Глава 4
В очередной раз поднявшись наверх, я принялся при помощи дрели выбирать кровостоки на лезвиях.
Грубая работа была окончена, три клинка и тонкая металлическая рукоять, с наконечником, смыкаясь друг с другом, образовывали прямоугольник.
Глядя на эту небольшую площадку, от которой уже уходило углубление первого кровостока, я внезапно ощутил неодолимый внутренний порыв.
Отложив в сторону дрель, я взял в руки молоток и миниатюрный штихель.
Там, где три лезвия сходились с рукояткой, должно быть начертано имя.
Легкие удары молотка выбивали частички металла, снимая тонкую стружку.
Nebel — вот слово, что буква за буквой, выходило из под острого жала штихеля.
Теперь я осознанно ждал, когда он заговорит со мной.
И он заговорил.
Заговорил так, как умел, — тревожа рассудок смутными, порой нечеткими картинами прошлого.
…
Сполохи света приближались.
Рассекая воздух остро отточенными лезвиями, Хранитель то терял материальность, то вновь обретал ее.
Он не управлял метаморфозами. Жуткая энергетика бойни продолжала вливаться в него, и закаленная сталь не выдерживала, она как будто таяла, на миг превращаясь в туманный, ослепительный росчерк, потом снова возвращался вес, и он начинал вращаться, содрогаясь от свистящего воя собственных лезвий.
Хранитель перерождался.
Его Хозяйка, юная Госпожа сама не догадываясь о том, наделила Хранителя способностью воспринимать факт собственного существования, но долгое время его эго являлось лишь частицей ее собственного самосознания: он смотрел на мир ее глазами, оценивал события ее мыслями, жил ее чувствами и помыслами…
В эту жуткую ночь, оставшись в одиночестве, он неистово звал ее, не понимая, что этим порывом притягивает к себе беснующиеся вокруг разнородные энергии. Он уже не являлся ни частицей ауры Госпожи, ни простым изделием из стали, — сначала Хранитель уподобился пушинке, которой играют воздушные потоки, но стремительные трансформации продолжались, и вихрь энергий, способный изменять структуру материи, внезапноподчинился его собственному неистовому порыву, став неотъемлемой частью новорожденной сущности.
Не разбираясь в хитросплетениях происходящих с ним метаморфоз, Хранитель воспринимал лишь данность. Как говорила Госпожа: На все есть воля Создателя, а пути Господни, как известно, неисповедимы.
Он просто был.
Одинокий, отчаявшийся, заблудившийся в дыму пожарищ и собственном горе.
…
Холодный яростный свет.
Он бил, словно разряды молний.
Хранитель нырнул под черный саван дыма, пронесся над обугленными стропилами провалившейся внутрь дома крыши, со свистом развернулся и, наконец, увидел ЕГО.
Это был Самуэль, старший брат юной Госпожи.
Обагренный кровью испятнанный сажей снег превратился в кашу под его ногами. Гнедой конь, принявший на себя десяток предназначенных хозяину стрел неподвижно лежал в талой луже, лишь его огромные, полные боли глаза продолжали жить…
Самуэль был могучим воином. Могучим и благородным.
Хранитель еще не забыл, как недавно в их замке появились три рыцаря, возвращавшихся на родину, в германскую Саксонию. Их путь лежал из далеких земель Палестины, где они бились за освобождение Гроба Господня.
Один из них, по имени Андреас, безумно влюбился в юную госпожу. Отправив товарищей одних, он задержался в замке, совершив явное безрассудство: пришел к отцу Госпожи, и попросил у него руки единственной дочери.
Что мог ответить ему человек, чей род восходил к Вильгельму Завоевателю? Указать безумцу на то, что младший сын мелкопоместного саксонского дворянина не может претендовать на взаимность наследницы великого рода? Намекнуть, что жаркие пески Аравийской пустыни помутили рассудок храброго крестоносца?
Охваченная страстью душа не внемлет голосу рассудка. Андреас должен был смириться, уйти, но он привел самоубийственный довод: что значат титулы и земли в сравнении с честью воина и его чистыми чувствами?
При такой трактовке разрешить проблему сватовства мог только поединок.
Честь семьи по традиции защищал Самуэль — старший брат и наследник.
Против него у Андреаса не было абсолютно никаких шансов, но воин не дрогнул, не бежал темной ночью, изнывая от позора — он вышел на ристалище.
…
Самуэль никогда не пользовался щитом.
Его броней была сила, помноженная на опыт, да несокрушимый для врага двуручный меч, способный отразить любой удар не хуже чем иной щит.
Стоял стылый полдень. Снег только недавно покрыл замерзшую землю, и звук копыт отдавался звонким эхом над притихшей в ожидании поединка толпой.
Бой был коротким.
