Глава 27

Благодаря волосам и коже гость музыкантов выглядел на десять лет моложе, чем на самом деле, из чего следовало, что он принадлежал к поколению Ричера, но был меньше и аккуратнее. Проницательные, внимательные глаза сидели глубоко по разные стороны клинка носа, длинные вьющиеся волосы в беспорядке падали на лоб. Одет он был скромно, но со вкусом, в хорошие туфли, вельветовые брюки, рубашку и пиджак.

– Это человек, о котором я тебе рассказывал, – сказал Хоган. – Пехотинец, знающий разные языки. Его зовут Гай Вантреска.

Ричер протянул руку.

– Рад познакомиться.

– Взаимно, – ответил Вантреска, и они пожали друг другу руки, а потом все повторилось с Эбби.

– Ты быстро сюда добрался, – сказал Ричер.

– Просто не спал, а живу я рядом, – объяснил Вантреска.

– Спасибо, что согласился помочь.

– На самом деле я здесь по другой причине. Пришел, чтобы отговорить тебя от твоей затеи. Ты не должен связываться с этими людьми. Их слишком много, они слишком отвратительные и слишком хорошо защищены. Такова моя оценка ситуации.

– Ты служил в военной разведке?

Вантреска покачал головой.

– В бронетанковых войсках.

Командир роты во времена холодной войны, так сказал про него Хоган.

– Танки? – спросил Ричер.

– Их было четырнадцать, – ответил Вантреска. – Все мои. Все смотрели на восток. Счастливые дни.

– А зачем ты учил языки?

– Я думал, что мы победим, рассчитывал, что мне доведется управлять гражданским округом. Ну, или заказывать вино в ресторане, встречаться с девушками… Это было очень давно. К тому же мне платил Дядя Сэм. В те времена в армии любили образование. Все получали ученые степени.

– Слишком много, слишком отвратительные – слишком субъективные понятия, – сказал Ричер. – Мы можем поговорить об этом позднее. Но вот слишком хорошо защищены – совсем другое дело. Что тебе об этом известно?

– Я занимаюсь корпоративным консалтингом, – ответил Вантреска. – Главным образом физической безопасностью зданий. Но я многое слышу, и мне задают интересные вопросы. В прошлом году проводился интегрированный федеральный опрос, и оказалось, что две самые законопослушные общины в Америке – это украинцы и албанцы, живущие в нашем городе. Они даже не получают штрафы за парковку. Из чего следует, что у них очень тесные связи на всех уровнях правоохранительных органов.

– Но должна же где-то проходить красная линия, – возразил Ричер. – Сегодня я сказал одному из бандитов, что ночная стрельба на улицах города вызовет негативную реакцию полиции, и он не стал спорить. Более того, согласился со мной, потому что раздумал стрелять.

– К тому же у нас вот-вот начнет работать новый полицейский комиссар, – продолжал Вантреска. – Они нервничают. Но по их сторону линии существует множество скучных невидимых вещей. В целом дело не в стрельбе на улицах. Речь идет о тех, кто незаметно осуществляет сговор с потенциальным свидетелем, о котором никто не узнает, скорее всего, в доме самого свидетеля, выбирая многозначительное место вроде спальни маленькой дочери. Они объясняют, что память – очень странная штука, она обманчива и нет ничего зазорного в том, чтобы сказать: послушайте, я просто не могу вспомнить. Мои знакомые говорили, что подобные случаи трудно расследовать, зато легко похоронить.

– Сколько их здесь?

– Слишком много. Их слишком много, они слишком отвратительные и слишком хорошо защищены. Тебе не следует с ними связываться.

– Где находилась твоя рота во время войны?

– Рядом с наконечником копья.

– Иными словами, противник имел колоссальное преимущество в численности с первого дня и до самого конца, – заметил Ричер.

– Я понял твой довод. Но у меня было четырнадцать американских танков, лучших боевых машин в мире. Они подобны механизмам из фантастических романов. Мне не приходилось разгуливать по Фульдскому коридору в брюках и пиджаке.

– Как всегда бывает с теми, кто служит в бронетанковых войсках, ты склонен преувеличивать важность машин. Иными словами, ты чувствовал себя гораздо опаснее, чем они. Они имели превосходство в численности, но ты был круче. Однако их совершенно определенно защищала вся их гигантская нация. В твою пользу говорил лишь один фактор из трех. А два из трех – против. И все же ты завел бы двигатели, если б получил соответствующий приказ.

– Я понял твой довод, – повторил Вантреска.

– Ты рассчитывал на победу, – продолжал Ричер. – И поэтому учил языки. Сейчас мне больше ничего знать не нужно. Будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала я хочу выяснить, что написано в посланиях, затем воспользоваться полученной информацией, чтобы понять, что делать дальше. Пока объявлять боевую готовность нет необходимости. И не нужно никого предупреждать.

