тут вокруг дома стоят плотно, как грибы на пеньке…

– В том-то и дело! Дома вокруг сильно мешают новой застройке, с коммуникациями проблемы, с подъездом техники тоже, вот сети все и рвутся, как паутина.

– И долго это безобразие будет продолжаться? Пока тот новый дом не достроится?

– Это как минимум! Мне знакомая девочка из приемной мэра по секрету шепнула, что Фокс у них пороги обивает, мутит тему сноса ваших старых домов, чтобы освободить местечко для своих новых.

– То есть мы и под снос можем попасть? – неприятно удивилась я. – А кто этот Фокс? Застройщик той элитки?

– Вроде да, хотя как бы и нет, – непонятно ответила Даша. – Строительство ведет компания «Стройград», а Фокс от нее фронтуется, но ни как учредитель, ни как руководитель официально нигде не проходит.

– Но при этом командует парадом? – я потерла лоб, забыв, что в руке у меня носок.

Колючая шерсть огнем опалила кожу, я ойкнула, и тут же импульс бодрости как будто передался утомленному мозгу. Я вспомнила о тайном командире «Райстроя», управляющем всем из-за спин подставных фигурок!

– А Фокс – это имя, фамилия, прозвище? – спросила я Дашу.

– Даже не знаю, вообще на прозвище очень похоже, «фокс» ведь по-английски лисица…

– Ладно, это я выясню. Спасибо тебе, дорогая! Как там уважаемый Вадим Кириллович?

– Бодр, здоров и шумен! Слышите?

Я слышала: Вадим Кириллович как раз подал голос, и он у него оказался звонкий и громкий, как у сказочного Джельсомино. Я спешно закруглила разговор, возвращая ребенку все внимание матери, и сделала себе зарубку на память: выяснить, как зовется в миру господин Фокс.

Редкая буква Ф в его ФИО меня очень насторожила – уж не он ли у нас таинственный ПэДээФ?

От бывшей сотрудницы «Санторина» Галины Плетневой Натка отправилась к себе. До конца рабочего дня оставалась всего пара часов, ехать в редакцию не имело никакого смысла, надо было изымать с продленки Сеньку, топать домой и собирать там военный совет.

Кое-какие соображения по поводу того, как найти лже-Галину, у Натки после беседы с настоящей Плетневой появились, но ум хорошо, а три лучше. Особенно, если два ума из трех принадлежат Таганцеву и Лене.

Им обоим Натка послала сообщение: «Приезжайте скорее, дело важное!» – и мимоходом купила в кулинарии хороших самолепных пельменей с говядиной. Авось, если Лену и Костю как следует накормить, они подобреют и не будут ее, Натку, сильно ругать. Натка прекрасно сознавала, что вляпалась в историю по собственной дурости, и не нуждалась в том, чтобы кто-то дополнительно констатировал этот печальный факт.

– Ты так рано. Что случилось? – Сенька досрочному приходу маменьки обрадовался, но проявил подозрительность.

– Почему обязательно что-то должно было случиться? Просто сегодня получилось закончить работу пораньше, – соврала сыну Натка, не желая посвящать ребенка в свои проблемы.

Сенька и без того в их маленькой ячейке общества был самым серьезным и ответственным, Натку это трогало и умиляло, а Лену огорчало. Сестра считала, что Натка систематически пребывает в амплуа басенной Стрекозы, а Сенька при ней вынужден ускоренно избавляться от милой детской наивности и тянуть непосильный эмоциональный груз, как тот Муравей.

Ерунда это все, Сенька нормальный ребенок с типичными детскими интересами. Вон, в настольные игры играет с азартом. У них на продленке гаджеты запрещены, а старые добрые шашки-шахматы и разные прочие домино активно пропагандируются.

– Мам, а ты знаешь, какой мировой рекорд по дженге?

– Я и спорта такого не знаю. Что за дженг? Это восточное единоборство какое-то? – Натка вела сына домой и старательно отгоняла от себя одолевающие ее неприятные мысли. Она потом их все передумает, успеется еще.

– Ты что? Дженга – это игра! – Сенька захохотал. – Там нужно строить башню из таких деревянных кирпичиков.

– Стратегия? – Натка блеснула эрудицией.

– Не-е-ет, просто настольная игра! Так вот, мировой рекорд – тридцать этажей за две минуты и пятьдесят одну секунду!

– Супер, – про этажи и башни Натке говорить не хотелось, это было слишком близко к теме больного жилищного вопроса. – А я купила в кулинарии вкусные пельмени и твои любимые эклеры.

– Тоже супер, – одобрил сын.

Они вошли в подъезд, и Сенька бодро затопал вверх по ступенькам. Слишком большой, купленный на вырост, полупустой, но увесистый ранец высоко подпрыгивал в такт его шагам. Внутри громыхали книжки, тетрадки и прочее школьное барахло. Натка, следуя за сыном, свободной от пакета с покупками рукой поддерживала скачущий ранец снизу. Так, маленьким дружным караваном, они поднялись на свой этаж, и тут Сенька резко затормозил. Натка налетела животом на твердый ранец и охнула.

– А вот и хозяйка! – произнес знакомый голос, и в щель приоткрытой двери высунулся острый нос соседки Веры Марковны.

– Уже не хозяйка, – возразила, оборачиваясь, дородная дама, телосложением схожая с колонной древнегреческого храма – прямая, толстая и с крепкими завитушками наверху.

Завитушки были грязно-желтые, пергидрольные. Ниже розовело щекастое лицо с крупным носом и ярко напомаженными губами. Алый рот презрительно кривился. Дама с завитушками и губами стояла у двери Наткиной квартиры и держала в руке оранжевую и круглую, как апельсин, строительную рулетку. Край торчащей наружу желтой металлической ленты с задорно задранным кончиком подрагивал, как издевательски высунутый язык.

– Запиши: два двадцать на девяносто, – звучно произнесла дама-колонна, обращась к мелкорослому чернявому мужичку с карандашом и блокнотом.

Натка открыла рот, но Сенька ее опередил.

– А что это вы тут делаете? – спросил он. – Это наша дверь, вы зачем ее измеряете?

– Ты, мальчик, помолчи, не мешай, – отмахнулась от него дама-колонна. – Жорик, запиши сразу: нужен нормальный придверный коврик, тут мочало какое-то бомжацкое валяется, и на площадке две выбоины, надо будет похожие плиточки вставить.

Она, с трудом переломив колоннообразное тело, нагнулась и приложила рулетку к полу.

– Десять на десять плиточка, толщина почти сантиметровая, цвет – охра или терракот.

– Да что это вы тут делаете? – повторила за сыном Натка, обмирая от страшного подозрения. – Вам что тут нужно-то? Вы кто такие вообще?

– Это вы кто такие? – дама разогнулась – завитушки понеслись ввысь – и посмотрела на Натку с Сенькой сверху вниз.

– Ну, привет! – фыркнул Сенька, разводя руками. – Мы здесь живем!

– Это наша квартира, – сказала Натка.

– Была ваша – стала наша, – подал голос мужичок с карандашом и блокнотом.

Голос у него был под стать внешности – слабый, тусклый и невыразительный, но у Натки от услышанного зашумело в ушах.

– Бывшая хозяйка, что ли? Ты-то мне и нужна, – колоннообразная дама качнулась вперед, нависла над Наткой. – Значит, слушай сюда, бывшая хозяйка. Тянуть кота за это самое я не буду, ты собирай давай свои манатки и выметайся, на все про все даю тебе два дня, авось управишься. Не похожа ты на зажиточную, небось вещичек в доме негусто.

– Что значит – выметайся?

– А то и значит, чего тут непонятного? В договоре черным по белому прописано: «Обязуется освободить жилплощадь в двухдневный срок», вот и освобождай.

– В каком еще договоре?

– Ну, приехали! – дама свернула рулетку – металлическая лента свистнула и щелкнула, – небрежно уронила инструмент в сумку-торбу, вытянула оттуда розовый пластиковый файл с бумагами и обмахнулась им, точно веером. – В договоре о купле-подаже, милая! Или ты не помнишь, что подписывала? Пьяная, что ли, была или, может, обкуренная?

Она глянула поверх Наткиного плеча на соседнюю дверь и, явно издеваясь, сказала:

– Бабуля, вы не говорили, что она еще и злоупотребляет!

Натка оглянулась – дверь квартиры Веры Марковны закрылась, но неплотно.

– Вы мою маму не обижайте!

Сенька, защита и опора, нахмурился, сжал кулачки, шагнул вперед. Натка потянула за лямку ранца, одной рукой задвинула сына себе за спину, в другой показательно взвесила свой пакет с покупками. Замороженные пельмени громыхнули неуютно, как гравий. Натка перехватила пакет поудобнее и раскачала его, словно готовя к полету и стыковке с напомаженными устами противной дамы.

– Да она еще и психическая!

Оценив выражение Наткиного лица, дама посторонилась, смешно притиснулась к мужичонке вдвое мельче ее и, прикрываясь его хилым телом и вытирая спиной побелку со стены, в обход Натки с Сенькой заторопилась вниз по лестнице.

– Мам, это что за Стервелла? – возмущенно спросил Сенька, проводив быстро удаляющуюся пару взглядом.

– Не ругайся, – машинально одернула его Натка.

У нее в ушах гудело, в глазах искрило, руку с пакетом мучительно скрутило судорогой – не разжать.

