Глава 7
ОБОРОТЕНЬ

Я умылся, оделся и по телефону велел водителю прогревать машину. Ребят Эдика будить не пришлось, они свое дело знали. Катька в гостиной заканчивала прихорашиваться. Вечернее платье она надевала редко, лишь несколько раз в году, но выглядела в нем восхитительно. Было между платьем и Катькой некое непримиримое противоречие, которое возбуждало меня сверх всякой меры, Непривычные на Катьке очки только подчеркивали впечатление. Я подкрался к ней сзади и поцеловал в мочку уха.

— Саша, — нахмурилась она. — Не время сейчас. Помоги лучше браслет застегнуть.

Я помог. Застежка на массивном золотом украшении была действительно не очень удобной, одной рукой даже ради спасения жизни не справиться. Я по рации отдал последние распоряжения ребятам Эдика, и мы с Катькой спустились в гараж.

Через полчаса наш массивный «Бентли» цвета белой ночи бесшумно катил по ночному городу, искрящемуся от снега. Спереди и сзади нас прикрывали черные машины охраны. Приближался Новый год — второй наш Новый год вместе с Катей, но теперь этот праздник будет совсем другим, не таким, как позапрошлый или даже прошлый. За полированными сапфировыми стеклами проплывали оранжевые фонари, огни праздничной иллюминации и реклам иногда переливались, испещренные гирляндами елки. Все это теперь для нас — весь этот город. Но я не знал, как к этому относиться.

Позвонил Влад из студии, начал сетовать, что режиссер, которого я присмотрел, заламывает несусветную цену.

— Сколько можно говорить! — с нажимом произнес я в телефонную трубку. — Меня не волнует вопрос цены. Думаешь, я не знаю, почему ты предлагаешь мне своего режиссера? Вот-вот! И будь любезен в следующий раз не парить мне мозги. Все. И кастинг подготовь. Деньги теряем из-за твоей нерасторопности! Все, давай.

Я нажал кнопку отбоя и бросил аппарат в карман пальто. Очки на носу сидели непривычно, так что я их в который уж раз поправил.

— Достал меня этот Влад, — сказала Катя, поправляя макияж перед зеркальцем. — Он нас когда-нибудь крепко подставит.

— Я ему шею тогда сверну, — усмехнулся я. — Он же знает об этом прекрасно. И мамочка ему не поможет.

Наконец водитель остановил машину перед неприметными воротами частного клуба, выскочил в снег и вышколенным движением распахнул дверцу со стороны Кати. Я выбрался следом за ней, внутренне готовый, что нас прямо у машины начнут атаковать телевизионщики и фотографы. Однако надо отдать должное организаторам мероприятия — они позаботились о том, чтобы ни журналистов, ни папарацци тут не было.

Один из охранников, едва мы ступили на асфальт, бросился в нашу сторону и, поздоровавшись, предложил проводить нас к гостям. Я безразлично кивнул. Раньше, еще с полгода назад, подобострастие прислуги меня возбуждало, но теперь вызывало мало эмоций. Так, скорее забавные воспоминания об эмоциях.

В клубе, освещенном несколькими цветными прожекторами и пламенем сотен свечей, все искрилось от праздничной мишуры, в воздухе витала свежесть кондиционированного воздуха, едва ощутимый аромат дорогих табаков и еще менее заметный оттенок запаха духов. Все как обычно.

Народу собралось человек сто, почти все знакомые. Пришлось учтиво улыбаться, здороваться, задавать ничего не значащие вопросы о делах, прекрасно зная, что правды все равно никто не скажет, хотя правду было бы как раз интересно услышать.

Ведущие вечера — знаменитый киноактер и новомодная попсовая певичка на сцене — представили нас гостям и собравшимся журналистам, хотя в этом не было ни малейшей необходимости. Пришлось отвечать улыбками и поднятием рук, мол, да, вот мы, такие все из себя замечательные.

— Конечно, в этом зале, да и среди телезрителей, нет, наверное, ни одного человека, который не знал бы вновь прибывших, — заявил ведущий. — Однако, как велит протокол, мы обязаны представить и их.

— Известный рекламный, музыкальный и кинопродюсер Александр Фролов, — подхватила ведущая.

— И его очаровательная супруга, певица, писательница и киноактриса — Екатерина Стрельцова, — закончил ведущий.

Гости ответили вежливыми аплодисментами.

— Нажрусь, — со вздохом заявила Катька.