– А если то, что нам удастся выяснить, окажется бесполезным?

– Неприемлемый результат. Неудача может быть только в планировании. Не сомневаюсь, что этому тебя научили в Германии.

– Ладно, – не стал спорить Вантреска. – Будем решать проблемы по мере их поступления.

Они принялись за работу на кухне, начав с украинского языка. Вантреска восхитился съемкой Эбби. Очень остроумно и эффективно. Он постучал пальцем по экрану в сложном синкопированном ритме – воспроизведение, пауза, воспроизведение, пауза – и сразу стал читать с застывшего экрана, сначала медленно и запинаясь, а иногда и вовсе останавливаясь.

У него с самого начала возникли лингвистические проблемы. Это были текстовые сообщения, полные незнакомого сленга, однобуквенных сокращений, внутренних аббревиатур, не говоря уже о массовых грамматических ошибках, если только они не являлись заранее оговоренным и сознательным упрощением. Никто не знал. Вантреска сказал, что расшифровка займет у него некоторое время, поскольку ему придется делать перевод с чужого языка, одновременно разгадывая шифр. Или даже два шифра, учитывая невнятные аллюзии и элизии, которые использует каждый уважающий себя гангстер.

Эбби взяла свой лэптоп и начала работать с Вантреской бок о бок – переводила отдельные слова при помощи онлайновых словарей, искала однобуквенные сокращения и акронимы в языковых блогах и на сайтах любителей редких слов, делала заметки на листках. Кое-что вставало на свои места, но работа шла медленно. Пока им не удалось извлечь каких-то важных сведений из столь малого количества информации. Эбби провела съемку так быстро, как только осмеливалась, – пять, десять, пятнадцать, двадцать секунд; она записывала на скорости, стараясь поскорее закончить. И теперь яркие и размытые записи давали тысячи и тысячи слов, каждое из которых становилось загадкой, вызовом, а большинство имели два или три значения.

Ричер им не мешал. Он остался в гостиной вместе с Бартоном и Хоганом, среди барабанов и усилителей. Один из них был серым, размером с холодильник, на решетке восемь грязных кругов. Ричер уселся на пол, опираясь на него спиной, и перестал двигаться. Бартон положил свою побитую гитару на колени и принялся наигрывать на ней, не подключаясь к усилителям, наполняя комнату тихими волнующими нотами.

– Ты думаешь, мы победим? – спросил Хоган. – И Вантреска сумеет справиться с языками?

– В целом я думаю, что мы одержим победу, – ответил Ричер. – Технически я считаю, что мы закроем их до того, как они закроют нас. Трудно назвать это победой, если учесть, какой хаос воцарится, но в любом случае наконечника копья давно нет. Боюсь, твой друг зря потратил время в школе.

Бартон сыграл нисходящее арпеджио, слабеющий минорный аккорд, закончив его ударом по открытой нижней струне. Если б он был подключен к усилителям, то разрушил бы дом. А так струна гремела и стучала о лады, но не выдавала ничего фундаментального.

– Теперь ты – наконечник копья, – сказал Бартон, посмотрев на Ричера.

– Я не собираюсь начинать войну, – отозвался тот. – Мне нужны лишь деньги Шевиков. И даже если я не сумею получить их легким путем, я все равно их добуду, уж поверьте мне. Я не испытываю необходимости встречаться с врагом на поле боя. Более того, с удовольствием избежал бы этого.

– У тебя не будет выбора. Они наверняка надежно спрятали Труленко. Один защитный слой за другим. Я видел, как они это делали, когда в одном из их клубов появляется кто-то важный. Выставляют одного человека в углу и одного у двери, а также возле соседней двери; кроме того, рядом крутятся еще два парня.

– Что ты помнишь про Труленко?

– Он был компьютерным фанатом, как и многие парни вроде него. Я даже как-то подумал, что неправильно выбрал свой путь. В старшей школе у меня очень неплохо получалось. Теперь ботаны стали миллиардерами, а мне едва хватает на жизнь. Наверное, стоило изучать программирование, а не музыку.

– Если б он сейчас работал, то чем занимался бы?

– А он работает?

– Кто-то использовал это слово.

– Тогда компьютеры, я уверен. Именно в них он хорошо разбирался. Он был одним из самых крутых. Его программы имеют какое-то отношение к медицине, но в целом речь шла о программном обеспечении.

В гостиную заглянула Эбби.

– Мы разобрались, – сообщила она. – И готовы рассказать, что у нас есть по украинцам. Они дважды упоминали Труленко.