Книга VIII

(События 51-го и 50-го годов до н. э.)

Автор этой книги Авл Гирций – бывший легат Цезаря и его верный друг.

В 43 году до н. э. он был консулом вместе с Г. Вибием Пансой и пал под Мутиной в войне с Антонием. Из писем Цицерона известно, что это был человек образованный и с ясно выраженными литературными интересами; так, после смерти Цезаря он занимался красноречием у самого Цицерона. Но данное его сочинение написано несколько суховато и монотонно; впрочем, ему пришлось описывать события большей частью второстепенные и мелкие.

Твои постоянные просьбы, Бальб, заставили меня, наконец, взяться за очень трудное дело, от которого я изо дня в день отказывался; иначе отказ этот стали бы объяснять не трудностью предмета, но моей ленью. Ввиду отсутствия связи между ранними и последующими сочинениями нашего Цезаря я продолжал его записки («О Галльской войне») и довел его последний неоконченный труд о событиях, начиная с похода в Александрию, не до конца междоусобной распри, которого мы не видим, но до конца жизни Цезаря. О, если бы мои читатели могли знать, как неохотно взялся я за эту работу! Тогда им легче было бы избавить меня от обвинения в глупости и притязательности, именно что я сам отвел себе центральное место среди сочинений Цезаря. С каким старанием ни обрабатывали другие писатели свои сочинения, но, по общему признанию, ни одно из них не может сравниться по изяществу формы с этими записками. Они были изданы с целью сообщить будущим историкам достаточные сведения о столь важных деяниях; но они встретили такое единодушное одобрение, что, можно сказать, у историков предвосхищен материал для работы, а не сообщен им. Но этому обстоятельству мы имеем право удивляться более чем кто-либо другой: все другие знают красоту и обработанность его сочинений, а мы знаем также, с какой легкостью и быстротой он их написал. Но Цезарь был не только весьма искусным и изящным стилистом: он обладал также истинным умением излагать свои замыслы. Что касается меня, то мне даже не удалось принять участия в александрийской и африканской войнах; хотя войны эти я отчасти знаю из рассказов самого Цезаря, но, конечно, мы иначе слушаем то, что непосредственно пленяет нас новизной и изумительностью передаваемых событий, чем то, о чем мы должны будем говорить как свидетели. Но, впрочем, запасаясь всевозможными оговорками во избежание сравнения меня с Цезарем, я, несомненно, тем самым навлекаю на себя указанное обвинение в притязательности, именно, что я как будто бы думаю, что кто-либо действительно признает возможным сравнивать меня с Цезарем. Прощай!

1. Так как Цезарь покорил всю Галлию и, начиная с прошлого лета, все время без перерыва провел в военных действиях, то он хотел дать своим солдатам отдых на зимних квартирах от их напряженных трудов. Но стали приходить известия, что многие общины единовременно задумывают возобновить войну и составляют тайные заговоры. В качестве правдоподобной причины этого обстоятельства указывали на общераспространенное среди галлов убеждение, что какая бы боевая масса ни была сосредоточена в одном месте, она не может дать должный отпор римлянам; но если несколько общин откроют военные действия в различных пунктах одновременно, то армия римского народа не будет иметь ни времени, ни сил энергично воевать во всех пунктах и всюду поспевать со своей помощью; но только ни одно племя не должно отказываться от этой неприятной участи, если благодаря такому выигрышу времени остальным удастся отвоевать себе свободу.

2. Чтобы не дать этим мечтаниям галлов укрепиться, Цезарь назначил комендантом своего зимнего лагеря квестора М. Антония, а сам в сопровождении конного отряда отправился накануне январских Календ из города Бибракты к 13-му легиону, стоявшему, по его распоряжению, на эдуйской границе в области битуригов, и присоединил к нему зимовавший по соседству 11-й легион. Оставив по две когорты (от каждого легиона) для охраны обоза, он двинулся с остальным войском в богатейшую область битуригов, так как при обширности их земель и многочисленности городов зимовавший у них легион не мог бы удержать их от приготовлений к войне и от заговоров.

3. Благодаря внезапному появлению Цезаря произошло то, что и должно было произойти с врагами, не успевшими приготовиться и жившими разбросанно: поселяне, которые жили без всяких опасений, были застигнуты нашей конницей врасплох прежде, чем они могли спастись бегством в города. А именно, Цезарь решительно воспретил предавать пламени усадьбы (что обыкновенно служит признаком неприятельского набега) – с той целью, чтобы в случае продвижения в глубь страны не испытывать нужды в фураже и хлебе и чтобы не пугать врагов этими пожарами. Устрашенные потерей многих тысяч пленных, те битуриги, которым удалось спастись от первого нападения римлян, бежали в соседние общины в надежде на частные дружественные связи и на солидарность с ними их единомышленников. Тщетно, ибо Цезарь своими ускоренными маршами повсюду их опередил и не дал ни одной общине времени думать о чужой безопасности более, чем о своей. Этой быстротой он обеспечил за собой верность дружественных племен, а на колебавшихся наводил страх и принуждал их к покорности. Так как битуриги при таких обстоятельствах убедились в том, что милость Цезаря открывает им возврат к его дружбе и что соседние общины, не подвергаясь никакому наказанию, дали заложников и снова были приняты под его покровительство, – то они последовали их примеру.

4. Солдаты Цезаря самоотверженно выносили все лишения в зимние дни от очень трудных походов и невыносимых холодов. В награду за эти лишения и выносливость он обещал, в виде денег от добычи, каждому рядовому по двести сестерциев, а центуриону – по тысяче. Затем он отправил легионы назад на зимние квартиры, а сам вернулся на сороковой день в Бибракту. Когда он производил там судебное разбирательство, к нему прислали послов битуриги с просьбой о помощи против карнутов и с жалобой на вторжение последних в их страну. Ввиду этого он пробыл в зимнем лагере не более восемнадцати дней и вывел с зимних квартир на Араре 14-й и 6-й легионы, которые, как указано было в предыдущей книге, были там размещены для обеспечения продовольственного дела. С этими двумя легионами он и выступил для преследования карнутов.

5. Когда молва о приближении нашего войска дошла до врагов, то карнуты, наученные чужими несчастьями, оставили села и города, где они жили в наскоро построенных для защиты от зимы маленьких и бедных помещениях (значительной части своих городов они после недавнего своего поражения лишились), и рассеялись по разным направлениям. Так как именно теперь наступила самая лютая погода и Цезарь не желал, чтобы его солдаты страдали от нее, то он разбил свой зимний лагерь в городе карнутов Кенабе и поместил солдат частью в домах галлов, а частью в бараках, которые были построены солдатами и покрыты спешно собранной соломой. Всадников же и пехотинцев из вспомогательных отрядов он послал во все стороны, куда только, по его сведениям, устремлялись враги. И недаром, ибо большей частью наши возвращались с богатой добычей. Суровая зима и страх перед постоянными опасностями сломили карнутов: лишенные крова, они нигде не осмеливались задерживаться на более или менее долгое время, а в жестокие морозы даже в лесах не находили себе достаточной защиты. Поэтому, потеряв много народа, они рассеялись и разбежались по соседним общинам.

