Возвышение Китая и рефлексии Цзян Цзэминя

Во время изложенных выше кризисов 1990-е годы стали свидетелями периода ошеломительного экономического роста в Китае, а с этим и гораздо большей роли, которую страна стала играть в мире. В 1980-х годах реформа и открытие Китая для внешнего мира частично оставались еще только мечтой: их результаты уже обозначились, но по вопросам глубины и продолжительности их действия все еще шли споры. Внутри самого Китая направление развития пока вызывало вопросы. После событий на площади Тяньаньмэнь некоторые представители научных и политических элит выступали за поворот на внутреннее развитие и сворачивание экономических связей Китая с Западом (настроение, с которым Дэн Сяопин считал своим долгом вести борьбу во время «поездки на юг»). Когда Цзян Цзэминь получил высшие посты в стране, сектор построенных по советской модели государственных предприятий, в большинстве своем еще не подвергшихся реформе, составлял более 50 % экономики страны. Связи Китая с мировой торговой системой носили временный и частичный характер. Иностранные компании все еще проявляли скептицизм в вопросе инвестирования в экономику Китая, а китайские компании весьма редко отваживались на операции за рубежом.

К концу этого десятилетия то, что когда-то казалось немыслимым делом, становилось реальностью. На протяжении десяти лет экономика Китая росла темпами не ниже 7 % в год, а чаще всего этот показатель составлял более 10 %, продолжался рост ВВП на душу населения – такие темпы оставались одними из самых стабильных и мощных за всю историю. К концу 1990-х годов средний доход примерно в три раза превышал уровень 1978 года, в городе темпы роста доходов ускорялись гораздо более значительно, обгоняя уровень 1978 года примерно в пять раз.

В ходе всех этих перемен бурно росла торговля Китая с соседними странами, и он стал играть все возрастающую роль экономического регионального центра. Китай справился с опасно нараставшей инфляцией в начале 1990-х годов, осуществив контроль за перемещением капиталов и жесткие меры финансовой экономии, позже помогшие ему пережить самый суровый финансовый кризис в Азии в 1997–1998 годах. Встав впервые в качестве оплота экономического роста и стабильности в период экономического кризиса, Китай оказался в непривычной для себя роли: когда-то получатель иностранных, часто западных, рекомендаций в области экономической политики, он сделался сейчас независимым автором собственных решений – и источником чрезвычайной помощи другим экономикам в кризисных ситуациях. К 2001 году новый статус укрепился успехом с заявкой на проведение Олимпийских игр 2008 года и завершением переговоров о членстве Китая в ВТО.

Происходившие метаморфозы подпитывались некоторым пересмотром внутриполитической философии в Китае. Идя дальше по начертанному Дэн Сяопином пути реформы, Цзян Цзэминь занялся расширением концепции коммунизма, прежде строившегося как базы исключительно одного класса, открыв его для более широкого спектра общества. Он сформулировал свою философию, ставшую известной как «теория трех представительств», на XVI съезде КПК (последнем съезде, в котором он принял участие в качестве президента накануне первой мирной передачи власти в современной истории Китая). Теория объясняла, почему партия, добившаяся поддержки в ходе революции, нуждалась в представлении интересов также и своих бывших идеологических противников, включая предпринимателей. Цзян Цзэминь открыл коммунистическую партию для руководителей бизнеса, демократизировав внутреннее управление коммунистической партией в стране, фактически остававшейся страной с однопартийной системой.

На протяжении всего этого процесса связи Китая и Соединенных Штатов в экономическом плане значительно укрепились. В начале 1990-х годов общий объем торговли США с Китаем составлял всего лишь половину объема американской торговли с Тайванем. К концу десятилетия американо-китайская торговля увеличилась в четыре раза, а китайский экспорт в США вырос в семь раз. Американские транснациональные корпорации рассматривали Китай как важную составную часть их деловой стратегии, как место производства, так и как самостоятельный растущий денежный рынок. В свою очередь, Китай использовал свои валютные резервы для инвестирования в виде облигаций министерства финансов США (и в 2008 году он станет крупнейшим иностранным держателем американского долга).

