Смерть руководителей – Хуа Гофэн

До того как Дэн Сяопин смог запустить свою программу реформ, структура власти в Китае пережила очередные пертурбации и он сам подвергся чистке во второй раз.

8 января 1976 года после длительной борьбы с раком умер Чжоу Эньлай. Его смерть вызвала всплеск народной печали – беспрецедентное событие в истории Китайской Народной Республики. 15 января Дэн Сяопин на похоронах Чжоу Эньлая отдал дань его человеческим качествам:

«Он, будучи открытым и честным человеком, обращал внимание на интересы всех, соблюдал партийную дисциплину, занимался самокритикой и умел объединить массы кадровых работников, высоко держать единство и сплоченность партии. Он поддерживал тесные и широкие связи с массами и демонстрировал безграничную сердечную теплоту ко всем товарищам и народу… Нам надо учиться у него его прекрасному стилю – скромности и рассудительности, непритязательности и доступности, он подавал пример своим поведением и жил простой и напряженной жизнью».

Почти все эти качества – особенно приверженность единству и дисциплине – подверглись критике на заседании Политбюро в декабре 1973 года, после чего Чжоу Эньлая лишили власти (хотя и сохранили пост), поэтому надгробные слова Дэн Сяопина стали проявлением значительной смелости. После демонстраций в память Чжоу Эньлая Дэн Сяопина снова подвергли чистке, освободив от всех постов. Он избежал ареста, так как его защищала НОАК на военной базе, вначале в Пекине, а потом на юге Китая.

Через пять месяцев умер Мао Цзэдун. Его смерти предшествовало (а по мнению некоторых китайцев, предвещало смерть) катастрофическое землетрясение в городе Таншань.

После падения Линь Бяо, смерти Чжоу Эньлая и Мао Цзэдуна, последовавших почти сразу одна за другой, будущее партии и страны оставалось под большим вопросом. После Мао никто не мог сравниться с ним по силе авторитета и власти.

Поскольку Мао Цзэдун, по-видимому, задумывался по поводу амбициозности членов «банды четырех» и, возможно, посчитал неуместным их приход к власти, он организовал взлет Хуа Гофэна. Хуа Гофэн, человек-загадка, в течение долгого времени не занимал никаких значимых постов, чтобы претендовать на что-либо, за исключением того, чтобы сменить Мао Цзэдуна. Вначале, после смерти Чжоу Эньлая, Мао назначил его премьером. А вскоре после смерти Мао Цзэдуна Хуа Гофэн унаследовал также его должность Председателя и руководителя Центрального военного совета, но вряд ли авторитет его власти. Хуа Гофэн рос в рядах китайского руководства и впитал культ личности Мао, но не мог продемонстрировать личного магнетизма, присущего Мао Цзэдуну. Хуа назвал свою экономическую программу «большим скачком», что выглядело неудачной попыткой повторить катастрофическую индустриальную и аграрную политику Мао Цзэдуна 1950-х годов.

Главным вкладом Хуа Гофэна в политическую теорию после Мао стал его официально объявленный в феврале 1977 года курс «Два абсолюта»: «Мы будем решительно поддерживать все политические решения Председателя Мао и будем неуклонно следовать всем указаниям Председателя Мао». Вряд ли таким лозунгом можно воодушевить на штурм крепости.

Я встречался с Хуа Гофэном дважды: первый раз в Пекине – в апреле 1979 года, во второй – в октябре 1979 года, когда он находился с государственным визитом во Франции. Оба случая показали значительное различие между взлетом Хуа Гофэна и забытьем, постигшим его в конечном счете. То же самое можно сказать о записях его бесед со Збигневом Бжезинским, советником президента по вопросам национальной безопасности в администрации Джимми Картера. Хуа Гофэн вел себя во время каждой беседы так уверенно, как ведут себя высокопоставленные китайские официальные лица во время встреч с иностранцами. Хорошо информированный и уверенный в себе, он отличался меньшим лоском по сравнению с Чжоу Эньлаем, и уж тем более не обладал таким сарказмом, как Мао Цзэдун. Ничто не предвещало его столь быстрого исчезновения, каким было его неожиданное появление.