Два гнедых сорвались с места, стремительно неся своих хозяев навстречу друг другу.
Ярко сверкала прихваченная инеем сталь доспехов, Андреас, как и Самуэль, вооружился мечом, но не успел воспользоваться им: как только лошади поравнялись Самуэль первым нанес сокрушительный боковой удар, прорубивший шит Андреаса, и выбивший крестоносца из седла.
Толпа ахнула, глядя, как с лязгом рухнул на замерзшую землю заезжий рыцарь, завязки его шлема порвались, открывая бледное лицо. Силясь встать, он хватал ртом загустевший морозный воздух, а Самуэль уже был рядом, — его огромный меч резко пошел вверх, поймав скупой луч зимнего солнца, который вспыхнул алым, пройдя сквозь треугольный рубин, инкрустированный в рукоятку.
Казалось, еще секунда, и голова самонадеянного крестоносца отлетит прочь… но Самуэль поступил иначе: коротким движением вонзив клинок в стылую землю, он снял шлем, перчатку, и протянул руку поверженному противнику.
— Вставай сэр Андреас. Кровь доброго христианина не обагрит эту землю.
…
Ледяной пот выступил у меня на лбу.
Не в силах расслабить напряженные, сведенные судорогой мышцы я сидел, глядя на сверкающие лезвия, а перед глазами медленно таяли три образа — Андреаса, юной Хозяйки Хранителя и ее брата Самуэля.
Я узнал их.
…
Враги приближались со всех сторон. Они окружили Самуэля плотным кольцом, страшась переступить границу незримого круга, очерченную гудящим взмахом длинного двуручного меча.
Ощерившаяся разнородным вооружением толпа, которую неведомая сила согнала сюда, грубо играя на струнах алчности, самонадеянности, невежества… — именно так воспринимал эту орду Хранитель.
Они были грязными… не доведенными до отчаяния скудной жизнью, а именно грязными, как телом, так и помыслами. Доказательством тому являлся весь город, подвергшийся тяжкой волне бессмысленного, животного насилия.
Самуэль с презрением смотрел на толпу, хотя понимал, ему уже не вырваться из тесного круга, — некому прикрыть спину, силы на исходе, нет более надежды, в душе лишь клокочущая ярость, — отец мертв, сестра исчезла, а он даже не знает имени ВРАГА, что управлял этой ордой, нападая исподтишка, прячась от солнечного света, в котором мог быть узнан.
Хранитель четко воспринимал мысли Самуэля, но вот беда, тот не мог слышать его.
Четыре клинка пришли в стремительное вращательное движение.
В этот миг среди нестройной толпы раздался гортанный возглас, понукающий передние ряды атаковать. Ответом ему послужило стихийное движение тел в сопровождение рыка, исторгнутого из десятка глоток.
Самуэль не подался назад, напротив, он сделал шаг навстречу всколыхнувшейся толпе, и прежде чем та успела отпрянуть, меч описал низкий свистящий полукруг, подрубая ноги наиболее рьяным противникам.
Вопли боли и ужаса огласили стылую тишь погруженной в предрассветные сумерки площади.
Кровь хлестала из отрубленных конечностей, несколько тел выгибались в агонии, а те, что находились сзади, решили, что, наконец, настал их миг — Самуэлю пришлось припасть на одно колено, чтобы не потерять равновесие при сокрушительном ударе, и его спина представилась им беззащитной.
Зверье в человеческом обличье ошибалось.
Спину Самуэля теперь прикрывал Хранитель, и первый, кто посмел сделать шаг к воину, вдруг в ужасе подался назад, в последний миг перед смертью увидев, как воздух обретает форму и леденящий блеск стали.
Самуэль услышал за своей спиной звонкий удар и резко обернулся.
По снежной каше катилась голова.
Тело еще стояло на ногах, потом они подогнулись, и несостоявшийся убийца мешковато осел в лужу собственной крови.
Сбоку раздался яростный крик, с десяток врагов резко вытолкнуло вперед, и Самуэлю пришлось отвечать: направленный снизу вверх взмах меча разрубил подбородок опасно приблизившегося противника, и тут же, не останавливая инерции, он перевел удар в плоскость, одновременно разворачиваясь, вновь очерчивая смертельной круг, но теперь уже полный.
Сталь меча со звоном и хлюпаньем разрубала преграды скверных доспехов, добираясь до плоти, казалось, оружие рвется из рук, и нет сил, чтобы удержать его.
Резкая боль в боку, куда вскользь угодила шальная стрела, заставила Самуэля пошатнуться. Рана была не опасной, но от потери крови и постоянного напряжения звенело в ушах, а перед глазами периодически начинала плавать искрящаяся муть.
Вот и сейчас, восстанавливая равновесие после удара, он увидел, как искрится воздух, словно там промелькнули вращающиеся вокруг незримого центра клинки.