6. Цезарь считал достаточным в это суровое время года разгонять собиравшиеся отряды неприятелей, чтобы помешать возникновению новой войны, и, насколько можно было рассчитать, был уверен в том, что к началу лета дело не дойдет до большой войны. Поэтому он оставил два своих легиона под командой Г. Требония на зимних квартирах в Кенабе, а сам выступил в поход против белловаков. А именно часто отправляемые ремами послы извещали его о том, что белловаки, превосходившие военной славой всех галлов и бельгов, вместе с соседними племенами под предводительством белловака Коррея и атребата Коммия собирают войска и стягивают их в одно место, чтобы всей массой обрушиться на страну подчиненных ремам суессионов. Считая делом не только своей чести, но и своей безопасности оградить заслуженных перед римским государством союзников от всякого рода бедствий, Цезарь снова вызвал с зимних квартир 11-й легион, а к Г. Фабию послал письмо с приказом провести в область суессионов свои два легиона и взял у Т. Лабиэна один из двух его легионов. И вот, в то время как сам он был непрерывно занят, тяжесть этих отдельных экспедиций он распределил между легионами по очереди, насколько это позволяло положение зимних лагерей и его оперативный план.

7. Собрав все эти силы, он выступил против белловаков и, разбив лагерь в их стране, послал по всем направлениям эскадроны всадников для захвата пленных, от которых можно было бы узнать о намерениях врагов. Всадники исполнили поручение и сообщили, что лишь немногих они нашли в домах, да и эти последние отнюдь не оставались там для обработки полей (ибо повсюду было произведено повальное выселение), но были отправлены сюда назад для разведок. На свои расспросы о том, где находятся главные силы белловаков и каковы их планы, Цезарь получил ответ, что белловаки, способные носить оружие, собрались в одно место, а с ними также амбианы, аулерки, колеты, велиокассы и атребаты; для лагеря они выбрали возвышенность в лесу, окруженную болотами, а весь обоз направили в более отдаленные леса. Войной руководят несколько князей, но масса слушается главным образом Коррея, который известен как заклятый враг римского народа. Несколько дней тому назад из этого лагеря отправился атребат Коммий привести вспомогательные войска от германцев, живущих в ближайшем соседстве и необыкновенно многочисленных. В случае подтверждения слуха, что Цезарь наступает только с тремя легионами, князья и особенно народ белловаков единогласно и с редким единодушием решили дать ему сражение, чтобы потом не быть вынужденными вести решительную борьбу со всем войском при худших и более тяжких условиях. Если же при нем больше сил, то они намерены остаться на избранном ими месте и мешать из засады римлянам добывать фураж, по времени года скудный и разбросанный, а также хлеб и всякий другой провиант.

8. Эти сведения Цезарь получил из нескольких подтверждающих друг друга показаний многих пленных. Признавая, что сообщаемые ему планы врагов разумны и очень далеки от обычной у варваров опрометчивости, он решил всячески позаботиться о том, чтобы внушить врагам презрение к малочисленности его войска и тем вынудить их к сражению. При нем были чрезвычайно храбрые легионы из ветеранов – 7-й, 8-й и 9-й; большие надежды подавала и отборная молодежь 11-го легиона, прослужившая уже восемь лет, но по сравнению с остальными пока еще не приобретшая себе репутации такой же боевой опытности и храбрости. Поэтому он созвал военный совет и, изложив на нем все поступившие к нему донесения, поднял дух у своих людей. В предположении, что врага можно заманить на сражение кажущимся числом трех легионов, он распределил походные колонны так, чтобы легионы 7-й, 8-й и 9-й шли впереди своего обоза, 11-й легион должен был замыкать всю обозную колонну, впрочем, как это обыкновенно бывает в небольших экспедициях, довольно незначительную: таким образом, врагам должно было броситься в глаза как раз столько боевых сил, сколько они хотели встретить. Построив по этой системе войско приблизительно в виде четырехугольника, Цезарь показывается с ним на глаза врагам скорее, чем они могли этого ожидать.

9. Но когда галлы, о самоуверенных планах которых было сообщено Цезарю, увидали, как легионы, выстроенные точно на поле сражения, приближаются к ним ровным шагом, то они поставили свои войска перед лагерем, не покидая, однако, возвышенности, может быть, из страха перед решительным сражением или же вследствие внезапности наступления, а может быть, и в ожидании того, что наши будут делать. При всем желании дать сражение Цезарь, однако, был изумлен многочисленностью неприятеля и потому стал лагерем против неприятельского лагеря, причем между ними была только не очень широкая долина с довольно отвесными склонами. Этот лагерь он приказал окружить валом в двенадцать футов вышины и на нем устроить соответственно с его высотой небольшой земляной бруствер, далее провести двойной ров в пятнадцать футов ширины с отвесными стенками, поставить на близком расстоянии друг от друга башни в три этажа вышиной и соединить их друг с другом крытыми мостами с небольшими плетеными брустверами из хвороста для защиты их передних сторон. Таким образом, лагерь был защищен от неприятелей двойным рвом и двойным рядом защитников, из которых один ряд тем смелее и дальше мог пускать метательные снаряды, чем безопаснее было его положение вверху на мостах, а другой, расположенный на самом валу, ближе к неприятелю, был прикрыт мостом от падающих на него снарядов. К воротам лагеря были пристроены двустворчатые двери и приставлены еще более высокие башни.

10. Цель этих укреплений была двоякая. Цезарь надеялся, что размеры его работ покажутся варварам признаком его страха и тем прибавят им уверенности. Он понимал, что, ввиду необходимости отправляться за фуражом и за хлебом довольно далеко, его лагерь даже при малочисленной охране может быть защищен своими собственными укреплениями. Тем временем часто происходили стычки, но с обеих сторон обыкновенно выбегало лишь по несколько человек, так как между обоими лагерями было болото. Впрочем, иногда либо галлы и германцы из наших вспомогательных отрядов переходили через это болото и энергично преследовали врагов, либо, в свою очередь, враги тем же путем переправлялись через него и оттесняли наших назад. Но при ежедневных фуражировках случалось то, что неизбежно должно было случаться при добывании фуража из отдаленных, лежавших вразброс дворов, именно что фуражиров, рассеявшихся по малоудобным местам, окружали. Это обстоятельство причиняло нашим небольшие потери лошадьми и рабами, но зато развивало у варваров нелепые фантазии, тем более что Коммий, который, как я указал, отправлялся за помощью к германцам, теперь вернулся с конным отрядом. Хотя численность его не превышала пятисот человек, но прибытие германцев, разумеется, увеличило надменность галлов.

11. Цезарь замечал, что враги уже несколько дней держатся в своем лагере, прикрытом болотом и от природы защищенном; вместе с тем он видел, что штурм этого лагеря потребовал бы кровопролитного боя, а окружение всего этого места укреплениями возможно было бы при наличии более многочисленного войска. Поэтому он послал письмо к Требонию с приказом как можно скорее вызвать 13-й легион, зимовавший под командой легата Т. Секстия в стране битуригов, и, таким образом, идти с тремя легионами ускоренным маршем на соединение с ним; сам же он разослал для прикрытия фуражировок всадников, вызванных им в большом количестве из племени ремов, лингонов и других, для отражения внезапных неприятельских набегов.