— Тебе еще петь, — предостерег я.

— А, брось. Они же все глухие.

Она взяла с подноса текилу в стопке с солью по крою и осушила махом, в два глотка.

— Лихо, — кивнул я. — Но я пока разомнусь красненьким.

Вино тут было так себе, в этом году приходилось пивать и лучше, так что, не допив бокал, я тоже перешел на текилу. После первой стопки краски окружающего мира сделались чуть более яркими, а рана на спине почти перестала болеть.

Ведущих на сцене сменил небольшой джазовый бэнд, состоявший из седого барабанщика, столь же седого гитариста, пианиста чуть помоложе и совсем молодой девушки с огромным для ее габаритов контрабасом.

— Привет! — услышал я сзади знакомый мужской голос.

— Привет, — обернулся я к подошедшему.

Это был Коля по кличке Бабуин — известный в тусовке пройдоха, живущий тем, что сводил людей к их взаимному интересу. Денег он за это не брал, но про него все помнили, и он умел неплохо этим пользоваться.

— С каких это пор ты стал носить очки? — поинтересовался Бабуин. — И как твой фильм?

Второй вопрос был задан явно не из вежливости, поэтому первый я попросту проигнорировал.

— Лучше некуда, — соврал я. — Третий канал взялся смотреть черновой вариант монтажа.

— Это ты называешь «лучше некуда»? — Бабуин с улыбкой покачал головой. — Не думай, что тебе всюду будет переть так, как в Интернете и в музыке. Два крупных алмаза одному рудокопу иногда попадаются, но три... Чтобы получить третий алмаз, надо уже шевелиться, копать, копать, а не как ты, на одной удаче.

— Что ты знаешь об удаче? — пробурчала Катя, осушая вторую стопку текилы.

— Ладно, Коля, я уже понял, что ты меня для кого-то цепляешь, — кивнул я. — Валяй дальше, по протоколу.

— Не будет протокола. Есть у значительных людей интерес к твоему фильму.

— «СТС»? — осторожно прощупал я почву.

— Выше бери! — до ушей осклабился Бабуин.

— «Рен-ТВ», что ли? — Это уже начало меня удивлять.

Катя тоже воздержалась от третьей рюмки и прислушалась внимательнее.

— Нет, Саша, — Бабуин сделал значительную паузу. — Первый.

— Забавно... — протянул я, чтобы не выдавать эмоций. — Ну-ну. С чего бы такой интерес? Фильм ведь по всем параметрам получился некоммерческий.

— Ты же человек новый, я тебе поясню. Первый хочет нехило вложиться в твой проект. Как раз потому, что ты новичок. По большому счету, лох. Только не обижайся. Коммерческие качества самого фильма их мало интересуют. Ты ведь знаешь, что раскрутить можно все что угодно, надо только чаще показывать рекламу по телевизору. И говорить, что это и есть самый модный формат. В общем, фильм не главное. Главное, что ты, с их точки зрения, лох.

— У них просто не было возможности выяснить, в чем я лох, а в чем нет, — нахмурился я, вспомнив, как держал Кирилла в перекрестье прицела.

— Говорю же, не обижайся! — скривился Бабуин. — Просто у всех продюсеров уже есть свои интересы, причем немалые, в телебизнесе. На них не наваришься, как на тебе. Да и идеи у тебя свежие. В общем, Первый хочет вложиться под откат. С возвратом половины суммы наличкой. То есть они тебе дают, грубо говоря, десять лимонов безналом, а ты возвращаешь им пять наличкой. Не грузись, весь российский кинематограф на этом стоит.

— Знаю, — нахмурившись, вздохнул я.

Мне такое положение вещей совершенно не нравилось. Никого, в том числе и самого режиссера, качество фильма и его успех в прокате не интересовали. Важно было лишь напихать в ленту побольше спецэффектов и разбитых машин, чтобы отчитаться за якобы потраченные средства. На самом деле средства не тратились, а банально расхищались и уже в виде нигде не учтённой налички возвращались инвестору. Не все, конечно, но как минимум половина. На спецэффектах ведь проще всего воровать. В том виде, в котором их у нас делают, стоят они копейки, а по западному образу и подобию на них можно списывать миллионы не моргнув глазом. А то, что в отличие от американских корпораций у нас 3D-графику делают безработные художники с Украины на домашних компьютерах, широкой общественности знать не обязательно. Этим и только этим обусловлен небывалый взлет российского кинематографа. Но как только придется делать хорошее кино, вроде европейского, воровать на нем уже не получится, а значит, оно потеряет всякий интерес для инвестора. Инвестора ведь не волнует какая-то мифическая прибыль с проката, которой может и не оказаться. Его интересует моментальный откат, а еще точнее — технология отмывания неучтенных денег.