– Да вовсе я не ругаюсь! Стервелла – это же такая злобная тетка из кино про далматинцев, она еще хотела себе шубу из маленьких щеночков…

– Шкуру снять, – пробормотала Натка. – По миру нас пустить. А не пошли бы вы? «Обязалась освободить жилплощадь»! Что-то я не припоминаю…

– Мам, мам, а чего эта Стервелла хотела? Из квартиры нас выселить? А почему? Мы же не станем выселяться? Я тут привык, у меня друг Ванька в соседнем подъезде…

Натка наконец ожила, подскочила к соседней квартире и с силой дернула ручку, вытягивая на лестничную площадку Веру Марковну, прилипшую к двери с другой стороны.

– Что она вам наговорила, эта тетка?!

– Тихо, тихо, Наташенька, что ты, в самом-то деле… – Вера Марковна сделала скорбное лицо, сокрушенно поцокала языком, заговорила напевно, жалостливо. – Ну, продала ты за бесценок квартиру, от бабушки тебе доставшуюся, родовое, можно сказать, гнездо, ну, видать, припекло тебя, с деньгами совсем плохо стало, и то сказать – безмужняя женщина, мать-одиночка, образования нормального нет, работа дурацкая, откуда тут доходы…

– Я не интересуюсь вашим мнением обо мне и моих доходах! – Натка с трудом сдерживалась, ей отчаянно захотелось распахнуть дверь пошире, а потом хлопнуть ею так, чтобы вредная бабка оторвалась и пролетела через всю квартиру, свое собственное родовое гнездышко, на финише впечатавшись в стену, как прихлопнутый тапкой таракан. – Я спрашиваю, что говорила эта тетка?!

– Да то же самое, что и тебе, – Вера Марковна на всякий случай отлепилась от двери и шагнула назад в коридор. Оттуда ее голос слышался глухо, как из чулана. – Сказала, что ты продала квартиру. Недорого, всего за сто тыщ рублей… Что ж ты чужой бабе-то продала, дура, могла ведь сначала соседям предложить, у меня вон внуки без своего жилья маются, все ищут себе недорогую квартирку!

Натка с грохотом захлопнула дверь. Господи, да что же это происходит? Просто кошмар какой-то…

– Мам… – опасливо позвал ее Сенька.

Она перевела остекленевший и блестящий от закипающих горячих слез взгляд на сына.

– А давай мы тете Лене позвоним? И дяде Косте. Или Киту…

– Устами младенца, – Натка криво усмехнулась, с трудом разжала кулак и отдала Сеньке пакет. – Подержи-ка, я ключи достану.

Она открыла дверь (два двадцать на девяносто), тщательно вытерла ноги о коврик (никакое не бомжацкое мочало – циновка из пальмового волокна), вошла в квартиру (родовое гнездо, якобы проданное кому-то за сто тысяч рублей). Переобулась в тапки, протопала в кухню, вспомнила:

– Сенька, пакет!

Сын принес покупки, поставил на стол, замер, глядя на нее серьезно и грустно:

– Мам, что делать будем?

– Ты переоденешься и будешь делать уроки, а я…

Больше всего Натке хотелось закрыть лицо руками и рыдать, рыдать… А кто-то гладил бы по голове и утешал, успокаивал, говорил, что все устроится. И чтобы действительно все устроилось как можно скорее и лучше… Но она сделала над собой усилие и сказала:

– А я приготовлю ужин. Сегодня у нас, наверное, будут гости – тетя Лена и дядя Костя…

– Ура! – Сенька подпрыгнул – школьное барахло в ранце за его плечами громыхнуло, – унесся к себе, и окрыленный, зашебуршал чем-то у себя в комнате.

– Надеюсь, он не вещи собирает, – пробормотала Натка себе под нос и машинально посмотрела на яркий календарь, украшающий стену.

Стервелла дала ей всего два дня, и время пошло…

Воспользоваться полезным советом, который дала мне Машка, не получилось. Пока я искала в кухонных шкафчиках редко используемый порошок горчицы, чтобы насыпать его в таз с горячей водой, в брошенной в прихожей сумке надрывно зазвонил телефон.

– Сейчас, сейчас! – я стояла на табуретке, заглядывая на верхнюю полку, и быстро вернуться вниз могла разве что в режиме падения. – Да кто же там такой нетерпеливый…

– Это теть Наташа! – оповестила меня Сашка.

Ей надоело слушать трезвон, и она залезла в мою сумку, но опоздала: звонок прекратился.

– Мать, а ты знаешь, что современный человек заглядывает в свой мобильник в среднем двадцать раз в день? А ты, похоже, только дважды, утром и вечером! – Дочь принесла мне телефон и заодно уличила мать в отсталости. – У тебя тут целых четыре непрочитанных сообщения, как так вообще можно жить?

– Трудно, – согласилась я, осторожно разворачиваясь к дочке передом, к шкафчику задом. Табуретка дернулась и скрипнула, я испугалась и замерла. – Трудна такая жизнь и, возможно, непродолжительна! Дай мне руку, пожалуйста.

– На, – Сашка протянула мне мобильник.

– Просто руку, без телефона! Помоги матери с табуретки слезть!

– Ой, как все плохо, как запущенно! А я давно говорю, тебе без йоги никак, вон, уже руки-ноги почти не гнутся, – заворчала дочь, но все же помогла мне спуститься.

– Без комментариев, пожалуйста, – попросила я и забрала у нее свой телефон.

Четырьмя сообщениями в моем телефоне оказались эсэмэски от банка, который настойчиво предлагал мне кредит на особых условиях, из магазина шуб, где началась распродажа, от Таганцева и от Натки. Банк с магазином я проигнорировала, хотя в комплекте их сообщения смотрелись вполне органично, образуя понятный императив: возьмите наконец, Елена Владимировна, потребительский кредит и купите уже себе приличную шубу…

Таганцев был лаконичен. Он явно спешил и потому полностью пренебрег знаками препинания. «Завтра занят далеко», – написал мне дорогой Константин Сергеевич. К чему мне эта информация, я не поняла. Не то чтобы я была совершенно безразлична к событиям в жизни доброго друга, просто у него работа такая – он вечно занят и постоянно где-то пропадает.

А потом я прочитала поступившее несколько раньше сообщение от Натки, и пазл сложился. «Приезжайте скорей, дело важное!» – написала сестра. Судя по множественному числу – «приезжайте», – она это не мне одной скинула. Наверное, Таганцев получил аналогичное эсэмэс, вот и ответил в смысле «не могу, я сейчас далеко и очень занят, буду завтра». При этом в спешке он ошибся адресатом и отправил свое сообщение не той Кузнецовой – не Наталье, а Елене.

Очень довольная собственной догадливостью и рассудительностью, я перезвонила сестре и спросила:

– Привет, прости, только что увидела твое сообщение. Твое срочное дело еще не перестало быть важным?

– Наоборот, теперь это уже вопрос жизни и смерти, – угрюмо ответила Натка.

– Не пугай меня, – я на всякий случай присела на табуретку, от которой не успела далеко отойти. – Что-то угрожает твоей жизни?

– Моей жизни в родной квартире, – уточнила сестрица. – У меня ее отнимают.

– Жизнь?! – я окончательно запуталась.

– Квартиру! – Натка рявкнула, но сразу же устыдилась собственной грубости и заговорила жалобно, с просительными интонациями: – Лен, ты приедешь? Я просто в отчаянии и не знаю, что мне делать! Надеялась, что вы с Таганцевым поможете, но ты вот трубку не берешь, он тоже не отвечает…

– Таганцев очень занят, он сейчас далеко, вернется только завтра, – машинально ответила я. – Так что у тебя снова случилось-то? Объясни толком.

– Ну, во‐первых, я нашла Галину Плетневу…

– Нашла? Ну, слава богу! – я обрадовалась. – И что же с ней было-то?

– С той, которую я нашла, все в порядке, только ее с работы турнули, – в Наткином голосе радости не было ни капельки. – Оказалось, что Галина Плетнева из риелторского агентства «Санторин» – это совсем другая женщина. А та Галина, с которой была знакома я, и в самом деле мошенница. Она подставила настоящую Галину, называясь клиентам ее именем, и правильную Галину из агентства несправедливо уволили…

– А неправильная так и не нашлась?

– Нет, – Натка душераздирающе вздохнула. – Зато появилась другая гадкая тетка, и с ней мужик. Они поджидали нас с Сенькой на лестнице, уже мерки всякие там снимали, представляешь? Хотят и дверь менять, и коврик, и плитку…

– Какой коврик? Какую плитку?!

– Мой любимый коврик из кокосовой копры, классный такой, с губастой мордочкой туземца, помнишь?

– С губастой мордочкой, – автоматически повторила я.

Потом встряхнулась:

– Натка, о чем ты говоришь, не понимаю?

– Приходили какие-то люди, сказали, что я им продала свою квартиру, и велели мне освободить ее в двухдневный срок!

– Ты продала квартиру?! – я схватилась за сердце.

– Да что я – дура, продавать свою квартиру за сто тысяч рублей?! Таких цен не бывает!

– Бывают, – машинально возразила я. – С учетом амортизации жилья и износа строения остаточная стоимость квартиры может быть очень низкой, хотя сто тысяч для Москвы – это, конечно, ни в какие ворота… Натка! Эти люди, может, тебя просто разыгрывали? Пугали? Или адресом ошиблись?

– Ну, не знаю… Тетка держалась очень уверенно и еще бумагами какими-то размахивала…

– А ты разве подписывала какие-то бумаги?

– Ну, да, конечно, а как же! В кафе с Галиной, когда ей деньги отдавала! Что-то подписывала…

– Что-то? Ты что же, подписала документы, не читая?!

По краю моего замутненного гневом сознания солнечной золотой рыбкой проплыла одинокая позитивная мысль: как хорошо, что я не поехала к Натке и слышу все это по телефону! Была бы сейчас сестрица рядом со мной – я бы ее точно убила!

– Натка, ты идиотка!

