Прежде под названием «военного искусства» или «военной науки» всегда разумели совокупность тех знаний и сноровок, которые касаются материальных вещей. Устройство, изготовление и употребление оружия, постройка крепости и окопов, организация армии и механизм ее движений были предметами этих знаний и сноровок, и все они были направлены к тому, чтобы выставить пригодную для войны вооруженную силу. При этом не выходили из области материи, и война рассматривалась как область деятельности лишь одной из воюющих сторон. По существу это был только постепенный переход от ремесла к утонченному механическому искусству. Все это имело приблизительно такое же отношение к бою, как искусство мастера, выделывающего шпаги, к искусству фехтования. О действиях в минуту опасности в беспрерывно меняющейся обстановке, о подлинных проявлениях духа и мужества в надлежащем направлении не было и речи.
В искусстве осаждать впервые проявляется нечто, относящееся к руководству самим боем, т. е. признаки проявления того духа, которому вручена эта область материи. Но эти духовные проявления большей частью сейчас же получали материальное воплощение в виде подступов, траншей, контрапрошей, батарей и т. п. и являлись лишь нитью, требовавшейся для того, чтобы нанизать на нее это материальное творчество. Но в этих осадах духовная сторона могла найти почти исключительно такое выражение, и этим можно было довольствоваться.
Позднее тактика делала попытки придать механизму своих сочетаний характер общего распорядка, отвечающего особенностям инструмента; эта попытка конечно ведет теорию на поле сражения; но на последнем не было простора для свободной деятельности ума и воли; там действовала армия, обращенная строями и боевым порядком в автомат; простая команда приводила его в движение, подобно часовому механизму.
Предполагалось, что подлинное ведение войны, т. е. свободное (примененное к требованиям конкретной обстановки) использование подготовленных средств, не может быть предметом теории, а должно представлять арену применения естественных дарований человека. Мало-помалу, по мере того как война переходила от рукопашной борьбы Средневековья к более правильной и сложной форме, в человеческом уме начинали тесниться отдельные отрывочные размышления, но они еще преимущественно проскальзывали только в мемуарах и рассказах, оставаясь до известной степени incognito.
Когда размышления по поводу военных событий стали накопляться, а история стала приобретать критический характер, возникла живая потребность в известной точке опоры в виде принципов и правил, дабы столь свойственные военной истории спорные вопросы и борьба противоречивых мнений могли бы получить разрешение. Этот вихрь противоречивых мнений, лишенных какого-либо центра, каких-либо ясных норм, должен был представлять претящее человеческому уму явление.
Таким образом возникло стремление установить принципы, правила или даже системы ведения войны. He вглядевшись должным образом в те бесконечные трудности, которые лежат на пути к созданию положительного учения о ведении войны, выдвинули эту задачу. Ведение войны, как мы то показали выше, расплывается в крайне неопределенных границах во все стороны, между тем как каждая система, каждое научное построение обладают ограничивающей природой синтеза; отсюда создается навсегда непримиримое противоречие между такой теорией и практикой.
Теоретики довольно скоро ощутили все трудности этой задачи и сочли себя вправе уклониться от нее.
Поэтому они вновь ориентировали свои принципы и системы лишь на одну материальную сторону и видели в войне действия лишь одной из воюющих сторон. Хотели, как в науке о подготовке к войне, дойти до известных положительных результатов; для этого требовалось принимать к рассмотрению лишь то, что могло быть подвергнуто точному учету.
Численное превосходство является вопросом материальным. Из всех факторов, которыми обусловливается победа, остановились именно на нем, так как численное превосходство, комбинируемое со временем и пространством, могло дать законы математического порядка.
Мысля все прочие обстоятельства равными с обеих сторон и таким образом взаимно нейтрализованными, сочли возможным отвлечься от них. Такое допущение, пожалуй, имело бы право на существование, если бы делалось временно, с целью изучить сопровождающие этот фактор обстоятельства; но поступить таким образом раз навсегда, считать численное превосходство за единственный закон и видеть в формуле: «сосредоточить к определенному времени в определенном пункте численное превосходство» – весь секрет военного искусства – это означало создавать ограничение, совершенно неспособное выдержать могущественный напор действительной жизни.