12. Это происходило каждый день. Как обыкновенно и бывает, с течением времени к этому привыкли и потому уменьшили свою бдительность. Тогда белловаки, узнав ежедневное расположение наших кавалерийских постов, поместили в засаду в лесистой местности отборный отряд пехоты, а на следующий день послали туда же конницу, чтобы сначала заманить наших, а затем окружить и атаковать. Этот несчастный жребий пал на ремов, которые в этот день должны были нести сторожевую службу. А именно, как только они вдруг заметили неприятельских всадников и при своем численном превосходстве презрительно отнеслись к малочисленному неприятелю, они стремительно помчались в погоню и были со всех сторон окружены пехотинцами. Это привело их в замешательство и заставило отступить скорее, чем это обыкновенно бывает в конных сражениях. При этом они потеряли начальника конницы, князя своей общины Вертиска: этот последний, по своему преклонному возрасту, с трудом мог сидеть на коне, но, соблюдая галльский обычай, не воспользовался ссылкой на свой возраст для отказа от должности начальника конницы, равно как и не пожелал, чтобы сражение происходило без него. Удачное сражение и смерть князя и командира ремов повысили надменность неприятелей, а наших понесенный ими урон научил ставить посты после более тщательного обследования местности и соблюдать меру в преследовании отступающего врага.

13. Тем временем в виду обоих лагерей у бродов и переправ через болото постоянно происходили ежедневные стычки. Во время одной из них германцы, которых Цезарь перевел через Рейн, чтобы они пешими сражались в рядах конницы, с большой решительностью все до одного перешли через болото, перебили тех немногих неприятелей, которые попытались оказать им сопротивление, и упорно стали преследовать остальную массу. Тогда не только те, которых избивали в рукопашном бою или ранили издали, но и те, которые обыкновенно стояли довольно далеко в резерве, обратились в ужасе в позорное бегство и, часто теряя возвышенные пункты, не переставали бежать, пока не спаслись в свой лагерь, а некоторые от стыда бежали еще дальше за лагерь. Это положение вызвало во всем их войске такое смятение, что трудно было решить, что у них преобладало: надменность при ничтожных удачах или страх при незначительной неудаче.

14. Галлы простояли еще несколько дней в том же лагере. Но когда они узнали о приближении легионов и легата Г. Требония, то вожди белловаков, боясь осады, подобной осаде Алесии, выслали из лагеря ночью всех стариков, слабосильных и безоружных и вместе с ними остальной обоз. Но пока они развертывали эту беспорядочную и нестройную колонну (дело в том, что за галлами даже при их движении налегке обыкновенно идет множество повозок), показался уже дневной свет. Тогда они выстроили перед своим лагерем вооруженные силы, чтобы не дать римлянам начать преследование прежде, чем их обоз не отойдет на значительное расстояние. Однако Цезарь, ввиду очень крутого подъема на холм, не считал нужным нападать ни на сопротивляющихся, ни на отступающих; но все-таки он находил полезным придвинуть свои легионы настолько, чтобы очищение позиции под напором наших солдат не прошло без большой опасности для неприятелей. Он видел, что лагеря разделяет труднопроходимое болото и что именно трудность переправы может замедлить быстроту преследования; вместе с тем тот хребет, который тянулся по ту сторону болота почти до самого неприятельского лагеря, был отделен от последнего небольшой долиной. Поэтому он проложил через болото мосты, перевел по ним легионы и быстро дошел до верхней площадки хребта, которая с обоих боков прикрывалась крутым спуском. Построив на ней свои легионы, он дошел до конца этого хребта и поставил войска в боевую линию на таком месте, с которого можно было обстреливать неприятельские колонны из метательных машин.

15. Варвары в твердой надежде на свою позицию не отказывались от сражения в случае, если римляне сделают попытку подняться для штурма на холм; с другой стороны, они не решались отводить свои силы отдельными отрядами, чтобы они не пришли поодиночке в расстройство. Поэтому они продолжали стоять в боевом порядке. Поняв причину их упорства, Цезарь приготовил к бою двадцать когорт и приказал остальным разбить на этом месте и укрепить лагерь. По окончании всех этих работ он поставил перед валом все легионы в боевом порядке и распределил всадников по постам с приказом не разнуздывать лошадей. Белловаки увидели, что римляне готовы к преследованию и что им самим на этой позиции нельзя без большой опасности провести ночь и вообще оставаться хотя бы даже некоторое время. Тогда они придумали такой способ отступления. Передавая друг другу, по своему обыкновению, из рук в руки связки соломы и хвороста, имевшихся у них в большом количестве, они сложили их перед фронтом и при наступлении ночи по данному сигналу единовременно зажгли. Этот сплошной огонь вдруг скрыл у римлян из виду все неприятельские войска, и тогда они немедленно, с необыкновенной быстротой убежали.

16. Хотя Цезарь из-за огня не мог заметить отхода врагов, но в предположении, что это было предпринято с целью прикрыть бегство, он продвинул вперед легионы и послал конные эскадроны в погоню. Но сам он стал двигаться медленно из боязни засады, именно того, что, может быть, враги продолжают удерживать ту же позицию и пытаются заманить наших на невыгодное место. Всадники боялись въезжать в дым и в густые волны огня, а если некоторые из них в своем увлечении и попадали туда, то с трудом различали головы своих собственных лошадей и из боязни засады также дали белловакам возможность вполне беспрепятственно отступить. Таким образом, враги, обнаружив в этом бегстве столько же страха, сколько хитрости, без всяких потерь ушли миль на десять вперед и расположились лагерем в весьма защищенной местности. Часто высылая отсюда в засаду конные и пешие отряды, они причиняли римлянам большой урон при их фуражировках.

17. После нескольких подобных нападений Цезарь узнал от одного пленного, что вождь белловаков Коррей выбрал шесть тысяч человек из самых храбрых пехотинцев и тысячу человек из всей конницы для засады в такой местности, куда, по его предположению, ввиду обилия фуража и хлеба, римляне должны были послать отряд фуражиров. Узнав об этом замысле врага, Цезарь вывел большее, чем обыкновенно, число легионов и послал вперед конницу, как это он обычно делал для прикрытия фуражиров. Ее ряды он пополнил легковооруженной пехотой и сам двинулся с легионами со всей возможной быстротой.

18. Враги выбрали для своей засады открытое поле, которое тянулось по всем направлениям не более чем на тысячу шагов и было защищено со всех сторон лесами или же очень трудно проходимой рекой, и всю эту местность оцепили, точно облавой, своими скрытыми отрядами. Наши, зная о замысле врагов, появились там эскадронами в полном вооружении и с боевым воодушевлением, готовые на какое угодно сражение в надежде на поддержку следовавших за ними легионов. Их приближение внушило Коррею мысль, что теперь настал удобный момент для боя; и прежде всего он показался с небольшими отрядами, с которыми и напал на ближайшие к нему эскадроны. Наши мужественно выдержали это нападение, не скопляясь в слишком большом количестве в одном месте: это обыкновенно случается в конных сражениях от какого-либо испуга сражающихся, и тогда уже многочисленность людей бывает причиной большого урона.