– Блин, Лена, да когда мне было их читать, эти документы, – обиделась сестрица. – Галина меня торопила, мол, цигель-цигель, ай-лю-лю, надо спешить, пока бабка не передумала, и еще я на работу ужасно опаздывала, – судя по влажному хрюканью в трубке, Натка уже давилась слезами.

– Не реви, – я постаралась взять себя в руки и призвала к тому же сестру. – Не время рыдать, соберись. Что именно написано в договоре? Пришли мне копию прямо сейчас.

– Не могу…

– Не можешь копию – пришли просто фото, хотя бы на телефон сними, мне сейчас лишь бы текст разобрать…

– Да не могу я ничего тебе прислать! – выкрикнула Натка и тут же сникла. – У меня нет этого договора.

– Но как же? Твой экземпляр…

– Нет никакого «моего экземпляра»! Я как-то не подумала, что должна его взять, а Галина и не предложила… Но она оставила мне расписку в получении денег, это поможет?

– Расписка подписана Галиной Плетневой?

– Ну.

– Так ведь твоя мошенница не Галина Плетнева, ты это уже выяснила. И потом, деньги – это одна история, а квартира – уже совсем другая.

– И что теперь делать?

– Не знаю. Мне нужно подумать.

В кухню заглянула Сашка, встревоженная моей интонацией и интригующими обрывками услышанного. Дочь сделала большие глаза, вздернула брови, энергично поморгала – изобразила вопрос. Я успокаивающе улыбнулась ей и, прикрыв ладонью динамик мобильного, сказала:

– Все нормально, Сань, просто наша теть Наташа отмочила очередной номер в своем репертуаре.

А потом договорила в трубку:

– Ладно, не паникуй раньше времени, наверняка еще можно что-то сделать. Главное – как можно скорее обратиться в правоохранительные органы: полицию или прокуратуру.

– Так мне что, прямо сейчас в отделение ехать? Поздно уже, десятый час, и я сейчас, ты знаешь, такая зареванная и расстроенная, вообще собраться не могу, мысли скачут, как блохи…

– Это плохо, в заявлении надо внятно описать произошедшее и привести доказательства совершения против тебя противоправных действий. Тогда давай так: ты успокойся, хорошенько все обдумай и иди в полицию завтра с утра, это будет правильно.

Уверенности в сказанном я не чувствовала, но постаралась, чтобы Натка моего настроения не поняла. Мы договорились, что возьмем тайм-аут до завтра, а пока по возможности спокойно поужинаем, попьем чаю с травками и ляжем спать.

Говорят же: утро вечера мудренее. Вот и проверим, не врет ли фольклор.

Утро началось нетипично поздно и, прямо сказать, совсем не хорошо.

Во-первых, Натка безобразно проспала и теперь никак не успевала в свою редакцию не только к началу рабочего дня, но даже и к обеду, пожалуй.

Во-вторых, добрый Сенька безответственную мамашу будить не стал, собирался самостоятельно и ушел в школу не в той куртке и вовсе без завтрака.

Зато ребенок заботливо прикрыл отрубившуюся на рассвете Натку пледом, она так и обнаружила себе поутру – полусидя на диване, с компом на животе. Комп Сенька закрыл, но потихоньку вытянуть его из маминых рук не смог. Натка даже во сне цеплялась за свой ноут, как за спасительную соломинку.

Спокойно лечь и уснуть, оставив решение проблемы до утра, как советовала ей мудрая старшая сестра, Натка не смогла. Травяной чай не помог, валерианка в таблетках тоже. Но время она провела не бестолково, а со смыслом и пользой. Почти до рассвета Натка бродила по сайтам, разыскивая и рассматривая фотографии с выставки недвижимости в «Крокусе».

Выставка та, судя по всему, удалась. Людей были толпы, фотографий – тонны. Одна только профильная газета «Новостройки столицы» залила на свой сайт больше сотни снимков – Натка устала щелкать мышкой, перелистывая их в поисках знакомого лица. Устала и уснула, так и не дойдя до конца фотогалереи…

Что ж, придется продолжить поиск, но сначала – позвонить на работу.

Натка выбралась из постели, прошлепала в кухню и нашла там в шкафчике пакетик молотого красного перца. Давным-давно, когда она еще в школе училась, один из первых ее кавалеров – первокурсник-медик Саша Бойченко – наставлял наивную Натку: «Если хочешь прогулять уроки с понтом по болезни, то не кашляй, а чихай. Кашель изобразить легко, а вот чихнуть на заказ проблематично, поэтому чихающему симулянту у опытных преподов веры больше».

– Алло, Анечка? – Натка позвонила кадровичке, включила телефон на громкую связь и положила его на стол перед собой, освобождая руки для необходимых манипуляций. – Аня, я сегодня снова не приду. Совсем разболелась!

Пока Аня в трубке что-то недовольно чирикала, Натка насыпала на ладонь перца. Понюхала его, заплакала и чихнула – раз, другой, третий. Сквозь чих и слезы прохныкала:

– Нет, ну если действительно очень нужно, я, конечно, выйду… А-а-апчхи! Пчхи!

Анечка, впечатленная выразительным чихом, пошла на попятную и выразила активное нежелание видеть всю такую больную и наверняка заразную Натку в редакции.

– Только больничный оформить не забудь, – сказала она напоследок, и Натка заверила ее, что не забудет.

С оформлением больничного сложностей не предвиделось. Знакомая докторша-терапевт в районной поликлинике могла оформить его за тысячу рублей.

Умывшись и почистив зубы, Натка переоделась – пижама расхолаживала, мешая создавать боевой настрой, – без затей залила кипятком ложку кофе и с горячей чашкой в руке вернулась в спальню, к компьютеру.

Она поставила чашку на прикроватную тумбочку, а ноут – на живот, опять зашла на сайт «Новостроек столицы», возобновила просмотр фотогалереи и – бинго!

Права была умная старшая сестра, утро оказалось мудренее вечера – «неправильная» Галина Плетнева нашлась буквально на третьем снимке!

«Правильная», кстати говоря, была там же, только на заднем плане. Настоящая Галина – очень прилично одетая, в костюме и с прической, ничуть не похожая на девочку-школьницу, – раскладывала на стойке буклеты, а поддельная оживленно беседовала с пожилой женщиной, явно посетительницей: у той из открытой сумки-кошелки веером торчали разномастные листовки, собранные наверняка там же, на выставочных стендах. Лже-Галина и дама с листовками уютно устроились за столом, на котором тоже громоздились стопки проспектов, и один из них мошенница как раз листала, да так энергично, что в центре снимка образовалось размытое пятно. Зато лицо лже-Галины было видно хорошо, пусть и только в профиль.

На других фотографиях «Галины Плетневой» не было, но Натка понадеялась, что полиции для начала хватит и одного снимка квартирной мошенницы.

Она позвонила сестре, но та не взяла трубку – стало быть, очень занята. Досадно. Желание поделиться с кем-нибудь важной находкой было так велико, что Натка набрала номер Лины Плетневой, и та ответила сразу.

– Привет, это Наталья, я была у тебя вчера по поводу другой Плетневой, – напомнила о себе Натка. – Прикинь, я нашла ее!

– Да ладно?! Где, как?

– На фото в галерее снимков с выставки! Прислать тебе его, посмотришь на злодейку?

– Давай!

Натка телефоном пересняла с экрана фото лже-Плетневой и отправила снимок Лине в ватсап.

– Ну, точно! Она! – подтвердила Лина. – Та самая платиновая блондинка, что полдня тусила на нашем стенде, будто ей медом там было намазано! Что теперь будешь делать, пойдешь в полицию?

– Обязательно!

– Держи меня в курсе, я как бы тоже пострадавшая сторона.

– Так, может, теперь ты тоже подашь заявление?

– Может, и надо. Я подумаю.

Потом Натка снова попыталась дозвониться Лене, но опять не преуспела. Больше ждать она не могла – жажда действий и огромное желание поскорее найти и покарать мошенницу не позволяли ей оставаться на месте.

Натка скопировала ссылку на фото, чтобы в полиции могли распечатать его в максимальном качестве, сунула в сумку паспорт и расписку «Галины» в получении денег. Быстро оделась – не вызывающе, но к лицу, чтобы смотреться достойно, а то вдруг полицейские не примут ее всерьез – и отправилась в отделение.

Спеша и нервничая, Натка бежала по ступенькам с ускорением и слишком уж разогналась – на выходе столкнулась с коляской, которая как раз вдвигалась в открытый проем с неторопливой важностью танка. По счастью, ребенка в коляске уже не было, его мамаша занесла в квартиру на первом этаже на руках, но папу с коляской Натка чуть не сбросила с крыльца.

– Осторожнее, – пробормотал мужчина, во всех смыслах выведенный из равновесия.

– Простите, пожалуйста!

Натка простучала каблуками по ступенькам и с неудовольствием отметила, что ее эффектный выход из подъезда не остался без зрителей. Мимо как раз проплывала баба Люба: лосины в маках, вязаная кофта с бусинами, розовая водолазка, на ногах лаковые туфли с перепонками, на голове пышный белобрысый парик с игривым «локоном страсти», в руках пакет из «Магнита» – ну, чисто королева! Она с готовностью остановилась и ехидно спросила Натку:

– Что, проспала работу, теперь бежишь как на пожар?

– Ну, не всем же на пенсии прохлаждаться, – огрызнулась Натка и протопала мимо, но через несколько метров замедлила шаг, остановилась и оглянулась.

Баба Люба стояла все там же, укоризненно качая головой. «Локон страсти» плясал тугой пружинкой, цеплялся за крупные бусины на плече и потихоньку стягивал королевский парик набок. Волосяная башня медленно, как Пизанская, кренилась и в недалеком будущем грозилась рухнуть. Но Натка остановилась не в ожидании этого зрелища.