— И кто, интересно, решил в нас вложиться? — спросила Катя.

— А вот об этом не надо, — посоветовал Бабуин — Я не знаю, кто за этим стоит, да и вам лучше не знать. Но на ту сумму, которая тебе причитается, ты так свой фильмец раскрутишь, что голова закружится. Плюс прокат на Первом. А?

— Ладно. Это годится, — ответил я. — Что дальше?

— А дальше на меня положись. Сегодня тусовка, не надо никого напрягать. А числа пятнадцатого я выйду с тобой на связь.

— Э, погоди! До пятнадцатого две недели. Что мне Третьему сказать?

— Пошли их. Я кого-то хоть раз подводил?

— Ладно.

Бабуин действительно никого никогда не подводил. Подведи он хоть раз кого-то из здешнего бомонда, ему бы кишки выпустили секунд через сорок. А так живет и в какой-то мере даже процветает.

— Ну и отлично, — Бабуин весело подмигнул. — Пойдемте, я вас с одной мадам познакомлю. Не пугайтесь ее внешнего вида, она вполне адекватная на самом деле. Кто-то через нее бабки моет, она открыла новый глянцевый журнал «Ваш стиль». Слышали?

— Нет, — ответила Катя.

— Да ладно. Щиты по всему городу.

— Я на щиты не смотрю.

— Без разницы, — отмахнулся Бабуин. — Им надо лицо на обложку, а вам лишний глянец не помешает. Идем, идем. Под лежачий камень...

Владелицу нового глянца, как оказалось, зовут Бася, а лет ей, ну, может, двадцать пять от силы. Одета в джинсы и оттянутый свитер, на каждом пальце по массивному серебряному кольцу, а левое ухо так разукрашено пирсингом, что плоти не видать — сплошной металл. В нижней губе тоже торчит булавка, а прическа — копна выкрашенных в зеленый цвет волос. Увидев нас, она прямо-таки затряслась от предвкушения денег, которые собиралась заработать на материале про Катю. Я ее вожделение физически ощутил. Сделалось до противного тоскливо, но за последние месяцы я уже начал привыкать бороться с этой напастью. Не столько даже бороться, сколько не обращать внимания на то, что у большинства людей, кроме денег, в жизни нет других радостей, да и деньги, если откровенно, радости им тоже не приносят. Жажда денег — это скорее рефлекс. Ротожопие, как писал Пелевин.

Бабуин исчез с горизонта, оставив нас втроем. У Баси еще пару секунд в голове жужжал виртуальный счетчик купюр, но наконец она вышла из ступора.

— Думала, Бабуин гонит, — сказала она, широко улыбнувшись. — А он действительно вас знает?

— Он всех знает, — усмехнулась Катя.

— Да, ценный тип, — Бася решилась вставить собственное мнение.

Мне вдруг резко, до отвращения к себе захотелось её унизить. Повозить, чуть ли не в буквальном смысле, мордой по дерьму. Чтобы она осознала в полной мере, как были правы древние египтяне, считая говно и золото разными проявлениями одного и того же.

— Редкий мудак, — уточнила Катя, сделав за меня часть работы.

— Да уж, — Бася вежливо хихикнула. — Кать, можно задать тебе несколько вопросов? С меня лицевая обложка, а?

— Валяй, — вяло согласилась она.

— Погодите, — остановил их я. — Кать, ты не против, если я в качестве платы за интервью трахну эту сучку в туалете?

— Нет, — ответила Катя, с ходу поняв мой замысел. — Только сифак не подхвати.

— Да нет у меня сифака! — возмутилась Бася.

— Много текста! — заткнул я ей рот, — Пойдем, будешь отрабатывать халяву.

Не говоря больше ни слова, Бася бодро направилась к туалету. Я вошел следом и прикрыл дверь.

— Ну что стоишь? — грубо спросил я ее. — Рот промой хорошенько.

Я заметил, как в глазах журналистки промелькнула тень неприязни. Это хорошо. Это просто замечательно. Трахаться она готова, а вот рот полоскать для нее все-таки унизительно. Однако денег ей хотелось неистово, так что она включила кран и несколько раз прополоскала рот.

