Рослый красавец полез в потаенное место: из красного обшлага вытащил новенький золотой двухрублевик с профилем Екатерины, который всегда хранил для крайнего случая, бросил слуге:

— Выпивку! — Повернул крупное лицо к своим товарищам: — Не люблю в долгу сидеть. За выпивку — выпивка, за байки — байку. Про своих полюбовниц никогда и никому не рассказываю. А вот, — он сбавил голос до шепота, но шепот у него был таким, что все равно было слыхать за версту, да благо, что в австерии все галдели и было весьма шумно, — про матушку-государыню нашу расскажу.

— Ну, ну! — подзадорили его собутыльники. — Зело забавно…

— Помер, стало быть, Петр Алексеевич, скучно стало государыне. «Ну, — думает, — наряжусь попроще да прогуляюсь по Питербурху, все малость развеюсь!» Позвала служанку. Та ей свою одежду дала. Катерина на себя напялила и вышла. Идет вдоль Мойки, а навстречу солдат: двадцать пять годов отслужил и теперь домой в деревню отправился. Зрит: тащится баба. Из себя ядреная, сытая, брови бархатные, щеки блестят, глазищи — ну омуты глубокие. Конечно, в возрасте она, а солдату то даже нравится. Думает: «Зато уж так меня полюбит, будто в последний раз в жизни!» Да как взять ее? Солдат бывалый, сразу смекнул. Строго говорит: «Баба, ты слыхала царский указ про отслуживших?» Государыня глазищами хлопает, вспомнить не может. «Какой такой указ?» — «А такой, что всякий, полностью службу отломавший, имеет право на любую бабу, у которой хоть единый зуб остался, как на свою жену. И под страхом казни такая отказать не имеет возможности!» Государыня в затруднении: как поступить? Может, и впрямь такой указ был. Всего не упомнишь, за всем не проследишь. Негоже свои же указы нарушать! Вздохнула, отвечает: «Коли так, то я согласная!» Потащил солдат государыню в лесок, там она все по царскому указу сделала. Солдат оправил на себе кафтан и дальше пошел. А государыня ему вслед кричит: «Эй, служивый, а нет ли указа, чтоб старушку два раза?»

Грохнули веселым смехом офицеры и по полкам разошлись.