Увидев бабу Любу, она вдруг вспомнила, как та обозвала рыдавшую на лавочке «Плетневу» аферисткой. С чего бы это? Почему? Они, что же, знакомы?

Развернувшись, Натка зашагала обратно.

– Ты чего это? Чего ты? – баба Люба попятилась, явно неправильно истолковав выражение решимости на Наткином лице.

– Любовь… Как, простите, вас по отчеству? – Натка решила быть вежливой.

– Зачем по отчеству, мы ж ровесницы почти, можно просто Люба и на ты, – пожилая кокетка поправила накренившийся парик. – Чего тебе надо-то?

– Поговорить.

Натка огляделась. Звать «просто Любу» в гости не хотелось, компанейски сидеть с ней на лавочке во дворе – тоже. На скамейках пусть бабушки сидят, а Натка этой Любы моложе как минимум вдвое, что бы та себе ни думала…

– Вы пьете кофе?

– Капучинку могу, – осторожно согласилась баба Люба. – Особенно если с куросанчиком…

– Можно и с куросанчиком, – Натка, не став просвещать соседку относительно правильного названия французской выпечки, подхватила соседку под вязаный, с бусинами, шершавый рукав и потянула через двор. – Тут рядом есть пекарня, там отличная выпечка, я угощаю.

– Мне уже интересно, – баба Люба не сопротивлялась, смотрела с веселым удивлением. – Гляди-ка, ты ж всегда нос задирала, даже не здоровалась, а тут мы как подруженьки идем, чисто Шерочка с Машерочкой, это какой же медведь в лесу сдох?

В пекарне в предобеденный час был людно, за свежим хлебом и выпечкой стояла очередь, но в крохотном закутке, притворяющемся кафетерием, никого не оказалось. Натка усадила новую подружку за единственный столик, взяла ей «капучинку» и круассан с ванильным кремом, а себе американо.

– Ну, выкладывай, чего тебе надо-то, – подбодрила ее баба Люба, аккуратно тяпнув вставными зубами румяный круассан. – Не тяни, а то одной капучинкой не отделаешься.

Она захихикала, и отзывчивый парик опять затрясся, а с надкушенного круассана снежком посыпалась сахарная пудра.

– Как-то недавно в парке, неподалеку, женщина на лавочке плакала, – не стала тянуть Натка. – Я тогда к ней подсела, чтобы утешить, а вы как раз мимо проходили и назвали ее аферисткой. Почему? Вы ее знаете?

– У-у-у-у… Капучинкой точно не обойдемся. Коньячок у них тут наливают, нет? Ну и ладно, у меня с собой, – баба Люба деловито пошуршала в пакете и достала маленькую плоскую бутылочку. – Что? Не смотри так, как лекарство принимаю, от давления, у меня часто бывает пониженное. Тебе тоже накапать?

– Капайте, – Натка придвинула свою чашку.

– Ну, на здоровьице! – баба Люба приложилась к своей чашке, разулыбалась, подпихнула Натку вязаным локтем. – А вкуснее ведь стала капучинка! Ты пей, пей, я рассказывать буду…

Люба, Таня и Миша дружили с детства. Точнее, Люба с Таней дружили, а Миша лет с пяти никак не мог определиться, на какой из двух подруг он женится, когда вырастет. Люба была пухленькой блондинкой с голубыми глазами, Таня – худенькой брюнеткой с черными, обе красавицы, как тут определишься? Миша все колебался. В первой четверти на уроке физкультуры он признался в любви Тане, а во второй – Любе, и выбрал для этого совсем неподходящие место и время: школьную столовую, между пюре с котлетой и компотом. Танька сидела с подругой рядом, Мишкино признание Любе услышала, страшно обиделась, и тогда они впервые поссорились. На следующий день, разумеется, помирились, но только девчонки. Мишку обе игнорировали аж до третьего класса.

Тогда вдруг выяснилось, что Мишка крутой: про его коллекцию марок написали в газете. Марки ни Любку, ни Таньку не интересовали, газет они не читали, но пренебрегать крутым Мишкой перестали – не отдавать же его Ленке Сидоровой из параллельного класса! Такой Мишка и самим пригодится.

Мишка старался и пригождался: в четвертом классе таскал портфель за Любкой, в пятом – за Танькой, в шестом все-таки влюбился в Ленку Сидорову, но к седьмому ее разлюбил. Трудно любить девочку, у которой все лицо в царапинах и волосы клоками выдраны – Танька с Любкой с соперницей не церемонились, бились за Мишку в кровь. У Любки на подбородке навсегда остался шрам от удара портфелем. У Сидоровой был хороший портфель – тяжелый, кожаный, с массивным металлическим замком…

К восьмому классу избалованный вниманием Мишка махнул рукой на самоопределение и ходил с двумя невестами сразу: левая рука на плече у Любки, правая – у Таньки. Танька, правда, была ниже подружки на целую голову, так что руки у их общего жениха Мишки располагались наперекос. В школе над ними посмеивались, но в лицо не дразнили. Помнили про Ленку Сидорову с ее проплешинами и царапинами…

Потом случилась драма. Танька решила после восьмого уйти в медучилище, Любка – в метеотехникум, Мишка же не хотел ни туда, ни туда, остался в школе. Видеться они стали редко, в обнимку уже не ходили. Танька с Любкой подозревали, что у Мишки в его десятом «Б» кто-то есть, но выяснять не стали – уже охладели к другу детства. Обе обзавелись персональными кавалерами, иногда ходили в кино или в парк погулять вчетвером и Мишкиной жизнью особо не интересовались.

– Вот и правильно, доча, – радовался Любкин папаня.

Мишка ему никогда особо не нравился. «Не той он хлопчик», – с сожалением говорил он. И еще: «Чернявый-мутнявый он, Любаня, какой с его тебе жених? Такие тока на своих женятся, да и нам, казакам, он такой-то пошто?»

Какой Мишка «такой», Любаня по малолетству не понимала и только позже уяснила, что папаня прозрачно намекал на Мишкину национальность. Он носил труднопроизносимую фамилию Фирштвельский: Мишка был польским евреем. «Да какая разница-то!» – думала Любаня по молодости, но со временем убедилась: папаня знал, что говорил. Не только он не жаловал Мишку – его родители тоже не привечали Любку и подобрели к ней, лишь когда она вышла замуж за другого. Видать, и вправду боялись, что сын их женится не на «своей». Но Мишка погулял-погулял, да и привел в дом тихую барышню Соню Дортмунд. И все было бы хорошо, да только тихоня Соня оказалась редкой змеюкой и стала законному мужу изменять, а он ее на этом приловил да и пристукнул сгоряча. И увезли Соню в гробу на кладбище, а Мишку в наручниках куда-то в Сибирь. Там он и сгинул без следа.

Подружки Любка с Танькой тоже горя хлебнули, но не так, как Мишка, а относительно в меру, по привычной для родного отечества бабской норме.

Танькин Виктор был инженером на заводе, горбатился там за копейки, потом ушел в частный бизнес, открыл свое предприятие по изготовлению пластиковых окон, начал хорошо зарабатывать, да, видно, с кем-то не поделился и его быстро прижали. Он обозлился, во всем на свете разочаровался, начал страшно пить – Танька и турнула его из своей жизни, чтобы не отравлял ее, пьянь безмозглая. А Любкин Андрей сам сбежал из семьи к другой бабе, помоложе и побогаче. В итоге подруги оказались примерно на равных: обе одинокие и никому не нужные тетки «под шестьдесят».

А Мишкиной маме тете Маре и вовсе уже было за восемьдесят, но она все скрипела и то и дело зазывала к себе то Любку, то Таньку пить чай с печеньем и разговорами. Печенье у нее было невкусное, разговоры унылые, но Любка с Танькой к старухе ходили – нечасто, конечно, пару раз в год…

– И вот пришла я к ней в позапрошлом году, как раз на майские, сирени букет принесла и пряники с кардамоном, – припомнила баба Люба. – Договаривались-то мы на первое, а я второго пришла, не смогла раньше. Пришла, значит, а у тети Мары уже другая гостья сидит. Старуха говорит: «Знакомься, Люба, это Ирина, моя помощница по хозяйству», а что она той Ирине уже квартиру в обмен на уход и присмотр отписала, и не обмолвилась даже. А ведь могла бы и мне свою хату оставить, небось уж я бы ее не хуже, чем та Ирина, обиходила! Уж у меня бы она на старости лет в приют не попала!

– Так эта Ирина выбросила старуху из дома? – уточнила Натка, невольно поежившись.

– Ну! Оформила жилье на себя, с месячишко еще за бабкой кое-как приглядывала, а потом – бах! И выставила. Хорошо еще, старуха в детстве в немецком концлагере была… Тьфу, что я говорю, нехорошо это, конечно, но ей до конца дней приличная пенсия положена, вот ее и взяли в приют, туда же неимущих не берут, кому нужны немощные нахлебники.

– И эта Ирина – та женщина, которая плакала в парке?

– Она самая! Я ее тогда, у тети Мары, крепко запомнила, хотя она вся такая неприметная, серая и противная, как столовский кисель, – баба Люба жестом изобразила что-то амебообразное, а потом бодрым щелчком сбила невидимую пылинку со своих ярких лосин. – Просто у нее волосы точь-в-точь такого цвета, какой мне всю жизнь хотелось! «Жемчужный блонд» называется. И видно, что свои, не крашеные, повезло же дуре, а она и не пользуется, ходит мымра мымрой…

– Где ходит? Как ее найти?