— С мылом, — уточнил я.

— Что? — она решила, что ослышалась.

— С мылом, говорю! Тупая, что ли? Вон, жидкое мыло. Заливай в пасть и полощи.

Она замерла, не зная, что делать. Затем спросила едва слышно:

— Может, лучше деньгами?

— Не понял.

— Ну деньгами. Три тысячи баксов наличкой за интервью плюс обложка. А? И без мыла.

— Черт с тобой, — я отвернулся и толкнул дверь.

Бася тихонечко вышла следом за мной, уже не зная, чего ожидать в следующую минуту.

— Что-то вы быстро, — у Кати в глазах прыгали веселые чертики.

— Да она не захотела рот с мылом полоскать, — ответил я так, чтобы было слышно ближайшим гостям.

— Что, правда? — Катя подняла брови. — Действительно проблема.

Бася не знала что делать. Похоже, за недолгую журналистскую карьеру она в первый раз попала в столь дурацкую историю. Но не в последний уж точно. Все равно найдется кто-то, кто заставит ее прополоскать рот с мылом.

— Да ладно, поговори с ней, — смилостивился я. — Она отбашлялась тремя косарями.

— А... Слушай, а на фиг нам эти деньги?

— Трусы себе куплю, — заявил я. — С модным гульфиком, как у пидора.

— Ладно, — Катя кивнула с пониманием. — Ну что, Бася? Спрашивай, что ты хотела.

В журналистке словно переключили программу. Растерянное выражение лица снова сменилось дежурной улыбкой, а в руках у нее появился цифровой диктофон,

— Вы — девушка-легенда, — начала Бася. — Скажите, сколько правды в том, что вы попали на самые высоты, что называется, с улицы?

— Все правда, — ответила Катя и начала выдавать заученный для таких случаев текст: — Год назад я выложила в Интернет свои песни. Сначала большого интереса они не вызвали, но уже через неделю с нами связались представители региональной радиостанции с предложением поставить материал в ротацию. А еще через полгода крупная выпускающая компания обратила на нас внимание и предложила выпустить первый альбом. Так все началось.

— Сейчас вы владеете одним из крупнейших Интернет-порталов и собственным Интернет-телевидением video.100-litsa. ru, а начиналось все, говорят, с обычного бесплатного сайта?

— Совершенно верно. Саша Фролов делал его собственными руками.

— А правда ли, что незадолго до этих событий Фролов служил снайпером и был ранен?

— Правда. Но распространяться на эту тему он не любит.

— Журналисты часто называют вас девушкой по имени Счастье, — улыбнулась Бася. — Великолепный заголовок для статьи. Ну и как, получается стать счастливой?

Катя запнулась. И я знал почему. Когда-то казалось, что достаток и счастье — это практически одно и то же. Сейчас уже стало ясно, что нет, Несмотря на то, что мы с Катей заняли в этом мире не последнее место, сам мир был очень далек от совершенства. Куда дальше он был от совершенства, чем мы ожидали.

— Да, конечно, — ответила Катя после короткой паузы. — Думаю, что ты бы охотно заняла мое место.

— Это правда, — рассмеялась Бася. — Но мечтать не вредно.

Конечно, все не так плохо, как иногда кажется. По крайней мере, мы с Катей занимались чем хотели. Катька выпустила альбом, разлетевшийся дикими тиражами, а сейчас у нее второй, еще не записанный, рвут с руками. Книгу написала. Второй фильм по ней снимаем. Первый, правда, не очень пошел, так что необходимо было отказаться от идеалов и на ходу менять стратегию, если мы хотим остаться в бизнесе.

— Первый ваш фильм не дал ожидаемой прибыли, — сказала Бася. — Это была ошибка сценария, режиссуры или продюсинга?

— Всего понемногу, — ответила Катя, — Первый блин, как говорят, комом. На мой взгляд, зритель оказался не готов к такому кино.

— Вы имеете в виду идеологическое наполнение?

— Да. Все безудержно хотят денег. Поэтому фильм про то, что деньги ничего не значат, оказался за пределами интересов большинства.

— Да, пожалуй, вы хватили через край. Этот мир только на деньгах и держится.

«В том-то и беда, — подумал я. — В том-то и беда».