Хуа Гофэну недоставало политических сторонников. Его запустили во власть как не принадлежащего ни к одной из основных враждующих группировок – ни к «банде четырех», ни к группе умеренных Чжоу/Дэна. Но после исчезновения Мао Цзэдуна Хуа Гофэн споткнулся из-за главного противоречия в попытке объединить маоистские постулаты о коллективизации и классовой борьбе, к которым он сохранял некритическую приверженность, с дэновскими идеями экономической и технологической модернизации. Сторонники «банды четырех» выступали против Хуа Гофэна за его недостаточный радикализм, Дэн Сяопин и его сторонники отвергнут Хуа Гофэна, когда придет время, довольно открыто, за недостаточный прагматизм. Дэн его обыграет, и ему станет все более безразличной судьба страны, где он все еще сохранял руководящие посты.

Но до того как слететь с высокой башни, Хуа Гофэн совершит акт, последствия которого трудно переоценить. В течение месяца со дня смерти Мао Цзэдуна Хуа объединится с умеренными и высокопоставленными жертвами «культурной революции» для ареста «банды четырех».

Восхождение к власти Дэн Сяопина – «реформа и открытость для внешнего мира»

Дэн Сяопин возник после второй ссылки в крайне изменчивой обстановке в 1977 году и начал говорить о своем видении современного Китая.

Дэн приступил к действиям с весьма невыгодной с бюрократической точки зрения позиции. Хуа Гофэн держал в руках все ключевые посты, унаследовав их от Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая: он являлся Председателем коммунистической партии Китая, премьером Государственного совета и Председателем Центрального военного совета. Его преимуществом была четко выраженная поддержка Мао Цзэдуна. (Мао Цзэдун, обращаясь к Хуа Гофэну, произнес знаменитую фразу: «Когда дело в твоих руках, я спокоен».) Дэн Сяопина восстановили на его прежних должностях в политических и военных структурах, но по всем канонам официальной иерархии он находился в подчинении у Хуа Гофэна.

Их взгляды на внешнюю политику в какой-то степени совпадали, но они разительно отличались в их видении будущего Китая. В апреле 1979 года во время визита в Пекин у меня происходили отдельные встречи с обоими руководителями. Оба высказали свои идеи относительно экономических реформ. Впервые за весь мой опыт общения с китайскими руководителями явно прослеживались расхождения философского и практического характера между ними. Хуа Гофэн описывал экономическую программу стимулирования производства традиционными советскими методами, делая упор на тяжелую промышленность, улучшение сельскохозяйственного производства на базе народных коммун с акцентом на усиление механизации и использования удобрений – и все это на основе всем известных пятилетних планов.

Дэн Сяопин отвергал столь ортодоксальный подход. Народ, говорил он, хочет иметь долю в том, что он производит. Приоритет следует сделать товарам широкого потребления, а не тяжелой промышленности, надо дать свободу изобретательности китайских фермеров, коммунистической партии нет необходимости вникать во все дела, а правительство следует децентрализовать. Разговор продолжился на банкете с большим количеством круглых столов. Я сидел рядом с Дэн Сяопином. Во время беседы за столом я спросил о соотношении между централизацией и децентрализацией. Дэн подчеркнул важность децентрализации в большой стране с огромным населением и значительными региональными различиями. Но, как сказал он, главная проблема заключалась в другом. Китаю следует заняться внедрением современных технологий, десятки тысяч студентов нужно отправить на учебу за границу («Нам нечего бояться западного образования»), и тогда мы раз и навсегда покончим с ошибками «культурной революции». Поскольку Дэн говорил, не повышая голоса, за соседними столами все замолчали. Другие китайцы сидели на краешках стульев, даже не делая вид, будто они не слушают старца, описывающего свое видение их будущего. «Мы поняли это только сейчас, – сказал в заключение Дэн. – Мы уже наделали так много ошибок». Вскоре Хуа Гофэн постепенно исчез из руководства. На протяжении всего следующего десятилетия Дэн Сяопин претворял в жизнь программу, озвученную им на банкете в 1979 году.

Дэн Сяопин превзошел всех, так как на протяжении десятилетий строил отношения внутри партии и особенно в НОАК, действовал с гораздо лучшей политической сноровкой, чем Хуа Гофэн. Будучи ветераном внутрипартийной борьбы, он понял, как заставить идеологические доводы работать на политические цели. Выступления Дэна в тот период являлись образцами идеологической гибкости и политической неоднозначности. Главной его тактикой было вывести свои концепции «поиска истины на основе фактов» и «соединения теории и практики» до категории «фундаментальных принципов идей Мао Цзэдуна» – редко выдвигавшееся предложение до смерти Мао.

