Глава 31

Большая рука скользнула под пиджак, ладонь открылась, пальцы искали рукоять пистолета. Скорее всего, «Глока», как у другого громилы. Прицеливайся и стреляй. Или нет – более предпочтительный вариант. Ричер оценил время, пространство и сравнительное расстояние. Руке албанца еще предстояло преодолеть несколько дюймов, сжать рукоять, вытащить «Глок», прицелиться, и все это лежа на спине, в состоянии грогги после тяжелых ударов по голове. Иными словами, медленно, но быстрее, чем Джек успевал достать свое оружие, потому что албанец уже почти добрался до пистолета, в то время как обе руки Ричера по-прежнему были опущены и расставлены в стороны в жесте: успокойся, не надо этого делать.

Слишком далеко от карманов куртки.

Впрочем, Ричер не хотел пускать в ход пистолет.

Да и нужды в том не было.

Он увидел возможность получше. Легкая импровизация. Далеко не безупречная. С другой стороны, вне всякого сомнения, цель будет достигнута. С минимальным временем развертывания, высокой скоростью и эффективностью. И это было хорошей новостью. Но серьезным нарушением этикета. И почти наверняка оскорбительно с профессиональной точки зрения. Как у парней с Запада, которые исключительно трепетно относятся к своим шляпам. Некоторых вещей касаться не положено.

Но иногда ты должен.

Ричер схватил басовую гитару Бартона за гриф и без промедления ударил албанца в горло нижней кромкой корпуса. Так всаживают лопату в утрамбованную землю. То же движение, тот же прицел и направленная вниз сила.

Албанец перестал шевелиться.

Ричер положил гитару на место.

– Приношу свои извинения, – сказал он. – Надеюсь, я ее не повредил.

– Не беспокойся, – успокоил его Бартон. – Это «Фендер пресижн». Десять фунтов дерева. Я купил ее в ломбарде, в Мемфисе, штат Теннеси, за тридцать четыре доллара. Уверен, что в ее жизни случались и худшие вещи.

Часы в голове Ричера показывали десять минут пятого утра. Албанец на полу все еще дышал, но поверхностно и отчаянно, с каким-то пластиковым присвистом, вдох и выдох, быстро, как только мог. Как если бы он задыхался. Впрочем, без особого успеха. Вероятно, причиной стало крепление ремня на нижней части гитары, выступавшее из корпуса на полдюйма. Вероятно, Ричер перебил хрящи какого-то жизненно важного органа, название которого состояло из последних букв алфавита. Глаза албанца закатились, пальцы скребли пол, словно искали опору.

Ричер присел рядом с ним на корточки, проверил карманы, вытащил пистолет, телефон, бумажник и ключи от машины. Пистолет – еще один «Глок 17» – не самой последней модели, потертый, но ухоженный. Черный телефон, как и у всех остальных. Бумажник из черной кожи со временем стал серым и приобрел форму картофелины, но был набит сотнями, грудой кредитных карт и местными правами с фотографией и именем Гезим Хокса, сорок семь лет. Он водил «Крайслер» – если верить логотипу на ключах.

– Что мы будем с ним делать? – спросил Хоган.

– Мы не можем его отпустить, – сказала Эбби.

– Но и оставлять его здесь нельзя.

– Он нуждается в медицинской помощи, – заметил Бартон.

– Нет, – возразил Ричер. – Он отказался от нее в тот момент, когда вошел сюда.

– Это жестоко, друг, – сказал Бартон.

– Он бы повез в больницу меня? Или тебя? Очень сомневаюсь, и это устанавливает планку. К тому же мы не можем сделать это – в больницах задают слишком много вопросов.

– Мы ответим на их вопросы, – не сдавался Бартон. – Мы имели право. Он вошел в дом без приглашения. Он к нам вторгся.

– Попытайся объяснить это полицейскому, который получает от албанцев тысячу в неделю, – сказал Ричер. – Может повернуться в любую сторону. И занять годы. А у нас нет времени.

– Он может умереть.

– Ты говоришь так, словно это плохо.

– Ну, а разве нет?

– Я с готовностью обменяю его на дочь Шевика. Если б ты спросил мое мнение. Так или иначе, он еще не умер. Может быть, он и не в лучшем состоянии, но держится.

– И что мы с ним сделаем?

– Нам нужно его где-то спрятать. Временно. С глаз долой, из сердца вон. От греха подальше. Пока не будем знать наверняка так или иначе.

– Что знать?

– Какая судьба его ждет.

Они немного помолчали.

– И где мы его спрячем? – поинтересовался Бартон.