19. В то же время как наши эскадроны находились в разных местах и для боя выступали по очереди отдельные небольшие группы, задерживая обход с флангов, из лесов делают вылазку все остальные на помощь сражавшемуся Коррею. Начинается в разных пунктах упорное сражение и идет некоторое время без перевеса для той или другой стороны, пока из лесов не вышла в боевом порядке вся пехотная масса, которая и заставила наших всадников отступить; но к ним на помощь скоро подошли легковооруженные пехотинцы, которые, как я указал, были отправлены впереди легионов. Они заняли места среди эскадронов и начали мужественно сражаться. Бой идет некоторое время с одинаковым напряжением; но затем, как это вообще бывает в сражениях, те, которые выдержали первое нападение из засады, одерживают верх уже потому, что не были застигнуты врасплох и не понесли от нападающих никакого урона. Между тем ближе подходят легионы, и единовременно разносится и среди наших и среди врагов весть, что идет сам император с готовыми к бою силами. Эта уверенность в поддержке со стороны когорт заставляет наших сражаться с особой энергией, очевидно, чтобы в случае замедления не пришлось делить победную славу с легионами. Враги падают духом и стараются спастись бегством по разным направлениям. Но напрасно: ибо те топографические трудности, которыми они хотели поставить в безвыходное положение римлян, теперь опутали их самих. Побежденные, разбитые, потеряв бо́льшую часть своих людей, они в паническом страхе бегут частью в леса, частью за реку, но бегущих наши энергично преследуют и уничтожают. Тем временем Коррей, которого никакая беда не могла сломить, не пожелал оставить поле сражения и бежать в лес; не склонило его к сдаче и приглашение со стороны наших, но он продолжал очень храбро сражаться и многих ранил, пока не вынудил озлобленных победителей забросать его копьями.

20. После такого успеха Цезарь имел основание думать, что сломленные этим поражением враги тотчас же по получении известия о нем должны немедленно очистить место, где стоял лагерь, находившийся от этого побоища, по слухам, на расстоянии около восьми миль. Поэтому он решил не терять результатов только что одержанной победы. Хотя перед ним была труднопроходимая река, однако он по горячим следам переправился через нее с войском и двинулся вперед. Но белловаки и остальные племена, у которых, против их ожидания, спаслись бегством лишь незначительные остатки их войск, и притом израненные и уцелевшие от погибели только благодаря лесам, поняли, что теперь все повернулось против них: Коррей убит, конница и храбрейшая часть пехоты погибла, приближение римлян несомненно. Тогда они вдруг созвали трубой собрание и в один голос заявили, что надо послать к Цезарю послов и заложников.

21. Все одобрили это решение, но атребат Коммий бежал к тем германцам, у которых он взял вспомогательные войска для этой войны. Прочие немедленно отправили к Цезарю послов с просьбой удовлетвориться таким наказанием врагов, которого он при своем милосердии и человеколюбии, разумеется, никогда бы не наложил на них, если бы он мог наказать их, когда у них были свежие силы и они с ним не сражались. Конное сражение сломило силы белловаков; погибло много тысяч человек из отборной пехоты; едва спаслись бегством вестники об этом побоище. Но все-таки, насколько это возможно при такой катастрофе, белловаки извлекли из этого сражения большую пользу, именно, что убит Коррей, инициатор войны, подстрекатель народа; ведь при его жизни сенат никогда не имел такой силы, какую имела невежественная чернь.

22. В ответ на эти просьбы Цезарь указал послам: в прошлом году в то же самое время белловаки и остальные племена начали войну: они одни из всех с величайшим упорством провели свое предприятие до конца и даже сдача остальных галлов не могла их образумить. Он хорошо знает, что очень удобно сваливать вину на умерших. Но никто не имеет такого влияния, чтобы против воли князей при противодействии сената и сопротивлении всех порядочных граждан, опираясь только на надежную толпу черни, быть в состоянии вызвать войну и вести ее. Тем не менее он готов удовлетвориться тем наказанием, которое они сами на себя навлекли.

23. В следующую ночь послы возвратились к своим с ответом Цезаря, затем собрали должное число заложников. Спешно прибыли послы и от других племен, которые выжидали, чем кончится дело белловаков. Все они дали заложников и исполнили все требования, кроме только Коммия, которому страх мешал доверить свою жизнь кому бы то ни было. Дело в том, что в прошлом году, когда Цезарь производил суд в Ближней Галлии, Т. Лабиэн узнал, что Коммий соблазняет общины к отпадению и устраивает заговор против Цезаря. Он решил, что немедленное пресечение этой измены отнюдь не было вероломством. Так как при этом он не рассчитывал, что Коммий явится на его зов в римский лагерь, то, не желая дальнейшими попытками заставить его насторожиться, он послал к нему Г. Волусена Квадрата с поручением постараться под видом переговоров убить его. Для этой цели он дал отборных и подходящих центурионов. Обе стороны сошлись для переговоров, и Волусен, как было условлено, схватил Коммия за руку. Но центуриону – был ли он смущен непривычной задачей, или ему в этом помешали друзья Коммия – не удалось покончить с ним. Впрочем, первым же ударом меча он нанес Коммию тяжелую рану в голову. С обеих сторон схватились за мечи, однако с целью не столько сразиться, сколько разойтись; наши были уверены, что Коммий смертельно ранен, а галлы, догадавшись о коварном умысле, боялись большего, чем они видели. После этого Коммий, как говорили, решил никогда не показываться ни одному римлянину на глаза.

24. После полной победы над очень воинственными племенами Цезарь видел, что уже ни одна община не собирается подняться на него войной и лишь отдельные люди выселяются из городов и бегут из деревень для избавления от угрожающего им подчинения римской власти. Поэтому он решил разослать свои войска в разные области. Квестора М. Антония с 12-м легионом он взял к себе, легата Г. Фабия послал с двадцатью пятью когортами в самую отдаленную часть Галлии, где, по его сведениям, некоторые племена стояли под оружием, а те два легиона, которые зимовали в тех местностях под начальством легата Г. Каниния Ребила, он считал недостаточно сильными. Т. Лабиэна он вызвал к себе, а бывший при нем на зимних квартирах 15-й легион послал в Ближнюю Галлию для защиты колоний римских граждан, чтобы с ним не случилось такого же несчастья от нашествия альпийских варваров, как прошлым летом с тергестинцами, которые были застигнуты врасплох их внезапным нападением и ограблены. А сам он выступил для опустошения и разорения страны Амбиорига: потеряв надежду на то, что этот устрашенный беглец когда-либо попадется ему в руки, он считал неотложным делом своей чести до такой степени истребить в его стране жителей, дома и скот, чтобы уцелевшие, если только таковые будут, из ненависти к Амбиоригу за свои великие бедствия лишили его всякой возможности вернуться к себе на родину.