Как любой другой претендент на власть в Китае, Дэн Сяопин старался представить свои идеи как переработку заявлений Мао Цзэдуна, произвольно цитируя (а иногда специально вырывая из контекста) речи Мао. Мао Цзэдун не делал какого-либо конкретного акцента на практические внутренние установки, по крайней мере с середины 1960-х годов. И он в принципе придерживался мнения о том, что идеология была превыше всего и стояла над практическим опытом. Располагая в определенном порядке отдельные фрагменты маоистской ортодоксальной теории, Дэн Сяопин отказался от перманентной революции Мао. По оценке Дэн Сяопина, Мао Цзэдун выходил прагматиком:

«Товарищи, подумайте, пожалуйста, разве точка зрения, требующая придерживаться реалистического подхода к делу, во всем исходить из реальной действительности и соединять теорию с практикой, – такая точка зрения не является коренной в идеях Мао Цзэдуна? Разве эта коренная точка зрения уже устарела? Да и вообще может ли она устареть? Что это за марксизм-ленинизм, что это за идеи Мао Цзэдуна, когда выступают против реалистического подхода к делу, против того, чтобы исходить из реальной действительности и соединять теорию с практикой? К чему это нас приведет?»

Под предлогом защиты маоизма Дэн Сяопин критиковал «Два абсолюта» Хуа Гофэна, поскольку данный курс подразумевал вывод о непогрешимости Мао Цзэдуна, о чем даже сам Великий Кормчий никогда не говорил. (С другой стороны, при жизни Мао его непогрешимость вообще редко упоминалась.) Дэн Сяопин позаимствовал формулу, при помощи которой Мао Цзэдун оценил Сталина, когда он сказал, что тот на 70 процентов был прав, а на 30 процентов – не прав, предположив, что и Мао может заслуживать такой же оценки «70 к 30» (вскоре она станет официальной позицией партии и останется таковой до сего дня). Одновременно он умудрился обвинить назначенного Мао Цзэдуном преемника, Хуа Гофэна, в фальсификации наследия Мао, поскольку тот настаивал на его буквальном применении:

«Два абсолюта» никуда не годятся. Если взять эти «два абсолюта» за норму, то нельзя объяснить, почему необходимо реабилитировать меня, нельзя также объяснить и «справедливость» выступления народных масс на площади Тяньаньмэнь в 1976 году [траурные манифестации по случаю кончины Чжоу Эньлая]. Как же можно относить сказанное товарищем Мао Цзэдуном по данному вопросу, в данном месте, в данное время и в данных условиях к другому вопросу, другому месту, другому времени и условиям!.. Товарищ Мао Цзэдун говорил: очень хорошо, когда человека оценивают пропорцией 70 к 30, это совсем неплохо; лично я буду очень рад и доволен, если после смерти меня оценят именно такой пропорцией».

Короче говоря, с неизменяемой ортодоксией покончено. Китайская реформа отныне будет базироваться в большей степени на принципе эффективности.

Дэн Сяопин озвучивал свои основные темы с поразительной скоростью. В речи в мае 1977 года он заявил, что Китай «лучше справится» со своими реформами, чем Япония со времен «обновления Мэйдзи» с ее решительным рывком модернизации в XIX веке. Привлекая коммунистическую идеологию для поощрения так называемой рыночной экономики, Дэн предложил китайцам, будучи «пролетариатом», превзойти программу, разработанную «поднимавшейся японской буржуазией» (хотя есть подозрения, что в данном призыве просматривается попытка апеллировать к национальной гордости китайцев). В отличие от Мао Цзэдуна, взывавшего к своему народу при помощи представления о величественном блестящем будущем, Дэн Сяопин призывал народ взяться за преодоление своей отсталости:

«Ключом к осуществлению модернизации является повышение научно-технического уровня. Нельзя добиться развития науки и техники, не взявшись за образование. Пустыми разглагольствованиями модернизацию не осуществишь, для ее осуществления нужны знания, нужны специалисты… Как очевидно теперь, дело науки и техники, а также образования отстает у нас на целые 20 лет по сравнению с достижениями развитых стран».

По мере консолидации власти Дэн Сяопином эти принципы стали действующими правилами китайских усилий по превращению в мировую державу. Мао Цзэдун проявлял мало интереса к тому, чтобы наращивать международную торговлю Китая или делать его экономику конкурентоспособной в мире. Ко времени смерти Мао объем товарооборота между США и Китаем достигал всего лишь 336 млн долларов США, что было чуть меньше, чем объем торговли Америки с Гондурасом, и всего одну треть американской торговли с Тайванем, чье население составляло примерно 1,6 % населения Китая.