– А я почем знаю? – баба Люба пожала плечами. – Я ее с тех пор всего дважды видела – и оба раза в парке, когда она на лавке ревела. Ну, ревет и ревет, мое-то какое дело? Значит, наказал бог за грехи, воздал за все, не мне же ее судить.

– Но вы все-таки сказали ей, что она аферистка! – напомнила Натка.

Баба Люба покачала головой – «локон страсти» запрыгал:

– Дурочка ты, это я не ей, а тебе сказала! Потому что один раз она уже так ревела, и ее, я видела, женщина одна утешала. А потом я ту женщину в переходе метро со стаканчиком для подаяний видела, бомжует она, потому как квартиры лишилась… Так что я предупредить тебя пыталась, чтоб, значит, ты не связывалась с этой аферисткой. А ты что?

– А я связалась, – вздохнула Натка. – Люба, а эта бабушка, тетя Мара, она жива еще?

– Да кто же ее знает, я в приюте у ней не бывала, но про похороны не слышала…

– А что за приют, где он находится?

– Не знаю, – баба Люба просунула палец под парик и почесала висок. – Вроде, называется «Дом ветеранов», а где это? Честно, не в курсе. Танька должна знать, они же с бабкой столько лет соседками были… А давай еще по капучинке?

Надо, надо было попарить ноги с горчицей! Переключившись на Натку с ее гораздо более серьезной проблемой, я так и не позаботилась о своем здоровье – и вот результат: насморк, красные глаза, головная боль.

Бодрая, как птичка, Сашка, не дождавшись моего урочного выхода к завтраку, пришла будить маму-соню и с порога диагностировала:

– У-у-у, мать, да ты простудилась! Самое время заняться йоговской дыхательной гимнастикой. Давай быстро научу тебя сверхочистительному дыханию?

– Мне и так вздохнуть некогда, только йоговской гимнастики не хватает, – ворча, кряхтя и хрюкая, я вылезла из-под одеяла и побрела в ванную.

Пока умывалась, подумала, что Сашкино похвальное желание помочь хворой матушке нужно использовать. Йога подождет, сейчас мне интереснее поэксплуатировать Сашку как видного специалиста по интернет-серфингу. Современные подростки во Всемирную сеть не просто заходят, они там по большей части обитают, и навыки выживания в онлайне у дочки не чета моим. То, что я буду искать часами, она легко найдет за минуту, проверено.

– Ну, ты и расклеилась! Съешь-ка это немедленно! – Едва я вышла из ванной, Сашка протянула мне тарелку.

– Это что?

Я скривилась: от мощного запаха не спасал даже заложенный нос.

– Это «бешеный бутерброд», суперское зожное средство от простуды. Там лук, чеснок, петрушка, укроп, черный перец и соленое сало, все мелко нарезано и перемешано, ты ешь давай, я тебе еще один такой сделаю, возьмешь с собой, – Сашка убедилась, что я покорно жую зожную гадость, и захлопотала, готовя вторую. – Вот увидишь, уже к вечеру ты почувствуешь себя гораздо лучше!

– Или вообще перестану чувствовать хоть что-то, чеснок с луком все рецепторы насмерть убьют.

– Вместе с бациллами и микробами!

– И люди тоже побегут, – напророчила я. – От меня же будет такой запах…

– Не волнуйся, все предусмотрено, – энергичная дочь со стуком поставила передо мной курящуюся паром кружку. – Выпей это, и никакого запаха от тебя не будет.

– А тут что? – я боязливо заглянула внутрь.

По виду – та же самая гадость, которой я по Сашкиному настоянию превентивно истребляла морщины. То есть типичная болотная жижа, только еще более мерзкая, потому что горячая и булькает…

– Уверена, что хочешь это знать? – дочь подняла одну бровь. – Это такое китайское народное средство…

– Стоп! Точно не хочу.

Я китайскую кухню вообще не уважаю. Они там уток палками бьют, чтобы мясо мягче было, и яйца в землю закапывают, чтобы те протухли… Я запила зожный бутер китайской мутью и крепко-накрепко зажмурилась. Да-а-а… Народная, вернее, международная медицина – это что-то…

– Сашенька, а ты не могла бы мне еще немного помочь? – попросила я плаксивым голосом – даже стараться не пришлось, от китайского средства он как-то сам собой образовался.

– Что, лук составить по погоде?

– Не надо больше лука!

– Лук – в смысле наряд! А то одеваешься фиг знает как, и не в тренде, и болеешь потом…

– Нет, спасибо, с нарядным луком я сама разберусь, а ты найди мне в Интернете одного человека, ладно?

– А с Говоровым что? Не складывается? – Сашка нахмурилась. – Мать, учти, интернет-знакомства до добра не доводят, не баловалась бы ты этим…

– Это сугубо деловой интерес, мне чисто по работе надо, – я наконец открыла глаза, смахнула набежавшие слезы. – Фу-у-ух, ну и пробирает же это твое народное лекарство… Короче, нужно найти человека, которого называют Фокс.

– Малдер? – пошутила дочь.

Ага, «Секретные материалы» она тоже смотрела. Было время, дочь разделяла мои вкусы и охотно составляла компанию в те редкие вечера, когда у меня было время на то, чтобы зависнуть перед теликом. А теперь – все, ее посиделки у экрана только с подружками или с Фомой…

– Если бы! – я не позволила себе разнюниться. – Нет, просто Фокс, и я даже не знаю, что это – имя, фамилия или прозвище. Знаю только, что этот самый Фокс как-то связан со строительством новых элитных микрорайонов, в частности вон того дома, из-за которого мы сидим то без света, то без воды. – Я кивнула на окно.

– Это все из-за Фокса?! – Сашка грозно нахмурилась, и стало понятно, что упомянутому персонажу не сдобровать. – Ну, попадется он мне!

Дочь шлепнула передо мной тщательно завернутый в два пакета «бешеный бутерброд» номер два и унеслась к себе. Я услышала звук включаемого компьютера и крикнула:

– Ты только в школу не опоздай!

– Сама не опоздай!

– И то верно, – я встала из-за стола и пошла одеваться.

Целебные гадости, которыми попотчевала меня дочка, на удивление быстро подействовали: мне уже стало лучше.

Сашка тоже управилась очень быстро. Я как раз садилась в машину, когда она высунулась с балкона и покричала мне:

– Мам! Я нашла его!

Вопль был такой громкий и радостный, словно нашла она как минимум старинный клад, горшок с золотыми червонцами, например. Дворник Карим, сгребающий в палисаднике не червонцы, а листву, замер и обернулся на голос. Я укоризненно покачала головой и с намеком высунула в окошко кулак с зажатым в нем мобильником: мол, давай по телефону, что за дикая манера орать в голос. Телефон тут же пискнул раз-другой, и я поняла, что Сашка не сразу вылезла на балкон, а сначала пыталась использовать современные средства связи. Я позвонила ей и сказала:

– Пришли мне, что нашла, я посмотрю, когда доеду.

– Уже все у тебя в почте!

– Спасибо, дорогая.

– И чтоб железно съела бутер в обед!

– Съем.

– И по лужам больше не ходи!

– Не буду, – я почувствовала, что расплываюсь в улыбке.

Надо же, я и не заметила, как Сашка выросла, и вот уже она заботится обо мне, как прежде я о ней, малышке… Интересно, маленькой Сашке тоже казалось, что родительница ее избыточно опекает? Наверняка. Слово «сама» у нее было вторым после «мама».

Было очень интересно узнать, что Сашка выяснила про Фокса, но я спешила, поэтому решила, что проверю почту уже на работе.

По дороге, застревая на длинном красном у светофоров, я дважды позвонила Натке, но она не брала трубку – наверное, как раз сидела в полиции, писала заявление и не могла отвлекаться.

В свой кабинет я вошла с вопросом:

– Дим, привет, у нас маски есть?

– Доброе утро, масок у нас нет, но я знаю поблизости магазин «Все для праздника», – невозмутимо ответил мой помощник.

– Да, на работу – как на праздник, – я ухмыльнулась, представив себя на судейской кафедре в карнавальной маске зайчика. – Но я про те, которые для защиты от респираторных заболеваний, мне бы сегодня одна такая не помешала.

– Я спрошу у Насти, она, кажется, покупала, Плевакин же боится заразы, – Дима встал и вышел из кабинета.

Я запоздало кивнула ему, включила рабочий комп и первым делом проверила личную почту.

Сашка прислала мне ссылку на прошлогоднюю газетную статью. В ней были перечислены уважаемые граждане, получившие от столичного мэра те или иные награды и поощрения в свой профессиональный праздник – День строителя. Петр Давидович Фокс нашелся ближе к концу списка, он удостоился мэрской благодарности за значительный вклад в развитие отрасли.

– Петр Давидович Фокс! – повторила я. – ПэДээФ! Попался!

Тут я чихнула – значит, правду сказала.

В глубине души, однако, заворочался червячок сомнения. Шевеление его было вызвано пониманием того, что я балансирую на грани нарушения профессиональной этики.

Судья – не следователь, тем более не частный детектив. Мое дело – трезво и взвешенно оценить ситуацию, представленную в зале суда, и вынести решение в строгом соответствии с законом.

Но ведь законы меняются!

Сегодня тот, кто начинает застройку, должен живыми деньгами на своих счетах гарантировать фактически всю стоимость строящегося жилья. В банке резервируется сумма, необходимая для возведения дома, готовые квартиры продаются, и только после этого застройщик получает деньги. Это достаточно жестко регулируется законом… Однако недобросовестные застройщики предоставляют различные липовые гарантии плюс к тому и банки иногда в этом участвуют – прогоняют деньги, которых нет, показывают их на счетах… В общем, жулики все равно находят варианты, как обмануть честных граждан.