– В багажнике его автомобиля, – сказал Ричер. – Надежно и никакой для него опасности. Конечно, там не очень удобно, но сейчас растянутые мышцы шеи – не главная его проблема.

– Он сможет оттуда выбраться, – возразил Хоган. – В багажниках есть специальное устройство. Пластиковая ручка, светящаяся в темноте, которая открывает его изнутри.

– Только не в машине гангстера. Я не сомневаюсь, что они ее сняли.

Он взял албанца под мышки, Хоган – за ноги, они вытащили его в коридор, а Эбби поспешила вперед и открыла наружную дверь. Махнула рукой, показывая, что все спокойно, и Ричер с Хоганом понесли албанца по тротуару. Черный седан стоял рядом. У него была низкая крыша, но высокая поясная линия кузова; в результате окна казались узкими, как щели, подобно бойницам в броневике. Эбби засунула руку в карман Ричера, вытащила ключи от машины, нажала на кнопку, и багажник открылся. Ричер опустил туда плечи, Хоган аккуратно убрал внутрь ноги албанца. Потом Джек проверил наличие светящейся ручки – внутри багажника было темно. Ручку убрали.

Хоган отступил в сторону. Ричер посмотрел на албанца. Гезим Хокса. Сорок семь лет. Бывший полицейский детектив в Тиране. Ричер закрыл крышку багажника и вернулся к остальным. Бывший военный детектив Соединенных Штатов Америки.

– Мы не можем оставить машину здесь, – сказал Хоган. – В особенности с их парнем в багажнике. Рано или поздно они проедут мимо, заметят и проверят машину.

Ричер кивнул.

– Она понадобится нам с Эбби, – сказал он. – Мы припаркуем ее где-нибудь, когда закончим.

– Вы собираетесь ездить по городу с этим типом в багажнике? – удивился Хоган.

– Держи врага на близком расстоянии.

– А куда мы поедем? – спросила Эбби.

– Когда тип из багажника говорил о запрете играть в их клубах, я подумал: да, очевидно, это проблема, потому что ребятам нужно что-то есть. А потом вспомнил, что сказал то же самое тебе. Когда мы останавливались в кафе на бензоколонке, по дороге к Шевикам, ты спросила: не будут ли они против, если мы принесем им еду. И я ответил, что им нужно есть. В их шкафах на кухне совсем ничего нет. В особенности сейчас. Могу спорить, что они не выходили из дома с того момента, как украинцы поставили рядом свою машину. Я знаю таких людей. Они будут смущаться и бояться пройти мимо них, и один не позволит другому сделать это в одиночку. Но и вместе не осмелятся покинуть дом – ведь украинцы могут забраться туда и станут лазать по ящикам с их нижним бельем. Вот почему, если учесть все факты, я уверен, что вчера и сегодня они ничего не ели. Нам нужно привезти им еды.

– А как же машина, которая стоит перед их домом?

– Мы войдем сзади. Скорее всего, через двор соседей. А последнюю часть пути пройдем пешком.

Сначала они заехали в гигантский супермаркет, находившийся на выезде из города. Как и многие подобные места, он работал всю ночь – холодный, пустой, огромный, похожий на пещеру, залитую ярким белым светом. Они катили между рядами тележку размером с ванну, наполняя ее упаковками всего, что им пришло в голову. Ричер расплатился наличными, которые взял из похожего на картофелину бумажника Гезима Хоксы, решив, что это наименьшее, что он может сделать в данных обстоятельствах. Потом они тщательно упаковали всё в шесть хорошо сбалансированных пакетов. Ведь им предстояло пройти значительную часть пути пешком, а может быть, даже перелезать через заборы.

Они отперли «Крайслер» и сложили пакеты на заднее сиденье. Из багажника не доносилось никаких звуков или признаков неповиновения. Вообще ничего. Эбби захотела проверить, всё ли в порядке с их пленником.

– А если нет? – спросил Ричер. – Что ты можешь сделать?

– Наверное, ничего.

– Тогда и проверять не стоит.

– Как долго он будет там оставаться?

– Столько, сколько потребуется. Ему следовало подумать о собственной жизни раньше. Я не понимаю, почему его благополучие должно беспокоить меня только из-за того, что сначала он решил поставить под вопрос мое. Я не совсем знаю, как это работает. Они сами начали и не вправе рассчитывать, что я обеспечу им медицинскую помощь.

– Мы должны быть великодушными, раз одержали победу, – заметила Эбби. – Не помню, кому принадлежат эти слова.

– Полная открытость, как я уже говорил, – сказал Ричер. – Такой уж я человек. Тип в багажнике еще дышит?

– Я не знаю.

– Но такая возможность существует.

– Да, существует.

