Меншиков вернулся пропыленный (верхом скакал) и вельми смущенный. Подошел к государю, склонился к уху:

— На малом столике нет, на большом тоже. В поставец и шкафчик висячий заглянули. Перерыли весь первый этаж и второй. Увы! Может, вспомнишь, куда клал?

— Да точно помню, на малый столик положил. Я еще трубку стал закуривать, табак вынимал и положил часы. Начало десятого показывали.

— Ну так нету их там!

До Петра только теперь начал доходить смысл сказанного. Он стал наливаться кровью, выкатил круглые глаза, перекосил рот:

— Часов нет? А где же они? Что, уже у царя крадут?

Меншиков извинительно вздохнул, развел руками, успокоительно сказал:

— Мин херц, я приказал капитанам Преображенского полка Лопухину и Трубецкому розыск делать. Они все там обыскивают, Свежева Емельку вызвал. Кнутом малость по чешет спины, так челядь и учухается, сама найдет виновного.

Петр с удивлением покачал головой:

— Как далеко воровство зашло… Надо же, подарок ко роля Августа утащили, да откуда — из моей библиотеки. Всех их, челядь, повешу, правых и виноватых. Воровство искоренять в государстве начну с собственного дома. — Посмотрел на генерал-прокурора Ягужинского: — Павел Иванович, как тебе сие нравится? — Остервенело погрыз ноготь, приказал: — Прокурор, сей же час пиши мой указ по всему государству, а содержание такое: всякий вор, который украдет столько, сколько стоит веревка для виселицы, без замедления должен быть повешен, невзирая на чины и заслуги.

Ягужинский задумчиво почмокал губами:

— Государь, не круто ли у нас получится? Ведь на Руси не ворует только тот, кто спит. Так все государство висе лицами покроется.

— За бояр своих боишься, да и за себя, Павел Иванович? Ничего, тысяч десять жулья повесим, зато остальные тащить перестанут. Иди к Лефорту в кабинетец да теперь же составь указ. — Зло взглянул на Шеина: — Рыба тухнет с головы! Если бояре тянут, что ж черному люду делать?