25. Когда посланные во все стороны земли Амбиорига легионы и вспомогательные войска разорили всю страну убийствами, пожарами и грабежом, перебили и взяли в плен много народа, то Цезарь послал Лабиэна в землю треверов. Это племя, привыкшее вследствие соседства с Германией изо дня в день воевать с ними, по грубости образа жизни мало отличалось от германцев и повиновалось римской власти только тогда, когда его принуждали к этому военной силой.

26. Тем временем легат Г. Каниний узнал из писем и от гонцов Дуратия (последний всегда оставался неизменно верным римлянам, между тем как часть его племени отпала), что довольно большие неприятельские силы собрались в области пиктонов, и потому поспешил к городу Лемону. При приближении к нему он получил более точные сведения от пленных, что вождь аидов Думнак с многотысячным войском запер Дуратия в Лемоне и держит в осаде. Не решаясь рискнуть со своими слабыми легионами на сражение, Каниний разбил лагерь на защищенной позиции. Думнак, узнав о его приближении, обратил все свои силы на римские легионы и приступил к осаде римского лагеря. Он потратил несколько дней на штурм, но, несмотря на тяжелые потери, нигде не мог прорвать укреплений и потому снова обратился к осаде Лемона.

27. В то же время легат Г. Фабий, который успел покорить несколько племен и обеспечил себе их верность взятием заложников, получил письмо от Г. Каниния Ребила о происшествиях в стране пиктонов. Это известие заставило его двинуться на помощь Дуратию. Но Думнак, узнав о приближении Фабия, потерял всякую надежду на спасение в случае, если он будет вынужден единовременно выдерживать напор внешнего врага и считаться с опасностью со стороны осажденных горожан. Поэтому он поспешно ушел оттуда со своими войсками, причем считал себя в полной безопасности только в случае переправы своего войска через реку Лигер, а через эту большую реку можно было перейти не иначе как по мосту. Фабий, правда, еще не видал неприятеля и не успел еще соединиться с Канинием, но на основании сообщений людей, знавших эту местность, он счел наиболее вероятным, что враги в страхе скорее всего направятся как раз туда, куда они и направились. Ввиду этого он поспешил со своими войсками к тому же мосту, а коннице приказал двигаться впереди легионов, однако лишь настолько, чтобы возвратиться в тот же лагерь, не утомив лошадей. Всадники, как и было указано, пустились в погоню, напали на колонны Думнака, атаковали на походе обремененных поклажей и, обратив их в паническое бегство, многих перебили и захватили большую добычу. После этого удачного дела они вернулись в лагерь.

28. В следующую ночь Фабий послал вперед всадников с определенным поручением завязать сражение и задерживать все силы противников, пока не подойдет он сам. Для точного выполнения этого приказа начальник конницы Кв. Атий Вар, человек редкой храбрости и ума, ободрил своих людей и, догнав неприятельское войско, расположил одну часть эскадронов на удобных местах, а с другой атаковал врага. Неприятельская конница сражалась необыкновенно храбро в надежде на поддержку идущей за ней пехоты. Развертывается упорное сражение. Наши всадники, презирая побежденных накануне врагов и помня, что за ними идут легионы, очень храбро сражались даже с пехотой; им стыдно было отступать, и они горели желанием своими собственными силами довести сражение до конца. В свою очередь, вчерашний опыт внушил неприятелям уверенность в том, что никаких подкреплений больше не подойдет и что теперь им представился случай уничтожить римскую конницу.

29. В то время как сражение некоторое время шло с величайшим напряжением, Думнак построил свою пехоту так, чтобы она могла в определенной очереди поддерживать конницу. Вдруг появляются густые ряды легионов. При виде их поражены были неприятельские эскадроны, пришли в ужас линии пехоты, произошло полное замешательство в обозе, и все с громким криком пустились бежать врассыпную. А наши всадники, до этого очень храбро сражавшиеся с упорным врагом, в увлечении радостью победы подняли отовсюду громкий крик, окружили отступавших и начали избивать их до тех пор, пока хватило силы у коней для преследования, а у людей – для нанесения ударов. Таким образом, было перебито более двенадцати тысяч вооруженных или бросивших от страха оружие и захвачен был весь громадный обоз.

30. В числе бежавших был сенон Драппет, который в самом же начале восстания Галлии собрал отовсюду отчаянных людей, призвал к свободе рабов, привлек к себе изгнанников из всех общин, принял даже разбойников и отрезал римлян от их обоза и от подвоза провианта. Теперь стало известно, что он набрал из бежавших около пяти тысяч человек и с ними обратился против Провинций заодно с кадурком Луктерием, который, как сообщено было в предыдущей книге, в самом начале галльского восстания был намерен напасть на Провинцию. При этом известии легат Каниний поспешил с двумя легионами в погоню за ними, чтобы избежать позора, что разбойничьи нападения этой отъявленной шайки могут причинить вред Провинции или хотя бы навести на нее страх.

31. Г. Фабий двинулся с остальным войском против карнутов и прочих племен, силы которых, как он знал, понесли большие потери в его сражении с Думнаком. Он не сомневался в том, что недавнее поражение сделает их более покорными, а если дать им побольше времени, то тот же Думнак может снова подстрекнуть их к восстанию. При покорении этих племен Фабию сопутствовало великое счастье, наградившее его быстрым успехом: карнуты, которые, несмотря на частые репрессии, до сих пор не заикались о мире, теперь дали заложников и покорились; так же и остальные племена, жившие на самом дальнем конце Галлии, у берегов Океана, и называвшиеся ареморийскими, немедленно по приходе Фабия и его легионов подчинились, по примеру карнутов, всем его требованиям. Думнак был изгнан из своей страны и, скрываясь в одиночестве, был вынужден искать себе убежища в самых отдаленных местах Галлии.

32. А Драппет и с ним Луктерий при известии о появлении Каниния и его легионов поняли, что их попытка вступить в Провинцию в то время, как их преследует римское войско, может окончиться их несомненной гибелью и что для них отрезана всякая возможность беспрепятственных скитаний и грабежей. Поэтому они остановились в области кадурков, где когда-то, в лучшие времена, Луктерий имел большую силу у своих сограждан и всегда пользовался у варваров уважением как зачинщик всякого рода переворотов. Там он занял своими и Драппетовыми отрядами отлично защищенный от природы город Укселлодун, состоявший прежде под его патронатом, и привлек на свою сторону горожан.

33. Поспешно подошедший туда Г. Каниний заметил, что город со всех сторон защищен очень отвесными скалами и что для тяжеловооруженных солдат подъем на них был бы труден даже при полном отсутствии защитников. С другой стороны, он видел, что в городе находится большой обоз, который, при попытке тайно увести его, не мог бы уйти не только от конницы, но даже и от тяжеловооруженной пехоты. Поэтому он разделил свои когорты на три отряда и разбил три лагеря на очень высокой позиции. Отсюда он решил мало-помалу, насколько позволяли его относительно небольшие силы, провести вал вокруг всего города.