– Это и есть мое проявление великодушия после победы. Обычно я убиваю поверженных врагов и их семьи, а потом мочусь на могилы предков.

– Я никогда не понимаю, когда ты шутишь.

– Полагаю, это правда.

– Ты хочешь сказать, что сейчас не шутишь?

– Я хочу сказать, что в моем случае благородства всегда не хватает.

– Ты покупаешь еду пожилой паре посреди ночи…

– Но благородство тут совсем ни при чем.

– И все же это хороший поступок.

– Потому что однажды наступит время, когда я стану таким, как они. Но никогда – таким, как парень в багажнике.

– Значит, для тебя все сводится к племени, – сделала вывод Эбби. – Либо люди принадлежат к твоему племени, либо нет.

– Мои люди и неправильные, – сказал Ричер.

– А кто состоит в твоем племени?

– Почти никого. Я веду одинокий образ жизни.

Они добрались на «Крайслере» до города, свернули налево, в восточную часть, и через городские кварталы покатили к дому, где жили Шевики. Туда, где находилась зона послевоенного строительства. Ричер уже чувствовал, что хорошо ее знает. Он решил, что они могут проехать по параллельной улице, и тогда украинцы не заметят их издалека. На противоположной стороне квартала они припаркуются напротив соседей Шевиков. «Крайслер» окажется на одной линии с «Линкольном», капот к капоту, багажник к багажнику, но на расстоянии в две сотни футов. Ширина двух улиц. И два дома между машинами.

Они выключили фары, медленно покатили в темноте по узким улицам, свернули направо перед обычным поворотом, потом налево и остановились там, где задняя часть дома Шевиков находилась напротив дома их соседей. Одноэтажного, крытого битумной черепицей, похожего, но не совсем такого же. Передняя часть выходила в открытый дворик. Задний окружал прямоугольник забора высотой в человеческий рост. Чтобы перемещать газонокосилку из одной части в другую, в заборе имелась складная секция, похожая на ворота.

В доме было пять окон, выходивших на улицу, одно из них плотно закрыто шторами. Наверное, там находилась спальня. Хозяева спали.

– А если они нас увидят? – спросила Эбби.

– Они спят, – заверил ее Ричер.

– А если проснутся? – не унималась она.

– Не имеет значения.

– Они вызовут полицию, – предупредила Эбби.

– Скорее всего, нет, – возразил Ричер. – Они выглянут в окно, увидят машину гангстеров, закроют глаза и будут надеяться, что она уедет. Ну, а утром, если их спросят, ответят, что ничего не видели, – из соображений безопасности. Они скажут: какая машина?

Ричер заглушил двигатель.

– А вот собака может стать серьезной проблемой, – заметил он. – Она может начать лаять. А за ней и другие. Если они поднимут шум, украинцы придут проверить. Просто от скуки, если у них не будет другого повода.

– Мы купили бифштексы. У нас есть сырое мясо.

– У собак нюх лучше слуха или наоборот?

– У них и то и другое на хорошем уровне.

– Примерно в каждом третьем доме в США есть собака. Немногим больше тридцати трех процентов, если быть точным. Это дает нам примерно два шанса из трех, что все будет в порядке. К тому же она вполне может и не начать лаять. Возможно, собаки здесь спокойные, а украинцы окажутся слишком ленивыми, чтобы пойти проверять. Им тепло и удобно. Может быть, они спят. Я думаю, что с нами все будет в порядке.

– Сколько сейчас времени?

– Ровно двадцать минут шестого.

– Я вспомнила, как сказала тебе, что женщина должна каждый день совершать поступки, которые ее пугают. Утро началось всего двадцать минут назад, а я уже во второй раз это делаю.

– То, что мы задумали, не считается, – возразил Ричер. – Мы просто прогуляемся по саду. Возможно, буквально. Может быть, у них там красиво.

– Кроме того, если учесть, что сейчас всего двадцать минут шестого, Шевики наверняка еще спят.

– Вполне возможно. Но мне трудно представить, что они спят крепко. А если я ошибаюсь, ты сможешь разбудить их, позвонив по телефону, когда мы будем рядом; скажешь, что мы находимся возле их кухонного окна, но они не должны включать свет в передней части дома. Мы хотим, чтобы наш визит прошел мирно.

Они вышли из машины и немного постояли в полнейшей тишине. Ночь выдалась серой, туманный воздух был полон влаги. Из багажника все еще не доносилось ни звука. Ни громких ударов, ни стука, ни криков. Ничего. Они взяли пакеты с заднего сиденья и поделили их. Два и два для Ричера, один и один для Эбби. Обоим было удобно, и они легко сохраняли равновесие.

Они вошли во двор соседей.