Едва Никита вошел в трапезный зал, как государь злобно рявкнул:

— Признавайся, это ты, червь книжный, Василису из могилы поднял?

Простодушное лицо Никиты приняло вид еще более наивный.

— Я?! Нужна мне она, как жезл Ааронов скифу дикому. Так ведь известно, кто из земли ее изъял…

— Кто?!

— Да молодой Басманов! Сейчас пришел в храм, блазнит меня: давай-де сбежим, и Василиса со мной — живая! А еще, государь, он нечестивые глаголы плюскал… Повторить аж отвратно.

— Говори! — грохнул посохом об пол Иоанн Васильевич.

— Вякает: посажу-де Василису на престол и сам царем править стану!

Затрясся государь, аж позеленел от злобы, и на устах пена вышла.

— Ах, аспид хищный! Подать Басманова сюда, я ему возгрю кровавую вышибу! Ух, рожа говенная!

Стража побежала отыскивать Басманова.

Тут как раз появился Скуратов, прогундосил:

— Уж, кажись, все перерыли у отца Федора! Окромя собачонки ободранной да тараканов запечных, ничего животного нет. Прикажешь, батюшка, перепластать его?

Сморщил нос государь:

— Забавиться еще успеешь! Теперь беги ищи молодого Басманова!

Стражники обыскали весь дворец, все переулки-закоулки. С трепетом доложили:

— Как в воду канул!

Государь остановил бешеный взор на Никите.

— Беги, поп, ищи татя зловредного! Не найдешь — с тебя с живого шкуру спущу!

Под прикрытием благодетельной метели Никита отправился к отцу Федору. Тот дрожал, словно лист осиновый.

— Неужто пронесло, Никитушка? Я сделал все по твоему указу: горемычную царицу-матушку в склеп спровадил да под плиту старинную, прямо, прости, Господи, на шкелет истлевший и положил. А уж как плитой задвинул каменной, един Бог ведает про то! Кила теперь небось вывалится. Скуратов, кровопийца, везде, яко пес смердящий, нюхал. Когда он в склеп заглянул, я уж думал, что со страху помру. Да смилостивился сын Давидов! Ничего, пронесло, не нашли государыню нашу.

Облапил Никита отца Федора, ничего не сказал, только на глазу слеза блеснула.