— Задумывая второй фильм, — продолжала рассказывать Катя, — мы опирались на рекомендации телеканала, с которым условились о прокате. Так что в этом фильме не будет ничего необычного. Стандартный боевик о приключениях бывшего спецназовца в фантастическом мире сна. Он случайно узнает способ, как извлечь выгоду из тех битв, которые ведутся в его снах, после чего быстро становится обладателем мощного капитала.

— Это я бы посмотрела с удовольствием, — ответила Бася. — К тому же кинофантастика сейчас на подъеме.

Ко мне подошел Андрей — артдиректор клуба.

— Думаю, через полчасика будет в самый раз, — сказал он после приветствия, имея в виду Катин выход на сцену. — Только что отзвонился продюсер музыкального канала, он за хорошие деньги берет эксклюзив на трансляцию выступления. Так что я вам пару тысяч еще надбавлю.

— Годится, — кивнул я.

После второй стопки текилы я немного расслабился и меня перестало все бесить. Нет, дела у нас действительно идут в гору. Все хорошо. Нормально. А то, что пришлось перекраивать фильм... Фигня. Сейчас, если с Первым сработаемся, начнем наконец делать что нравится. С такой массированной рекламой, как у них, можно уже и вкус зрителю прививать. Хотя, может, и не нужно. Хотят люди боевиков, пусть получают боевики. Хотят закос под западные фильмы четвертого эшелона — нате вам. Странно только, что в Европе все как-то иначе. «Амели» был самым кассовым французским фильмом, а там ни одного выстрела в кадре. Но получилось действительно замечательно.

Проще всего списать разницу между нами и европейцами на недостаток ума, на недостаток образования. Но на самом деле все иначе. Мы просто не умеем снимать хорошее кино. Раньше умели, а потом разучились. Когда деньги становятся во главу утла, они способны погубить что угодно. От денег нельзя отмахиваться, но они должны быть средством, а не целью. Для нас же, для всей России, они теперь скорее цель. А французы даже за деньги не будут делать плохо, Не будут, и все тут. Потому и зарабатывают миллионы.

У нас же просто нет возможности делать хорошо. На каждом этапе любой из участников проекта старается наварить как минимум сто процентов прибыли, поэтому на конечный результат денег попросту не хватает — их разворовывают раньше, чем закончатся съемки. Каждый в России знает, что другого шанса набить карман может уже и не быть, поэтому на первом месте оказываются собственные интересы, а уже потом качество. Деньги на проект найти в тысячу раз проще, чем пробить эту стену. Хотя с деньгами тоже еще та история... Все инвесторы работают только под откат, моют деньги, В результате половина заявленного бюджета уходит обратно инвестору, уже чистая и обналиченная, а снимать приходится на оставшееся и как получится.

Я вспомнил, как ходил по студиям, тряся деньгами и никому ни копейки не давая, в поисках тех, кто будет работать бесплатно или почти бесплатно за право оказаться в титрах. Конечно, такие нашлись — мелким студиям просто необходим отснятый для телевидения фильм в качестве звездочки на фюзеляже. А вольным стрелкам, операторам, сценаристам — и подавно. Так что, кому работать, нашлось, Часть артистов заменили поп-звездами, поскольку им нужна реклама и платить им еще гонорар сверх того — слишком жирно. То, что играть не умеют, казалось неважным. Главное — денег не брали. Спецэффекты делали на Украине, как все — качество не ахти, зато намного дешевле. Музыку заказали новой поп-группе, для которой вставить песню в фильм само по себе было величайшей наградой. Часть расходов удалось покрыть за счет того, что герои сериала пользовались вполне конкретными моделями мобильников, выигрывали гонку за счет качества шин определенной марки и пили водку сугубо конкретного производителя. Логотипы во весь экран дико раздражали меня во время монтажа, но зритель у нас добрый, не то что в Европе. Он простит.

Однако разношерстная команда и фильм сделала такой же разношерстный, с рваным монтажом и без намека на стиль. Режиссерская воля не способна собрать все воедино на монтажном столе, когда фильм снимался как лоскутное одеяло. А современное кино без стиля — так, подтереться. В общем, вранье это, что зритель у нас к хорошему кино не готов. Сделать хорошее кино мы пока не в силах, вот в чем проблема. Вот и приходится в рекламе завышать бюджет на пару порядков, а перед зрителем отчитываться количеством разбитых машин и напичканностью украинскими спецэффектами, чтобы создать хотя бы видимость дороговизны. Звук еще выручил. Обходится он намного дешевле, чем съемки, а эффект на неподготовленного зрителя оказывает не меньший.

