Споры по поводу судеб нации – взгляд триумфатора

Столкновение Китая с современной международной системой, скроенной по западному образцу, пробудило в китайской элите особую тенденцию, в соответствии с которой они обсуждают – с исключительной тщательностью и аналитическими способностями – свое национальное предназначение и главную стратегию для реализации этого предназначения. Мир фактически является свидетелем новой стадии национального диалога относительно природы китайской мощи, влияния и устремлений, достигавшихся отдельными импульсами со времен открытия Западом дверей в Китай. Прежние споры в Китае о судьбах страны проходили в периоды исключительной уязвимости Китая, но нынешние дебаты были вызваны не стоящей перед страной бедой, а возникшей у нее силой. После бесцельного и подчас мучительного продвижения Китай в итоге пришел к мечте, которую лелеяли реформаторы и революционеры на протяжении последних двух столетий: процветающий Китай, имеющий современные военные возможности, но сохранивший свои отличительные ценности.

Во время прежних споров о судьбе нации ставился вопрос, следует ли Китаю открываться вовне для получения знаний для устранения своих слабых мест или лучше замкнуться в себе, подальше от грязного, хотя и с технической точки зрения более мощного мира. В основе нынешней стадии дебатов лежит признание того, что великий проект самоусиления завершился успехом и что Китай догоняет Запад. В настоящее время определяются условия взаимодействия Китая с миром, который – по мнению даже многих из современных либеральных интернационалистов Китая – дурно вел себя с Китаем и от бесчинств которого Китай сейчас приходил в себя.

В то время как экономический кризис распространился на Западе после завершения Олимпиады, новые голоса – как официальные, так и полуофициальные – начали ставить под сомнение тезис о «мирном подъеме» Китая. С этой точки зрения анализ Ху Цзиньтао стратегических тенденций оказался верен, однако Запад оставался опасной силой, никогда не позволившей бы Китаю возвышаться гармонично. Таким образом, Китаю следовало укрепить свои достижения и заявить о собственных претензиях на статус мировой державы или даже сверхдержавы.

Две ставшие очень популярными китайские книги точно отразили наметившееся течение: сборники очерков под названием «Китай недоволен. Великая эра, великие цели, наши внутренние страхи и внешние проблемы» (2009 год) и «Китайская мечта: великодержавное мышление и стратегическая позиция в постамериканскую эру» (2010 год). Обе книги страшно националистические. В обеих в самом начале делается заключение о том, что Запад гораздо слабее, чем думали раньше, но что «некоторые иностранцы еще не проснулись, они еще толком не поняли, что происходит смена власти в китайско-западных отношениях». С этой точки зрения именно Китай должен стряхнуть сомнения и отказаться от пассивного созерцания, отказаться от постепенности в развитии и восстановить свое историческое чувство мессианства на основе достижения «великой цели».

Обе книги подверглись критике в китайской прессе и в анонимных рассылках в сайтах Интернета как безответственные и не отражающие взгляды огромного большинства китайцев. Однако обе книги прошли правительственную цензуру, стали бестселлерами в Китае, поэтому можно предположить, что они отражают взгляды по крайней мере какой-то части госструктур Китая. Это больше всего относится к «Китайской мечте», написанной Лю Минфу, старшим полковником НОАК, профессором Университета национальной обороны Китая. Обе книги представлены здесь не потому, что они отражают официальную политику китайского правительства – на деле они противоречат твердым заявлениям президента Ху Цзиньтао в его выступлении в ООН и во время его государственного визита в Вашингтон в январе 2011 года, – а потому, что они в какой-то мере обобщили определенные импульсы, на которые китайское правительство считает необходимым для себя как-то прореагировать.

Типичное эссе в сборнике «Китай недоволен» задает тон основному тезису. В его названии постулируется, что «Америка не бумажный тигр» – как, бывало, с издевкой называл ее Мао Цзэдун, а скорее «старый огурец, выкрашенный в зеленый цвет». Автор Сун Сяоцзюнь начинает с изложения предпосылки о том, что даже в нынешних обстоятельствах Соединенные Штаты и Запад остаются опасной и по большому счету враждебной силой:

«Бессчетное количество фактов подтвердило – Запад до сих пор не отбросил свой излюбленный прием «торговли под прикрытием штыка», усовершенствованный им за несколько сот лет. Думаете, возможно, если вы «уберете оружие на склад, а боевых коней отправите на пастбище», убедить [Запад] просто отбросить свое оружие и начать торговать мирно?»