34. Горожане при виде этих мероприятий вспомнили о несчастной участи Алесии и стали бояться столь же ужасной осады, причем Луктерий, переживший это бедствие, особенно настаивал на необходимости позаботиться о запасах хлеба. Поэтому они единодушно решили оставить в городе только часть сил, а с остальными выступить налегке для доставки в город хлеба. Это предложение было одобрено, и в ближайшую ночь Драппет и Луктерий, оставив в городе две тысячи вооруженных, вывели из него остальных. Через несколько дней они добыли большое количество хлеба в области кадурков, которые отчасти с большой готовностью помогали им в продовольственном деле, отчасти же не могли им помешать в этом. А иногда они оба по ночам делали набеги на наши редуты. Поэтому Г. Каниний перестал спешить с проведением укреплений вокруг всего города из боязни, что он не будет в состоянии охранять все доведенные до конца работы или же ему пришлось бы поставить в очень многих пунктах слишком слабые караулы.

35. Собрав большой запас провианта, Драппет и Луктерий остановились приблизительно в десяти милях от города, чтобы отсюда мало-помалу подвозить провиант в город. Сами они распределили между собой занятия следующим образом: Драппет остался с частью войска для охраны лагеря, а Луктерий повел обозных животных в город. Расставив по пути караулы, он начал около десятого часа ночи доставку провианта в город лесными и узкими тропинками. Когда лагерные сторожа услыхали этот шум и посланные разведчики сообщили, в чем дело, то Каниний быстро напал с вооруженными когортами из ближайших редутов перед рассветом на провожатых обоза. Последние в ужасе от неожиданной беды разбежались под защиту своих караулов. Но когда наши их увидали, то в еще большем озлоблении против вооруженных они не оставили ни одного из них в живых. Луктерий с немногими людьми спасся оттуда бегством, не возвращаясь, однако, в лагерь.

36. После этого удачного дела Каниний узнал от пленных, что часть неприятельских войск находится под командой Драппета приблизительно в двенадцати милях. Удостоверившись в этом из многих других показаний, он понял, что после поражения одного вождя легко уничтожить остальных внезапным нападением, и считал большим счастьем, что из того побоища никто не спасся в лагерь, чтобы принести Драппету весть об этом несчастии. Не видя в этой попытке никакого риска, он выслал вперед к неприятельскому лагерю всю конницу и необыкновенно проворных германских пехотинцев, а сам разделил один легион на три части для охраны трех лагерей, а другой повел с собой налегке. Подойдя ближе к врагам, он узнал от посланных вперед разведчиков, что их лагерь, как это обыкновенно бывает у варваров, лежит не на высоте, а внизу у берега реки и что германцы и всадники налетели врасплох на не ожидавших того врагов и уже завязали с ними сражение. Тогда он приказал легиону изготовиться и повел его в боевом строю на неприятелей. Таким образом, по сигналу, данному со всех сторон сразу, была занята возвышенность. Тогда германцы и всадники при виде легионных знамен стали сражаться с еще большим ожесточением. Когорты немедленно напали со всех сторон, всех перебили или взяли в плен, а также захватили большую добычу. В этом сражении попал в плен и сам Драппет.

37. После такой большой удачи, не стоившей почти никаких потерь даже ранеными, Каниний снова обратился к осаде города. Теперь, по уничтожении внешнего врага, страх перед которым до сих пор мешал ему разделить свои силы и окончить кольцо укреплений вокруг города, он приказал всюду приняться за эту работу. Туда же на следующий день прибыл со своими войсками Фабий и взял на себя осаду части города.

38. Между тем Цезарь оставил квестора М. Антония с пятнадцатью когортами в стране белловаков, чтобы лишить бельгов всякой возможности вновь поднять восстание. Сам он посетил остальные общины, требуя большого числа заложников и стараясь успокоить всеобщую тревогу утешениями. Наконец, он прибыл в страну карнутов, которые, как рассказано Цезарем в предыдущей книге, первые начали войну. Он заметил, что в сознании своей вины они особенно беспокоятся, и, чтобы избавить их общину от страха, потребовал выдачи на казнь Гутруата, который первый начал это преступное дело и подстрекнул народ к войне. Хотя он не доверялся даже своим согражданам, однако все постарались быстро разыскать его и доставить в лагерь. Вопреки своему характеру, Цезарь вынужден был отдать его на казнь сбежавшейся большой толпе солдат, которые именно ему приписывали все военные опасности и потери, так что в конце концов они забили его до смерти и затем обезглавили.

39. Здесь Цезарь узнал из частых писем Каниния о судьбе Драппета и Луктерия и о продолжающемся упорстве горожан. Правда, он презирал их малочисленность, но все-таки признавал необходимым подвергнуть их за упорство примерному наказанию, чтобы у всех галлов выбить из головы мысль, что для сопротивления римлянам им не хватило не столько сил, сколько выдержки, и чтобы по их примеру остальные племена не вздумали, в расчете на выгоды своего местоположения, начать борьбу за свое освобождение, – тем более что все галлы знали, что осталось только одно лето цезаревского наместничества и что если им удастся продержаться только это лето, то никакие дальнейшие опасности им не страшны. Поэтому он оставил там Кв. Калена во главе легионов с приказанием идти за ним следом обычным маршем; а сам со всей конницей поспешил ускоренными переходами к Канинию.

40. Появившись, против всеобщего ожидания, под Укселлодуном, Цезарь нашел, что город уже со всех сторон отрезан осадными укреплениями и что осада ни при каких условиях не может быть снята. Узнав вместе с тем от перебежчиков, что горожане в изобилии снабжены хлебом, он сделал попытку отрезать неприятелей от воды. Внизу, посреди глубокой долины, окружавшей почти всю гору, на обрывах которой был расположен город Укселлодун, текла река. Отвести ее было невозможно по условиям самой местности: она шла у самой подошвы горы так, что ни в какую сторону нельзя было провести глубоких отводных каналов. Но все-таки для горожан было трудно спускаться к ней по крутизне, и если бы наши стали им в этом препятствовать, то они не могли бы ни подойти к реке без риска быть ранеными или убитыми, ни вновь подняться по крутому склону. Поняв эти их затруднения, Цезарь расставил посты стрелков и пращников, а на некоторых пунктах напротив самого легкого спуска из города установил метательные машины и таким образом старался отрезать горожан от воды.