Врать приходится на каждом шагу — вот что плохо. Рано или поздно зритель раскусит, что его водят за нос, вот тогда и пожнем бурю в виде полного игнорирования российского кинематографа. И никакие призывы к поддержке отечественного производителя уже не помогут. Снова войдет в моду малобюджетное и авторское кино, просто в пику блокбастерам, а на малобюджетке много не украдешь, и финансирование прекратится вовсе.

Когда вопросы Баси наконец иссякли, мы с Катей перебрались в гримерку. Там было тихо, спокойно. Костюмер и визажистка сразу взялись за работу, поскольку времени оставалось в обрез. Очки Катька снимать наотрез отказалась, то ли из соображений безопасности, то ли всем назло.

— Может, все же что-нибудь поспокойнее споешь? — осторожно спросил я Катю, — Публика тут не стадионная.

— Пошли все в жопу, — отмахнулась она, — Пусть поморщатся. Что они могут сделать? Выгнать меня? Ну-ну. Я на камеры буду работать, на телезрителя, а не на этих уродов. Еще не хватало стиль из-за них менять.

Я вздохнул. Спорить с ней невозможно, хотя надо бы хоть раз настоять на своем. Или не надо?

Наконец приготовления были закончены. Я посмотрел на часы и с беспокойством перезвонил лидеру музыкантов. Но волновался зря, они, оказывается, уже пятнадцать минут стоят у ворот, а охрана их не пускает. Пришлось выйти на улицу и устроить всем разнос. С теперешним настроением у меня это хорошо получилось.

Слушать выступление я решил из зала. Хотелось ощутить себя среди публики, чтобы лучше понять реакцию. Песню Катя собралась петь новую, не обкатанную, да к тому же довольно напряженную по содержанию, так что у меня были поводы для беспокойства.

Наконец включились прожектора, пустили дым на сцену, заиграла музыка, и Катя сказала:

— Эта песня очень плохой девочки. Не надо брать с неё пример.

А потом запела, жестко вбивая слова, как гвозди:

Публика напряглась, как я и ожидал. Похоже, здесь многим было противно и гадко, а вспоминать об этом не очень хотелось. Так что песню встретили сдержанными аплодисментами. Я знал, что для телевизора это не имеет значения, что на монтажном столе подложат группу поддержки в первых рядах с поднятыми вверх руками и горящими зажигалками, что в звуковую дорожку вобьют восторженные вопли и бурные овации. Меня волновало другое.

Я вдруг понял, что Катя за год практически не изменилась. Сейчас это стало особенно ясно. Когда-то она страдала оттого, что ее никто не слышит, но теперь страдала еще больше от наигранного восхищения. Она нарочно спела такую песню, чтобы вызвать у здешней публики невольную, подсознательную реакцию отторжения. В ней до сих пор жила все та же девочка, желающая спасти человечество, которой она была год назад. Я стал другим, закопался в делах, а она осталась прежней. Для меня война кончилась одним выстрелом, да и то во сне, а для нее битва продолжалась, только если раньше ненавистный капиталист был где-то в стороне, то теперь она вынуждена делить с ним квартиру и постель. Потому что я сам стал капиталистом. Просто поменялся с Кириллом. Стоило ли при таких раскладах менять положение дел?

«Вот зараза, — подумал я, поправляя очки. — А делать-то что?»

Бросить все, забить на фильм этот чертов, погрязнуть в долгах и опять оказаться в нищете? Не хотелось. Но быть для Кати врагом хотелось еще меньше, Я вдруг понял, что выходка с Басей, когда я потащил ее в туалет, ранила не столько журналистку, сколько Катю. Захотелось надраться до зеленых чертей.

Я поймал официанта с текилой, опрокинул одну рюмку и тут же взял другую.

«Вот зараза! — мысленно повторял я. — Вот зараза!»

Нажраться мне удалось достаточно быстро. Надо признать — не мне одному. Вообще при наблюдении за гостями сквозь призму спиртового угара и стекла очков у меня создалось впечатление, что им попросту больше нечего делать, кроме как напиваться. Хотя нет, вру. Днем, конечно, они все были жутко занятые, деловые, понтовые — запросто не подойти. А вот вечером им не хотелось оставаться с собой наедине. А больше не с кем.