Еще недавно дело вроде этого, с «Рай-градом», закончилось бы ничем. Пшик, ноль, дырку от бублика – вот что получили бы обманутые дольщики. Однако в декабре 2016 года Верховный суд утвердил новые правила банкротства, по которым теперь можно привлечь к ответственности и того, кто формально не являлся учредителем или руководителем компании-банкрота. Необходимо только доказать, что этот человек был получателем выгоды от деятельности компании и влиял на ее текущую финансово-хозяйственную деятельность…

Вот только доказывать это должна не я – либо сами истцы, либо наша героическая прокуратура. Прокурор у нас уже вступил в дело, посчитав его «общественно значимым», и теперь поддерживает несчастных дольщиков-истцов. Но вступить-то он вступил, а про Фокса, похоже, не знает. Как-то бы ему подсказать, хоть это и неэтично… Вот только доказывать это должна не я.

«Дзынь»! – звякнула эсэмэска.

От Сашки!

Я открыла сообщение – это оказалась ссылка, – прошла по ней и попала на сайт журнала «Яхты мира», а конкретно на статью «10 самых крутых яхт российских бизнесменов».

Петр Давидович Фокс снова нашелся в самом конце списка, но, как говорится, лучше быть последним в спорте, чем первым после него… Кстати, а у Сашки же как раз второй урок, по расписанию это физкультура, она сейчас должна в баскетбол играть, а не в Интернете сидеть! Похоже, моя яростная пропагандистка красоты и здоровья опять прогуляла скучную школьную физру… Ладно, с прогульщицей я потом разберусь, сначала с Фоксом. Яхта у него, видите ли, входит в топ-10 крутых плавсредств! Это на какие денежки он такую крутую купил? На те, что у дольщиков увел? А я тут сижу, размышляю – этично, неэтично…

Этично!

– Вот! – Дима вернулся с небольшой коробкой, встряхнул ее – внутри загремело. – Настя дала нам медицинские маски, термометр, антибактериальные салфетки, стикеры для записей и два цветных маркера, желтый и зеленый.

– Маркеры и стикеры тоже как-то помогают от простуды? – удивилась я.

– Нет, маркеры и стикеры я взял просто потому, что у нас их нет, а у Насти полно, ей столько не нужно, и она не жадная. Держите! – помощник положил передо мной целую упаковку медицинских масок.

Я вытащила одну, примерила к лицу – ну, чисто намордник! Но все равно надену, чтобы на Диму не чихать.

– Что, и в суд так пойдете? – заинтересовался помощник.

– А почему нет? У Фемиды тоже на лице повязка, – пошутила я.

– Так у нее на глазах. А у вас она как бы сползла?

– Шутить изволите? Смеяться над больной начальницей?

Я было притворилась обиженной, но моментально забыла об этом, поймав интересную мысль.

– Дим, а ведь если я всерьез разболеюсь, то не смогу слушать дело обманутых дольщиков. Как ты думаешь, может, позволить себе пару-тройку дней на больничном? Плевакин не назначит вместо меня другого судью?

– Три дня – это небольшая пауза, а дело не настолько срочное и преспокойно вас подождет, – здраво рассудил Дима. – А вам действительно плохо?

– Мне, Дима, очень плохо от мысли, что один ушлый тип обобрал тысячу людей и на их деньги сейчас как сыр в масле катается на своей дорогущей яхте. А у нас процесс пока идет таким образом, что по всему видно: дольщики не получат ничего, кроме растрепанных нервов и судебных расходов.

Помощник внимательно посмотрел на меня, откинулся на стуле и изобразил задумчивость:

– Знать бы, кто тот ушлый тип, который их всех обобрал…

– Знать бы это прокурору! – подхватила я. – Я-то вот, не поверишь, совершенно случайно узнала, что это некий Петр Давидович Фокс, вскользь упоминавшийся вчера как ПэДээФ – прозвище у него такое.

– Ну-у-у… Если вдруг слушание дела будет поставлено на паузу, у истцов под чутким руководством прокурора появится время, чтобы направить процесс в нужное русло – копнуть под того ПэДээФа, – предположил Дима.

– Главное, чтобы прокурор каким-то образом догадался, где надо копать, – сказала я. – Дим, а мне показалось или вы с ним на процессе переглядывались… Как давние знакомые?

– Ну, так прокурором у нас нынче Ильин Владимир Андреевич, а он дядька дико въедливый и дотошный. Помнит меня, похоже, он у нас на курсе семинар вел, а я был такой активный слушатель, вопросы вечно задавал…

– Вопросы – это хорошо…

Болеть иль не болеть, вот в чем вопрос?

Я не люблю расслабляться и предпочла бы задавить начинающуюся простуду ударной дозой работы – это помогает, проверено. Как говорила моя бабушка, на войне не болеют. К тому же если я уйду хворать и лечиться, то в день зарплаты получу меньше денег – больничный у нас оплачивается по низкой ставке.

С другой стороны, мое отсутствие даст время прокурору покопать там, где нужно. Дима говорит, он у нас въедливый, это хорошо… Вообще хорошо, что у нас, то есть у них, у истцов, есть прокурор!

Сегодня большие города очень опасаются обманутых дольщиков, и это понятно: объединившись, отчаявшиеся люди способны сильно дестабилизировать ситуацию. Пару лет назад в Нижнем Новгороде, помнится, была такая история. Дольщики долгостроя – целых двух микрорайонов – заподозрили, что их обманывают, и запаниковали. Образовали инициативную группу, подняли шумиху в СМИ, начали забирать свои взносы, и акционерам с большим трудом удалось погасить этот пожар. Те два микрорайона благополучно достроили и сдали, но ситуация привлекла внимание не только местных властей – те, понятно, остаться в стороне никак не могли, в регионе как раз выборы губернатора назревали, – но и администрации президента, и Кремля. Почему? Да именно потому, что обманутых дольщиков сегодня очень легко вывести на улицу.

В связи с этим прокуратура участвует в таких делах. Прокурор выступает на стороне обманутых людей, поддерживает их требования и, что очень важно, помогает собирать доказательства, отстаивая нарушенные права дольщиков… То есть паузу в пару дней наш въедливый прокурор вполне может использовать с толком.

А мне два-три свободных дня пригодятся, чтобы как-то помочь сестре, попавшей в очень неприятную историю…

Решено – болеть!

Я все-таки начинаю судебное заседание и старательно вникаю в происходящее, но при этом периодически деликатно чихаю в носовой платок.

Плевакин, заглянувший в зал, как раз застает мои манипуляции с платочком и недовольно хмурится. Анатолий Эммануилович убежден, что все наши судьи, как космонавты, должны обладать образцово-показательным здоровьем – и моральным, и физическим. Моя простуда компрометирует наш самый справедливый в мире суд. Пожалуй, теперь начальник сам выгонит меня на больничный.

Чихая и сморкаясь, я дотягиваю до перерыва. До его наступления мы как раз успеваем выяснить, что Свекольников в бытность свою директором «Райстроя» исправно визировал все документы, нуждающиеся в подписи руководителя, но далеко не всегда читал их, полностью доверяя своему опытному секретарю-референту.

К сожалению, вызвать в суд этого суперспециалиста невозможно, так как она – это дама – пару лет назад уехала из России и теперь живет то ли в Италии, то ли в Испании, то ли в Греции, где именно, Свекольников не знает.

Мне почему-то думается, что госпожа референт обитает у того самого теплого моря, волны которого рассекает роскошная яхта Петра Давидовича Фокса, но это не более чем предположение, которое я не озвучиваю.

Зато я выражаю сожаление по поводу невозможности увидеть и услышать как эту самую мадам, так и бывшего главного бухгалтера предприятия. У бухгалтера, правда, безусловно уважительная причина для неявки в суд: он умер. Но ничего криминального – возраст.

– Главному бухгалтеру компании «Райстрой» Сергею Махову было за семьдесят, – с печальной улыбкой разводит руками Орехов. – Сергей Иванович был человеком с огромным профессиональным багажом, очень опытным и мудрым, жаль, что теперь нет возможности обратиться к нему по деловым вопросам.

– А Сергея Ивановича тоже пригласил на работу лично ПэДээФ? – спрашиваю я.

Вопрос не праздный. Похоже, в компании «Райстрой» велась своеобразная кадровая политика – там очень уважали стариков-пенсионеров и смело ставили их на руководящие должности. Нетипично для нынешнего времени, когда эйчаров специально учат обращать особое внимание на возраст соискателей и не принимать на работу тех, кто старше сорока лет.

– Э-э-э… Я, признаться, не в курсе тонкостей кадровой политики компании, – увиливает от ответа Орехов.

Я смотрю на Ильина. Он понятливо кивает и уже строчит в блокноте. Полагаю, попросит суд вызвать свидетелем начальника кадровой службы «Райстроя» сразу, как только выяснит его имя. Надеюсь, хотя бы этот топ-менеджер компании еще жив и находится в пределах досягаемости.

Уходя на перерыв, я снова смотрю на прокурора. Дима охарактеризовал Ильина как дико въедливого и дотошного, и я от души надеюсь, что он не пропустил мимо ушей упоминание влиятельной персоны по прозвищу ПэДээФ.

А Ильин как раз собирает со стола бумаги, раскладывает их по папкам и явно затрудняется с маленьким желтым листочком для записей: откуда он взялся?