Нынешний Китай – экономическая сверхдержава – наследие Дэн Сяопина. Это не значит, что он разработал какую-то особенную программу для достижения своих намерений. Он всего лишь выполнил свое предначертание лидера, сумев вытащить общество из того места, в котором оно находилось, в такое место, в котором оно еще никогда не находилось. Общества действуют по стандартным формам развития. Они сохраняют себя, практикуя понятные и знакомые вещи. Но прогресса они добиваются лишь тогда, когда во главе стоит лидер, обладающий видением необходимого для страны и смелостью пойти курсом, преимущества которого на первых порах видны только ему самому.

Перед Дэн Сяопином стояла огромная политическая проблема, ведь на протяжении первых 30 лет коммунистического правления во главе Китая стоял все подавляющий лидер, приведший страну к единству и добившийся того, чтобы ее уважали в мире. Мао Цзэдун объединил Китай, за исключением Тайваня и Монголии, восстановил исторические границы. Но он требовал от страны усилий, вступавших в противоречие с ее исторической самобытностью. Китай в историческом плане сумел добиться величия, развивая свою модель культуры в соответствии с теми ритмами, которые его общество могло выдержать. Теория же Мао Цзэдуна о перманентной революции привела Китай на край даже его бескрайних возможностей выживания. Большой гордостью для страны стало восстановление национальной идентификации, воспринятое со всей серьезностью международным сообществом. Но теория Мао не сумела показать, как мог бы продвигаться вперед Китай иными способами, кроме пароксизмов идеологической экзальтации.

Мао Цзэдун правил как традиционный китайский император, величественный и повергающий в трепет. Он воплощал миф о верховном правителе, являвшемся связующим звеном между небом и землей и находившемся ближе к божественному, чем к земному. Дэн Сяопин управлял в совершенно ином духе китайской традиции, основывая всемогущество на вездесущности, но в то же время на невидимости правителя.

Во многих культурах и, несомненно, во всех западных культурах опорой власти правителя является прямой контакт в той или иной степени с теми, кем управляют. Именно поэтому в Афинах, Риме и в большинстве западных стран, где был узаконен плюрализм мнений, умение говорить считалось большим плюсом для правительства. Но в Китае в принципе отсутствовала традиция ораторского искусства (Мао Цзэдун являлся в каком-то смысле исключением). Китайские руководители, осуществляя властные функции, традиционно не делали ставку на искусство влиять на слушателей или физический контакт с массами. В традициях китайских мандаринов было принято действовать, фактически не показываясь перед публикой и доказывая свою правоту своими поступками. Дэн Сяопин, не занимавший высших постов, отказался принимать всякие почетные звания. Он практически никогда не появлялся на телевидении, предпочитая вершить политику почти полностью за кулисами. Он правил не как император, а как главный мандарин.

Мао Цзэдун правил, рассчитывая на выносливость китайского народа и его способность выдержать все страдания, которые его личное видение ниспослало бы на народ. Дэн Сяопин правил, делая ставку на освобождение созидательной силы китайского народа и реализацию представлений народа о собственном будущем. Мао стремился к экономическому продвижению с мистической верой в мощь китайских «масс» и их способность преодолеть все препятствия одной только силой воли и идеологической чистотой. Дэн был честен, когда говорил о бедности Китая и огромной пропасти, разделявшей китайские жизненные стандарты от стандартов развитого мира. Объявив, что «бедность не есть социализм», Дэн заявил: Китаю необходимо получить иностранные технологии, опыт и капитал, чтобы избавиться от дефицита.

Кульминацией очередного возвращения Дэна стал третий пленум 11-го созыва ЦК КПК, состоявшийся в декабре 1978 года. На пленуме прозвучал лозунг, который станет характеризовать всю последующую политику Дэн Сяопина: «Реформа и открытость для внешнего мира». Отмечая разрыв с маоизмом, Центральный комитет одобрил прагматичный курс на «социалистическую модернизацию», как бы вторя «четырем модернизациям» Чжоу Эньлая. Вновь разрешили частную инициативу в сельском хозяйстве. Приговор в отношении толпы, пришедшей в День поминовения усопших выразить соболезнования по случаю кончины Чжоу Эньлая (что раньше трактовалось как «контрреволюционные действия»), пересмотрели. Ветерана времен гражданской войны, маршала Пэн Дэхуая, командующего времен Корейской войны, а позднее подвергшегося чистке по приказу Мао Цзэдуна за критику «большого скачка», реабилитировали посмертно. В заключительном выступлении на закрытии пленума ЦК Дэн Сяопин призывал «раскрепостить сознание, реалистически подходить к делу, сплотиться воедино и смотреть вперед». После десятилетия, в течение которого Мао Цзэдун дал ответы практически на все жизненные вопросы, Дэн Сяопин подчеркнул необходимость ослабить идеологические оковы и «заставить свой ум работать».