Катя закончила выступление, отыскала меня, но я был такой хороший к тому моменту, что она только махнула рукой, подозвала официанта и решила не отставать. Внутри меня было уже очень весело, так что размышления, мучившие недавно, заблудились в дебрях подсознания и докучать перестали.

Началась дискотека, диджей врубил упругую как вода музыку, от которой текила в крови начала двигаться упорядоченно. В клубе повеяло атмосферой бесшабашного отдыха, замерцал стробоскоп, лучи цветных прожекторов шевельнулись, завертелись, запрыгали, окончательно стирая у собравшихся мысли о прошедшем дне и о том мире, который остался за стенами.

— Саня! — Меня ухватил за локоть неожиданно возникший из толпы Бабуин. — Пойдем выпьем!

— Я уже по самые брови.

— А забей. Что тут еще делать, если не пить?

Он потащил меня в VIP-зал, где народу было значительно меньше, а у входа стояли двое крепких охранников. Нас они без слов пропустили, очевидно, знали в лицо. Меня половина Москвы уже знала в лицо, черт бы все это побрал. Причем не лучшая половина, как мне теперь представлялось. Но я отогнал эти мысли, В VIP-зале пол оказался завален толстым слоем алых плюшевых подушек, над которыми горели мощные красные лампы. Они давали не только свет, но и ощутимое тепло, как от солнца на пляже. Сам пляж был нарисован на стенах, а вода, может быть даже морская, содержалась в широком мелком бассейне, начинавшемся от барной стойки. По кромке бассейна сидели длинноногие девицы в купальниках, Лица у них были скучающие, что выдавало в них не посетительниц, а сотрудниц заведения. Работа на полставке в ночную смену. Оплата сдельная. На дне бассейна лежали две насквозь промокшие подушки.

Посетительницы, я насчитал пятерых, были как раз одетыми. Среди них оказалась Бася, и она, узнав меня, помахала рукой. Дурачась, я раскинул руки и растянулся на подушках, вызвав улыбки девушек. Бабуин одобрительно хмыкнул, взял из стопки на барной стойке большую тарелку, накидал в нее бутербродов с икрой, оливок и другой непонятной дряни, прихватил две стопки текилы и уселся рядом со мной.

— Кушай, — показал он на тарелку.

Я заправился бутербродом, потом мы выпили и закусили лимоном.

— Кайфовая вечеринка, — заметил Бабуин. — В голове уже ничего не осталось.

— Это кайфово?

— А то нет? Грузишься целый день всякой хренью, а тут— отдых. Феном бы еще заправиться.

— Не перебор?

— А какая разница? Мне один перец знаешь что сказал? Жизнь, говорит, — это компьютерная игра с очень хреновым сюжетом, но обалденной графикой. Это правда. А поскольку сюжет все равно не исправить, значит, графику надо сделать как можно лучше. Нет?

— Не знаю.

— Ты что, фен не пробовал? Дурак. С твоей работой это то, что доктор прописал. SP. Ну, типа, скорость, и все такое.

— Да ну тебя, — отмахнулся я.

— Я тебя хоть раз подводил? Я же говорю, что фен — это скорость. Закинешься и будешь успевать в сто раз больше.

— Отстань, — упрямо повторил я.

— Ладно, как хочешь.

К нам подсела Бася с бокалом шампанского.

— Ты злой, — пьяно заявила она. — И очки тебе не идут. Сними.

Я промолчал.

— Ты злой! — повторила она, легонько толкнув меня в плечо.

— Отвали, сучка, — посоветовал ей Бабуин. — Я тебя сюда провел, я и вышвырну вмиг. Подумаешь, журнал. Через год тебя забудут как звали. Как обычно, руководство разворует все деньги инвестора и закроет лавочку.

— Нет, — Бася покачала головой. — Меня не забудут. Я что, дура? Уйду в другой журнал. Их — как грибов после дождя. Один закрывают, два открывают, А у меня портфолио и опыт работы. И внешние данные. А Фролов твой злой. Прикинь, заставил меня рот с мылом полоскать.

— Серьезно, что ли? — развеселился Бабуин. — Ну ты, Саня, даешь! Уважаю.

— Все мужики — сволочи, — подвела итог Бася. — Родить захочу, и то будет не от кого. Все будут заставлять рот полоскать. Придется делать искусственное осеменение. Как корове.

— Ты от меня родить хотела, что ли? — заинтересовался я.

— А все! — она сунула мне под нос кукиш, — Все, поезд ушел. Чик-чик, замочек на ключик.