При всем том Китай двигался к приобретению для себя новой роли в мире, имея интересы в любом уголке земного шара и будучи интегрированным до беспрецедентно высокой степени в основные направления мировой политики и экономики. Через два столетия после первых переговоров по вопросам торговли и дипломатического признания между Маккартни и китайским двором, прошедших в атмосфере взаимного недопонимания, как в Китае, так и на Западе пришли к осознанию того, что они вступают в новую эру своих взаимоотношений. Это происходит независимо от того, готовы они или нет к будущим вызовам новой эры. Как комментировал в 1997 году тогдашний заместитель премьера Чжу Жунцзи: «Никогда прежде в истории у Китая не было таких частых контактов и связей с остальным миром».

В предыдущие эпохи – такие как время Маккартни или даже период «холодной войны» – «китайский мир» и «западный мир» взаимодействовали в ограниченных объемах и по парадным случаям. Сейчас при современных технологиях и экономической взаимозависимости, хотите вы этого или нет, невозможно развивать отношения в столь ограниченных формах. В итоге обе стороны столкнулись со своего рода парадоксальной ситуацией, когда, обладая множеством возможностей для достижения взаимопонимания, они одновременно получают и новые возможности наносить удары по чувствительным местам друг друга. Мир во времена глобализации свел их вместе, но при этом возникло много рисков частых и быстрых обострений напряженности в периоды кризисов.

В этот исторический момент пребывания у власти, приближаясь к его завершению, Цзян Цзэминь продемонстрировал понимание возникшей опасности в какой-то своей личной, почти сентиментальной форме, обычно редко проявляющейся в китайском руководстве, отличающемся своей отстраненностью, умозрительностью и сдержанностью. Поводом послужила встреча в 2001 году с некоторыми членами Американо-китайского общества. У Цзян Цзэминя оставался еще год из 12-летнего срока пребывания у власти, но он уже находился во власти ностальгии, охватывающей людей, покидающих активную жизнь, где по определению любой шаг оказывал воздействие на мир и где они вскоре станут в основном только зрителями. Он осуществлял руководство в беспокойное время, начавшееся со значительной изоляции Китая в международном плане, по крайней мере в отношении передовых демократических государств, стран, в которых Китай больше всего нуждался для реализации программы реформ.

Цзян Цзэминь преодолел все трудности. Политическое сотрудничество с Америкой удалось восстановить. Программа реформы набирала обороты и выдавала небывалые темпы роста, которые в течение следующего десятилетия превратят Китай в финансово-экономическую глобальную державу. Десятилетие, начавшееся в волнениях и сомнениях, обернулось периодом чрезвычайных достижений.

На протяжении всей необычной истории Китая никогда не случалось прецедента, когда Китаю приходилось бы участвовать в глобальном порядке, совместно с – или против – другой сверхдержавой. Сложилось так, что у второй сверхдержавы, Соединенных Штатов, также отсутствовал опыт такого плана, если вообще они питали такие намерения. Новому международному порядку предстояло появиться, намеренно или по умолчанию. Его природа и параметры зависели от нерешенных проблем, возникших перед обеими странами. Они будут взаимодействовать либо как партнеры, либо как противники. Их современные руководители голосовали за партнерство, но ни одна из сторон еще не успела определить его содержание или создать укрытия на предмет возможных бурь в будущем.

Сейчас Цзян Цзэминь вступал в новое столетие и выходил на новое поколение американских руководителей. У Соединенных Штатов был новый президент, сын Джорджа Буша-старшего, находившегося у власти, когда Цзян Цзэминь так неожиданно возвысился благодаря событиям, которых никто не мог предвидеть заранее. Отношения с новым президентом начались с еще одного неожиданного военного инцидента. 1 апреля 2001 года американский разведывательный самолет пролетал вдоль китайского побережья за пределами китайских территориальных вод, его кинулся преследовать китайский военный самолет, столкнувшийся с американским недалеко от острова Хайнань за пределами южного побережья Китая. Но ни Цзян Цзэминь, ни Буш-младший не позволили данному инциденту подорвать двусторонние отношения. Через два дня Цзян Цзэминь отправился в длительную поездку по Южной Америке, дав тем самым понять, что он, как глава Центрального военного совета, не предполагает возникновения кризисных действий. Буш выразил сожаление, но не по поводу разведывательного полета, а в связи с гибелью китайского летчика.