Он все еще пытался понять или отыскать глазами того, кто так вовремя обезглавил подкравшегося сзади противника, когда муть перед глазами рассеялась, и он теперь уже отчетливо увидел, как неведомая сила прореживает толпу, выбивая кровавые брызги из суматошно пытающихся уклониться тел.
Самуэль понял — это сам Создатель дает ему шанс. Чем кроме Божьей воли он мог объяснить неведомую силу, что на глазах рассеивала толпу, превращая стаю диких зверей в стадо, бестолково пытающееся избежать невидимой разящей наповал смерти?
Собрав все силы, Самуэль ринулся вперед.
Погибнуть на центральной площади города, когда точно знаешь, что отец мертв, а сестра загадочно исчезла, не честь для воина, а лишь злой рок.
Он молча прорубался сквозь охваченные паникой ряды захватчиков, не ради спасения свой жизни, но ради восстановления попранной чести.
Если он умрет, кто отыщет сестру, кто распознает истинного врага среди лживо скорбящих лиц?
Удар за ударом, на одном вдохе, не издавая не звука, он рубил, чувствуя, что рядом кто-то незримый крушит врагов, надежно закрывая его спину.
Через минуту враг дрогнул.
Тонкие панические ручейки устремились прочь от внушающей ужас площади, вливаясь в покрытые копотью улочки разоренного города.
Самуэль смог остановиться только когда понял, что перед ним распахнутые ворота родного города, а за ними, нетронутая белоснежная целина, словно навалившееся этой ночью сонмище не пришло по земле…
Скорее он ошибался, но сейчас не осталось сил, чтобы думать об этом.
Он выжил. Значит, выжили и другие. Нужно собрать уцелевших воинов, чтобы изгнать ополоумевших выродков из замка.
Самуэль стоял, тяжело дыша, опираясь двумя руками на меч, а его покрасневшие, ввалившиеся от горя глаза встречали первые, бледные краски робкого зимнего рассвета.
…
На площади, среди изрубленных тел, вонзившись в шлем предводителя рассеянной по городу орды, торчал обломок короткого клинка с кинжальной заточкой лезвия.
Физическое тело Хранителя не выдержало ярости безудержной схватки, — защищая спину Самуэля, он не смог сберечь своей оболочки, и теперь высоко над городом плыл туманный сгусток энергии, по своей форме напоминающий крест.
* * *
— Я знаю, Nebel, ты не погиб… — прошептал Андрей. — Ты долго искал свою Хозяйку, пока не иссякли силы, и тогда ты нашел себе новое физическое тело, верно? Где еще ты мог пережить века, если только не в кресте, под сводами храма?
Разжав тиски, он положил на ладонь остро отточенные лезвия.
Тепло металла перетекало в руку, свет играл в кровостоках отвечая: "Да".
Андрей спустился по изгибающейся лестнице, остановился у окна, взглянув на часы.
Приближался рассвет.
Морозный воздух за окном курился зыбкими полосами тумана.
В столовой тихо бормотал телевизор, Лана забыла выключить его, уходя спать.
…
Я подошел к кровати и долго смотрел на любимую.
Она спала.
Юная хозяйка Хранителя, родившаяся вновь спустя века. Я узнал ее, мою безответную любовь, как узнал Самуэля, однажды протянувшего руку, безвестному воину креста.
Неисповедимы твои пути Создатель.
Мы спешим жить, не вникая в суть многих вещей, требуя неоспоримых доказательств твоего существования, и годы проходят мимо, безликие бездушные, полные мелочной суеты.
Я знал, с нами все будет иначе.
Утром я положу перед Ланой ее Хранителя, и с той секунды мы будем вместе открывать темные комнаты, скрывающиеся в глубине возрожденных душ.
Ничто не происходит просто так, без причины.
Если вновь рождены мы, значит возможно, где притаился и он, не найденный в прошлом враг.
Если это так, то кара не минует его.
Я еще раз взглянул на Лану и вернулся в столовую.
Nebel тускло сверкнул гранями, отражая свет своим новым физическим телом.
Я сел за стол, в задумчивости глядя на экран телевизора.
Работал второй канал. Передавали русскоязычную версию европейских новостей.
Я оцепенел, увидев знакомый пейзаж — темную полоску леса, заснеженное поле, далекие огни города, и католический храм на небольшом взгорке.
— Загадочное происшествие на днях взбудоражило военнослужащих базы Раммштайн, расположенной неподалеку от одноименного населенного пункта. Необычное явление для этого времени года, — густой туман практически парализовал движение воздушного и автомобильного транспорта. Как установили метеорологи, центр аномальной области расположен за окраиной города подле древней церкви. Неизвестно как долго еще продержится необычный для этих мест туман…
Круг замкнулся.