Используя имя Линь Бяо как метафору, ассоциируемую с «бандой четырех» и некоторыми аспектами политики Мао, Дэн осудил «запретные зоны» и «бюрократизм». Человека надо оценивать по его делам, а не по идеологической корректности, очень многие следуют по пути наименьшего сопротивления и соглашаются с существующим застоем:

«Идущая сейчас дискуссия о том, является ли практика единственным критерием проверки истины, в сущности, является также дискуссией о том, нужно ли раскрепостить сознание… Если какая-либо партия, страна или нация во всем полагается на книгу и дает своей мысли закостенеть, если она мирится с широким распространением культа, то она не может продвигаться вперед, теряет жизнеспособность и оказывается перед лицом гибели. Нынешняя дискуссия фактически идет вокруг вопроса о том, является ли практика единственным критерием истины, а также о том, что сознание людей должно быть раскрепощено… Если все должно делаться по книжным рецептам, если сознание заскорузло и в моде лишь слепая вера, то ни у партии, ни у страны не может быть прогресса. Жизнь партии и страны прекратится, такая партия и такая страна погибнут».

Независимое творческое мышление должно стать главным путеводителем в будущее:

«Чем больше думающих, мыслящих людей в партии и народе, тем лучше для нашего дела. Как революции, так и строительству нужна целая армия застрельщиков, людей, смело думающих, смело ведущих поиск и создающих новое. Без большой армии таких застрельщиков нам не покончить с бедностью и отсталостью, не догнать и тем более не превзойти передовой мировой уровень».

Разрыв с маоизмом в то же самое время раскрыл дилемму, стоящую перед реформатором. Дилемма, с которой сталкивается революционер, заключается в следующем: большинство революций происходит из неприятия того, что считается злоупотреблением властью, но чем больше существующих обязательств идет на слом, тем больше сил должно быть потрачено на воссоздание новых обязательств. Отсюда частым результатом революций становится усиление центральной власти; чем более всеохватывающей является революция, тем более это соответствует истине.

При реформе дилемма заключается в ином. Чем больше масштабы выбора, тем сложнее разложить все по полочкам. Пытаясь повысить производительность, Дэн Сяопин подчеркивал важность «самостоятельного осмысления» и ратовал за «полное» раскрепощение сознания. Но что, если мозги, однажды раскрепостившись, потребуют политического плюрализма? Концепция Дэн Сяопина призывала «армию застрельщиков, смело думающих, смело ведущих поиск и создающих новое», но она же предполагала и то, что застрельщики ограничатся исследованием практических путей строительства процветающего Китая и не пойдут на исследование конечных политических целей. Каким Дэн Сяопин видел примирение раскрепощения сознания с потребностью политической стабильности? Шел ли он на просчитанный риск, основанный на оценке того, что у Китая нет лучшей альтернативы? Или Дэн, следуя китайской традиции, отвергал любую возможность возникновения проблем с политической стабильностью, особенно потому, что он старался улучшить жизнь китайского народа и сделать его значительно свободнее? Концепция Дэна о либерализации экономики и возрождении страны не включала в себя значимого шага в направлении того, что на Западе признали бы как плюралистическую демократию. Дэн Сяопин старался сохранить однопартийную власть не потому, что он пользовался привилегиями власти (как известно, он отказался от многих роскошных вещей, которыми пользовались Мао Цзэдун и Цзян Цин), а потому, что иначе, как он считал, наступит анархия.

Вскоре Дэн Сяопину пришлось столкнуться с этими проблемами. В 1970-е годы он предложил людям высказывать свои жалобы по поводу того, как они пострадали от «культурной революции». Но когда нововведенная гласность превратилась в зачатки плюрализма, Дэн в 1979 году оказался вынужден сам обсуждать детально свое понимание природы свободы, равно как и ее пределы:

«В последнее время небольшое число людей устраивает кое-где беспорядки. Некоторые вредные элементы не только не внимают уговорам, советам и объяснениям ответственных работников партийных и правительственных органов, но и предъявляют различные требования, сейчас невыполнимые или вообще являющиеся нецелесообразными. Они подбивают или подстрекают часть людей на штурм партийных и правительственных учреждений, захватывают служебные помещения, устраивают сидячие забастовки и голодовки, перекрывают уличное движение, серьезно подрывая служебный, производственный и общественный порядок».