41. С этого времени вся масса ходивших за водой стала собираться в одно место непосредственно у основания городской стены, где пробивался могучий источник, именно на той стороне города, которая на протяжении приблизительно трехсот футов не была окружена рекой. Все желали отрезать горожан от этого источника, но только Цезарь нашел к этому средство: он повел против него на гору подвижные галереи и начал строить плотину, что, впрочем, потребовало большого труда при постоянной борьбе с неприятелем. Действительно, горожане сбегали сверху, поддерживали без опасности для себя перестрелку издали и ранили многих из наших, которые упорно продвигались вперед. Однако это не отпугивало наших солдат: они продолжали придвигать подвижные галереи («винеи») и упорной работой над плотиной преодолевать естественные затруднения. В то же время они проводят из галереи подземные ходы к самой артерии источника – работа, которую можно было производить вполне безопасно и не вызывая у врага никаких подозрений. Выстраивается плотина в шестьдесят футов вышины, и на ней устанавливается башня в десять этажей – не с тем, конечно, чтобы достигнуть высоты городских стен (это было невозможно ни при каких угодно осадных работах), но чтобы она была выше верхней части источника. С этой башни начали обстреливать из метательных машин самый подход к источнику, так что горожане могли только с большой опасностью добывать воду. Таким образом, гибли от жажды не только все животные, мелкие и крупные, но и множество людей.

42. В ужасе от этого бедствия горожане стали наполнять бочки салом, смолой и щепками, зажигали и скатывали их на римские осадные верки, а в то же время отчаянно сражались, чтобы угрозой нападения отвлечь римлян от тушения. В самих верках вдруг вспыхнул большой пожар, ибо весь горючий материал, который скатывался по обрыву, задерживался галереями и плотиной, но именно то, что его задерживало, само от него и загоралось. Но хотя наши солдаты и страдали от такой опасной борьбы и от неудобной местности, однако все это они выносили с величайшим мужеством. Борьба шла на очень высоком пункте на глазах у нашей армии и при громком крике с обеих сторон. И вот, чем более кто был заметен, тем более он подставлял себя под неприятельские выстрелы и огонь, чтобы его храбрость становилась для всех еще очевиднее.

43. Замечая, что многих из наших солдат ранят, Цезарь приказал когортам со всех сторон двинуться вверх по горе к городу и повсюду поднять громкий крик, как бы с намерением взять штурмом самые стены. Это устрашило горожан, и, не зная, что делается в других местах, они отозвали своих бойцов от штурма укреплений и расставили их по стенам. Так как сражение у верков окончилось, то наши быстро потушили пожар, охвативший работы, и отчасти не дали ему дальнейшего распространения. Тем не менее горожане продолжали упорно сопротивляться и, хотя у них очень много народа погибло от жажды, не оставляли своей решимости, пока наконец подземными ходами не были перехвачены и отведены в сторону жилы их источника. Таким образом, этот живой ключ вдруг иссяк и поверг граждан в полное отчаяние, так что они объясняли это событие не изобретательностью людей, но волей богов. Вследствие этого они по необходимости должны были сдаться.

44. Цезарь знал, что его мягкость всем известна, и не имел оснований бояться, что какую-либо слишком суровую его меру будут истолковывать как проявление прирожденной жестокости. Но вместе с тем он не видел конца своему предприятию, если, подобно кадуркам и их союзникам, несколько племен сразу будут поднимать восстания. Поэтому он решил устрашить остальных примерной карой: всем, кто носил оружие, он приказал отрубить руки, но даровал им жизнь, чтобы тем нагляднее было наказание за их преступления. Драппет, который, как я указал, был взят в плен Канинием, несколько дней воздерживался от пищи и этим покончил с собой, может быть, потому, что был возмущен и озлоблен наложением цепей, а может быть, из страха перед более тяжкой казнью. В то же время Луктерий, который, как я писал, спасся из сражения бегством, попал в руки арверна Эпаснакта: часто меняя места, он укрывался то у того, то у другого, так как, очевидно, нигде не мог себя чувствовать долгое время в безопасности и хорошо знал, как его должен ненавидеть Цезарь. Арверн Эпаснакт, как верный друг римского народа, без всяких колебаний доставил его в цепях Цезарю.

45. Между тем Лабиэн имел удачное конное сражение в стране треверов и, перебив много треверов и германцев, захватил в свои руки живыми князей, в том числе эдуя Сура, который отличался величайшей храбростью и знатностью рода и единственный из всех эдуев до сих пор не положил оружия.

46. Это известие убедило Цезаря в том, что во всех областях Галлии его дела идут хорошо и что за истекшее лето Галлия вполне побеждена и покорена. Но он сам еще ни разу не был в Аквитании, которая только отчасти была побеждена П. Крассом, и потому отправился с двумя легионами в эту часть Галлии, чтобы там закончить свою летнюю кампанию. И эту операцию он исполнил с обычной быстротой и удачей. Все аквитанские общины прислали к Цезарю послов и дали ему заложников. После этого сам он с конным отрядом отправился в Нарбон, а армию поручил своим легатам отвести на зимние квартиры: четыре легиона он разместил в Бельгии под командой легатов М. Антония, Г. Требония и П. Ватиния, два легиона были отведены в область эдуев, которые, как ему было известно, пользовались во всей Галлии величайшим авторитетом, два оставлены были в стране туронов на границе карнутов, чтобы держать в повиновении всю ту прилегающую к Океану страну, два остальных должны были стоять в стране лемовиков недалеко от арвернов, чтобы, таким образом, ни одна часть Галлии не оставалась незанятой римским войском. Сам он пробыл несколько дней в Провинции. Там он поспешно объехал все судебные округа, разобрал общественные тяжбы и наградил людей заслуженных: ему было очень легко познакомиться с поведением и настроением жителей во время восстания всей Галлии, с которым он справился благодаря верности и поддержке Провинции. После этого он вернулся к легионам в Бельгию и провел зиму в Неметокенне.

47. Здесь он узнал, что атребат Коммий имел сражение с римской конницей. Племя атребатов, когда у них занял зимние квартиры Антоний, оказывало нам полное повиновение, но Коммий после вышеупомянутого своего поражения при всех волнениях постоянно был к услугам своих сограждан, чтобы у них при всякого рода попытках восстания всегда был налицо зачинщик войны и предводитель. И вот, в то время, как община держалась по отношению к римлянам смирно, он с своими всадниками жил грабежом, делал небезопасными пути сообщения и часто перехватывал провиант, шедший для римского зимнего лагеря.

48. К Антонию на зимнее время был прикомандирован начальник конницы Г. Волусен Квадрат. Его-то Антоний и послал для преследования неприятельской конницы. У Волусена с его выдающейся храбростью соединялась личная ненависть к Коммию, и тем приятнее для него было исполнение этого приказа. И вот, устраивая засады, он часто нападал на его всадников и давал им удачные сражения. Последний раз, когда бой был особенно ожесточенным, Волусен, из желания поймать самого Коммия, упорно гнался за ним в сопровождении лишь немногих всадников. Тот бросился бежать и довольно далеко завлек Волусена, а затем вдруг, охваченный враждой к нему, стал взывать к своим о защите и помощи, заклиная их не оставлять безнаказанным вероломного нанесения ему ран, повернул коня и опрометью поскакал на Волусена. То же делают все его всадники, и так как наших было немного, то их обращают в бегство и преследуют. Коммий, пришпорив коня, сталкивается с конем Квадрата, изо всех сил пускает в Волусена пику и попадает ему в самое бедро. Как только начальник был ранен, наши без колебания остановились, повернули коней и отбросили врага. А затем многие из неприятелей, пораженные сильной атакой наших, были ранены и отчасти раздавлены в бегстве, отчасти взяты в плен. Их предводитель избежал опасности только благодаря быстроте своего коня, а очень тяжело раненного начальника конницы отнесли в лагерь. Утолил ли Коммий свой гнев или же был потрясен большими потерями в своем отряде, во всяком случае, он отправил к Антонию послов и, дав заложников, обещался быть там, где ему будет предписано. Он просил только об одном, чтобы принят был во внимание его страх встречи с глазу на глаз с каким бы то ни было римлянином. Антоний признал этот страх и обусловленное им желание основательными, согласился на его просьбу и принял заложников. Я знаю, что Цезарь посвящал каждому отдельному году особую книгу своих записок. Но я не нашел этого возможным, так как в следующем году, в консульство Л. Павла и Г. Марцелла, в Галлии не было никаких особенно важных событий. Но чтобы знали, в каких местах находился в то время Цезарь со своим войском, я счел нужным вкратце об этом сообщить и присоединить к этой книге.