— Ну и нажралась, — вздохнул Бабуин. — Вали отсюда, а то охрану позову. Они тебя за твой замочек ухватят и выкинут.

— Ох, ох! — Бася поднялась и пошатываясь направилась к стойке. — Все мужики — мудаки.

Коля-Бабуин взял бутерброд и с наслаждением прожевал.

— Если бог есть, то он конченый дебил, — заявил он с набитым ртом.

— Это еще почему?

— Потому что был бы умным, сделал бы матку отдельно от человека.

— В смысле? — не понял я.

— В самом прямом. На деревьях, к примеру. Чтобы не внутри баб. А баб чтобы вообще не было. Ненавижу.

— Ну хватил, — невесело ухмыльнулся я.

— Бабы все — дуры. Все до единой. Одни в одну сторону дуры, другие — в другую. Одни готовы мужиков в жопу целовать по восемь часов в день. Противно. Другие, наоборот, считают себя последним оплотом человеческой цивилизации, Это наивно.

Я подумал о Катьке, и мне стало тошно. Так тошно, как давно уже не было. Захотелось схватить Бабуина и свернуть ему шею, как я раз свернул ее чеченскому снайперу, обнаружив его позицию. Мог пристрелить, это было бы безопаснее. Но я был зол, ведь это он два дня не давал саперам высунуть головы из окопов. Мне тогда до одури захотелось убить его собственными руками, и я ни разу не пожалел об этом. Но Бабуину, конечно, голову я не стал сворачивать. Просто промолчал.

— Я бы женился, — сказал он. — Но на ком? Москвички только и думают, как свой замочек подороже пристроить и при этом никого у себя не прописывать. Приезжие — еще хуже. Мечтают на твоем горбу в рай въехать. Не-на-ви-жу!

— С твоими заявками прямая дорога в пидоры, — усмехнулся я.

— Не хочу! — Бабуин помотал головой. — Знаешь, какое на свете самое жалкое зрелище? Старый, никому уже не нужный педрила. Они в молодости такие понтовые, дальше некуда. Думают, вся жизнь впереди. А она у них не впереди вся, а сзади. В заду то есть. Понял, да? Хлоп, и нет, Остается шикарная квартира на Гоголевском бульваре, старый пятнистый дог, раздолбанная жопа и одиночество. Навсегда.

Он принес еще текилы и большую тарелку с салатом. Мы выпили. Вилкой он уже нормально работать не мог, так что большая часть салата на каждом заходе падала на подушки. Мне его стало жалко. Нет, не Бабуина, его я был убить готов, а того человека, которым он мог бы стать, но не стал, и скорее всего, уже никогда не станет.

Надо ли загребать столько денег, сколько ему достается, чтобы по ночам гадить салатом на плюшевые подушки возле засранного бассейна, на краю которого сидят уставшие продажные девки? Да и я не лучше. Денег еще больше, а толку-то? Этого ли я хотел, когда мне представился выбор между нищетой и процветанием? Нет. Я все себе представлял иначе. Всю эту жизнь. Я был уверен, что люди с состоянием могут делать все, что хотят. Но я уже много их повидал, а все их могущество простиралось не дальше посещения VIP-саун с герпесными проститутками и охоты с вертолета на сайгаков. Не простиралось оно дальше просаженной в казино тысячи долларов за ночь или поездки в загаженную алжирцами Европу.

Еще можно было портить салатом подушки в ночных клубах. И все. Фильм вот нормальный уже не снять. Точнее, снять-то можно, да только кому он нужен? Всем нужна просто хорошая графика, как выразился приятель Бабуина. Фон мира. Чтобы мозг не напрягать. Раньше казалось, что были бы деньги, можно было бы на весь мир крикнуть, донести до всех разумное, доброе, вечное. Ну крикнули мы с Катькой. И что с того? Посмотрели на нас косым взглядом, в ухе поковырялись и отправились заниматься привычными делами. И стало ясно, что от количества денег зависит только цвет и качество материала подушек, на которые ты спьяну можешь ронять салат с вилки.

Взвыть захотелось. Я не удержался и взвыл, используя вместо луны нарисованное на стене солнце.

— Саня, ты чего? — вытаращился Бабуин.

— Ничего, — Я улегся на спину и уставился в потолок. — Превращаюсь в оборотня.

Тепло от красных ламп действовало успокаивающе. Я зажмурился и снова завыл.