Перечень, представленный Дэн Сяопином, подтверждал – такие инциденты не были изолированными или редкими явлениями. Он так отозвался о Китайском кружке за права человека, отважившемся призвать президента Соединенных Штатов «позаботиться» о правах человека в Китае: «Разве мы можем терпеть такие вещи, когда иностранцев открыто призывают вмешиваться во внутренние дела Китая?» В списке Дэн Сяопина числился шанхайский Демократический семинар, выступавший, судя по его оценке, за поворот к капитализму. Некоторые из таких групп, как считал Дэн, установили подпольные связи с гоминьдановскими властями на Тайване, другие говорили о необходимости просить политического убежища за границей.

Все это недвусмысленным образом свидетельствовало о существовании политических проблем. Дэн Сяопин хорошо представлял их масштабы, но он не знал, как их разрешать:

«…Борьба против этих людей не простое дело, ее не закончить в короткий срок. Мы должны основательно поработать и отделить обманутые массы (среди них много зеленой молодежи) от контрреволюционеров и вредных элементов, а также строго наказать по закону контрреволюционеров и вредные элементы…

Какая демократия нужна теперь китайскому народу? Ему нужна теперь только социалистическая демократия, иначе демократия народная. Ему не нужна индивидуалистическая буржуазная демократия».

Хотя Дэн Сяопин отстаивал авторитарную форму проведения политики, он не допустил культа личности, отказался подвергнуть чистке своего преемника Хуа Гофэна (позволив ему незаметно уйти в небытие) и стал планировать упорядоченную передачу власти своим преемникам. После консолидации власти Дэн отказался занимать самые высокие официальные посты в партийной иерархии. Он так объяснял мне эти факты в 1982 году, когда я встречался с ним в Пекине:

«ДЭН: …Я приближаюсь к тому периоду, когда перестану соответствовать времени.

КИССИНДЖЕР: На это не похоже, судя по документам съезда партии.

ДЭН: Я сейчас возглавляю Комиссию советников.

КИССИНДЖЕР: Я расцениваю это как знак уверенности в собственных силах…

ДЭН: Преклонный возраст нашего руководства вынудил нас пойти на это, поскольку у нас есть исторический опыт и мы умеем извлекать уроки…

КИССИНДЖЕР: Я не знаю, как к Вам обращаться.

ДЭН: У меня несколько постов. Я являюсь членом постоянного комитета Политбюро и председателем Комиссии советников, а также председателем Всекитайского комитета народного политического консультативного совета Китая. Я хотел бы передать все эти посты другим людям. У меня слишком много различных титулов… У меня так много титулов. Я хочу снять с себя как можно больше нагрузок. Мои товарищи тоже надеются, что у меня будет поменьше рутинных дел. Они так считают только по одной причине: чтобы я пожил подольше».

Дэн Сяопин покончил с установленным Мао Цзэдуном прецедентом, не выпячивая свою собственную профессиональную компетенцию и не заявляя о себе как о гении в какой-то конкретной области. Он давал возможность подчиненным вносить новые идеи, а затем одобрял то, что работало. Как он объяснял с присущей ему прямотой на конференции по вопросам иностранных инвестиций, «я непрофессионал в области экономики. Я высказал несколько замечаний по данной теме, но все с политической точки зрения. Например, я предложил экономическую политику открытости Китая для внешнего мира, но я в действительности очень мало знаю о деталях этого дела и конкретно о том, как эту политику претворять в жизнь».

Разработав концепцию внутреннего развития, Дэн Сяопин изменил и облик Китая для внешнего мира. К 1980 году его лидерство являлось неоспоримым. На пятом пленуме ЦК КПК в феврале 1980 года сторонников Хуа Гофэна понизили в должностях либо сместили с постов, союзников Дэн Сяопина Ху Яобан и Чжао Цзыян включили в состав Постоянного комитета Политбюро. Крупных перемен Дэн Сяопин достиг не без значительных общественно-политических напряженностей, кульминацией которых стал в итоге кризис на площади Тяньаньмэнь в 1989 году. Но через сто лет после несбывшегося обещания реформаторов XIX века добиться самоусиления Китая Дэн Сяопин укротил и переделал наследие Мао Цзэдуна, стремительно запустив Китай на орбиту реформы, преследующей как раз цель восстановления влияния, которого Китай заслуживал благодаря своим деяниям и исторической роли.