Мне, конечно, не видно, но я почти уверена, что на желтом стикере разборчиво написано полное ФИО: «Петр Давидович Фокс». Возможно даже, заглавные буквы с прямым намеком подчеркнуты цветным маркером. Желтым. Или зеленым…

«В Отдел МВД России

по району Восточное Измайлово, г. Москва,

Кузнецовой Натальи Владимировны,

проживающей по адресу такому-то, телефон такой-то,

ЗАЯВЛЕНИЕ

18 сентября сего года я, гражданка Кузнецова Н. В., познакомилась в парке с плачущей женщиной, представившейся менеджером риелторского агентства «Санторин» Галиной Николаевной Плетневой. На протяжении приблизительно двух недель с момента знакомства так называемая Плетнева активно втиралась ко мне в доверие и три дня назад предложила выгодный вариант обмена моей двухкомнатной квартиры на трехкомнатную в том же районе с доплатой 500 000 рублей. Согласившись на это предложение и не сомневаясь в добрых намерениях так называемой Плетневой, я передала ей под расписку (копия прилагается) полмиллиона рублей и подписала какие-то бумаги, в спешке не прочитав их. После этого так называемая Плетнева перестала отвечать на мои звонки и вообще пропала, а в агентстве «Санторин» мне сообщили, что сотрудница с таким именем уже уволена. Встретившись с настоящей Галиной Плетневой, я обнаружила, что это совсем другая женщина, чьи служебные визитные карточки (их скан-копия прилагается) использовала мошенница (ее фото прилагается). Эта женщина не только забрала у меня деньги, но и осуществила продажу моей квартиры (копия свидетельства права собственности прилагается), на которую теперь претендуют неизвестные мне люди, требующие от меня освободить жилплощать.

Прошу произвести расследование вышеуказанных событий в соответствии со ст. 159 УК РФ.

О своей ответственности за дачу заведомо ложных показаний по ст. 306 УК РФ проинформирована.

Дата, подпись, расшифровка подписи».

Натка аккуратно вывела свои ФИО, перечитала написанное и понесла бумагу, над которой трудилась битый час, дежурному сотруднику, мимоходом забросив в корзину с канцелярским мусором три предыдущих варианта заявления.

Дежурный – рыхлый парень с безразличным взглядом – потребовал Наткин паспорт, задумчиво изучил его, неспешно прочитал заявление и так же неторопливо зарегистрировал его. На Наткин взгляд, всем его действиям решительно не хватало темпа и драматизма.

Ее история была такой возмутительной и шокирующей, что дежурный, читая ее, непременно должен был стряхнуть с себя сонную одурь, вскричать, к примеру: «Да не может такого быть!» или: «Вот же подлость какая!» – и посмотреть на Натку взглядом, полным сочувствия и готовности деятельно помочь. Потом он должен был вскочить, одернуть форменную тужурку и со словами: «Я незамедлительно доложу…» – умчаться в кабинет начальника, откуда вскоре они выбежали бы вместе, уже с пистолетами наголо и с криком: «Группу захвата, немедленно!»

Ничего такого не случилось.

Дежурный молча вернул Натке паспорт и, поскольку она, ожидая совсем другого развития событий, не спешила забрать свой документ, положил его перед ней с легким шлепком.

Этот жест выразил хоть какие-то эмоции дежурного, но совсем не те, каких ждала Натка. Тот явно досадовал, что Натка его задерживает. Дежурный хотел, чтобы она уже ушла, и ему были безразличны ее желания, страдания и переживания. «Какая у нас все-таки нечуткая полиция!» – подумала Натка, а вслух спросила:

– И что теперь?

– Вы свободны, – сказал дежурный, перекладывая тощую папочку с Наткиным заявлением на край стола, в стопку таких же файлов. – А мы будем работать.

– И как я узнаю результаты вашей работы?

– Вам сообщат, – дежурный перевел взгляд за Наткину спину. – Следующий, давайте уже!

Следующей оказалась толстая женщина в бежевом пальто. Лицо у нее было на три-четыре тона темнее стеганой ткани, отчего женщина здорово смахивала на огромную сосиску в тесте.

– Вставай, дэвушка, иды, – произнесла она с мощным южным акцентом, мягким локтем сдвигая Натку со стула.

Она не удержалась, соскользнула с отполированного тылами бесчисленных заявителей сиденья и едва не упала.

– Не толкайтесь! – обиженно сказала она южной женщине.

– Не задерживайте, – попросил ее дежурный, не сделав замечания грубиянке.

Натка поняла, что это все, пистолетов наголо и опергруппы на выезд не будет, и покинула отделение полиции с чувством глубокого неудовлетворения.

Ее вера в полицию, и без того слабая, почти испарилась. Не будут они активно искать ее подлую обидчицу, это же ясно. Сестра Лена сказала – никакой самодеятельности, но это явно тот случай, когда спасение утопающих – дело рук самих утопающих… Надо продолжать искать лже-Плетневу, змею подколодную. Одно дело, заявление в отделение принести, совсем другое – приволочь туда за шкирку, как нагадившего котенка, захваченную мошенницу собственной персоной…

Что ж, у Натки есть ниточка, за которую можно попробовать потянуть. Та приютская старушка, как ее? – Тетя Мара – знала лже-Плетневу как Ирину. Возможно, это как раз настоящее имя мошенницы! Тогда тетя Мара может помнить еще какие-то реальные факты биографии Ирины, она же Галина, она же змея подколодная…

Переминаясь на автобусной остановке в ожидании транспорта, Натка прикидывала последовательность действий: сначала поехать к Татьяне, подруге детства бабы Любы, – соседка дала ее адрес. Жаль, телефона нет: домашний Татьяна отключила, а мобильный недавно поменяла и еще не сообщила подруге новый номер.

От Татьяны, выяснив, где находится ветеранский приют, направиться к старушке Маре… Хотя нет, приют же где-то за городом, сегодня она туда уже не успеет. Значит, поедет туда завтра, прямо с утра, чтобы не терять время: послезавтра, надо полагать, снова явится Стервелла, чтобы захватить освобожденную Наткой жилплощадь…

Зазвонил телефон.

– Привет, – сказала сестра Лена. – Говорить можешь, ты не на работе?

– Да какая работа! Привет, – ответила Натка. – Я на больничном…

– И ты на больничном? Какое совпадение, я тоже. – Тут Лена встревожилась: – А с тобой что?

– Да все нормально со мной, просто сказалась больной, чтобы заняться своим квартирным вопросом. Только что вышла из отделения, написала заявление, но, по-моему, толку от этого не будет никакого. В нашей полиции служат такие толстокожие, просто жутко безразличные люди…

Лена хмыкнула.

– Но у меня есть наводка: одна бабушка знала лже-Галину Плетневу под именем Ирины, правда, это было пару лет назад, и бабушка теперь живет где-то за городом в приюте, я думаю к ней съездить и расспросить как следует, – заторопилась Натка, завидев приближающийся к остановке автобус. – Может, найду эту Галину-Ирину…

– Ты едешь куда-то за город прямо сейчас? – Лена в трубке тоже услышала шум автобуса. – Давай лучше завтра, на машине будет быстрее, да и вдвоем поспокойнее как-то.

– Давай завтра на машине и вдвоем, – охотно согласилась Натка. – А сейчас я к другой бабке еду, она даст мне адрес того приюта.

– Не нравится мне это. Какой-то частный сыск… Мисс Марпл из тебя, Натка, та еще, – засомневалась Лена.

– Лучше я буду мисс Марпл, чем бездомной бомжихой! Меня, если ты забыла, со дня на день из квартиры выселять будут! – ощетинилась Натка.

– Вот, кстати, надо бы лучше с продажей квартиры разобраться. Договор бы посмотреть… Ты не знаешь, как найти ту женщину, якобы покупательницу?

– Она сама меня найдет, – мрачно напророчила Натка. – Послезавтра, когда в мою квартиру вселяться приедет. – Всё, Лен, я в автобус сажусь…

– Стой! Давай по-другому. У тебя паспорт с собой? Езжай тогда в свой МФЦ, там и встретимся.

– Зачем? – Натке хотелось уточнить, как это – «по-другому», но сестра в трубке расчихалась, закашлялась и оборвала разговор.

Совсем больная, бедняга. Ей бы в постели лежать и лечиться, а она будет бегать по Наткиным делам…

Натке сделалось совестно, но отказаться от помощи умной старшей сестры она сейчас никак не могла.

Как обычно, впрочем. Как обычно…

В современном мегаполисе автомобиль – не только не роскошь, но и не лучшее средство передвижения. Натка на общественном транспорте добралась до цели быстрее, чем Лена на своей машине. Когда старшая сестра, на ходу убирая в сумку телефон, подошла к стеклянным дверям МФЦ, младшая уже допивала остывший кофе из автомата.

– Паспорт давай, – не останавливаясь, Лена протянула руку. – Идем, он ждет нас.

– Кто? – Натка зашагала следом. – Стой, надо взять талончик!

– Не надо.

Лена обошла небольшую очередь к стойке информации – за ней девица с усталым лицом выдавала посетителям квиточки с номерами, – обогнула заполненное людьми скопление пластмассовых стульев, сцепленных рядами, как в театре, миновала закуток со сканером и ксероксом и автоматы с напитками и снеками. Строго бросив Натке, обиженной тем, что ей ничего не объясняют:

– Жди здесь, – она скрылась за неприметной дверью с табличкой «Только для персонала».

Минут пятнадцать Натка ждала Лену, стоя под дверью. Потом ей надоело маячить привратником, и она отошла к автоматам. Долго выбирала шоколадный батончик, купила себе шоколадку с орехами (они стимулируют работу мозга), съела ее. Устав стоять, нашла свободное место и присела. Некоторое время наблюдала, как на экранах меняются номера и заждавшиеся посетители по сигналу вскакивают с твердых пластмассовых стульев и устремляются к мягким, установленным у стеклянных кабинок с окошками. За барьером сидели девушки и юноши в условной униформе – белый верх, черный низ, перед стеклом – самые разные люди: мужчины и женщины, молодые и старые, богатые и бедные, радостные и грустные… Вот оно, равенство. Для бюрократической машины все равны…

Потом зазвонил телефон, и сестра строго спросила:

– Ты где? Я не вижу тебя.