49. В то время, когда Цезарь зимовал в Галлии, его единственной целью было сохранять дружественные отношения с общинами, ни в одной из них не возбуждать излишних надежд на восстание и не подавать повода к нему. Менее всего хотел бы он быть поставленным в необходимость вести какие бы то ни было военные действия перед самым своим уходом, чтобы не оставлять за собой при выходе своей армии из Галлии такой войны, которую охотно предприняла бы вся Галлия, почувствовав себя свободной от непосредственной опасности. Поэтому он обращался к общинам в лестных выражениях, их князей осыпал наградами, не налагал никаких тяжелых повинностей и вообще старался смягчить для истощенной столькими несчастливыми сражениями Галлии условия подчинения римской власти. Таким путем он без труда поддерживал в ней спокойствие.

50. Сам он по окончании зимы против обыкновения двинулся самым скорым маршем в Италию, чтобы лично обратиться к муниципиям и колониям, которым он еще раньше рекомендовал поддержать кандидатуру своего квестора М. Антония, домогавшегося жреческого сана. Он охотно употреблял свое влияние в пользу своего близкого друга, которого сам незадолго до того послал (в Рим) для домогательства; но особенно он это делал в противовес могущественной кучке олигархов, которые страстно желали провалить М. Антония и тем сломить влияние Цезаря при его уходе из Галлии. Хотя Цезарь уже на дороге, еще до своего появления в Италии, услыхал, что Антоний выбран в авгуры, однако он нашел вполне целесообразным посещение муниципиев и колоний, чтобы поблагодарить их за услугу, которую они оказали Антонию своими многочисленными голосами, и вместе с тем ходатайствовать о поддержке своего собственного консульства на будущий год, тем более что его противники надменно хвастались тем, что выбраны в консулы Л. Лентул и Г. Марцелл с целью отобрать у Цезаря всякие почести и должности и что вырвано консульство у Сервия Гальбы за то, что он связан был с ним узами личной дружбы и продолжительной совместной службой в качестве его легата, хотя Гальба и по своему влиянию, и по числу избирателей далеко оставлял за собой своих соперников.

51. Прибытие Цезаря было встречено всеми муниципиями и колониями с необыкновенным почетом и любовью. Ведь тогда он впервые возвращался туда после полного окончании войны со всей Галлией. Придумывалось все возможное для украшения ворот, дорог и всех мест, где должен проходить Цезарь. Навстречу ему выходило все население вместе с детьми, повсюду заклались жертвы, на площадях и перед храмами установлено было множество столов с яствами для богов, точно это было предвкушением радостного и желанного триумфа. Так велики были пышная щедрость людей богатых и восторг народа.

52. Быстро объехав все области Ближней Галлии, Цезарь очень поспешно вернулся к своей армии в Неметокенну, затем вызвал все легионы с зимних квартир к границе треверов и там произвел смотр всей армии. Т. Лабиэна он поставил во главе Ближней Галлии, чтобы при его содействии еще больше расположить население в свою пользу при соискании консульства. А сам он двигался с легионами и менял места лишь постольку, поскольку это сообразовывалось с санитарным состоянием армии. На пути он часто слыхал, что его враги соблазняют Лабиэна, и получал прямые известия о том, что олигархи задумывают путем специального сенатского постановления лишить его части войска. Однако он не дал никакой веры слухам о Лабиэне, но не мог и решиться на какое-либо противодействие воле сената, в полном убеждении, что при независимости голосования сенаторов его дело легко пройдет. В самом деле, народный трибун Г. Курион, который взял на себя защиту дела Цезаря и его права на почесть, часто заявлял в сенате: если кого-нибудь беспокоит страх перед вооруженными силами Цезаря, то ведь и владычество Помпея и его силы внушают далеко не малый ужас форуму; в таком случае оба должны разоружиться и распустить свои армии, и тогда республика будет свободной и независимой. И он не только уверял в этом, но даже пытался провести соответствующее голосование сената. Но этому настойчиво воспротивились консулы и друзья Помпея и, затянув прения, не дали состояться постановлению.

53. Это было важное свидетельство относительно воли всего сената, и оно согласовалось с более ранним фактом. А именно, в прошлом году Марцелл в своих нападках на официальное положение Цезаря, вопреки закону Помпея и Красса, внес в сенат досрочный доклад о цезаревских провинциях; после прений Марцелл, всячески желавший возвыситься за счет Цезаря, приступил к голосованию, но сенат большинством голосов отверг его доклад. Однако это не сломило врагов Цезаря, но только побудило их заручиться еще более сильными связями, чтобы принудить сенат к полному одобрению их собственных решений.

54. Затем состоялось постановление сената о том, что Гн. Помпей и Г. Цезарь должны дать по одному легиону для войны с парфянами. Этим самым явно отнимались два легиона у него одного. Ибо Гн. Помпей дал как бы от себя лично 1-й легион, который набран был в цезаревской провинции и им самим до этого был уступлен Цезарю. Однако Цезарь, хотя намерения его противников не вызывали в нем уже никаких сомнений, вернул этот легион Помпею, а от себя отправил, согласно постановлению сената, 15-й легион, стоявший до сих пор в Ближней Галлии. На его место он перевел в Италию 13-й легион для охраны тех укрепленных пунктов, из которых уходил 15-й легион. Сам он следующим образом распределил армию по зимним квартирам: Г. Требоний должен был стоять с четырьмя легионами в Бельгии, а Г. Фабий со столькими же двинугься в область эдуев. Цезарь думал обеспечить спокойствие Галлии тем, что его войска будут держать в повиновении бельгов как самых храбрых среди галльских племен и эдуев, самых авторитетных. Сам он отправился в Италию.

55. Прибыв туда, он узнал, что два отосланных им легиона, которые, по постановлению сената, должны двинуться на войну с парфянами, переданы, по распоряжению консула Г. Марцелла, Гн. Помпею и удерживаются в Италии. Хотя теперь уже ни для кого не оставалось сомнения относительно того, что́ предпринимается против Цезаря, однако Цезарь твердо решил выносить все, пока будет оставаться хоть малейшая надежда разрешить спор на почве закона, а не путем войны.