Шумно и дымно в просторном доме Франца Лефорта. Стол заставлен пузатыми бутылками, серебряными чарками, паровыми стерлядями, блюдами черной икры, ренское льется рекой. Нежно поют на хорах скрипки, им вторят альты, кларнеты, гобои, мелко дрожит медь литавров.

Лефорт посасывает трубочку, отряхивает пепел с бархатного кафтана и с легкой улыбкой смотрит на нежно воркующую парочку — государя Петра Алексеевича и тонкую, словно прозрачную, пышнокудрую блондинку Анну Монс. Петр держит своей ручищей узкую ладошку Анхен, склонился к ее креслу и что-то нашептывает сокровенное.

Трещат и тухнут в густом воздухе свечи. Слуги в светлых безрукавных камзолах и длинных белых чулках спешат вновь возжечь их, приоткрывают высоченные застекленные окна, в которые тугой струей врывается февральский ветер, уже несущий живительный запах весны.

Меншиков закончил танец. Он подсаживается к Лефорту и, лукаво посмеиваясь, кивает в сторону Петра. Лефорт понимающе смеется:

— Неприступная крепость пала под стрелами Амура! И то, долгая разлука предстоит…

— Что делать! — шумно вздыхает Меншиков. — С Венециянской республикой надобно заключить союз против турок. А еще посетить Вену следует да курфюрста Саксонского. А прямая дорога в те земли через Польшу. Но, Франц, сам ведаешь, там после смерти короля безначалие бурное, мятежные войска по всем дорогам рыщут. Вот и пришлось известить рижского генерал-губернатора Дальберга, что скоро прибудем к нему с полномочным посольством. Сей окружной путь, увы, удлинит наше путешествие. Поверь, так скучно покидать Россию… Смотри, вестовой несется к нам. Что случилось?

Тем временем Анхен с печальной нежностью взирала в очи Петра:

— Мой ангел, последний вечер вместе! Ежечасно я буду лить слезы горькие о тебе…

— Что делать, мое сердце? Дела государственной важности нас разлучают. Завтра ранним утром отправлюсь в путь долгий, многомесячный. Жажду Россию сделать могучей. Последний час зрю тебя, любимая Анхен…