Сун Сяоцзюнь настаивает на том, что после 30 лет бурного развития китайской экономики Китай набрал силу: «…Все больше и больше простых людей и молодежи» начинают понимать, что «пришел наш час». Он пишет, что после финансового кризиса Россия стала больше обращать внимания на развитие отношений с Китаем, Европа движется в том же направлении. Американский контроль за экспортом сейчас в основном не срабатывает, поскольку Китай уже владеет многим из технологии, необходимой ему для превращения во всесторонне развитую индустриальную державу, и скоро получит собственную сельскохозяйственную, промышленную и «постиндустриальную» экономическую базу – другими словами, он больше не будет зависеть от товаров или доброй воли других.

Автор адресует свои мысли националистически настроенной молодежи и массам, призывая ощутить высоту их положения, и противопоставляет им в неблагоприятном свете нынешние элиты страны: «Какие великолепные перспективы стать всесторонне развитой индустриальной державой, стать известной как страна, желающая возвыситься и изменить несправедливую и иррациональную политическую и экономическую систему! Как же плохо, что наверху в элитах некому над этим задуматься!»

В «Китайской мечте» 2010 года старшего полковника НОАК Лю Минфу определена национальная «великая цель»: «стать номером один в мире», восстановив Китай в современном варианте его славы. Как он пишет, для этого потребуется оттеснить Соединенные Штаты.

Судя по пророчествам Лю Минфу, подъем Китая приведет к золотому веку азиатского процветания, где китайская продукция, культура и ценности станут стандартом для всего мира. В мире воцарит гармония: руководство им Китаем будет мудрее и не таким всеобъемлющим, как американское, а кроме того, Китай не будет проводить гегемонизм и ограничит свою роль, став первым среди равных из стран мира. (В отдельном абзаце Лю положительно комментирует роль традиционных китайских императоров, описывая их как неких «старших братьев», поступавших милосердно по отношению к королям более маленьких и более слабых стран.)

Лю Минфу отвергает концепцию «мирного подъема»: Китай не может опираться исключительно на традиционные добродетели гармонии для обеспечения нового международного порядка. Из-за конкурентной и по сути аморальной политики великих держав, по его словам, подъем Китая и миролюбивый мир могут быть защищены, только если Китай воспитает «боевой дух» и накопит военные силы, достаточные для сдерживания или, если понадобится, для нанесения поражения его противникам. Судя по его доводам, Китаю необходим «военный подъем» в дополнение к его «экономическому подъему». Он должен быть готовым как в военном плане, так и в психологическом воевать и победить в соревновании за стратегическое превосходство.

Публикация таких книг совпала с рядом критических ситуаций и напряженностей в Южно-Китайском море, с Японией, на границе с Индией в такой тесной последовательности и при наличии многих совпадающих моментов, что это не могло не вызвать спекуляций по поводу того, не являются ли произошедшие эпизоды результатом преднамеренной политики. Хотя в каждом случае имелась своя версия событий, когда Китай выглядел пострадавшей стороной, эти кризисы сами по себе как бы составляли фон для ведущихся дебатов о региональной и мировой роли Китая.

Обсуждаемые здесь книги, включая критику якобы пассивных «элит», не вышли бы в печати или не стали бы бестселлерами в общенациональном масштабе, если бы пресловутые элиты запретили публикацию. Имеем ли мы дело с одним из способов одного из министерств оказать влияние на политику? Или это отражает настроения поколения настолько молодого, что им не довелось жить взрослыми в «культурную революцию»? А может, руководство позволило дебатам вылиться в некий психологический гамбит, давая миру шанс уяснить внутренние проблемы Китая и начать их учитывать? Или это просто один из примеров большей плюралистичности Китая, позволяющего все большее многообразие мнений и ставшего более терпимым к националистическим голосам?