Некое предчувствие опасности отклонения развития событий, по-видимому, присутствовало в голове Цзян Цзэминя во время встречи с членами Американо-китайского общества, так как он перескакивал с темы на тему, делал, казалось бы, не связанные между собой заявления, цитировал классическую китайскую поэзию, вставляя при этом английские фразы, и превозносил важность американо-китайского сотрудничества. Его весьма пространные высказывания отражали надежду и некую дилемму: надежду на то, что две страны найдут путь для совместной работы и смогут избежать штормов, возникающих из-за динамизма развития двух обществ, и страх того, что шанс это сделать может быть упущен.

Во вступительном слове Цзян Цзэминь прежде всего подчеркнул важность китайско-американских отношений: «Я не собираюсь преувеличивать важность моей собственной страны, но все же считаю доброе сотрудничество между США и Китаем важным для мира. Мы будем делать все от нас зависящее, чтобы добиться этого [сказано по-английски]. Это важно для всего мира». Но если предметом разговора был весь мир, все ли руководители обладали полномочиями заниматься его делами? Цзян Цзэминь отметил, что его образование начиналось с традиционного конфуцианства, далее шло западное образование, затем обучение в бывшем Советском Союзе. А сейчас он руководит процессом изменений страны, сталкивавшейся со всеми этими культурами.

Перед Китаем и Соединенными Штатами стоит одна неотложная проблема – вопрос о будущем Тайваня. Цзян Цзэминь не прибегал к известной и уже привычной для нас риторике. Его комментарии больше касались внутренней динамики диалога и того, как он мог бы выйти из-под контроля независимо от намерений руководителей, которых их общественность могла бы вынудить совершить нежелательные для них самих действия: «Крупнейшей проблемой между США и Китаем является тайваньский вопрос. Например, мы часто твердим «мирное решение» и «одна страна – две системы». Говоря в общем плане, я всегда ограничиваюсь только этими двумя вещами. Однако иногда я добавляю – мы не можем отказаться от применения силы».

Цзян Цзэминь, разумеется, счел невозможным избежать вопроса, становившегося причиной тупика на 130 заседаниях между китайскими и американскими дипломатами до открытия Китая или существования преднамеренных неопределенностей в период после его открытия. Но хотя Китай ни в коем случае не собирался отказываться от использования силы, поскольку это означало бы ограничение его суверенности, на практике он воздерживался от применения силы на протяжении тридцати лет к моменту этой беседы с Цзян Цзэминем. И Цзян в мягчайшей манере начал произносить фразы, звучавшие как ритуальные.

Цзян Цзэминь не настаивал на немедленных переменах. Он сделал акцент на ненормальности позиции, в которой оказались американцы. Соединенные Штаты не поддерживают независимость Тайваня, но, с другой стороны, они и не содействуют объединению. Результатом этого на практике является стремление превратить Тайвань в «непотопляемый авианосец» Америки. В такой ситуации, какие бы намерения ни питало китайское правительство, у населения страны могли созреть убеждения, способные подтолкнуть к конфронтации:

«Почти двенадцать лет я имею дело с Центральным правительством, за это время я сильно проникся чувствами одного миллиарда двухсот миллионов китайцев. Конечно, мы питаем добрые чувства к вам, но если вспыхнет пламя, трудно будет проконтролировать чувства этого одного миллиарда двухсот миллионов людей».

Я посчитал необходимым ответить на прозвучавшую в его словах угрозу силой, как бы извинительно и косвенно она ни была сформулирована:

«Если речь идет о применении силы, то это укрепит мощь тех, кто стремится использовать Тайвань во вред нашим отношениям. В военном столкновении между США и Китаем даже те из нас, чьи сердца разобьются в связи с этим, должны будут поддержать собственные страны».