– Сливаюсь с местностью, – пошутила Натка и встала, чтобы Лена ее заметила.

Та подошла – в руке непрозрачная папка, на лице – непроглядная мгла.

– Что? – Натка испугалась.

– Не спрашивай, мне трудно не ругаться.

В предгрозовом молчании – старшая сестра сердито сопела, младшая готовилась к худшему – они вышли на улицу, и там, под шум колес и топот ног, Лена все-таки выругалась и сунула Натке в руки папку:

– Почитай хотя бы задним числом!

Натка послушно потянула из папки бумаги.

– Да не здесь, не на улице же! – рявкнула Лена. – Идем в машину, она в квартале отсюда…

В молчании они дошли до машины, сели в нее, Лена повернула ключ в замке зажигания, но тут же снова заглушила мотор. Вздохнув, она посмотрела на сестру:

– Это твой договор о продаже квартиры, мне сделали копию…

– Кто?

– Не важно, скажем, старый знакомый, – Лена опять вздохнула. – Наташа, все плохо! Во-первых, судя по этому документу, квартиру продала именно ты. Ты сама, лично, а не через доверенное лицо – Галину Плетневу или как там ее.

– Я этого не делала!

– Да? А в договоре указаны твои личные данные, и подпись твоя тут настоящая, скажешь, нет?

– Подпись моя, – уныло согласилась Натка. – Но договор я даже не читала!

– Ну, почитай сейчас.

Лена завела мотор, посмотрела на часы:

– Сеньку, наверное, пора забирать?

– Угу.

– Тогда за Сенькой.

– Угу… – Натка читала, читала, но не дочитала – хлопнула себя бумагами по коленке. – Лена, но это же филькина грамота!

– Почему? Договор составлен правильно. Более того, сделка оформлена у нотариуса.

– Как? Без меня? Это же я… – Натка постучала пальцем по бумаге. – Продавец!

– А вот как-то обошлись без тебя, что интересно, – Лена выгнула бровь и, кажется, начала успокаиваться.

– И, кстати, никаких ста тысяч рублей за продажу своей квартиры я от покупателя… – Натка снова постучала по договору, но уже в другом месте. – Котельниковой Аллы Викторовны – не получала!

– И это тоже интересно, – кивнула Лена и сбросила скорость – до этого мчала, как на пожар. – А еще интересно, что все процессы, которые обычно занимают несколько дней, в данном случае совершились с молниеносной скоростью, и новая владелица твоей квартиры… как ее? Котельникова Алла Викторовна! Даже свидетельство права собственности получит уже со дня на день. А это говорит о чем?

– О том, что нас с Сенькой все-таки выселят из квартиры? – испугалась Натка.

– О том, что мы имеем дело не с одной мошенницей, а с целой преступной группой – хорошо организованной, имеющей своих людей и в нотариальной конторе, и в банке, и в том же МФЦ…

– То есть нас точно выселят, потому что с целой группой мошенников мы явно не справимся, – совсем расстроилась Натка.

И Лена не стала ее успокаивать – промолчала.

Я крутила руль и вспоминала, как Таганцев рассказывал: совсем недавно сотрудники Московского уголовного розыска задержали участников организованной группы, которая подделывала завещания умерших людей и присваивала их квартиры. Преступники вносили в архивы реестровых книг фиктивные данные о якобы ранее оформленных завещаниях, а также поддельные «оригиналы» этих документов, после этого нотариус и его помощники открывали наследственные дела, мнимые наследники получали документы и оформляли в Росреестре право собственности. Таким образом было украдено пятнадцать квартир! Там тоже целая банда была, задержали восемь человек, квартиру организатора преступной группы брали штурмом. Ее лидер отказался открыть дверь, забаррикадировался и начал уничтожать документы, которые могли быть использованы в качестве доказательств его противоправной деятельности. Полиция двери ломала, а он рвал и выбрасывал в окно договоры соцнайма и купли-продажи квартир, свидетельства о смерти граждан…

А в прошлом году под суд пошли и вовсе жуткие отморозки – те искали одиноких людей, владеющих квартирами в Москве, лишали их права собственности и убивали. Топили, расстреливали, хоронили заживо! Пять лет так лютовали, пока их вычислили и взяли, украли пять квартир и убили девять человек.

Так что Натка не зря за дверью пряталась, боялась, что к ней придут. Все эти махинации с жильем – кровавый бизнес.

И сами мы точно не справимся. Нужно тяжелую артиллерию привлекать. Кого? Надо подумать. У меня много друзей, и выпускники юрфака где только не работают, если задаться целью, я найду знакомых в какой угодно структуре…

Натка тоже о чем-то думала. Мыслительный процесс у нее шел туго, сестрица гримасничала, терла лоб, сжимала кулаки, вертелась на сиденье и была как никогда похожа на ту решительную маленькую девочку, которая била совочком мальчишек, топтавших ее куличики в песочнице. Лишь когда мы подъехали к школе, чтобы забрать с продленки Сеньку, Натка усилием воли изобразила безмятежность и спокойствие. Это, впрочем, получилось у нее неубедительно, так что Сенька поглядывал на мамашу с подозрением и тревогой, а меня потихоньку спросил:

– Теть Лен, а вы знаете про Стервеллу?

– Знаю, не беспокойся, и сделаю все возможное, чтобы Стервелла не преуспела.

Рифма племяннику понравилась, и, топая вверх по лестнице, он бормотал на ходу:

– Стервелла не успела… Стервелла захотела… Стервелла офигела… Вниз головой слетела…

Кажется, в отношении названной особы у сына с матерью были одинаково кровожадные мысли.

Не разговаривая при ребенке о плохом, мы вместе попили чаю с конфетами. Потом наказали Сеньке отдыхать, не тревожиться, ждать маму к ужину и все-таки поехали к той Татьяне, которая могла знать адрес приютской бабули, тоже пострадавшей от действий нашей мошенницы.

– Давай проверим эту ниточку, сгоняем к подружке бабы Любы, вдруг действительно найдем Галину-Ирину? Это был бы шикарный подарок полиции, – упросила меня Натка.

Я видела, что на месте она не усидит, рванет к Татьяне одна, если я откажусь составить ей компанию, поэтому скрепя сердце согласилась. Ехать недалеко, если не засиживаться в гостях – а зачем нам там засиживаться? – можно обернуться за пару часов. А после этого я думала еще заскочить в поликлинику: мой участковый врач принимает сегодня до восьми, и я рассчитывала успеть оформить больничный.

Нужный адрес мы нашли без проблем, хозяйку застали дома. Татьяна оказалась миниатюрной дамой восточного типа, белокожей брюнеткой с большими выразительными глазами. Взглянув на нее, я поняла, почему баба Люба так отчаянно молодится: не хочет отставать от подруги.

Просьба дать нам адрес приютской старушки Татьяну не удивила, даже обрадовала.

– Вы хотите навестить Марину Иосифовну? Это замечательно! А вы на машине? А можно мне с вами? Я у тети Мары уже с полгода не была, нехорошо это, она же скучает.

Мы с Наткой переглянулись. Сестра пожала плечами. Я подумала, что в присутствии хорошо знакомого человека Марина Иосифовна, возможно, будет откровеннее, и согласилась:

– Конечно, мы возьмем вас с собой. Только мы завтра прямо с утра собираемся ехать, вас это устроит?

– Устроит, устроит, я же бездетная пенсионерка, так что сама себе хозяйка!

– Тогда давайте…

Я не договорила – помешал телефонный звонок.

Трезвонил мобильный, но не мой – Наткин.

– Прошу прощения, – сестра достала телефон, ответила:

– Да… Да… Да ладно?!

Я вопросительно взглянула на нее. Натка кивнула, давая понять, что поняла мой интерес, на секунду отлепила трубку от уха и ткнула пальцем в экран – включила громкую связь.

– Нашли мы вашу мошенницу, – с нескрываемой гордостью сказал Наткин телефонный собеседник.

Кто он, интересно? Это я прослушала.

– Следователь! – почти беззвучно, но с на редкость выразительной артикуляцией сказала мне Натка.

Я вздернула брови и округлила глаза.

А следователь деловито спросил:

– Сможете прямо сейчас подъехать для опознания?

– В морг, что ли?! – испугалась Натка.

– Почему обязательно в морг? – удивился тот. – В офис. В так называемый офис, это у них на Монтажной, около «Пятерочки», где новостройка, за шлагбаумом. Вы только в сам дом не заходите, а то напрочь заблудитесь.

– А куда же, если не в дом?

– Я там оставлю человека на углу, он проведет. Но вы не задерживайтесь.

– Мы не задержимся! – пообещала Натка. – Мы прямо сейчас… Как ветер! Лена, бежим! – это уже было сказано не в трубку, а мне.

Сама сестрица действительно побежала, и мне оставалось только последовать за ней.

– Так что насчет завтрашней поездки к тете Маре? – успела спросить мне в спину хозяйка квартиры.

– Решим чуть позже! – уклончиво ответила я ей уже с лестницы. – Простите, ради бога, сейчас мы очень торопимся…

Пятясь задом и приседая в реверансах, я чуть не сверзилась со ступенек. Благо, Натка, убежавшая было вперед, в нетерпении вернулась, чтобы меня поторопить, и как раз успела помешать мне грохнуться. Запоздало поинтересовалась:

– Чего на шпильках-то? Ты же не любишь каблуки.