Цзян Цзэминь, в свою очередь, воздержался от традиционной ссылки на невосприимчивость Китая к опасностям войны. Он сослался на то, каким станет мир, чье будущее зависит от китайско-американского сотрудничества. Он говорил о компромиссе – слово, почти никогда не встречавшееся в лексике китайского руководства применительно к Тайваню. Даже если на практике оно и применялось. Он избегал высказывания как предложений, так и угроз. К тому же он больше был не в состоянии работать над формированием исхода дел. Он призвал к глобальному видению на перспективу – качеству, больше всего требовавшемуся и наиболее трудно достижимому в истории каждой страны:

«Нет ясности в том, удастся ли Китаю и США найти общий язык и урегулировать тайваньский вопрос. Я уже замечал, что, если бы Тайвань не находился под защитой США, мы были бы в состоянии освободить его. Отсюда вопрос состоит в том, как мы можем достичь компромисса и получить удовлетворяющее нас решение. Это наиболее чувствительная часть наших взаимоотношений. Я ничего здесь не предлагаю. Мы старые друзья. Мне не надо прибегать к языку дипломатии. Я прихожу к окончательному выводу о том, что за время президентства Буша обе наши страны будут строить американо-китайские отношения с учетом стратегических глобальных перспектив».

Китайские руководители, с которыми я встречался раньше, всегда ставили долгосрочные задачи на перспективу, но не так просто извлекать уроки из прошлого. Они также разрабатывали большие проекты, имевшие большое значение с точки зрения отдаленного будущего. Но они редко описывали свое видение среднесрочного будущего, полагая, что их характер будет зависеть от степени усилий, в которые они сами были вовлечены. Цзян Цзэминь просил чего-то не такого драматичного, но, возможно, более глубокого. В конце своего срока президентства он обратил внимание на необходимость пересмотра философских рамок для каждой из сторон. Мао Цзэдун требовал строгого соблюдения идеологических принципов, даже предпринимая тактические маневры. Цзян Цзэминь, казалось, говорил, что каждая сторона должна понять – если есть искреннее желание сотрудничества, они должны уяснить необходимость совершенствования своих традиционных подходов. Он требовал от каждой стороны пересмотреть собственные внутренние доктрины и быть готовой к их новому прочтению – включая социализм:

«Мир должен быть богатым, разноцветным и разнообразным местом. К примеру, в 1978 году в Китае мы приняли решение начать реформу и открыться внешнему миру… В 1992 году на XIV съезде КПК я заявил, что Китай по своей модели развития должен двигаться в направлении социалистической рыночной экономики. Для привыкших к западным понятиям в термине «рынок» не видится ничего странного, а здесь в 1992 году понятие «рынок» казалось весьма рискованным делом».

Вот почему Цзян Цзэминь высказался за то, чтобы обе стороны приспособили собственные идеологические принципы требованиям своей взаимозависимости:

«Проще говоря, Западу рекомендуется отбросить в сторону прежний подход к коммунистическим странам, а мы сами перестанем рассматривать коммунизм в наивном и упрощенном виде. Во время «поездки на юг» Дэн произнес знаменитые слова о том, что пройдут поколения, множество поколений, прежде чем будет построен социализм. Я инженер по образованию. Я подсчитал: со времен Конфуция до наших дней прошло 78 поколений. Дэн сказал, что для строительства социализма потребуется так же много времени. Сейчас я думаю, что Дэн создал для меня благоприятные условия. С вашей точки зрения относительно системы ценностей, Восток и Запад должны улучшить взаимопонимание. Возможно, я слегка наивен в данном вопросе».

Ссылкой на 78 поколений он хотел заверить Соединенные Штаты, что им не следует волноваться по поводу подъема мощного Китая. Ему понадобится так много поколений для достижения удовлетворительного результата. Однако политические обстоятельства в Китае вполне очевидно изменились, коль скоро преемник Мао Цзэдуна может говорить, что коммунисты должны прекратить говорить о своей идеологии в наивном и упрощенном виде. Или говорить о диалоге между Западным миром и Китаем о том, как приспособить свои философские концепции друг к другу.

С американской стороны, проблема состояла в том, чтобы найти путь через ряд различных точек зрения. Стал ли Китай партнером или противником? Что будет в будущем: сотрудничество или конфронтация? Станет ли американской миссией распространение демократии на Китай или сотрудничество с Китаем с целью поддержания мира во всем мире? Или станут возможными оба варианта?

Обеим сторонам отныне следовало преодолеть внутренние неопределенности и сформировать окончательную природу их взаимоотношений.